Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Ризоматика, картография, машинность

Деконструкция знака. | Деконструкция оппозиции "речь—письмо". | Текст Деррида. | Деконструкция границ между философией и литературой. | Категория игры. | Истина/не-истина симулякра. | Симулякр в истолковании Делеза. | Значение фактора бессознательного. | Антиэдиповская критика Делеза и Гваттари. | Машина желания. |


и другие идеи Делеза и Гваттари предопределили важнейшие принципы эстетики постмо­дернизма; метод шизоанализа получил широкое распространение в творчестве писателей-постмодернистов.

Литературоведческая деконструкция.

Литературоведческий аналог концепции Деррида дал французский семиолог и литературо­вед Ролан Барт, под воздействием Деррида (а также Фуко, Эко, Кри­стевой) перешедший на позиции постструктурализма. В 1970 г. выхо­дит его книга "S/Z", явившаяся одним из первых (и наиболее удачных) опытов деконструктивизма в литературоведении. Книга отразила сдвиг интересов Барта от семиотики системы к семиотике Текста **.

Немало лет посвятивший исследованию пружин воздействия на человека идеологии (как особого знакового образования), в открыти­ях Деррида Барт увидел способ "разложения" идеологии, "усколь­зания" от моносемии, средство раскрепощения умов. Со своей сто­роны, он попытался показать, "как "сделан" любой идеологический знак" [217, с. 286] и как осуществляется процесс "означивания". Не ограничиваясь изучением знаковых систем, "непосредственно осозна­ваемых и сознательно используемых людьми", Барт обратился "к зна­ковым системам, которые людьми не осознаются, хотя ими и исполь­зуются, более того во многих случаях ими управляют" [218, с. 20].

* Вячеслав Курицын уточняет: "Сами точки не фиксированы, как в смысле привя­занности к конкретному топосу (структура в ризоме "плывет", как "плывут" и отноше­ния между элементами), так и в смысле неочевидности самой категории точки" [236, с. 204].

** Использование Бартом заглавной буквы, а также курсива должно указывать на новое значение, которым наделяют постструктуралисты понятие "текст".

Объектом семиотического изучения ученого становится социальное бессознательное, а материалом — знаковая система, в которой идеология выявляет себя в неявной форме, — литература. Не менее важным для Барта было найти и обосновать "такие исследователь­ские методы, которые позволили бы уловить и удержать смысловую полноту произведения и в то же время не порвать с аналитическим подходом к литературе..." [218, с. 35].

Литература как объект семиотики.

Рассматриваемая с точки зрения семиотики, литература оказывается одним из языков культуры. Будучи производной от другой знаковой системы — языка, "над сис­темой языковых топосов литература надстраивает систему своей соб­ственной топики — стилевой, сюжетной, композиционной, жанровой и т. п." [218, с. 27]. Она размещается и развивается в области сверх­значений, в зоне подвижных и текучих вторичных значений, и специ­фика ее языка, по Барту, в том, что в этой знаковой системе "означающие могут неограниченно играть" [13, с. 285] (т. е. не дают одного-единственного определенного ответа о своем смысле): "Писа­тель умножает значения, оставляя их незавершенными и незамкнуты­ми; с помощью языка он создает мир, перенасыщенный означающи­ми, но так и не получающий окончательного означаемого" [13, с. 284]. Причину данного явления ученый усматривает в самой структу­ре символического языка, на котором пишутся литературные произ­ведения. Он является "языком множественным, то есть языком, код которого построен таким образом, что любая порождаемая им речь (произведение) обладает множеством смыслов" [13, с. 353]. По­строение же кода определяет феномен коннотации, которая открывает доступ к полисемии художественного текста.

 

Ссылаясь на Л. Ельмслева, которому принадлежит определение коннотации, Барт поясняет, что коннотативное значение — вторичное значение, означающее которого само представляет собой какой-либо знак или первичную — денотативную — знаковую систему. (Иначе говоря, план выражения коннотативной семиотики сам являет­ся семиотикой.) Коннотативный знак как бы "встроен" в денотативный и представляет собой "измеримый след" той или иной множественно­сти текста. Коннотация, указывает Барт, "представляет собою связь, соотнесенность, анафору, метку, способную отсылать к иным — предшествующим, последующим или вовсе ей внеположным контек­стам, к другим местам того же самого (или другого) текста..." [22, с. 17—18]. Поэтому в произведении параллельно "каноническому смыслу" существуют другие, вторичные смыслы. Денотативные значе­ния даются в явной форме (эксплицитно), коннотативные — в скрытой (имплицитно). "С семиологической точки зрения, коннотативный смысл — это первоэлемент некоего кода (не поддающегося реконструкции),

звучание голоса, вплетающегося в текст" [22, с. 18]. Коннотативные (или "символические", согласно Барту) смыслы — суггестивны, расплыв­чаты, требуют расшифровки, "лексической трансценденции". К тому же означающее и означаемое в знаке способны "меняться ролями", на­ходятся в процессе бесконечных взаимопревращений, что и порожда­ет явление обратимости, уклончивости литературного текста.

"Со структурной точки зрения, существование денотации и конно­тации, двух систем, считающихся раздельными, позволяет тексту функ­ционировать по игровым правилам, когда каждая из этих сторон от­сылает к другой в соответствии с требованиями той или иной иллюзии" [22, с. 18] (т. е. избранного типа правдоподобия). Так, спо­собность денотативной системы оборачиваться к самой себе и саму себя маркировать лежит в основе создания "эффекта реальности". Не будучи первичным, денотативный смысл прикидывается таковым, — в результате денотация "оказывается лишь последней из возможных коннотаций" [22, с. 19]. Иллюзия подлинности, возникающая при этом благодаря механизму подмены, и обеспечивает силу воздействий тех коннотаций, которые способны к идеологическому насыщению.

Вслед за Деррида и Кристевой Барт стремится указать читателю способ защиты от всепроникающей власти идеологии — "моносемии", а писателю — путь преодоления "общих мест" литературы. Это децентрирующая семиотическая практика, активное творческое "чтение-письмо" *, в процессе которого из элементов произведения (произведений), вступающих во взаимодействие с сознанием читателя, "я" которого "само уже есть воплощение множества других текстов, бесконечных или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов" [22, с. 20], конструируется Текст.

Текст Барта.

Бартовский Текст, пишет Георгий Косиков, это "восстановленный в правах" интертекст, точнее, одна из его разно­видностей [217, с. 288; 218, с. 40].

Разрабатывая теорию интертекста, Кристева установила, что ин­тертекст — не совокупность "точечных" (т. е. обладающих устойчивым смыслом) цитат, а пространство схождения всевозможных цитации. Цитата в ее традиционном понимании** — лишь частный случай ци­тации, предметом которых являются всевозможные дискурсы (пропа-

* "Переплетение и взаимообратимое движение "кодов" в тексте Барт обозначил термином письмо... а акт погружения в текст-письмо — термином чтение" [21 7, с. 40]. Читать, по Барту, — значит желать произведение, жаждать превратиться в него, отказаться от попытки продублировать произведение на любом другом языке, помимо языка самого произведения. Читатель "желает" означающее, в то время как критик — означаемое. Это противоречие снимается на уровне Текста, где дистанция между письмом и чтением разрушается.

** "Цитата (от лат. cito — вызываю, привожу), дословная выдержка из к.-л. произ­ведения. В худож<ественной> речи и публицистике Ц<итата> — стилистич<еский> при­ем употребления готового словесного образования, вошедшего в общелит<ературный> оборот" [277, с. 492].

гандистские, бытовые, научные и др.), из которых и состоит культура и под влияние которых попадает любой создаваемый текст. "Ныне мы знаем, — пишет в связи с этим Барт, — что текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный, как бы теоло­гический смысл ("сообщение" Автора-Бога), но многомерное про­странство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным, текст соткан из ци­тат, отсылающих к тысячам культурных источников" [13, с. 388].

Литературное слово (текст), в трактовке Кристевой "сверхслово", — "место пересечения текстовых плоскостей... диалог различных видов письма — письма самого писателя, письма получателя (или персона­жа) и, наконец, письма, образованного нынешним или предшествую­щим культурным контекстом" [222, с. 5]. На таких же позициях нахо­дится и Барт, отмечающий: «"Литературное" слово — это одновре­менно и отсылка к культурной традиции, и реализация риторической модели, оно содержит намеренную смысловую неоднозначность и в то же время является простой денотатной единицей...» [13, с. 378].

Интертекст, по Кристевой, пишется в процессе считывания чужих дискурсов, поэтому "всякое слово (текст) есть такое пересечение дру­гих слов (текстов), где можно прочесть по меньшей мере еще одно слово (текст)" [222, с. 6]. Отсюда — выдвигаемое ею понятие письма-чтения *как условия возникновения интертекстовой структуры, которая не "наличествует, но вырабатывается по отношению к другой структуре" [222, с. 5].

 

Бартовский Текст, как и интертекст Кристевой, возникает в ре­зультате реконструирующей трансформации, сдвига или преобразо­вания прежних категорий как поле методологических операций и су­ществует только в дискурсе. В статье "От произведения к тексту" (1971) ученый разграничивает понятия "произведение" и "Текст".

Бартовское понятие произведения, как показал Косиков, "в це­лом соответствует "фено-тексту" у Кристевой" [218, с. 38]. Это гото­вый, твердый, иерархически организованный семиотический продукт, обладающий вполне устойчивым смыслом. А для Текста Барта исход­ным становится понятие кристевского "гено-текста". "Гено-текст" — как бы закулисное пространство "фено-текста". Это "глубинная струк­тура текста, "не-структурированная" и "не-структурирующая", где

* В работе Кристевой "Бахтин, слово, диалог и роман" (1967) говорится: "Вводя представление о статусе слова как минимальной структурной единицы, Бахтин тем самым включает текст в жизнь истории и общества, в свою очередь рассматриваемых в качестве текстов, которые писатель читает и, переписывая их, к ним подключается. Так диахрония трансформируется в синхронию, и в свете этой трансформации линей­ная историяоказывается не более чем одной из возможных абстракций; единственный способ, которым писатель может приобщиться к истории, заключается в том, чтобы преодолеть эту абстракцию с помощью процедуры письма-чтения, т. е. создавая зна­ковую структуру, которая либо опирается на другую структуру, либо ей противостоит. История и этика пишутся и читаются в текстовых инфраструктурах" [222, с. 5—6].

собственно и происходит производство значения" [217, с. 386]. Это "суверенное царство "различения", где нет центра и пери­ферии, нет субъективности, нет коммуникативного задания; это неструктурированная смысловая множественность, обретающая структурную упорядоченность лишь на уровне фено-текста, это своеобразный "культурный раствор", кристаллизирующийся в фено-тексте" [218 с. 38].

Барт указывает на возможность создания читателем на основе "гено-текста" нового семиотического образования, нового культурно­го пространства: "... мы, говоря ныне об этой ткани (т. е. тексте — от лат. textus — ткань, сплетение. — Авт.), подчеркиваем идею порожде­ния..." [13, с. 515]. Такая установка вытекает из понимания ученым жизни текста как становления: "... она есть становление посредством номинации..." [22, с. 21].


Дата добавления: 2015-11-16; просмотров: 64 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Шизофрения как метафора самопроизводства бессозна­тельного.| Произведение и Текст.

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.007 сек.)