Roses and Chocolate

Крис посещает недавно открывшийся книжный магазин – широко разрекламированный «The Books Of Kells», три этажа, стеллажи под потолок, бумажный океан, куда ни глянь, - чисто из принципа, чтобы сравнить ощущения. Он не слишком удивлён, когда чувствует разочарование. В этом огромном пространстве теряешься; слишком большие расстояния между шкафами; вылизанная чистота и почти больничная стерильность; строгая симметрия, невыносимо ровные ряды книг, стоящих на полках, будто вышколенные солдаты; нет запахов книжной пыли и бумаги – их напрочь перебивают какие-то ароматизаторы, бездушные, искусственные, холодные, от которых Крису хочется чихать. Солидные кожаные диванчики и безупречно вежливые консультанты с приклеенными на лица пустыми улыбками, в которых нет глубины – ничего нет, только фальшивая участливость. Слишком яркий белый свет, от которого режет глаза; посетители, на лицах которых читается важность и чувство собственного превосходства. В «The Books Of Kells» нет души.

И, самое главное, там нет Исина.

Крису неуютно, холодно; он считает себя чужеродным элементом, поэтому, пробежавшись меж шкафов, подхватывает с полок Гюго – «Человек, который смеётся» - и устремляется на кассу, чтобы поскорее покинуть это равнодушное местечко, пугающее своей упорядоченностью и излишней правильностью, за которой видится бесстрастный расчёт, а не любовь к книгам.

Позже, когда он говорит об этом Лухану, тот издаёт боевой индейский клич и орёт, что всегда был против этих книжных комплексов, после чего начинает горько плакаться: в их городе открывают такие совершенно неинтересные и выхолощенные магазинчики, как «The Books Of Kells», а маленькие, уютные, влекущие крепкими полками, на которых в беспорядке свалены в кучу томики манги вперемешку со стихами Бродского и Китса, наоборот, закрывают навсегда. Лухан впадает в уныние, потому что на месте его любимой «Литеры», в которой он покупал великолепное подарочное издание «Фауста» Гёте (шикарно иллюстрированное!) и «Кодзики» (причём по смешной цене!) ныне расположен магазин детских игрушек, некрасиво одинаковых, шаблонных, ничем не примечательных, прямо как серый городской пейзаж за окном. Сехун тут же мчится на кухню и гремит чайником; в миниатюрной кружке, на которой изображены ирландские фэйри, заваривает обожаемый Луханом чай с вытащенной из морозилки земляникой, которую они вместе собирали летом. Чудесное, проверенное средство; Лухан подскакивает от счастья, выхватывает из рук Сехуна кружку, ставит её на стол и пылко зажимает пищащего от нехватки воздуха младшего в своих объятиях. Для Лухана важны обе составляющие – ароматный чай со вкусом тающего на языке июня и трепетная забота любимого человека. Лу никогда не признается, но иногда он становится таким сентиментальным...

Крис наблюдает за ними со смешанными чувствами, потому что его разум ненавязчиво намекает о том, что ему самому пора что-то менять в своей жизни (имея в виду, конечно же, Исина). И Лухана несёт в ту же степь, он ведь проницательный, проницательней и хитрей всех, кого Крис когда-либо встречал. В залитой ровным светом осеннего солнца кухоньке падает тихое слово «Исин», мелодичным звоном отдаётся в ушах, а Крис забавно моргает, не в силах скрыть смущение. Он только и может, что спросить, как Лу догадался, почему не Бэкхён, но старший только смеётся и говорит, что Бэкки – совсем другой формат, он для того, кто ходит в пламенно-красном шарфе с Фениксом, шмыгает носом и прячет глаза, потому что они выдают его и говорят слишком многое. Это звучит, будто загадка; у Лухана есть такая особенность – в зависимости от настроения пускать в разговор туман. Это совсем не раздражает, нет, вызывает странный азарт, разгорающийся волшебным огоньком, как фейерверки Гэндальфа, – разгадаешь, или нет?

- Скажи мне, друг, – Лухан, наконец, разжимает тиски, выпуская из плена растрёпанного и раскрасневшегося Сехуна, наклоняется ближе к Крису и демонстрирует свой знаменитый взгляд убелённого сединами мудрого старца вроде того же Митрандира, - если тебе так понравился Син, то... какого хрена ты сидишь у меня на кухне и тоскливо сморишь своими влажными глазками, вместо того, чтобы доказывать объекту своей страсти, что ты идеальная кандидатура для совместной встречи старости?!

Сехун глушит смешок ладонью, а Лу нетерпеливо ожидает ответа – ни дать, ни взять суровый инквизитор, сам Торквемада перед еретиками. Вернее, одним единственным еретиком, который из-за нерешительности рискует потерять свет истины.

И Крис срывается с места: резко, но не неожиданно, потому что Лухан и Сехун слишком хорошо его знают. Они, будто парочка довольных котов, поваливших бидон с молоком и утащивших у мясника целую упаковку сосисок, смотрят на то, как друг прыгает в прихожей, пытаясь одновременно надеть куртку и попасть ногами в кроссовки. Естественно, им по нраву такой ход событий; они весело желают убегающему Крису удачи и вместе падают на диванчик. Лухан делает первый глоток чуть остывшего чая, а Сехун неотрывно смотрит на его губы, по которым скользит капелька июня...

Нельзя передать словами, как приятно сцеловывать с любимых губ лето.

***

Крис путает автобусы и чуть не уезжает в сторону, противоположную его цели, но вовремя замечает ошибку и нервозно ожидает нужный транспорт. В их городе вообще беда с автобусами – сядешь в один, подумаешь, что тот самый, нужный, а он увезёт тебя по иному маршруту, который даже сложно представить. Лухан то от этого в восторге, он готов сутками кататься на этих железных сумасбродных монстрах, да ещё и таскать за собой вяло упирающегося Сехуна, обещая младшему внеплановое шоколадное мороженое и поход в кинотеатр. Впрочем, свой любимый кинотеатр всего на сотню мест, спрятанный во дворах, он нашёл именно таким образом: сел на автобус с номером 13 и доехал до конечной.

Крис добирается до здания с необычным подвальчиком за полчаса; время шесть вечера, поэтому повсюду властвуют октябрьские сумерки: мягкие, сливающиеся по цвету с плотными сиренево-серыми облаками и потрескавшимися серо-синими кирпичами. И вновь, спускаясь по ступенькам, оказываясь перед поблекшей дверью, он чувствует странный трепет, будто открывает дверь на Изнанку, будто за ней прячется другой город, как у Геймана в «Никогде» или у Мьевиля в «Нон Лон Дон» - другой Лондон.

За дверью его встречает Казимир – мистично-туманный сгусток, трансформирующийся в пушистого кота с блестящими глазами-Лунами; проводник, своеобразный Харон, только ведущий в более радостное и безмятежное место; интересно, полагается ли коту монетка за труды? Крис садится на корточки, но погладить не решается; они так и смотрят друг на друга: золотистые глаза изучают карие. Здесь тихо и спокойно, Арлекины на стенах молчат, а двери только и ждут, когда их откроют.

Казимир отмирает первым: непринуждённо зевает, хвастаясь белоснежными клыками и шершавым кроваво-красным язычком, похожим на язычок пламени, и величественной поступью идёт в сторону ступенек, ведущих на самый нижний уровень подвала, туда, где пахнет книгами, где царит творческий беспорядок и где обитает самая милая улыбка на свете. Крис следует за ним, пытаясь скрыть нервозность и унять пошаливающее сердце.

Сегодня здесь играет не Боуи, ухо радуется иному голосу – Марко Сааресто.

Сегодня прямо перед входом стоят неразобранные коробки из плотного картона, в которых прижимаются друг к другу книги, которые вскоре займут свои места на полках.

Сегодня с запахами пыли и бумаги смешивается запах роз...

Крис делает шаг, чтобы обогнуть стол, на котором, как всегда, стопки до потолка, мешающие обзору. Первое, что он видит – изящная чёрно-белая ваза, будто изогнутая человеческая фигура; розы с винными лепестками; тёмно-зелёные стебли и шипы.

Светло-русая макушка и тонкие пальчики, отламывающие кусочек от плитки белого пористого шоколада...

- Крис!

Крис пропускает тот момент, когда оказывается замеченным, Исин приветливо улыбается, а над верхней губой у него маленькая шоколадная крошка, которую старшему очень хочется убрать – желательно, пользуясь исключительно собственным языком.

Взгляд Криса, наверное, странен или красноречив: щёки Исина по цвету напоминают лепестки стоящих рядом роз.
Здесь словно нет притяжения: Крису хочется взмыть в воздух и бессознательной тушкой плавать вокруг солнечного абажура или превратиться в очередную планету, нарисованную на двери подсобного помещения.

А всё только потому, что Исин улыбается и краснеет.

- Твоему другу понравился альбом?

Крис не сразу понимает вопрос, но мозг, заработавший в лихорадочном режиме, напоминает, что в прошлый раз он покупал художественный альбом с гравюрами Хиросигэ – «Сто знаменитых видов Эдо», «Тридцать шесть видов горы Фудзи», «Пятьдесят три станции дороги Токайдо», лирика, эмоциональность, простота, - в подарок для Чунмёна.

- Да, - выдавливает он, глупо улыбаясь, - очень понравился.

Сегодня на младшем снова безразмерная футболка, делающая его бесконечно хрупким, только на этот раз на ней изображена не мультяшная Амальтея, а вполне себе реальные битлы. Крис мог бы смотреть на него вечно, изнемогая от желания обнимать это совершенное тело; дожили, он, кажется, уже завидует этой футболке, ведь она так близко к коже Исина...

- О, привет, Чанёль.

Крис оборачивается, чтобы ревниво окинуть взглядом того, с кем Исин так тепло здоровается.

За его спиной стоит тот самый высокий парень с красным шарфом; только сейчас Крис замечает Феникса и вспоминает многозначительные слова Лухана.

Чанёль неловко переступает с ноги на ногу и отвечает Исину столь же тёплой улыбкой, но его взгляд скользит по помещению и грустнеет, будто не находит желаемого.

- Бэкхён немного приболел, - тут же говорит Исин, ведь он-то знает, в чём причина стеснения Пака. – Если хочешь, я дам тебе адрес...

- Нет-нет! – Глаза Чанёля испуганно расширяются. Он нервно теребит кончик шарфа, а Крис слишком явно узнаёт в его поведении самого себя. – Я не буду беспокоить, я... – Парень пятится к выходу, но Исин не собирается сдаваться так легко.

- Подожди, а если я попрошу тебя отвезти ему лекарства? – Улыбка Чжана воистину обезоруживает. – Я не уверен, что смогу заскочить к нему сегодня, а он просил совершить небольшой набег на аптеку.

Прежде чем Чанёль успевает опомниться, в его руках оказывается клочок бумаги с адресом и небольшой пакетик с лекарствами и фруктами, а Исин беззаботно щебечет искренние напутствия и ненавязчиво подталкивает младшего к выходу, прося передать Бэкхёну пламенный привет.

- Уф, это оказалось легче, чем я предполагал, - бормочет Исин, когда Чанёль скрывается из виду, после чего вновь обращает взгляд ясных глаз на немного растерянного Криса. – Тебе нужна помощь?

- Да нет... я сам, - отвечает старший, поспешно отворачиваясь к ближайшему шкафу и мысленно прося помощи у томика с одной из книг цикла «Колесо Времени».

Исин пожимает плечами и садится на своё место, сводя Криса с ума шебуршанием, создаваемым взаимодействием его пальчиков с обёрткой от шоколадки. Крис делает вид, что всецело занят разглядыванием полок, но сам то и дело украдкой бросает взгляды на ушедшего в чтение Исина. Младший неосознанно хмурит брови и забавно оттопыривает нижнюю губу, а Крис чувствует себя на седьмом небе – ровно до того момента, как Син вспоминает, что у него ещё остался шоколад. Тонкие пальчики цепляют кусочек и отправляют в рот, язычок скользит по губам, собирая крошки, а Крис зависает – в его душе раздолье для адского пламени, в котором он заживо сгорает, будучи свидетелем действа, являющегося для него сладостной пыткой.

О, если бы он мог подойти ближе и взять руки Исина в свои ладони!

Если бы мог коснуться губами этих пальчиков, языком собрать с них белые крошки, чувствуя, как тает воздушность шоколада... Если бы мог целовать эти пальцы, один за другим, погружать их в горячую и влажную глубину своего рта... Если бы мог подняться выше, к этим дурманяще красивым губам, познать их поцелуем...

Если бы...

Стон вырывается помимо воли; Крис приваливается к шкафу и ошарашено распахивает глаза, чувствуя на своих щеках прохладные ладошки.

О боги, Исин стоит совсем рядом и смотрит обеспокоенно, выражая участие и сочувствие...

- Ты же весь горишь! – цокает языком младший, показывая своё неудовольствие. – Наверняка, как и Бэкхён, слишком беспечно относишься к своему здоровью.

Крис мог бы сказать, что горит он совсем по другой причине, но ему не хочется пугать юношу своими извращёнными фантазиями. Он просто не может отвести взгляда от манящих губ, пропуская мимо сознания все рекомендации лечебного характера, которые выкладывает ему раздосадованный Исин.

- Ай! – вскрикивает Крис, когда младший легонько бьёт его по голове попавшимся под руку сборником рассказов Нила Геймана. – За что?

- Ты меня совсем не слушаешь, - обиженно надувается Исин, превращая собеседника в одно большое облако обожания своей персоны.

- Я буду тебя слушать, прости, пожалуйста, - покаянно отзывается Крис, и тут же вознаграждается ослепительной улыбкой и... сунутым в рот последним кусочком шоколада.

О боги, он готов болеть вечно, если лечить его будет Син-Син...

Крис блаженно улыбается и думает о том, что с сегодняшнего вечера совершенно точно будет любить тонкий запах роз и непередаваемый вкус белого пористого шоколада...

The Doors

Мне показалось, что небольшое отступление в сторону Бэкёлей было необходимым... Никто ведь не против?)

Чанёль за всю свою жизнь видел множество дверей: ярких и облезлых, гладких, почти зеркальных, и поцарапанных, будто их терзала сотня кошек; дверей, ведущих в ничем непримечательные дома или комнаты – и приглашающих прикоснуться к чему-то новому. Он знает, что внешний вид порой только лишь запутывает, отвлекает от главного; именно такая дверь ведёт в подвальчик, прячет за собой пляшущих Арлекинов и хранит следы книжной пыли. Многие проходят мимо, не прикасаясь к ручке, только потому, что дверь давно выцвела, стала блеклой, как выгоревший на солнце рисунок. Чанёль не понимает таких людей – ориентированных на внешнее, игнорирующих то, что внутри. Чанёлю всегда нравились двери, но сейчас он стоит и чувствует, как его ноги пускают глубокие корни, потому что намерение поднять руку и нажать на звонок потихоньку сдаёт позиции под гнётом налетающей, словно злой северный ветер, нерешительности.

Эта дверь другая; за ней находится целый мир – мир Бён Бэкхёна. И пусть с виду она мало чем отличается от других дверей на этом этаже, он знает, что там, по ту сторону, всё по-другому, ведь с Бэкхёном не может быть иначе. Они с Исином странные, нездешние, будто из другого времени – нет, даже мира, - похожие, словно братья, но такие разные, что иногда можно подумать: «И как они уживаются рядом?» Они оба маленькие и хрупкие, но всегда носят растянутые футболки, на размер или два больше; а на футболках – персонажи из мультиков или фильмов, давно умершие или без вести пропавшие музыканты, бунтарские цитаты, картины Ван Гога или Бэкона, альпийские вершины, лесные туманы, словно сошедшие с укиё-э Хокусая или Хиросигэ японские пейзажи... От них пахнет бумагой и мятой, проливным дождём и нагретой июльским солнцем травой; у них одинаково умные глаза, только если на радужке Исина солнце, то у Бэкхёна – луна.

Чанёль прислоняется к двери лбом; такое ощущение, будто он касается настоящего дерева, могучего дуба; стоит не на лестничной площадке, а ровно посередине толкиновского Лихолесья. В руках шуршит пакет, а парень думает о том, что обычно люди передают заболевшим друзьям апельсины, яблоки и бананы, но это же Исин и Бэкхён, у них ничего не бывает обычно – и именно поэтому в его руках мохнатое киви, кроваво-красные вишни, здоровенный кокос и целая россыпь непонятных упаковок с таблетками и склянок с сиропами.

И совсем непонятно, какого чёрта он стоит перед этой дверью и мнётся, словно школьница; наверное, ему просто было очень сложно отказать Исину...

Наверное, ему просто очень хотелось увидеть Бэкхёна...

Да вот только разве Бэкхён хочет увидеть Чанёля?

Чанёлю почти хочется устремиться на мост через реку Северн, излюбленное место для самоубийц, то самое, где когда-то бросил свою машину Ричи Джеймс Эдвардс; никто не знает, жив или мёртв Ричи; никто не узнает, что случилось с Чанёлем. Он ведь не нужен Бэкхёну, Бэкхён ведь никогда не смотрел на него дольше трёх секунд, несмотря на все робкие попытки младшего заговорить.

Упадок в настроении тяготит, но Пак не знает, что с ним делать; он с тихим стоном легонько бьётся лбом о дверь и проводит по ней рукой; вздрагивает, потому что задевает-таки звонок.

И, опять же, это так похоже на Бэкхёна – вместо стандартной трели в глубине квартиры отчётливо слышится «People Are Strange» The Doors.

Убегать поздно – Чанёль с трепетом ожидает своей участи, будто преступник перед повешением. Сейчас Бэкхён выйдет, окинет его равнодушным взглядом – три секунды, не дольше, - заберёт пакет и вновь исчезнет, быстрее даже рассеивающейся туманной дымки поутру.

Дверь открывается, а сердце бьётся, словно впавшая в панику птица, сдерживаемая холодными прутьями стальной клетки.

Чанёль моргает, потому что привык видеть Бэкхёна с идеально уложенными волосами и подведёнными глазами; холодного, язвительного, преисполненного пренебрежения и ведущего себя так, будто он является королём подвального мирка, где с шелестящих страниц каждую безлунную ночь сходят герои бесчисленных произведений.

Чанёль с недоверчивым видом трёт глаза, потому что у стоящего на пороге заспанного паренька на голове... Гизмо, самый милый гремлин. Осознание, что это всего лишь оригинальная и симпатичная шапка, приходит секунды спустя, и позволяет увидеть, что на Бэкхёне светло-зелёные пижамные штаны и – конечно же, растянутая, - футболка с принцессой Мононокэ. Бэкхён тоже трёт глаза, по всей видимости, недоумевая, почему видит не Исина, а застывшего Пака. То, как удивлённо он хлопает ресницами и выпячивает нижнюю губу, вызывает в Чанёле чувство умиления; так и хочется протянуть руку и коснуться растрёпанных прядей тёмно-вишневых волос. Без подведённых глаз и с Гизмо на голове Бён похож на ребёнка; удивительно красивого растерянного ребёнка.

Нужно открыть рот и нарушить тишину, разъяснить ситуацию, но Бэкхён приходит в себя первым; неожиданно улыбается – понимающе и чуточку лукаво, - и совершенно спокойно спрашивает, так, будто они с Чанёлем давние друзья:

- Заразиться не боишься?

- Не боюсь, - поспешно отвечает Чанёль, думая, что всё происходящее, наверное, является порождением тех снов, в которых Бэкхён становится к нему совсем чуть-чуть, но ближе.

Старший сторонится, делая рукой пригласительный жест. Чанёль не сразу ориентируется в сумраке прихожей, поэтому спотыкается и немного накреняется, едва не роняя пакет. Бён фыркает и тянет руки, отбирая свои лекарства и фрукты, приглушённо бормоча что-то вроде «вот же неуклюжий... Пизанская башня», а Чанёль на мгновение забывает, что умеет дышать – пальчики Бэкхёна тёплые и очень-очень тонкие, совершенно нереальные.

- Чай будешь?

Чанёль немного заторможено кивает и следует за старшим на кухню, туда, где висят янтарные занавески, так чудесно сочетающиеся с Октябрём за окном; где на холодильнике стоит шикарная фигурка Короля гоблинов Джарета из «Лабиринта» - вылитый Дэвид Боуи, шикарная копна волос, до мельчайших деталей проработанная одежда, хрустальный шар в руках, белая сова у ног; где пахнет мёдом и шоколадом.

Бэкхён невозмутимо возится с чайником, не обращая внимания на то, что Гизмо сползает на глаза, а Чанёль никак не может на него наглядеться. Конечно, эта маленькая уютная кухонька тоже заслуживает самого пристального внимания – чего стоят хотя бы развешенные на стенах плакаты, хотя беглый взгляд всё же отмечает что-то сказочное, типа «Принцессы-невесты» и «Уиллоу», - но её хозяин слишком хорош, чтобы антураж затмевал его фигуру.

Чанёль не вполне понимает, почему Бэкхён так радушен, но тревога отходит на второй план, когда тот пододвигает к нему чашку и садится совсем рядом, так, что можно ощутить от него немного приторный, но всё равно не раздражающий запах сиропа от кашля.

- И о чём думал Син-Син? – отстранённо говорит Бён, задумчиво глядя куда-то поверх головы младшего. Кажется, будто он немного выпадает из реальности, забывая, что Чанёль внимательно его слушает. Сейчас он такой... домашний, что при одном взгляде на него щемит сердце; сладко, немного больно. – Впрочем, наверное, он прав. – Бэкхён улыбается и смотрит прямо в глаза своего очарованного собеседника. – А шоколадку хочешь?

И Чанёль смеётся, потому что это, чёрт побери, самая настоящая параллельная вселенная, в которой Бён Бэкхён ещё более странный – притягательный – чем в привычной реальности.

И Бэкхён только улыбается, доставая с полки конфеты, а из холодильника – плитку «Alpen Gold» с фундуком и изюмом.

И пусть всё это кажется немного неправдоподобным, будто сновидение, посетившее перед самым пробуждением.

Чанёль пока только смутно догадывается, а Бэкхён давно уже знает...

Некоторые двери должны рано или поздно оказаться открытыми.

Дата добавления: 2015-11-14