|
Читайте также: |
В четверг вечером, на прошлой неделе, убежал или был уведен из дома в
Пентонвиле мальчик, по имени Оливер Твист, и с тех пор о нем нет никаких
известий. Вышеуказанная награда будет уплачена любому, кто поможет
обнаружить местопребывание упомянутого Оливера Твиста, или прольет свет на
прежнюю его жизнь, которой по многим причинам горячо интересуется лицо,
давшее это объявление".
Далее следовало подробное описание одежды и особы Оливера, его
появления и исчезновения, а также имя и адрес мистера Браунлоу.
Мистер Бамбл широко раскрыл глаза, прочел объявление медленно и
старательно три раза подряд и минут через пять уже ехал в Пентонвил, в
волнении оставив нетронутым стакан горячего джина с водой.
- Дома мистер Браунлоу? - спросил мистер Бамбл у девушки, которая
открыла дверь.
На этот вопрос девушка дала обычный, но довольно уклончивый ответ:
- Не знаю... Откуда вы?
Как только мистер Бамбл, объясняя причину своего появления, произнес
имя Оливера, миссис Бэдуин, которая прислушивалась у двери в гостиную,
выбежала, задыхаясь, в коридор.
- Войдите, войдите! - воскликнула старая леди. - Я знала, что мы о нем
услышим. Бедняжка! Я знала, что услышим о нем! Я была в этом уверена. Да
благословит его бог! Я все время это говорила.
С этими словами почтенная старая леди поспешила назад в гостиную, села
на диван и залилась слезами. Тем временем служанка, не отличавшаяся такой
впечатлительностью, побежала наверх и, вернувшись, предложила мистеру Бамблу
немедленно следовать за ней, что тот и сделал.
Его ввели в маленький кабинет, где перед графинами и стаканами сидели
мистер Браунлоу и его друг мистер Гримуиг. Сей последний джентльмен сразу
разразился восклицаниями:
- Бидл! Я готов съесть свою голову, если это не приходский бидл.
- Пожалуйста, помолчите, - сказал мистер Браунлоу. - Не угодно ли
сесть?
Мистер Бамбл сел, совершенно сбитый с толку странными манерами мистера
Гримуига.
Мистер Браунлоу подвинул лампу так, чтобы лучше видеть лицо бидла, и
сказал несколько нетерпеливо:
- Ну-с, сэр, вы пришли потому, что вам попалось на глаза объявление?
- Да, сэр, - сказал мистер Бамбл.
- И вы бидл, не так ли? - спросил мистер Гримуиг.
- Я - приходский бидл, джентльмены, - с гордостью ответил мистер Бамбл.
- Ну, конечно, - заметил мистер Гримуиг, обращаясь к своему другу. -
Так я и думал. Бидл с головы до пят!
Мистер Браунлоу слегка покачал головой, предлагая приятелю помолчать, и
продолжал:
- Вам известно, где сейчас находится этот бедный мальчик?
- Не больше, чем всякому другому, - ответил мистер Бамбл.
- Ну, так что же вы о нем знаете? - спросил старый джентльмен. -
Говорите, друг мой, если у вас есть что сказать. Что вы о нем знаете?
- Вряд ли что-нибудь хорошее, не так - ли? - язвительно сказал мистер
Гримуиг, внимательно всматриваясь в лицо мистера Бамбла.
Мистер Бамбл, быстро уловив тон вопроса, зловеще и величественно
покачал головой.
- Видите! - сказал мистер Гримуиг, с торжеством взглянув на мистера
Браунлоу.
Мистер Браунлоу опасливо посмотрел на насупленную физиономию мистера
Бамбла и попросил его рассказать как можно короче все, что ему известно об
Оливере.
Мистер Бамбл положил шляпу, расстегнул сюртук; скрестив руки,
глубокомысленно наклонил голову и, после недолгого раздумья, начал свой
рассказ.
Скучно было бы передавать его словами бидла, которому потребовалось на
это минут двадцать, но суть его заключалась в том, что Оливер - питомец,
рожденный от порочных родителей низкого происхождения; что со дня рождения
он обнаружил такие качества, как вероломство, неблагодарность и злость; что
свое недолгое пребывание в родном городе он закончил кровожадным и мерзким
нападением на безобидного мальчика и бежал ночной порой из дома своего
хозяина. В доказательство того, что он действительно то лицо, за которое
себя выдает, мистер Бамбл положил на стол бумаги, привезенные им в город.
Сложив руки, он ждал, пока мистер Браунлоу ознакомится с ними.
- Боюсь, что все это правда, - грустно сказал старый джентльмен,
просмотрев бумаги. - Награда за доставленные вами сведения невелика, но я бы
с радостью дал вам втрое больше, если бы они оказались благоприятными для
мальчика.
Знай мистер Бамбл об этом обстоятельстве раньше, весьма возможно, что
он придал бы совсем иную окраску своему краткому рассказу. Однако теперь
поздно было это делать, а потому он степенно покачал головой и, спрятав в
карман пять гиней, удалился.
В течение нескольких минут мистер Браунлоу шагал взад и вперед по
комнате, видимо столь огорченный рассказом бидла, что даже мистер Гримуиг не
стал больше ему досаждать.
Наконец, он остановился и резко позвонил в колокольчик.
- Миссис Бэдуин, - сказал мистер Браунлоу, когда вошла экономка, - этот
мальчик, Оливер, оказался негодяем.
- Не может этого быть, сэр, не может быть! - с жаром сказала старая
леди.
- Говорю вам - он негодяй! - возразил старый джентльмен. - Какие у вас
основания говорить, что "не может этого быть"? Мы только что выслушали
подробный рассказ о нем со дня его рождения. Он всю свою жизнь был ловким
маленьким негодяем.
- Никогда не поверю этому, сэр, - твердо заявила старая леди. -
Никогда!
- Вы, старухи, верите только шарлатанам да нелепым сказкам, - проворчал
мистер Гримуиг. - Я это знал с самого начала. Почему вы сразу не обратились
ко мне за советом? Вероятно, вы бы это сделали, не заболей он горячкой? Он
казался интересным, да? Интересным! Вот еще! - И мистер Гримуиг, взмахнув
кочергой, ожесточенно ткнул ею в камин.
- Это было милое, благодарное, кроткое дитя, сэр! - с негодованием
возразила миссис Бэдуин. - Я детей знаю, сэр. Я их знаю уже сорок лет; а те,
кто не может сказать того же о себе, пусть лучше помолчат! Вот мое мнение.
Это был резкий выпад против мистера Гримуига, который был холостяком.
Так как у этого джентльмена он вызвал только улыбку, старая леди тряхнула
головой и расправила свой передник, готовясь к новому выступлению, но ее
остановил мистер Браунлоу.
- Довольно! - сказал старый джентльмен, притворяясь рассерженным, чего
на самом деле отнюдь не было. - Больше я не желаю слышать имени этого
мальчика! Я вас позвал, чтобы сообщить вам об этом. Никогда! Никогда, ни под
каким видом! Запомните! Можете идти, миссис Бэдуин. Помните! Я не шучу.
В эту ночь тяжело было на сердце у обитателей дома мистера Браунлоу.
У Оливера сердце сжималось, когда он думал о своих добрых, любящих
друзьях; хорошо, что он не знал, какие сведения получены ими, иначе сердце
его могло бы разорваться.
ГЛАВА XVIII
Как Оливер проводил время в душеспасительном обществе своих
почтенных друзей
На следующий день, около полудня, когда Плут и юный Бейтс ушли из дому
на обычную свою работу, мистер Феджин воспользовался случаем, чтобы прочесть
Оливеру длинную лекцию о вопиющем грехе неблагодарности, в котором, как
доказал он ясно, Оливер был повинен в немалой степени, умышленно избегая
общества своих встревоженных друзей и вдобавок пытаясь убежать от них после
того, как стольких хлопот и издержек стоило найти его. Мистер Феджин в
особенности подчеркивал тот факт, что он дал приют Оливеру и пригрел его в
то время, когда - не будь этой своевременной помощи - он мог умереть с
голоду; и мистер Феджин рассказал печальную и трогательную историю одного
мальчика, которому он из человеколюбия помог при таких же обстоятельствах,
но этот мальчик, оказавшись недостойным его доверия и обнаружив желание
связаться с полицией, был, к сожалению, повешен однажды утром в Олд-Бейли *.
Мистер Феджин не пытался скрыть свою долю участия в катастрофе, но со
слезами на глазах сокрушался о гнусном и предательском поведении упомянутого
юнца, каковое привело к необходимости сделать его жертвой некоторых
показаний, данных на суде, которые, если и не вполне соответствовали истине,
были насущно необходимы для безопасности его (мистера Феджина) и немногих
избранных друзей. В заключение мистер Феджин дал довольно неприятное
описание неудобств, сопутствующих повешению, и очень дружелюбно и вежливо
выразил горячую надежду, что ему никогда не придется подвергнуть Оливера
Твиста этой неприятной операции.
У маленького Оливера кровь стыла в жилах, когда он слушал речь еврея и
смутно догадывался о мрачных угрозах, таившихся в ней. Ему уже было
известно, что даже правосудие может принять невинного за виновного, если тот
и другой случайно очутились вместе. Вполне вероятным казалось ему также, что
старый еврей уж не раз придумывал и приводил в исполнение таинственные планы
с целью погубить слишком осведомленных или болтливых людей, так как Оливер
вспомнил о пререканиях между этим джентльменом и мистером Сайксом, которые
как будто относились к заговору, имевшему место в прошлом. Робко подняв
глаза и встретив испытующий взгляд еврея, он почувствовал, что его бледность
и трепет не остались незамеченными и доставили удовольствие этому
бдительному старому джентльмену.
Еврей, отвратительно улыбаясь, погладил Оливера по голове и сказал, что
они еще станут друзьями, если он будет вести себя хорошо и начнет работать.
Затем, взяв шляпу и надев старое, заплатанное пальто, он вышел из комнаты и
запер за собой дверь.
Весь этот день и в последующие дни Оливер не видел никого с раннего
утра до полуночи и в течение долгих часов был предоставлен своим собственным
мыслям. А эти мысли, неизменно обращаясь к его добрым друзьям и к тому
мнению, какое у них сложилось о нем, были очень грустны.
По прошествии недели еврей перестал запирать дверь, и теперь Оливер
получил возможность бродить по всему дому.
Здесь было очень грязно. В комнатах верхнего этажа были огромные,
высокие деревянные камины, большие двери, обшитые панелью стены и карнизы у
потолка, почерневшие от времени и грязи, но украшенные всевозможными
орнаментами. Все это позволяло Оливеру заключить, что много лет назад, еще
до рождения старого еврея, дом принадлежал людям более достойным и, быть
может, был веселым и красивым, хотя и стал теперь унылым и мрачным.
Пауки затянули паутиной углы комнаты, а иной раз, когда Оливер
потихоньку входил в комнату, мыши разбегались во все стороны и в испуге пря-
тались в свои норки. За исключением мышей, здесь не видно и не слышно было
ни единого живого существа; и часто, когда наступали сумерки и Оливер
уставал бродить по комнатам, он забивался в уголок у входной двери, чтобы
быть поближе к живым людям, и сидел здесь, прислушиваясь и считая часы, пока
не возвращался еврей или мальчики.
Во всех комнатах ветхие ставни были закрыты, укреплявшие их болты
плотно привинчены к дереву; свет пробивался только в круглые отверстия
наверху, что делало комнаты еще более мрачными и наполняло их причудливыми
тенями. Выходившее во двор чердачное окно с заржавленной решеткой,
приделанной снаружи, не было закрыто ставнями, и в это окно грустивший
Оливер часто смотрел часами; за окном в беспорядке громоздились крыши, видны
были почерневшие трубы, коньки - и только. Правда, иной раз можно было
увидеть седую голову, выглядывавшую из-за парапета какого-нибудь далекого
дома, но она быстро исчезала; а так как окно в обсерватории Оливера было
забито и за долгие годы потускнело от дождя и дыма, то ему оставалось только
всматриваться в очертания различных предметов, не надеясь, что его увидят
или услышат, - на это у него было не больше шансов, чем если бы он жил
внутри купола собора св. Павла.
Как-то после полудня, когда Плут и юный Бейтс готовились к вечерней
работе, первому из упомянутых молодых джентльменов пришла в голову мысль
позаботиться об украшении собственной особы (нужно отдать ему справедливость
- обычно он не был подвержен этой слабости), и с этой целью он
снисходительно приказал Оливеру немедленно помочь ему при совершении
туалета.
Оливер был рад случаю оказать услугу, счастлив, что видит подле себя
людей, хотя бы и дурных, страстно желал снискать расположение тех, кто его
окружал, если этого можно было достигнуть, не совершая бесчестных поступков,
- вот почему он и не подумал возражать против такого предложения. Он
поспешил изъявить свою готовность и, опустившись на пол, чтобы поставить
себе на колено ногу Плута, сидевшего на столе, приступил к процедуре,
которую мистер Даукинс назвал "полированием своих скакунов". Эти слова в
переводе на обычный английский язык означали чистку сапог.
Сознание ли свободы и независимости, которое, по-видимому, должно
испытывать разумное животное, когда оно сидит в удобной позе на столе, курит
трубку и небрежно болтает одной ногой, пока ему чистят сапоги, хотя оно не
потрудилось их снять, и неприятная перспектива снова их натягивать не
тревожит его мыслей, или же хороший табак смягчил сердце Плута, а может
быть, на него подействовало успокоительно слабое пиво, - как бы там ни было,
но Плут в тот момент находился в расположении духа романтическом и
восторженном, обычно чуждом его природе. Сначала он с задумчивым видом
смотрел вниз на Оливера, а затем, подняв голову и тихонько вздохнув, сказал
не то самому себе, не то юному Бейтсу:
- Какая жалость, что он не мазурик!
- Да, - сказал юный Чарльз Бейтс, - он своей выгоды не понимает.
Плут снова вздохнул и снова взялся за трубку; так же поступил и Чарли
Бейтс. Несколько секунд оба курили молча.
- Ты, наверно, даже не знаешь, что такое мазурик? - задумчиво спросил
Плут.
- Мне кажется, знаю, - отозвался Оливер, поднимая голову. - Это во...
вы один из них, правда? - запнувшись, спросил он.
- Совершенно верно, - ответил Плут. - Я бы не унизился до какого-нибудь
другого занятия.
Сообщив о таком решении, мистер Даукинс сердито сдвинул шляпу набекрень
и посмотрел на юного Бейтса, как будто вызывая его на возражения.
- Совершенно верно, - повторил Плут. - А также и Чарли, и Феджин, и
Сайкс, и Нэнси, и Бет. Все мы мазурики, не исключая и собаки. А она будет
половчее нас всех!
- И уж она-то не донесет! - добавил Чарли Бейтс.
- Она бы и не тявкнула на суде из боязни проболтаться... э, нет, даже
если бы ее там привязали и две недели не давали жрать, - сказал Плут.
- Ни за что бы не тявкнула, - подтвердил Чарли.
- Чудная собака, - продолжал Плут. - Как свирепо она смотрит на чужого,
который вздумает смеяться или петь при ней! А как ворчит, когда играют на
скрипке! И ненавидит всех собак другой породы! О!
- Настоящая христианка! - сказал Чарли.
Он хотел только похвалить собаку за ее качества, но его замечание было
уместно и в ином смысле, хотя юный Бейтс этого не знал: много есть леди и
джентльменов, претендующих на то, чтобы их считали истинными христианами,
которые обнаруживают поразительное сходство с собакой мистера Сайкса.
- Ну ладно, - сказал Плут, возвращаясь к теме, от которой они
отвлеклись, ибо он всегда помнил о своей профессии. - Это не имеет никакого
отношения к нашему простаку.
- Правильно, - согласился Чарли. - Оливер, почему ты не хочешь
поступить в обучение к Феджину?
- И сразу сколотить себе состояние? - усмехаясь, добавил Плут.
- А потом уйти от дел и зажить по-благородному? Я и сам так поступлю,
скажем, через четыре високосных года, в следующий же високосный, в сорок
второй вторник на троичной неделе, - сказал Чарли Бейтс.
- Мне это не нравится, - робко ответил Оливер. - Я бы хотел, чтобы меня
отпустили. Мне... мне хотелось бы уйти.
- А вот Феджин этого не хочет! - возразил Чарли.
Оливер знал это слишком хорошо, но, считая, что опасно выражать открыто
свои чувства, только вздохнул и продолжал чистить сапоги.
- Уйти! - воскликнул Плут. - Стыда у тебя нет, что ли? И гордости
никакой нет! Ты бы хотел уйти и жить за счет своих друзей?
- Черт подери! - воскликнул юный Бейтс, вытаскивая из кармана два-три
шелковых платка и швыряя их в шкаф. - Это подло, вот оно что!
- Я бы на это не пошел, - сказал Плут тоном высокомерно-презрительным.
- А друзей своих бросать вы можете, - с бледной улыбкой сказал Оливер,
- и допускать, чтобы их наказывали за вас?
- Ну, знаешь ли, - отозвался Плут, размахивая трубкой, - это было
сделано из внимания к Феджину, ведь ищейки-то знают, что мы работаем вместе,
а он мог попасть в беду, если бы мы не улизнули... Вот в чем тут дело,
правда, Чарли?
Юный Бейтс кивнул в знак согласия и хотел что-то добавить, но, внезапно
вспомнив о бегстве Оливера, захохотал, и дым, которым он затянулся, попал не
в то горло, вследствие чего он минут пять кашлял и топал ногами.
- Смотри! - сказал Плут, доставая из кармана целую пригоршню шиллингов
и полупенсовиков. - Вот это развеселая жизнь! Не все ли равно, откуда они
взялись? Ну, бери! Там, откуда их взяли, еще много осталось. Что, не хочешь?
Эх ты, простофиля!
- Это очень дурно, правда, Оливер? - сказал Чарли Бейтс. - Кончится
тем, что его за это вздернут, да?
- Я не понимаю, что это значит, - отозвался Оливер.
- А вот что, дружище! - сказал Чарли.
С этими словами юный Бейтс схватил конец своего галстука, дернул его
кверху и, склонив голову набок, издал сквозь зубы какой-то странный звук,
поясняя с помощью этой веселенькой пантомимы, что вздергивание и повешение -
одно и то же.
- Вот что это значит, - сказал Чарли. - Смотри, Джек, как он таращит
глаза! Никогда еще я не видывал такого простофилю, как этот мальчишка.
Когда-нибудь он меня окончательно уморит, знаю, что уморит.
Юный Чарльз Бейтс, снова расхохотавшись так, что слезы выступили у него
на глазах, взялся за свою трубку.
- Тебя плохо воспитали, - сказал Плут, с большим удовольствием созерцая
свои сапоги, вычищенные Оливером. Впрочем, Феджин что-нибудь из тебя
сделает, или ты окажешься первым, от которого он ничего не мог добиться.
Начинай-ка лучше сразу, потому что все равно придется тебе заняться этим
ремеслом, и ты только время теряешь, Оливер.
Юный Бейтс подкрепил этот совет всевозможными увещаниями морального
порядка; когда же они были исчерпаны, он и его приятель мистер Даукинс
принялись описывать в ярких красках многочисленные удовольствия, связанные с
той жизнью, какую они вели, и намекали Оливеру, что для него лучше
безотлагательно снискать расположение мистера Феджина с помощью тех средств,
которыми пользовались они сами.
- И вбей себе в башку. Ноли, - сказал Плут, услыхав, что еврей отпирает
дверь наверху, - если ты не будешь таскать утиралки и тикалки...
- Что толку в этих словах? - вмешался юный Бейтс. - Он не понимает, о
чем ты говоришь.
- Если ты не будешь таскать носовые платки и часы, - сказал Плут,
приспособляя свою речь к уровню развития Оливера, - все равно их стащит
кто-нибудь другой. От этого плохо будет тем, у кого их стащат, и плохо будет
тебе, и никто на этом деле не выгадает, кроме того парня, который эти вещи
прикарманит, а ты имеешь на них точь-в-точь такое же право, как и он.
- Верно! - сказал еврей, который вошел в комнату, не замеченный
Оливером. - Все это очень просто, мой милый; очень просто, можешь поверить
на слово Плуту. Ха-ха-ха! Он знает азбуку своего ремесла.
Старик весело потирал руки, подтверждая рассуждения Плута, и
посмеивался, восхищенный способностями своего ученика.
На этот раз беседа оборвалась, так как еврей вернулся домой в
сопровождении мисс Бетси и джентльмена, которого Оливер ни разу еще не
видел; Плут называл его Томом Читлингом; он замешкался на лестнице,
обмениваясь любезностями с леди, и только что вошел в комнату.
Мистер Читлинг был старше Плута - быть может, видал на своему веку
восемнадцать зим, - но обращение его с этим молодым джентльменом отличалось
некоторой почтительностью, казалось свидетельствовавшей о том, что он
признавал себя, пожалуй, ниже Плута, поскольку речь шла о хитроумии и
профессиональных способностях. У него были маленькие, блестящие глазки и
лицо, взрытое оспой; на нем была меховая шапка, темная, из рубчатого плиса
куртка, засаленные бумазейные штаны и фартук. Правду сказать, его костюм был
в незавидном состоянии; но он принес извинения компании, заявив, что его
"выпустили" всего час назад, а так как он в течение последних шести недель
носил мундир, то и не имел возможности уделить внимания своему штатскому
платью. С величайшим раздражением мистер Читлинг добавил, что новый способ
окуривать одежду чертовски противоречит конституции, так как прожигается
материя; но нет никакой возможности бороться с властями графства. Подобное
же замечание он сделал по поводу распоряжения стричь волосы, которое считал
решительно противозаконным. Свою речь мистер Читлинг закончил заявлением,
что вот уже сорок два бесконечных трудовых дня у него ни капли не было во
рту и "пусть его прихлопнут, если он не усох".
- Как ты думаешь, Оливер, откуда пришел этот джентльмен? - ухмыляясь,
спросил еврей, когда два других мальчика поставили на стол бутылку виски.
- Н-не знаю, сэр, - сказал Оливер.
- Это кто такой? - спросил Том Читлинг, бросив презрительный взгляд на
Оливера.
- Это, милый мой, один из моих юных друзей, - ответил еврей.
- Значит, ему повезло... - сказал молодой человек, многозначительно
посмотрев на Феджина. - Не все ли равно, откуда я пришел, мальчуган? Бьюсь
об заклад на крону, что ты скоро отыщешь туда дорогу!
Эта шутка вызвала смех у мальчиков. Побалагурив еще немного на ту же
тему, они шепотом обменялись несколькими словами с Феджином и ушли.
Новый гость потолковал в сторонке с Феджином, после чего оба придвинули
свои стулья к очагу, и еврей, подозвав к себе Оливера и приказав ему сесть
возле, завел речь о том, что должно было больше всего интересовать его
слушателей. Разговор шел о великих выгодах их профессии, о сноровке Плута, о
добродушном нраве Чарльза Бейтса и о щедрости самого еврея. Наконец, эти
темы истощились, истощен был и мистер Читлинг, ибо пребывание в
исправительном доме становится утомительным по истечении одной-двух недель.
Поэтому мисс Бетси ушла, предоставив компании расположиться на отдых.
Начиная с этого дня Оливера редко оставляли одного; почти всегда он
находился в обществе обоих мальчиков, которые ежедневно играли с евреем в
старую игру - то ли для собственного усовершенствования, то ли для Оливера,
- об этом лучше всех знал мистер Феджин. Иногда старик рассказывал им
истории о грабежах, которые совершал в дни молодости, и столько было в них
смешного и любопытного, что Оливер невольно смеялся от души и, несмотря на
все свои прекрасные качества, не мог скрыть, что эти истории его забавляют.
Короче говоря, хитрый старый еврей опутал мальчика своими сетями.
Подготовив его душу одиночеством и унынием к тому, чтобы мальчик предпочел
любое общество своим печальным мыслям, старик теперь вливал в нее по капле
яд, который, как он надеялся, загрязнит ее, навеки изменив ее цвет.
ГЛАВА XIX,
в которой обсуждают, и принимают замечательный план
Была серая, промозглая, ветреная ночь, когда еврей, застегнув на все
пуговицы пальто, плотно облегавшее его иссохшее тело, и подняв воротник до
ушей, чтобы скрыть нижнюю часть лица, вышел из своей берлоги. Он
приостановился на ступени, пока запирали за ним дверь и закладывали цепочку,
и, убедившись, что мальчики заперли все как следует и шаги их замерли вдали,
побежал по улице так быстро, как только мог.
Дом, куда привели Оливера, был расположен по соседству с Уайтчеплом *.
Еврей на минутку приостановился на углу и, подозрительно осмотревшись по
сторонам, перешел через улицу по направлению к Спителфилдс.
Грязь толстым слоем лежала на мостовой, и черная мгла нависла над
улицами; моросил дождь, все было холодным и - липким на ощупь. Казалось,
именно в эту ночь и подобает бродить по улицам таким существам, как этот
еврей. Пробираясь крадучись вперед, скользя под прикрытием стен и подъездов,
отвратительный старик походил на какое-то омерзительное пресмыкающееся,
рожденное в грязи и во тьме, сквозь которые он шел: он полз в ночи в поисках
жирной падали себе на обед.
Он шел извилистыми и узкими улицами, пока не достиг Бетнел-Гряна;
затем, круто свернув влево, он очутился в лабиринте грязных улиц, которых
так много в этом густонаселенном районе.
По-видимому, еврей был очень хорошо знаком с той местностью, где
находился, и его отнюдь не пугали темная ночь и трудная дорога. Он быстро
миновал несколько переулков и улиц и, наконец, свернул в улицу, освещенную
только одним фонарем в дальнем ее конце. Он постучал в дверь одного из домов
и, обменявшись вполголоса несколькими невнятными словами с человеком,
открывшим ее, поднялся по лестнице.
Когда он коснулся ручки двери, зарычала собака, и голос мужчины
спросил, кто там.
- Это я, Билл, это только я, мой милый, - сказал еврей, заглядывая в
комнату.
- Ну, так вваливайтесь сюда, - сказал Сайкс. - Лежи смирно, глупая
скотина! Не можешь ты, что ли, узнать черта, если он в пальто?
Очевидно, собаку ввело в заблуждение верхнее одеяние мистера Феджина,
ибо, как только еврей расстегнул пальто и бросил его на спинку стула, она
удалилась в свой угол и при этом завиляла хвостом, как бы давая понять, что
теперь она удовлетворена, насколько это чувство свойственно ее природе.
- Ну! - сказал Сайкс.
- Ну что ж, милый мой!.. - отозвался еврей. - А, Нэнси! В этом
обращении слышалось некоторое замешательство, свидетельствовавшее о
неуверенности в том, как оно будет принято: мистер Феджин и его юная
приятельница не виделись с того дня, как она заступилась за Оливера.
Поведение молодой леди быстро рассеяло все сомнения на этот счет, если
таковые у него были. Она спустила ноги с каминной решетки, отодвинула стул и
без лишних слов предложила Феджину подсесть к очагу, так как ночь - что и
говорить - холодная.
- Да, моя милая Нэнси, очень холодно, - сказал еврей, грея свои
костлявые руки над огнем. - Пронизывает насквозь, - добавил старик, потирая
себе бок.
- Лютый должен быть холод, чтобы пробрать вас до самого сердца, -
сказал мистер Сайкс. - Дай ему выпить чего-нибудь, Нэнси. Да пошевеливайся,
черт подери! Тут и самому недолго заболеть, когда посмотришь, как трясется
этот мерзкий старый скелет, словно гнусный призрак, только что вставший из
могилы.
Нэнси проворно достала бутылку из шкафа, где стояло еще много бутылок,
наполненных, судя по их виду, всевозможными спиртными напитками.
Сайкс, налив стакан бренди, предложил его еврею.
- Довольно, довольно... Спасибо, Билл, - сказал еврей, едва пригубив и
поставив стакан на стол.
- Боитесь, как бы вас не обошли? - сказал Сайкс, пристально посмотрев
на еврея. - Уф!
С хриплым, презрительным ворчанием мистер Сайкс схватил стакан и
выплеснул остатки бренди в золу - эта церемония предшествовала тому, чтобы
затем наполнить его для себя, что он и сделал.
Пока он опрокидывал в глотку второй стакан, еврей окинул взглядом
Дата добавления: 2015-11-14; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| quot;ПЯТЬ ГИНЕЙ НАГРАДЫ 10 страница | | | quot;ПЯТЬ ГИНЕЙ НАГРАДЫ 12 страница |