Лирика А.А. Ахматовой

Тема поэта и поэзии. Анна Ахматова – величайшая поэтесса “серебряного века”, начинала с увлечения акмеизмом. До Ахматовой история знала много женщин-поэтесс, но только ей удалось стать женским голосом своего времени, женщиной-поэтом вечного, общечеловеческого значения. Именно она впервые в русской литературе явила в своем творчестве универсальный лирический характер женщины.

Начало творчества Ахматовой связано с Царским Селом, где прошли ее юные годы. Она почти физически ощущала присутствие юного Пушкина в “садах Лицея”. Он стал в ее поэзии и судьбе путеводной звездой, он незримо присутствовал в ее стихах. С Пушкиным Ахматова как бы вступает в “особые, именно жизненно-литературные отношения”. “Смуглый отрок” в аллеях Царского Села перекликается со смуглой ахматовской Музой: «Муза ушла по дороге / Осенней, узкой, крутой / И были смуглые ноги / Обрызганы крупной росой». Ахматову роднит с Пушкиным понимание фатальной трагичности пути русского поэта. На протяжении всей жизни она постоянно будет возвращаться к его судьбе, а в 1943 году напишет стихотворение “Пушкин”. Именно с пушкинской традицией связывается свойственная Ахматовой масштабность поэтической мысли и гармонической точности стиха, возможность выявить всеобщее значение неповторимого душевного движения, соотнести чувство истории с чувством современности, наконец, многообразие лирических тем. Воздействие Пушкина сказывается и в философии жизни, настойчивом стремлении быть верным лишь одной поэзии, а не силе власти или требованиям толпы.

Своей поэзией Ахматова, как и Пушкин, показала путь поэта, но поэта-женщины. Этот трагизм был заявлен уже в раннем стихотворении “Музе”, где она писала о несовместимости женского счастья и судьбы творца. Творчество требует полной самоотдачи поэта, поэтому “Муза-сестра” отнимает знак земных радостей – “золотое кольцо”. Но невозможен и отказ от песни – поэтической судьбы. Трагизм ее героини усугубляется еще и тем, что мужчина не понимает, не принимает женщины-поэта. Мужчина не может вынести силы и превосходства женщины-поэта, он не признает в ней творческого равноправия.

Начавшаяся в 1914 году первая мировая война наложила отпечаток на все творчество Ахматовой. Она, прежде всего, изменила суть ахматовской Музы (“Все отнято: и сила, и любовь...”). В стихах о трагическом времени русского XX века, о его войнах и революциях ахматовская Муза все настойчивее заявляет о себе не как “я”, а как “мы”, видя себя частью поколения. В стихотворении “Все расхищено, предано, продано...” голос лирической героини звучит теперь голосом поэта земли Русской, общим голосом поколения. Ее Муза становится народным воплощением общенациональной скорби (стихотворение «Молитва»).

Трагично сложилась судьба Ахматовой в послереволюционные годы: она пережила гибель мужей от рук режима, репрессию сына, погибли в лагерях ее лучшие друзья. Жизнь в те годы увенчала ее Музу венком скорби. Ахматова создает цикл стихов «Венок мертвым», посвященный памяти тех, кто не выдержал пыток режима, своим друзьям-поэтам О. Мандельштаму, М. Булгакову, Б. Пастернаку, М. Цветаевой.

О том, как рождаются стихи, Ахматова рассказала в цикле «Тайны ремесла». Примечательно соединение этих двух слов, совмещение сокровенного и обыденного – одно из них буквально неотделимо от другого, когда речь заходит о творчестве. Оно у Ахматовой явление того же ряда, что и жизнь, и процесс его идет по воле сил, что диктуют ход жизни. Процесс творчества, рождение стиха у Ахматовой приравнивается к процессам, что происходят в жизни, в природе. Поэзия позволяет добраться до сокровенного смысла того, что делается и сделано жизнью. Это Ахматовой было сказано: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда». Но земной сор становится почвой, на которой поэзия вырастает,поднимая с собой человека.

Тема любви Любовь составляет в стихах поэтессы содержание человеческой жизни. В стихах Ахматовой открывается мир женской души, страстной, нежной и гордой. О душевном состоянии в стихах Ахматовой не рассказывается – оно воспроизводится как переживаемое сейчас, пусть и переживаемое памятью. Воспроизводится точно и тут важна каждая, даже самая незначительная, подробность, деталь, позволяющая передать душевные движения. Эти подробности, детали говорят о происходящем в сердце их героини больше, чем могли бы сказать пространные описания.

В любовном поединке испытывается достоинство человека. В ранних стихах Ахматовой сила страсти оказывалась неодолимой, роковой. Любовь одаривает и радостью, и горем, но всегда это счастье, потому что позволяет преодолеть все разъединяющее людей. Суть жизни составляет любовь. Ахматова не стремится вызвать у читателя сочувствие, а тем более – жалость: в этом героиня ее стихов не нуждается.

Мир в стихах Ахматовой не условно поэтический – он реален, выписан с осязаемой достоверностью: «Протертый коврик под иконой, В прохладной комнате темно...». Однако ощущение заземленности при этом не возникает. Погружая читателя в жизнь, Ахматова позволяет почувствовать течение времени, властно определяющего судьбу человека.

Тема Родины Судьбу свою Ахматова навсегда связала с судьбой родной земли, и, когда после революции пришла пора выбирать, она не колебалась: осталась с родной страной, с народом, объявив об этом решительно, громко в стихотворении «Мне голос был. Он звал утешно...». Но становиться певцом победившего класса Ахматова не собиралась. Она не отказывала революции в величии целей, но утверждению их не могло способствовать поругание человечности, жестокость, которая в пореволюционную эпоху выдавалась за самое действенное средство утверждения добра и справедливости. Неизбывной горечью наполнены ее стихи, порожденные временем, когда во имя высоких идеалов были бессмысленно порушены многие человеческие судьбы, растоптаны жизни: «Не бывать тебе в живых, Со снегу не встать. Двадцать восемь штыковых, Огнестрельных пять. Горькую обновушку Другу шила я. Любит, любит кровушку Русская земля».

Точкой опоры для Ахматовой всегда оставалась родная земля. Стоит повторить, что всей жизнью своей она была связана с Петербургом, с Царским Селом. Навсегда она была привязана сердцем к величественному городу на Неве. Начиная с Пушкина, Петербург – одна из важнейших тем русской литературы, своеобразный плацдарм, на котором решаются вопросы ее исторического бытия, проблемы судьбы человека в современном мире. Ахматова не повторяет своих гениальных предшественников и современников. У нее свой Петербург: средоточие величия России, воплощение творимой человеком красоты. С ним связывается для нее заветное в жизни («Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда»), сердце пронзает сладкой болью видение Летнего сада («Я к розам хочу в тот единственный сад, Где лучшая в мире стоит из оград»), и вырывается восхищенный возглас: «Как площади эти обширны, Как гулки и круты мосты!» Между человеком и городом возникает связь, которую хочется назвать интимной: для героини ахматовской лирики город одушевлен, он свидетель и участник ее жизни. И потому-то каждая черточка его облика – это деталь, подробность ее судьбы. Он радует сердце, но может предстать и «мрачнейшей из столиц», предстать «немилым городом» в эпитеты эти вложены горечь измен и потерь, окутывающий душу холод.

Родина никогда не была для Ахматовой понятием отвлеченным. С годами при обращении к теме родины иными, все более значительными становятся масштабы размышлений поэта. Одно из доказательств тому – стихотворение «Родная земля». Любовь к ней проверяется всей жизнью, но и смерть, убеждена Ахматова, не способна оборвать связь между человеком и родной для него землей:

Поэма «Реквием» Любить родную землю было для Ахматовой совсем не просто, потому что именно здесь, в России, приходилось испытывать муки, которые не поддавались никаким сравнениям. Поэма «Реквием» стала данью скорбной памяти о всех безвинно загубленных в годы сталинского произвола. Спустя два десятилетия после завершения ей был предпослан эпиграф, в котором позиция Ахматовой в жизни и в поэзии получила итоговую характеристику: «Нет, и не под чуждым небосводом, И не под защитой чуждых крыл, — Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был». Дважды повторяющееся слово чуждыйдважды отвергается, перечеркивается словами мой народ:прочность слияния судеб народа и его поэта проверяется общим для них несчастьем.

В русской поэзии найдется немного стихов, где с такой же силой был бы выражен ужас потери, выражено горе, заставляющее усомниться в возможности (и необходимости) собственного существования, лишающее человека душевных сил. Подробности происходящего воспроизводятся с обычной для Ахматовой достоверностью, но оказываются столь страшными, что позволяют почувствовать леденящее дыхание смерти. «Уводили тебя на рассвете, За тобой, как на выносе, шла...». «И прямо мне в глаза глядит, и скорой гибелью грозит Огромная звезда». Обращенная к смерти мольба: «Ты все равно придешь – зачем же не теперь? Я жду тебя – мне очень трудно» – является одной из высших точек развития лирического сюжета в поэме.

Масштабы трагедии заданы уже первыми строками посвящения к поэме: «Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река...». И раньше, чем прозвучат слова «помолитесь обо мне», возникает образ всеобщей беды. Но избранному поэтессой жанру – реквиему, звучащему во время заупокойной службы, и эти, вселенские, рамки оказываются слишком узкими: трагедия, о которой идет речь в поэме, вызывает в памяти самое страшное из преступлений, которые знает человечество, – распятие Христа. И здесь Ахматова сумела разглядеть горе Матери, о котором даже сказать страшно: «...Туда, где молча Мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел».

Правда жизни в стихах нигде не нарушается ни в большом, ни в малом. Но при этом грань между реальностью и кошмаром размывается – уже «не разобрать теперь, кто зверь, кто человек». Крик боли прорывается, но предпочтение отдается слову, сказанному негромко, на пределе душевных сил. Сказанному шепотом – так, как говорили в той страшной очереди. Оттуда же и особенности строя стихотворной речи, не бьющей на эффект, обращенной к «невольным подругам» пережитых поэтессой «двух осатанелых лет» и сотканной «из бедных, у них же подслушанных слов».

Устами поэта говорит народ – убежденность в этом в поэме Ахматовой реализуется впрямую: «...Мой измученный рот, Которым кричит стомильонный народ». Только этот крик едва выдавливается из сдавленного ужасом горла: он едва слышен, но от этого становится еще страшнее. В «Реквиеме» психологически точно воссоздано состояние, когда сама жизнь становится для человека обузой. Но здесь и смерть – желанный, но недоступный для человека способ освобождения от ужаса обрушившейся на него кары за несовершенные им грехи. Есть нечто пострашнее смерти: «...Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить».

Нигде в поэме Ахматова не бросает вызов, обвинение палачам, не грозит возмездием. Страшным обвинением эпохе беззакония звучит вся поэма: «Легкие летят недели, Что случилось, не пойму. Как тебе, сынок, в тюрьму Ночи белые глядели...» И «легкие недели», и «ночи белые» – все это привычные для лирики Ахматовой образы, но здесь они переосмыслены, наполнены другим – жутким – содержанием. Нежное слово «сынок», встав рядом со словом «тюрьма», звучит не радостно, а горько. И у белых ночей, с которыми связано представление об очаровании северной столицы, неожиданно оказывается «ястребиное жаркое око»: здесь слова наполнены новым – страшным – смыслом. Белые ночи давно уже стали символом поэзии, разлитой в самом петербургском воздухе: здесь они говорят о смерти. Стоящие далее слова «крест высокий», служа напоминанием о распятии, позволяют ощутить истинный смысл, масштабность свершающегося.

Ахматова апеллирует к истории, в которой закрепляется память: она надеется на поминание. О смирении, о покорности и всепрощении в поэме нет и речи. Простой обычай поминания является буквально воплощением благодарной и неоскудевающей памяти.

«Реквием» прочитывается как заключительное обвинение по делу о страшных злодеяниях кровавой эпохи. Однако предъявляет эти обвинения не поэт, а время, которое, все расставляя на свои места, непременно воздвигнет памятник безвинно погибшим, но еще и тем, в чьих жизнях отразилась их трагическая судьба. Потому-то так эпически величаво, внешне спокойно, сдержанно звучат заключительные строки поэмы, где сама природа, поток времени, ощутимый, как течение державной реки, выносят свой суд человеку, его судьбе и деяниям: «И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли».

Дата добавления: 2015-11-16