Мы никуда не отступаем, — любил говорить Фадеев коллегам и единомышленникам. — Мы просто наступаем в другую сторону».

Приоритеты изменились, и теперь в голове у Композитора бушевали новые страсти и новые революции. «Я сейчас занимаюсь проектом „Турин“, — говорил Макс журналистам. — Для меня это будет как отдушина, потому что это — электронный панк. Очень странная музыка. Я просто сделаю ее для себя, как хочу. Не пытаясь подстроиться под моду, подстроиться под слушателя».

Еще один проект под названием Oil Plant был придуман Фадеевым в Германии — для поколения преуспевающих людей с современным менталитетом, воспитанных на музыке Kid Loco и сборниках типа «Cafe Del Mar». Европейская раскрутка Oil Plant была связана с затоплением космической станции «Мир». Телетрансляцию этой постиндустриальной акции показывали на всю Европу по спутниковому телеканалу «Space Night» в сопровождении атмосферной музыки Фадеева.

Тогда подумалось, что на сегодняшний день пиар российской электронной музыки по своим бюджетам, пожалуй, самый крупномасштабный в мире. Под произведения Вячеслава Мещерина мы космические станции запускаем, а под опусы Максима Фадеева — топим. Гениальные пиарщики типа Малкольма Макларена не смогли додуматься до подобных промо-акций даже под воздействием самых тяжелых наркотиков.

…Где-то в этот период мы провели презентацию кинофильма «Триумф», саундтрек к которому написал Фадеев. «Триумф» представлял собой эдакую подмосковную «Вестсайдскую историю», в которой дети лимитчиков, круглосуточно находясь «под дозой», разъезжают на полуразбитых машинах и с переменным успехом расстреливают друг друга.

На кинофестивале в Торонто создатели картины объясняли ее успех запоминающимися музыкальными образами Фадеева. В основе саундтрека лежали композиции Oil Plant, которые были числились в «Триумфе» под брендовой маркой «Максим Фадеев». Делалось это из соображений маркетингового характера. Также в саундтрек вошли треки раннего Total, а в финале картины звучала песня «Лети за мной», спетая самим Максом. Клип, снятый на эту композицию, больше двух месяцев не вылезал из тяжелой ротации на MTV и легко ворвался в «Топ-3» канала Муз-ТВ.

Для меня бесспорной творческой удачей «Триумфа» стали инструментальная сюита «Война», психоделический номер «Я выкрашу тебя в свой цвет» и абсолютно непостижимая «Молекула». В ней пение Фадеева напоминало голос обезумевшего мусульманина, забравшегося на минарет и при свете полной луны начинающего, словно заправский муэдзин, протяжно молиться. Звук, отраженный от древних стен, мечется между динамиками — по крайней мере, эхо в записи слышно отчетливо. Если Макс планировал добиться мистического ощущения и воздействия на подсознание, то своей цели он достиг.

Неудивительно, что музыкальная пресса просто захлебывалась от восторга.

«Профессионализм без границ. Актуальность без сомнений. Высочайший уровень студийной работы, — рецензировал саундтрек к «Триумфу» журнал «Bikini». — Жалко, что мало к кому из российских музыкантов применимо хоть одно из этих определений».

«Больше всего удивительна прятавшаяся в кулуарах свобода фадеевского мастерства, даже его гнетущая бездонность, — писал журнал «FUZZ». — Запись пропитана невообразимой ленью… Кажется, будто для того, чтобы свернуть такие музыкальные глыбы, не приложено никаких усилий. „Триумф“ — по-настоящему триумф. Такой силы и глубины, что банальность „Лети за мной“ заставляет покрыться гусиной кожей. Свобода и совершенство композиций. Лютый, свободный вокал, отзывающийся на что-то глубокое и первобытное».

«Проект, достойный всего, что делает „ Real World “ под руководством Питера Гэбриэла, — писала газета «Россия». — Серый генерал, сидящий за инструментами, сделал свое дело и выпустил гениальную пластинку».

Справедливость восторжествовала. Наконец-то у Фадеева появилась заслуженная репутация Композитора, идеально подходящего для написания саундтреков. Поэтому неудивительно, что именно Максиму поступило предложение от Первого канала — написать звуковую дорожку к кинофильму с рабочим названием «Ночной дозор». Фадеев и Элиасберг вели активные переговоры с режиссером Тимуром Бекмамбетовым, но в итоге их не устроила финансовая сторона вопроса.

«Те условия, которые нам были предложены, оказались не грандиозными, — вспоминает Элиасберг. — Макс некачественно работать не может, а для написания саундтрека были необходимы внушительные затраты. Понятно, что звуковой ряд к фильму должен писаться в такой классной студии, чтобы ухо Фадеева не зафиксировало никакого брака — ведь уровень наших альбомов всегда оказывался высоким. Поэтому история с „Ночным дозором“ выглядела слишком затратной. И мы отказались».

Мне казалось, что это стратегическая ошибка. Ведь Фадеев первоначально загорелся идеей и даже, по его словам, пытался привлечь к работе легендарную Лиз Фрейзер, поразившую многих атмосферными вокализами в Cocteau Twins и Massive Attack. Но, столкнувшись с первыми трудностями, Макс ко всей этой международной авантюре резко охладел. Найти аргументы, которые бы заставили Фадеева изменить решение, я, к сожалению, так и не смог. Кинофильм находился в зачаточной стадии, и никто не мог предположить масштабы раскрутки «Ночного дозора» спустя несколько лет.

…Во всех этих кино-приключениях и экспериментах незримо присутствовал еще один нюанс: вложения инвесторов в проекты Фадеева превысили сумму в миллион долларов. Это нигде не афишировалось, но все проекты Максима в итоге оказывались убыточны. Божественная музыка, ежедневно струившаяся из буйной головы Фадеева, по большому счету оказалась в России невостребованной. Радиостанции противились любому нестандартному звуку, любому «не по правилам» сыгранному аккорду. Мужественный Элиасберг, финансируя все эти эксперименты, держался из последних сил. Хотя и понимал, что в какие-то моменты ошибался в выбранной стратегии. «Мне нужно было немного ограничивать ходы, которые предлагал Фадеев, — сокрушался Александр Аркадьевич спустя несколько лет. — Но тогда мне казалось, что если Мастер говорит, его необходимо слушать».

В итоге убыточные проекты замораживались, а сам Макс сознательно уходил в идеологический андеграунд. Он стал нелюдим, игнорировал прямые эфиры и пресс-конференции, отказывался от интервью и фотосессий.

Дело дошло до того, что когда Фадеев продинамил презентацию своего нового проекта «Монокини», я отнесся к этому вопиющему саботажу с неземным спокойствием. И даже зачитал на пресс-конференции мифическую телеграмму, якобы присланную нам из Праги: «Поздравляем группу «Монокини» с рождением первого ребенка. Желаем прибавления в потомстве — при нашем скромном участии. Братья Фадеевы».

Моя раненная совесть молчала — впоследствии мне не раз приходилось комментировать отсутствие небожителя на брифингах не иначе, как «зверскими законами визового режима». Или говорить о том, что Фадеев «не пришел на пресс-конференцию из ложной скромности».

Вспоминаю случай, связанный с рейтинговым телеканалом ТВ-6, когда Фадеев в последний момент не появился в прямом эфире у Коли Табашникова. Это была настоящая подстава. В первую очередь — для репутации Макса. Получалось, что если воспринимать смысл работы музыкального PR -агентства как «ответственного за репутацию», то ни фига мы за нее не отвечали. Причем — не по своей вине.

С этим надо было что-то делать. Я недолго мучался и в итоге кое-что придумал. Методом от противного. Вместо ожидаемых упреков я в тот же вечер позвонил Максу и начал извиняться: «Откровенно говоря, я был чертовски настойчив». И попросил прощения за то, что пью его молодую кровь и калечу карьеру разными дурацкими эфирами и интервью. Похоже, это был неплохой ход: доверия между пресс-службой и продюсером после этого инцидента стало больше.

…В этот нелегкий период у нас нарулилась еще одна проблема. Что называется, психологического свойства. Неожиданно у Макса появилась привычка хаять коллег по цеху. И если раньше Фадеев был всегда предельно корректен, то теперь жесткая критика лилась из него, как из ведра. По поводу и без повода. Как правило, это происходило спонтанно, когда Фадеев по ходу интервью, что называется, «набирал скорость». Как будто кто-то включал насос и по ошибке забывал его выключить.

«„Мумий Тролль“ мне не нравится вообще, — заявил он в интервью журналу «ОМ». — Не думаю, что музыка старого Rolling Stones — c амое модное на сегодня… И вообще мне странно, что некоторые наши музыканты ездят в Лондон. И после дикого крика, как в Лондоне круто, слышишь их записи и понимаешь, что это можно сделать у себя на даче».

Затем Макс в своих прогнозах похоронил прорывавшийся на Запад проект Шаповалова: «Ни один западный лейбл не покажет „Тату“ по телевизору». Эти слова были сказаны Фадеевым за несколько месяцев до того, как англоязычная версия «Нас не догонят» заняла второе место в британском национальном хит-параде.

Следующая волна критика исходила от Композитора в адрес Агузаровой и Петкуна. Так случилось, что вокалист «Танцев минус» позволил себе публично не согласиться с концепцией продюсерской линии Фадеева, чем вызвал бурю гнева Маэстро.

«Петкун — хороший телеведущий, может быть — хороший актер, — говорил Фадеев в одном из интервью. — Но он — никакой и как композитор, и тем более как певец… Видимо, он переживает, что у него все меньше и меньше концертов. Что люди идут на другое. Объясните мне, а чего же этот самый Петкун целый год пел „ Belle “ на „Европе Плюс“? И с Аллой Пугачевой в клипах сидит? Если он весь из себя правдолюбец-рокер? Какой он рокер? Он, мне кажется, волосы моет чаще, чем супермодель. Вот Шнура я вряд ли себе представлю в роли Горбуна, поющего „ Belle “!»

…Бывшей вокалистке «Браво» досталось от Макса за то, что она не захотела (не смогла) с ним сотрудничать. «Она ебанутая на всю голову, — горячился Макс в беседах с друзьями. — Да пошла она, я и без нее сделаю не хуже».

Насколько я понимаю, следующим кандидатом оказалась Земфира. По инициативе певицы они с Фадеевым попытались сотрудничать — в рамках записи альбома «14 недель тишины».

«Земфира настойчиво ищет сейчас новый звук, — писал весной 2001 года «Московский Комсомолец». — В Лондон ради этого уже поедет вряд ли. Теперь, видимо, поедет в Прагу. Очень сильно желание супердевушки поработать с живущим там электронным умельцем Максом Фадеевым. То ли его давешние эксперименты с группой Т otal на нее повлияли, то ли просто хочется сменить пристрастия и авторитеты (музыкальные — в том числе)».

Как известно, Земфира и Фадеев быстро разочаровались друг в друге. Каждый из них тяготел к лидерству, и с самого начала было понятно, что этот тандем обречен на неудачу. Теперь обе стороны не стеснялись в выражениях, язвительно комментируя несостоявшийся альянс.

Макс жутко критиковал «14 недель тишины», а на мой невинный вопрос про креативный потенциал Земфиры изрек буквально следующее: «Ее культ надуман. Она ничем не отличается от других талантливых людей. Она не Николай Коперник. Она не сделала ничего сверхъестественного. Мне кажется, она очень однобока — быть гибкой в стиле, в аранжировках Земфира вряд ли сможет… Мне сложно предугадать ее перспективы, но думаю, что ничего необычного с ней больше не случится. Педаль газа была нажата до упора».

В тот период в голове у Фадеева уже поперла идея Глюкозы, и дело было не в творческой ревности или зависти. Порой мне сложно было определить причины подобных вспышек. Как мог, я пытался подобные тенденции нивелировать. К сожалению, это получалось не всегда…

«Дело в том, что Максим вообще не работает с одаренными людьми, он себя считает очень одаренным, — заявила Земфира в одном из интервью. — Его не интересует личность, мысли человека. Фадееву нужно тело и рот, нужна „булка мякиша“, из которой он лепит то, что ему хочется. После первых же двух пробросов я просто сказала: „Парень, мы никогда не поймем друг друга“. Ну не дано ему сотрудничать!»

«Когда я смотрел концерт Земфиры, меня все время отвлекал ее басист, — отвечал ударом на удар Фадеев. — Он так боролся со своим инструментом — страшное зрелище! Музыканты у Земфиры — слабее не придумаешь».

«То, чем занимается сейчас Фадеев — отвратительно, — продолжила виртуальную полемику Земфира. — Это конвейер. Он серьезно ослаб в аранжировках, и это естественно. Потому что, выполняя поток заказов за столь короткое время, невозможно сгенерировать достаточное количество хороших новых идей. Макс сделал для себя выбор, и упрекать его за это не имеет смысла. Для меня Фадеева больше нет, он мне не интересен. Считаю, что он уже сказал все, что мог».

Джага-Джага

Мне нравятся Блок, Лермонтов и Пушкин…

Катя Лель

Очередной проект Фадеева по доброй традиции начался с телефонного звонка. На этот раз он накрыл меня в Эль-Гуне, куда я сбежал в разгар зимы от жесткой московской текучки. «Хорошие новости — радостно сообщил Макс. — Я нашел тебе нового клиента. Когда скажу, кого, ты упадешь. Это — Катя Лель!!!»

Я пошатнулся, но не упал. После отказа Фадеева сотрудничать с Земфирой нам еще было куда отступать. Меньший энтузиазм из всей обоймы классической пост-советской эстрады у меня вызывали только Салтыкова, Буйнов, Овсиенко и Укупник. Как интеллигентно принято говорить в таких случаях, о ld school.

Свободного времени в Эль-Гуне у меня было хоть отбавляй, и я задумался о мотивациях Фадеева. Когда за год до этого у нас в офисе появилась поп-певица Лена Зосимова — с хвостиком на затылке и послушными глазками — я, по крайней мере, понимал, почему Макс решил помочь записать девушке альбом. Это был нигде не декларируемый человеческий бартер: Фадеев и его соратники делают альбом, а отец Лены гарантирует «режим максимального благоприятствия» в вопросах ротации новых проектов Макса на канале MTV.

Еще раз повторюсь, по-человечески это было понятно. Что же касалось Кати Лель, ответ мог быть только один. Фадеева, который вместе с Элиасбергом находился в глубоком финансовом анусе, сломали цифрами. И Макс согласился. Вынужден был согласиться…

Вернувшись в Москву, я ознакомился с архивными материалами по новой подопечной Фадеева. Оценки журналистов были жесткими и беспощадными. Определение «Московского Комсомольца» «символ гнуснейшего совкового попса» задавало тон всем публикациям. У меня даже возникало нехорошее ощущение, что представители СМИ тренировали на Кате, словно на боксерской груше, свое исполнительское мастерство. Такой вот военный полигон для будущих белинских, панюшкиных и троицких. Как сломать подобный устоявшийся негатив, было непонятно.

«Нам нужно отмыть Катю от ее нелегкого прошлого», — заявил назначенный мною пресс-менеджер на совете директоров «Кушнир Продакшн».

С этого момента у нас началась сладкая жизнь. На следующий день я понял, что сюрпризы только начинаются. Я чуть не упал, когда Максим объявил заказчику цену за пиар-кампанию. Из искренних побуждений он назвал артистке те же цифры, за которые мы когда-то начинали работать с группой Total. За это время финансовые условия сильно изменилось, но в предвкушении быстрых денег Фадеев про это забыл. Хотел как лучше, а получилось, как раньше.

Зная законы подобных переговоров, я понимал, что объявленную Максом c умму изменить нельзя. Теоретически у меня была возможность отказаться от работы, но тем самым я подводил Фадеева. Зная его финансовое положение, делать этого не хотелось. Тем более, мне было известно, какую битву выдержал Максим в стенах пражской студии, чтобы Катя Лель начала петь не по правилам вокального отделения Гнесинки, а «первобытно» — на женских импульсах и эмоциях.

…Меня часто спрашивали в тот период: «Как вас угораздило сотрудничать с Катей Лель?» Вопрос, конечно, не из легких. Тогда мне искренне казалось, что если Фадеев смог переделать Катю в плане вокала, то смогу что-нибудь с ней сделать и я. По крайней мере, в вопросах перепозиционирования. Это был вызов. В первую очередь — самому себе. Жизнь обретала новую интригу, и мне стало действительно интересно.

Вдобавок ко всему меня поразил своим гостеприимством и радушием продюсер певицы господин Волков. Меня удивили не столько его глубинные познания в нюансах национальных кухонь и ресторанного бизнеса. И даже не блестящие интервью на эту тему. Меня совершенно потряс пресс-клиппинг, сделанный по итогам раскрутки его русского ресторана в Лондоне.

Когда я увидел идеально оформленное солидное портфолио с публикациями в престижных западных изданиях, меня просто ветром сдуло. Это был другой уровень: немецкий и английский «Vogue», американский «Harper ’ s Bazaar», английский «ELLE», французские «Marie Clare» и «L ’ Officiel». У нас в стране так никто не работал. Возможно, именно поэтому мне тогда показалось, что мы с Волковым с одной стороны и с Максимом Фадеевым с другой стороны сможем раскрутить и утюг. «Пронесет», — легкомысленно подумал я, не запариваясь насчет скептических прогнозов моих коллег.

…Катя Лель не любила Михаила Булгакова. Сегодня у нее было плохое настроение — она получила недетский пистон от Фадеева за то, что в день съемок клипа не выучила текст новой песни «Джага-Джага». Занимаясь раскруткой Кати, мы рассчитывали исключительно на собственное везение и универсальный талант Фадеева. Помощи и сочувствия ждать было неоткуда.

Общение артистки с пресс-службой не заладилось с самого начала. Дело даже не в раздутых амбициях певицы и космически разных идеологиях. Проблемы начались с несовместимости технологий.

Как известно, существует два вида передачи информации — письменная и устная. Устная информация, полученная от нас, забывалась артисткой в ту же секунду. Передавать Кате информацию письменно не было никакой возможности. К сожалению, в тот счастливый период ни артист, ни ее менеджмент не умели пользоваться электронной связью. Держать у себя дома компьютер считалось в их кругу предрассудком нечеловеческой силы. Наши попытки установить дома у Кати странный агрегат под названием «факс» потерпели полное фиаско. Пользоваться, как герой фильма «Пес-призрак», голубиной почтой, почему-то не хотелось.

Дисконнект в нашем общении был просто чудовищный. Ничего подобного я не встречал в своей врачебной практике ни до, ни после… Попытки найти общий человеческий знаменатель ни к чему конкретному не привели. Все сводилось к извечному вопросу «кто виноват»: кто слишком тихо сказал или кто не услышал. Как правило, во время интервью артистка и пресс-менеджер ждали друг друга в разное время и в разных местах. Чего там говорить, супервесело нам было. Если же каким-то чудом артистке и пресс-службе удавалось встретиться, это сопровождалось такими капризами, с которыми нам не приходилось сталкиваться со времен работы с немецким менеджментом Пласидо Доминго.

…Катя любила две вещи: попадать в автомобильные пробки и доносить до человечества эмоции в форме вопросов. «Скажи мне, я что — дура? — вопила артистка по телефону. — Нет, ты честно скажи, я что — полная дура?» Я даже не пытался задумываться, поскольку еще со школы ненавидел риторические вопросы. Каюсь, в общении с Катей мне порой недоставало доброты, мудрости и душевной теплоты.

Я почему-то вспоминал наши беседы с PR -директором «Радио Максимум» Димой Конновым. Мы частенько любили поболтать на тему того, что если кто-то считает, что пресс-менеджер — это такая машинка для минета, с этим человеком надо как можно быстрее расставаться.

Фадеев держался от своей новой подопечной на максимально почтительном расстоянии. Ему было легче. В отличие от нас, он жил в Праге, где, записав очередной шлягер, просто высылал его в Москву. Репетируйте, девушка. Изредка приезжал на съемки клипов. Выслушивая при встрече рассказы про нюансы нашего с Катей сотрудничества, Фадеев то хихикал, то сочувственно молчал. В зависимости от настроения. Порой на тему своего нового артиста ему приходилось давать политкорректные интервью.

Катя Лель сильно изменилась: одевается теперь по-другому, выглядит по-другому… То, что Катя делала раньше, осталось в прошлом. Теперь она работает со мной… Она мне нравится. У нее напрочь отсутствует пафос — то, чего я не могу терпеть в людях вообще. Поэтому не думаю, что Катя пропадет».

Давненько я не слышал от Макса таких осторожных высказываний — но их, по крайней мере, можно было цитировать в прессе… Мы же, как муравьи, упорно продолжали формировать общественное мнение — в частности, фольклорными байками про феномен Фадеева, который может сделать конфетку из чего угодно. С другой стороны, пытались откорректировать общественный имидж Кати Лель, аккуратно уводя его в сторону от губительного ярлыка «пост-советской эстрады». Говорили о том, что ее новый альбом будет сделан в духе Розин Мёрфи из группы Moloko. Публиковали ее фотографии с Крисом де Бургом, а часть публикаций пробивали банальными бартерами. «Выступать на концерте буду только за обложку», — почуяв запах успеха, капризничала Катя перед зеркалом. Это было даже не смешно.

Шли месяцы, и ситуация постепенно улучшалась. С одной стороны, сработал феномен суперхита «Джага-Джага», который Артем Троицкий назвал своим самым любимым шлягером последних лет.

«Песенка, вышедшая из-под пера господина Фадеева и оккупировавшая сегодня практически все хит-парады, оказалась не такой уж ужасной и депрессивной, — изумлялась пресса. — Более того, в клипе Катя впервые предстала перед публикой далеко не в привычном для нее пошлом имидже. Ну а так как альбом певицы уже на подходе, ему, по всем законам шоу-бизнеса, требуется пиар. Поэтому для рекламы нового диска наняли Александра Кушнира — пиарщика, работавшего доселе исключительно с рок-исполнителями…»

Петь оды обновленному образу артистки никто пока не решался, но «Джагу-Джагу» заметили все. Первым из глянцевых журналов набрался смелости «ОМ», черным по белому написавший — смотрите, ребята, с артисткой происходит что-то невероятное. Кто-то даже вспомнил сказку про утенка, превратившегося в прекрасного белого лебедя. Такой вот ребрендинг по-русски.

«С тех пор, как я начала работать с Максом Фадеевым, я перестала бояться этого слова „неформат“, — исповедовалась Катя Лель в интервью журналу «Афиша». — Не нужно бояться, нет границ. „Джага-Джага“ не брали на радио, „Муси-пуси“ тоже, они говорили: „Что-то там вступление длинновато, гитарка не та“. А гениальнейший Макс Фадеев посылал всех на фиг. Через две недели эти песни стали „номер один“ во всех хит-парадах… Я счастлива, что у меня есть такие шлягеры, которые звучат в каждом КВН, и я рада, что являюсь законодателем новых сленгов в поп-культуре».

…Были на нашей улице не только победы. Мы не без труда пережили провальное ток-шоу на НТВ, в котором Катя пыталась сама рассуждать на тему «Язык мой — враг мой». Тему передачи выбрала артистка, естественно, не посоветовавшись с пресс-службой. Я бы и врагу не пожелал оказаться в подобном информационном контексте.

Я потратил много сил, чтобы убедить артистку не ехать на эту злополучную телепередачу, к которой она была не готова. Полдня мы убеждали «законодательницу новых сленгов в поп-культуре» не лезть в пекло прямого эфира, но, увы, безрезультатно. Тем не менее, мы боролись до конца.

Приехав в Останкино, я обманом получил от редактора вопросы ведущего к Кате и даже попытался провести мобильный медиа-тренинг. Но перед смертью, как известно, не надышишься. За пару минут до начала передачи Катю значительно больше интересовал макияж. В итоге артистка была удивительно косноязычна, отвечала невпопад, нервничала и постоянно перебивала остальных участников передачи… Лучше бы она молчала — действительно, «язык мой — враг мой». Это был полный провал.

После этого эфира мне звонили друзья со словами: «Зачем вы ЕЕ туда поставили?» Сама артистка от своего выступления, естественно, была в полном восторге. Я осознал, что никакая логика в общении с Катей не работает, и отключил на несколько дней мобильный телефон. Видеть никого не хотелось. Бр-р-р…

Затем мы пережили скандал на тему того, почему наш пресс-менеджер отдает в СМИ фотографии — вы не поверите — присланные нам директором Кати в качестве промо-материала. Мы пережили привычку Певицы не пускать во время презентаций собственную пресс-службу в недра очередной VIP -зоны. Как ни странно, мы хотели не обжираться бутербродами, а мечтали контролировать и корректировать ее интервью. Ведь там было что корректировать!

«Если ты раздражаешь — значит, ты прав, — с неподдельным комсомольским энтузиазмом говорила журналистам певица. — Важно, чтобы была реакция!»

Мы пережили абсолютно нереальное желание артистки визировать каждое интервью, сопровождавшееся дикими криками: «Я так сказать не могла!» Магнитофонная пленка с записью ее слов документом, естественно, не считалась. Голос разума долетал до певицы нечасто — наверное, дело было в нелетной погоде…

Стиснув зубы, мы терпели так называемые «особенности характера». Это было прямо-таки стихийное бедствие… Лично меня потряс случай, когда во время записи одного из эфиров Катя выступила перед корреспонденткой канала Муз-ТВ с царской речью примерно следующего содержания: «Да кто ты такая, чтобы говорить мне, что я опоздала? Я что, себя на помойке нашла?» Остановить эмоциональный монолог заслуженной артистки Кабардино-Балкарии не смогли ни пресс-служба, ни сотрудники Муз-ТВ, ни администрация ресторана, в котором проходили съемки.

В итоге все закончилось тем, чем, собственно говоря, и должно было закончиться. Увидев в разгар рабочего дня слезы на глазах пресс-атташе, я запретил сотрудникам агентства ехать на концерт Кати Лель в «Лужники». Нас в очередной раз не обеспечили необходимым количеством бейджиков, лишив возможности полноценной работы. В итоге на праздник газеты «Московский Комсомолец» Катя приехала в эксклюзивном сопровождении директора, который с удивлением наблюдал, как мы жизнерадостно общаемся с другими нашими артистами…

Потом были изматывающие «выяснения отношений» в офисе Волкова в «Radisson Славянской», но со стороны это напоминало агонию. Было много криков и взаимных упреков, но практически полное отсутствие какого-либо конструктива. Катя повышала голос на продюсера, обвиняя его в том, что он подсунул ей такую мутную пресс-службу. А также — фотографа, водителя, охранника, звукорежиссера…

Фадеев в этой ситуации по-прежнему сидел в Праге и демонстрировал глубокий виртуальный буддизм. С одной стороны, он мудро хранил нейтралитет и не хотел ввязываться в это глупое рубилово. С другой стороны, прекрасно понимал, что дело сделано — не без нашей помощи «Джага-Джага» пробила все стены.

…Мне по-человечески тяжело было прощаться с Волковым, но с осени 2003 года мы с артисткой больше не работали. Позднее наш душевный стриптиз с Катей повторили еще несколько агентств и ведомств — похоже, с аналогичными эмоциональными результатами. «Мы ездили на отчеты, как на смерть», — признавались мне впоследствии коллеги. Что неудивительно. Мы же занесли в свой актив уникальный жизненный опыт и незабываемую PR -кампанию с символическим названием «ребрендинг Кати Лель».

Хитмейкер

Мне конкурс «Евровидение» до лампочки.

Максим Фадеев

Как-то раз, невзначай нарушая традиции, Макс позвонил часов в десять утра. Дело было в субботу. «У тебя никого поющего нет на примете? Или хотя бы танцующего? Хожу тут по Институтам культуры и всяким Гнесинкам. Ну ни хера там нет. Совсем ни хера».

Глазами сегодняшнего дня ситуация выглядела анекдотичной. Назначенный Первым каналом продюсером «Фабрики звезд-2», Фадеев никак не мог найти для телепередачи внятных конкурсантов. На этом этапе «Фабрика» только начинала раскручиваться, выдерживая нешуточную конкуренцию со стороны конкурса «Стань звездой» на РТР, с которым мы в тот момент работали.

Параллельно Фадеев пытался сосватать нам пресс-поддержку второго этапа «Фабрики». Все логично — Максу комфортно работать с нами, а мы в свою очередь не уставали открывать вместе с Фадеевым новые горизонты. Но на этот раз ничего не получилось. «Слишком много на телевидении начальников, — процедил сквозь зубы Фадеев. — Куда пальцем ни ткни, везде начальник».

Где-то в этот период жизнь и руководство Первого канала заставили Макса стать более публичной фигурой. Хотя бы временно. Пользуясь случаем, мне удалось вытащить его на пару телевизионных ток-шоу, построенных таким образом, чтобы Фадеев стал в них центральной фигурой.

На прямом эфире MTV Макс хвалил Аль Пачино в фильме «Запах женщины», критиковал юридические аспекты шоу-бизнеса в России и, заодно, местный музыкальный менталитет. Его опять понесло, и под горячую руку Максима попала ничего не подозревающая Мадонна. «Со своей страшной музыкой и ужасным вокалом она хорошо умеет демонстрировать вагинальные способности, — уверенным голосом поставил экспертную оценку «материальной девушке» Фадеев. — Кто чем берет».

Также от Макса досталась и рокерам — в частности, группе Offspring. «Я их ненавижу всеми органами, — вещал Фадеев в телекамеру. — Мне кажется, это уродство во всех отношениях. Они хоть и хорошие клоуны, но звучат безобразно. Как музыканты они для меня никто. Они просто дубасят по гитарам, притом не с самым хорошим звуком. Все так уродливо… Это для меня непонятно».

…Порой у Фадеева приступы критики все-таки отступали на второй план. Тогда у него случались и озарения, и прорывы. Особенно сильным получился его эфир в одном из ночных выпусков программы «Взгляд». Тогда Макс впервые рассказал по ТВ о гибели своего ребенка.

Было видно, как сильно он переживал и волновался — вообще говоря, это был очень честный и настоящий Фадеев. Впечатление достоверности от происходящего было сильным. Такой по-своему неожиданный момент истины… И чувствовалось, что в этот миг в нем происходит некая переоценка ценностей: «Раньше я брал на себя функции спрута, который то зацепил, это поймал, там договорился, тут договорился. Сейчас я просто не в том возрасте, я не хочу этим заниматься — это не мое дело».

Примерно в это же время Макс расстался со своим финансовым партнером Александром Аркадьевичем Элиасбергом. Расстался мирно и интеллигентно, после пяти лет плотного сотрудничества.

«Когда на Фадеева посыпались предложения, я не стал его сдерживать, — утверждает Элиасберг. — Началась „Фабрика“, и мне стало невозможно тягаться в ресурсах с Эрнстом и Файфманом. Мне хочется верить, что когда мы встретились с Максимом после его разрыва с Линдой, те условия, которые я предложил, словно приделали ему крылья. Эти условия в каком-то смысле спасли его, так как теперь Мастеру не надо было думать о выживании. В тот момент он почувствовал себя максимально свободным… Макс ведь все равно не пишет очень жизнерадостную музыку. Он обращается к глубинам, и в тот момент сумел все это из себя вытащить».

Со временем жизнь разбросала Фадеева и Элиасберга по разным местам. У одного в качестве партнера теперь был «Монолит», другой целиком и полностью вернулся в «Новый взгляд».

Мы с Максом тоже начали общаться от случая к случаю. У меня была куча проектов и увлечений — начиная от реанимации маргиналов («Николай Коперник», «Хуй забей», «Автограф») и заканчивая выводом на рынок новых молодежных героев: Лера Массква, «Братья Грим», «ГДР», «Команда Сталинград», Таня Зыкина. У Макса стартовали его игроки: Маша Ржевская, Пьер Нарцисс, Ираклий Пирцхалава. На конкурсе «Евровидение» в разные годы у него участвовали Юля Савичева и группа «Серебро».

…Он позвонил мне поздно ночью после «Евровидения-2004», где Савичева, как известно, не слишком удачно выступила с песней «Believe Me». Я собирался к вылету из Шереметьево и поэтому не спал. Полусонно слушал, как Макс ругал всех подряд: жюри, артистов, журналистов, которые обсуждали этот триумф в прямом эфире Первого канала. Между прочим, продюсер сообщил, что теперь в «Топ-10» «Русского радио» звучит восемь его песен. Гении по своей природе — очень скромные люди…

Я не удивился и искренне за Макса порадовался. Хитмейкер есть хитмейкер — ни убавить, ни прибавить. Каждый раз Фадеев придумывает что-нибудь новое — как волшебник из диснеевской сказки, создающий чудодейственный отвар.

Еще через несколько месяцев Макса подключили к пятой «Фабрике звезд» — в одной компании с Пугачевой и Игорем Матвиенко.

«Во всей этой троице есть что-то булгаковское, — писал корреспондент журнала «ELLE». — Кот Бегемот, рыжеволосая Маргарита и Воланд, галантно уступивший ей власть… Фадеев, похоже, не совсем здоров: то и дело измеряет себе давление портативным прибором. В перерыве садится за рояль и играет что-то умеренно-трагическое. Я подкрадываюсь к нему с диктофоном. „Вам повезло. Вы первый журналист, с которым я говорю за последние два года“, — улыбается Максим и теплая лапша мягко ложится на мои тренированные уши. „Вы будете коверкать мои слова?“ — „Упаси боже“, — бодро отвечаю я, в то время как мой нос начинает предательски расти. Продолжать разговор в том же духе бессмысленно».

…С годами у Макса появились солидность, жесткость, тонированный автобус, огромная волчья шуба и волчий взгляд. На жизнь. «Я не изменяю ни себе, ни своим принципам, — сказал он в одном из интервью. — Я ведь не пишу хиты просто за бабки. Или я должен, как Шнитке, постоянно находиться в какофоническом состоянии? Зачем мне себя сдерживать? Из меня музыка льется, как вода. Куда ее девать-то? Что-то сделал — и сразу хочется делать новое».

…В следующий раз мы с Максом встретились в Сочи на фестивале «Пять звезд». Светило летнее солнце, и пока журналисты купались в Черном море, мы не вылезали из «Фестивального», где внимательно отсматривали тренировочные прогоны молодых исполнителей. В паузах немного пообщались. Говорили про сольный диск Макса «Третий Рим» и про его громадные планы в области кино. Мелькали приятные слова типа «P а ramount Pictures», 3 D -анимация, «Cartoon Network», какие-то саундтреки…

Потом мы опустились на землю и начали обсуждать второй альбом Глюкозы, который я искренне хвалил. Лишь сожалел, что критики по-прежнему в такие дела врубаются медленно. «Да мне, собственно говоря, все равно», — сделал равнодушное лицо Макс. Неплохо зная характер Фадеева, я готов был биться об заклад, что в такой позе он долго не просидит. Любопытство возьмет верх. Прошла ровно минута, и Макс так осторожненько спросил: «Ну, Кушнир, не томи… Чего пишут-то?» Каюсь — услышав ожидаемый вопрос, я не смог удержаться от смеха…

Затем беседа плавно переключилась на других артистов Фадеева, и, в частности, мы вспомнили про Total. Не так давно один из телеканалов ретроспективно показывал фрагменты «Максидрома-2002», и Total выглядел там на редкость актуально. Я переслушал их дебютный диск и подумал, что не зря глянцевые журналы писали о них, как о «лучшей концертной группе страны». Ей-богу, не зря. Фадеев слушал эти рассуждения и ностальгически улыбался.

На фестивале в Сочи Макс благосклонно оценил потенциал 17-летней Леры Массквы, которую мы впервые вывезли за пределы столицы. «Она живая и настоящая», — вынес свой вердикт Фадеев и во всех турах оценил ее выступление максимальной оценкой. Я ему был искренне признателен. А Максу была симпатична непосредственность девчонки из Нового Уренгоя. «Далеко пойдет», — сказал он. И не ошибся.

Увидев на одной из репетиций «Пяти звезд» очередную бесцельно скачущую по сцене поп-диву, Фадеев на мой скептический вопрос: «Ну, как тебе?» вынес вердикт: «Слишком много суеты… Вот, к примеру, Эдит Пиаф. Как известно, она сама песни не писала. Стояла у микрофона и практически не двигалась. Но от нее шла такая волна, что все понимали: это — Эдит Пиаф».

Вспомнив про легенду французской эстрады, Макс задумался о чем-то своем. Затем глубоко вздохнул. И неторопливо прикрыл глаза.

Дата добавления: 2015-11-13