|
Читайте также: |
В отличие от Гегеля, автор "России и Европы" разбивал «историю из колонны – в шеренгу параллельных цивилизаций, – отмечает Г.Д. Гачев. – Каждая сама по себе», со своей шкалой ценностей и смыслов, не переводимых на язык другого типа культуры – «так же, как береза не может влиять на сосну, хотя сообщать нечто шелестом ветвей и тенью – может»25. «Исторические линии, раздельно существующие, но соприкасающиеся одна с другою и даже одна с другой сливающиеся, гегельянская концепция неправильно делает отрезками некоторой единой линии, проходящей через всю всемирную историю, забывая при этом их раздельное существование, а теория Данилевского, наоборот, изолирует их одна от другой, несмотря на то, что они между собою, все-таки, переплетаются. Гегель во имя единства ''всемирного духа'' ломает все исторические перегородки; Данилевский во имя самобытности культурно-исторических типов закупоривает все отдушины в этих перегородках», – такой вывод из отвержения единой линии в развитии человечества делал Н.И. Кареев, критикуя учение о культурно-исторических типах26. Закупоривает ли? Данная оценка Н.И. Кареева неверна, ибо, подобно Гегелю, Н.Я. Данилевский называл «уединенными» только китайский и индийский типы, а египетский, ассирийско-вавилоно-финикийский, греческий, римский, еврейский и германо-романский типы были для него «преемственными» типами, плоды их деятельности «передавались от одного другому, как материалы для питания или как удобрение […] той почвы, на которой должен был развиваться последующий тип»27.
Но даже и эти «уединенные» культурно-исторические типы развивали такие стороны жизни, которые не были свойственны иным типам, чем содействовали многосторонности проявлений человеческого духа: десятеричная система цифрового исчисления, компас, порох, писчая бумага, шелк и гравюра, перенесенная с Востока в Европу арабами, а также индийская архитектура, поэзия и лингвистические изыскания индийской грамматики.
Практически вся европейская «прогрессистская» мысль считала китайскую культуру типом «застоя и коснения», выставляя ее наисильнейшим контрастом прогрессивной Европе. Недалеко ушел от такой оценки и Гегель: «Здесь еще нет момента субъективности, т.е. отражения единичной воли в себе от субстанции, как от поглощающей ее силы, или полагания этой силы как сущности самой единичной воли, в которой она сознает себя свободной. Общая воля проявляется непосредственно через единичную волю». По Гегелю, китайцы считали себя принадлежащими к «своему семейству» и в то же время «сынами государства». В самой семье они не были «личностями», т.к. то «субстанциальное единство, в котором они находятся в ней, является кровным и естественным единством». Они не были личностями и в государстве, в котором господствовало патриархальное отношение, а управление было основано «на проявлении отеческой заботливости императора, который поддерживает порядок во всем». Поскольку в древнем Китае есть «равенство, но нет свободы», постольку деспотизм для Гегеля был «необходимым образом правления». «Император, – писал автор ''Философии истории'', – есть центр, вокруг которого все вращается и к которому все возвращается, и, следовательно, от императора зависит благосостояние страны и народа. Вся административная иерархия действует, более или менее следуя рутине, которая при спокойном состоянии государства становится удобной привычкой. Она идет своим путем, однообразно и равномерно, как происходят явления природы, всякий раз одинаково, лишь император должен быть живой, всегда бодрствующий и самостоятельный душой. Если же личность императора не отличается вышеуказанными свойствами, а именно безусловной моральностью, трудолюбием, выдержкой, достоинством и энергией, то все ослабевает, управление сверху донизу приходит в расстройство и во всем проявляются небрежность и произвол». Но император являлся не только главой государства, но и религии; он стоял и во главе литературы. Гегель указывал на особую коллегию, которая редактировала стиль декретов императора. Рассматривая академию наук как высшее государственное учреждение, немецкий философ полагал, что науками в Китае, по-видимому, усиленно занимались, но в них он не обнаруживал «именно той свободы, которая является основой глубокого внутреннего содержания». Так, по оценке Гегеля, история китайцев обнимала собой лишь совершенно определенные факты без всяких рассуждений. Правоведение формулировало лишь определенные законы, а мораль – определенные обязанности, не давая им внутреннего обоснования. Китайцы очень отстали в математике, физике и астрономии, и эти отрасли познания служили лишь «для достижения полезных целей». Отсюда Гегель делал вывод, что китайцам «чуждо все духовное: свободная нравственность, моральность, чувство, глубокая религиозность и истинное искусство»28.
Напротив, Н.Я. Данилевский полагал, что «многие отрасли китайской промышленности находятся до сих пор на недосягаемой для европейских мануфактур степени совершенства»: лаки, краски, окрашивание тканей, фарфор, шелк, изделия китайской фармации и т.д. Китайское земледелие он называл «единственно рациональным земледелием» на земном шаре, ибо «только оно одно возвращает почве все, что извлекается из нее жатвами», а китайское садоводство – верхом изящества, разнообразия и прелести, потому что в разведении садов китайские садовники дают растению ту форму, которая заставляет его приносить изобильные цветы и плоды без увеличения его роста. Искусственное рыбоводство давно известно этому типу культуры и производится в громадных размерах. Ссылаясь на великую своеобразную китайскую литературу, философию, астрономию (и вообще науку), возвышенную систему этики, Н.Я. Данилевский восклицал: «Неужели же эта высокая степень гражданского, промышленного и в некотором отношении даже научного развития, которое во многом оставляет далеко за собою цивилизацию древних греков и римлян, в ином даже и теперь может служить образцом для европейцев», не может считаться прогрессом, который, правда, уже давно прекратился, ибо «дух жизни отлетел от Китая» и он замер «под тяжестью прожитых им веков»?29. Но разве это не общая судьба всякого культурно-исторического типа – азиатского или европейского, уединенного или преемственного?
Как понимал политическую культуру стран древнего Востока Гегель? Если для политической жизни Китая, по его убеждению, характерен «моральный» деспотизм, то для Индии этот деспотизм превратился в «совершенно беспринципный», не признающий нравственных и религиозных правил. Для автора "Философии истории" не только Индия и Китай, этот детский возраст единого человечества, но Персия и «вообще Азия – страна деспотизма». Для органической жизни государства, был убежден немецкий философ, нужна «единая душа» и «расчленение на различия», которые обособляются и развиваются в целую систему. В Индии, где различия выступали лишь различиями занятий, сословий, каст, простираясь на политическую жизнь и религиозное сознание, и отсутствовала свобода воли индивидуумов, он усматривал господство самого «произвольнейшего, худшего, позорнейшего деспотизма»30.
Что касается отроческого возраста единого человечества, то Персия у Гегеля объединяла ряд культур. Ассирийцы и вавилоняне представили «элемент внешнего богатства, пышности и торговли», смелые мореплаватели финикийцы –«промышленную деятельность и хладнокровное мужество», а «высшим духовным элементом персидского государства» поначалу был зендский народ, который «обитал именно в Бактрии». На зендском языке – языке персов, мидян и бактрян «великий Заратустра написал свои священные книги». У Гегеля эта страна называлась «Ариеной» (у Геродота мидяне именовались арийцами), иранцы получили свое название «в связи с этим именем». Отметим, что для Гегеля «Иран есть собственно Персия». В персидской культуре наиболее важным принципом Гегель считал принцип поклонения «всеобщей природной сущности», в еврейской – направленность сознания «на мышление о себе» в противоположность единству с природой, в сирийской – «погружение в чувственность», в египетской – «соединение моментов проявлявшихся как отдельные в персидской монархии». Лидийцы, мидяне и вавилоняне образовывали систему государств, в которой могущество Вавилонии достигло преобладания. «Покорили Вавилонию, Мидию и Бактрию» ассирийцы. Высокой культуры достигли благодаря торговле сирийские народы. Господствующее положение в персидском государстве Гегель отводил самим персам, которые объединили народы всей Передней Азии, а затем столкнулись с греками31.
Имея за плечами в европейской философии такого оппонента-прогрессиста, как Гегель, Н.Я. Данилевский не переставал настаивать, что «ни один из культурно-исторических типов не одарен привилегией бесконечного прогресса», что каждый национально-культурный организм «изживается», поэтому понятно, что результаты, достигнутые трудами «преемственных» типов культуры должны были далеко превзойти совершенно «уединенные» китайскую и индийскую цивилизации. Но где теперь столь «прогрессивная» по своим временам культура Древней Греции? Где «вечный Рим»32? или один только Восток представлял явления гибели или смерти? Разве не повторялось уже неоднократно, что во времена блеска одной культуры зарождалась новая? Не тогда ли начал Рим свое торжественное шествие, когда Греция озарялась полным блеском цивилизации? Отжившему и одряхлевшему народу, сделавшему свое дело и «которому пришла пора со сцены долой», ничего помочь не может независимо от того, где он живет – на Востоке или на Западе. Всему органическому (целым видам, родам, отрядам животных или растений), – полагал Н.Я. Данилевский, «дается известная только сумма жизни, с истощением которой они должны умереть». Не только гомология, но и реальная история народов подтверждает, что они нарождаются, достигают различных степеней развития, стареют, дряхлеют, умирают. Внешние причины только ускоряют смерть больного организма – растительного, животного и политического. Правда иногда политический организм успешно сопротивляется им, хотя его «дух» (культура) давно умер. Китай представляет именно такой редкий случай. Тело его столь однородно и плотно, так разрослось в тиши и уединении, что скопило огромную силу противодействия, как старики, которые чужой век живут, и смерть про них забыла. Живая деятельность давно заснула в них, огонь юности иссяк, но животная (или растительная) жизненность осталась. В таком же дряхлеющем состоянии находится «уединенный» индийский тип культуры. «Преемственность замещения одних племен другими придает истории более прогрессивный вид на Западе, чем на Востоке»33, поэтому это не какое-то особенное свойство духа, дающее западным народам монополию исторического движения. Прогресс, следовательно, не составляет исключительной привилегии Запада, а застой – Востока.
Собственно говоря, эти размышления Н.Я. Данилевского совершенно противоположны тем моделям идеального порядка вещей на земле, когда первая историческая группа народов одновременно смогла бы развить лежащие в них особенности направления до культурного цвета; когда бы древние Китай, Индия, Иран, возмужалая Европа, юное Славянство и юная Америка сразу «выказали всю полноту и все разнообразие» заключающихся в них сил. Что было бы тогда с прогрессом? Он весь бы давно уже иссяк.
Логический ход первой исторической группы народов в описании Н.Я. Данилевского, как мы видим, типологически усложнен и представлен в виде смены «подготовительных культур» – египетской, вавилонской и иранской, включая и «уединенные» – китайскую и индийскую, которые «сами себя построили», и где все было смешано: религия, политика, культура, экономика, «одноосновными», «двуосновной» и «четырехосновной» культурами.
У него выделено четыре основные сферы социально-исторической деятельности, обнимающие собой разнообразные обнаружения исторической жизни, которые обозначаются понятием культуры: религиозная, собственно культурная (научная, художественная, техническая), политическая и общественно-экономическая.
Каждый «преемственный» культурно-исторический тип, плоды которого передаются (но не воссоздаются) от одного к другому в трех формах контактов: «колонизация», «прививка» и «удобрение», решает свои собственные задачи. Решения и средства, пригодные для одного типа культуры, порою вовсе непригодны для другого. Еврейский, греческий и римский типы культуры Н.Я. Данилевский называл «одноосновными», ибо каждый из них развивал лишь одну из сторон культурной деятельности. Так, евреи развили религию, греки – художественную культуру, римляне – политику. Европейцы смогли развить две основы – политическую и культурную (с наукой и техникой), поэтому германо-романский культурно-исторический тип именуется им «двуосновным». «Самые богатые, самые полные цивилизации изо всех доселе на земле существовавших принадлежат, конечно, мирам Греческому и Европейскому», – не без основания заявлял Н.Я. Данилевский, как это делал и автор "Философии истории"34. Но ни одному культурно-историческому типу в истории еще не удалось проявить все четыре основные сферы человеческой деятельности. Впервые в истории культуры, полагал автор "России и Европы", такая возможность может представиться славянскому культурно-историческому типу. «Славянство, по убеждению Н.Я. Данилевского, – есть термин одного порядка с Эллинизмом, Латинством, Европеизмом, – такой же культурно-исторический тип, по отношению к которому Россия, Чехия, Сербия, Болгария должны бы иметь тот же смысл, какой имеют Франция, Англия, Германия, Испания по отношению к Европе, – какой имели Афины, Спарта, Фивы по отношению к Греции»35.
В отличие от гегелевской модели всемирной истории с ее «необоснованной гипотезой» о том возрасте, в котором в тот или иной момент находится человечество – в детстве, юношестве, возмужалости или старости, Н.Я. Данилевский, прибегая к рассмотрению циклического развития каждого культурного типа, как это делал в свое время еще Дж. Вико, точно определял для уже проявившихся культурных организмов окончание их детства, юности, зрелого возраста, старости и дряхлости. А при помощи метода аналогии для таких культур, которые еще не окончили своего поприща (н-р, для русской), с большой долей вероятности он мог определить их возраст. В отличие от «феноменологических моделей» культуры, фиксирующих готовые результаты культурного процесса, Данилевский защищал «атрибутивную модель», субстанциональной основой которой была направленность человеческой деятельности в различных формах.36 Народы каждого культурно-исторического типа все же трудятся не зря, результаты их деятельности остаются собственностью всех других народов, которые достигли стадии своего цивилизационного развития, и труда этого повторять незачем. Но эта деятельность Н.Я. Данилевским определяется как «односторонняя» и проявляется преимущественно только в одной из четырех ее сфер. «Одна сторона организма лучше развита в одних, а другая – в других»37.
Всепроникающим «началом» еврейской культуры была религия, которая налагала свою печать на все остальные стороны деятельности. Евреями не произведено ничего (кроме религии) заслуживающего внимания современников и потомства: в науке они ничего не заимствовали от своих соседей – вавилонян и египтян, в искусстве у них процветала лишь религиозная поэзия, в строительстве и украшении храма Иеговы они даже прибегли к помощи финикиян, политически они не могли сохранить своей независимости не только против мощных вавилонского и ассирийского государств, но даже против нашествий ханаанцев.
Но и перед художественно-культурной стороной развития эллинского типа культуры отступали на задний план экономическая, политическая и религиозная стороны человеческой деятельности. Экономика греков стояла на фундаменте рабства. В политическом отношении греки не могли даже возвыситься до сознания политического единства своего племени, хотя и сознавали себя особою культурною единицей в противоположность всем остальным народам-варварам. Только общая опасность персидской грозы зажгла в них общегреческий патриотизм. Религиозное мировоззрение греков (догматика, этика, культ) – «одно из самых мелких и жалких» и совершенно недостойно народа, занимающего столь высокое место в философии. Религия греков не выдерживает сравнения с философским пантеизмом браманизма, где под грубыми формами всегда скрывается глубокий смысл, глубокой метафизикой буддизма, возвышенным учением зороостризма, единобожием магометанства. Греки никогда не имели своего Священного писания. Но зато в отношении идеи красоты – греческая культура дошла «до крайнего предела совершенства»; европейцы не произвели ничего такого, что бы могло «не только затмить, но даже сравняться» с произведениями греческого искусства. Оно сделалось достоянием всех последующих культур, их собственностью (но именно только собственностью, а не «началами», – утверждал Н.Я. Данилевский), т.е. тем, чем можно пользоваться, наслаждаться, но не приобретать вновь, как приобрели его греки, более того, идти в том же направлении дальше.
Поэтому европейские народы пошли по направлению аналитического изучения природы, создали положительную науку. Конечно, Н.Я. Данилевский отчетливо понимал, что духовные результаты народов каждого типа культуры преследовали не только исключительно одну сторону жизни, н-р, греки проявили себя не только в изящном и прекрасном, а европейцы – не только в науке. И греки сделали много для науки, достаточно вспомнить имена Аристотеля, Архимеда. Но в области прекрасного они достигли полной гармонии содержания с формой, германо-романцы не произвели ничего подобного поэмам Гомера, статуям Фидия и трагедиям Софокла; зато Запад добился многого в глубине психического анализа, выражении характеров, живописи страстей.
Как еврейский и греческий культурно-исторические типы, так и римский тип культуры с успехом осуществил лишь одну, но уже политическую сторону человеческой деятельности. Политическая культура римлян не имеет себе равных. Взаимные отношения граждан определялись в государственной жизни Рима совершеннейшим кодексом гражданских законов. Своими завоеваниями римляне подчинили себе народы всего бассейна Средиземного моря и западной европейской окраины Атлантического океана. Сообразно возрастанию своего огромного государства они изменили форму правления: от республики перешли к империи. Римский народ, жертвуя всем ради носимого в душе идеала вечного государства, сумел привить свой дух чуждым народностям, заставил их поклоняться этому идеалу и даже признать его своим. Однако и органическое развитие римской жизни уже завершило циклический круг своего развития. Европейцам пришлось начинать политическое движение вовсе не с той точки, на которой остановился Рим, утверждал Н.Я. Данилевский, прекрасно понимавший, что политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого общественного организма и годятся.
Но в Риме, как и в Греции, рабство было основой, фундаментом общественного строя. Художественно-культурная деятельность здесь совершенно незначительна: в науке, философии и искусстве (за исключением архитектуры) Рим не произвел ничего оригинального. Римская религия, как и греческая, также бедна внутренним содержанием, лишена глубокого догматического и этического содержания и смысла. Зачастую боги покоренных народов становились богами римлян; существенное отличие состояло лишь в том, что их религия получила не эстетический, как у греков, а политический характер.
Таким образом, развитие религиозной идеи составляло плод еврейского культурно-исторического типа; развитие идеи прекрасного – греческого; развитие права и политической организации государства – римского; развитие политической основы и положительной науки о природе – европейского. Но совершенно невероятно, чтобы дальнейшее развитие аналитической положительной науки о природе как задачу поставил перед собой славянский культурно-исторический тип, ибо кому суждено будет вновь продолжать движение, тот должен отправляться с иной точки или идти в другую сторону, – полагал Н.Я. Данилевский. Во-первых, европейские народы, по его мнению, еще «не истощили своих сил по отношению к науке и лучше всякого другого могут продолжать дело, ими начатое»; славяне (и все другие) могут соревновать с ними или быть их помощниками. Во-вторых, чтобы прогресс мог продолжаться, необходимо появление на историческом поприще новых народов с иным психическим строем. Но перед таким типом культуры возникнут совсем другие главные задачи.
Усложнение национально-культурных организмов кладет предел безудержному прогрессу в тех сферах человеческой деятельности, на которые в течение долгого времени обращалось внимание, в тех направлениях, на которые преимущественно употреблялись усилия. Иначе говоря, по убеждению русского мыслителя, один тип культуры доходил в одном направлении до известной степени совершенства, другой культурный тип начинал свою деятельность «с новой точки исхода», шел по другому пути. Надо, чтобы вступили на поприще исторической деятельности другие психические особенности, другой склад ума, чувств и воли, носителями которых являются народы иного культурно-исторического типа. Поэтому ни один тип культуры, – утверждал Н.Я. Данилевский с явной критической оглядкой на текст гегелевской "Философии истории", – не может гордиться тем, чтобы он представлял высшую точку развития в сравнении с его предшественниками или современниками.
Но только «положительными» деятелями человеческого рода автор "России и Европы" не ограничился. В палитре множественности культурных организмов кроме положительных, самобытных культурных типов у Н.Я. Данилевского, как это было в свое время у Ш. Монтескьё, нашлись краски и для описания «временно появляющихся феноменов», второй исторической группы народов или разрушителей (н-р, гуннов, монголов, турок), которые помогали «испустить дух борющимся со смертью цивилизациям». Впрочем, иногда и созидательная и разрушительная силы могли достаться одному и тому же народу, н-р, германцам и аравийцам. Для Монтескьё, автора "Персидских писем", таковы монголо-татары, которых «величием завоеваний» не превзошел никто. Этот народ «в равной мере и основатель, и разрушитель империй; во все времена являл он миру свое могущество, во все эпохи был он бичом народов»38.
Наконец, выделены у Н.Я. Данилевского племена, которым не суждено свершить ни разрушительного подвига, ни сыграть положительной исторической роли, н-р, финские племена. Третья историческая группа народов, по определению русского мыслителя, составляла этнографический материал или «неорганическое вещество, входящее в состав исторических организмов – культурно-исторических типов», увеличивая собой их разнообразие и богатство, но сами не могли достигнуть «исторической индивидуальности»39.
Н.Я. Данилевский доказывал, что «начала», лежащие в народе одного культурно-исторического типа, которые при самобытном развитии должны приносить самые богатые «плоды», могут быть искажены, уничтожены или заменены другими «началами», составляющими принадлежность другого культурно-исторического типа. Каким образом это может происходить? – Случиться это может не иначе как через посредство уничтожения этого народа, т.е. превращения его из самостоятельного исторического деятеля в этнографический материал, который входит в состав новой образующейся народности. К чему же тогда «вся тысячелетняя этнографическая подготовка, вся многовековая народно-государственная жизнь и борьба, все политическое могущество, достигнутое столькими жертвами одного из славянских народов?», – вопрошал Н.Я. Данилевский, – не есть ли это «только мыльный пузырь, форма без содержания, бесцельное существование, убитый морозом росток. […] Ежели они по внешним или внутренним причинам не в состоянии выработать самобытной цивилизации, […] то им ничего другого не остается, как распуститься, раствориться и обратиться в этнографический материал, в средство для достижения посторонних целей, потерять свой формационный, или образовательный, принцип и питать своими трудами и пόтом, своею плотью и кровью чужой, более благородный прививок»40, т.е. европейскую цивилизацию, находящуюся в своем апогее.
Итак, «естественная система»истории у автора "России и Европы" построена сообразно трем функциям, которые выпадают на долю разных народов: 1) положительных деятелей человеческого рода; 2) разрушителей истории и 3) племен, которые не достигают исторической индивидуальности, но входят составной частью в те или иные общественные организмы. Основным существенным признаком той формы органической концепции культуры русского консервативного направления XIX в., которую Н.Я. Данилевский назвал «естественной системы» истории, выступила множественность культурных организмов, многообразие мировой истории культуры по типам развития. Каждый организм рассматривался им как целостная система. Требования «естественной системы» оказывались перенесением метода гомологии, устанавливающего однотипные структурные единицы, несмотря на кажущиеся различия функций, форм, внешнего вида и т.п. По способу организации культурная система подобна, по его убеждению, любому живому организму – растению, животному, человеку.
В жизни каждого культурно-исторического типа (но не единого человечества, как у Гегеля) Н.Я. Данилевский выделял три основных периода: этнографический, государственный и цивилизационный. Развитие государственности (среднего звена периодизации типа культуры) представлено Н.Я. Данилевским в трех формах народных зависимостей: рабство, данничество и феодализм. Рабство – полное подчинение одного лица другому, превращение первого «в вещь», в одинаковой мере растлевает и раба и господина. Данничество – форма, когда один народ, обращающий в зависимость другого, так отличается от него по народному характеру, степени развития, образу жизни, что даже для сохранения своих особенностей не желает расселяться на земле зависимого народа. Под феодализмом Н.Я. Данилевский понимал такое отношение между господствующими и подчиненными, когда первые не сохраняют своей отдельности, но расселяются среди подчиненного им народа, завладевают его имуществом и оставляют ему пользование прежней собственностью за труд, подати и услуги.
В формировании своей государственности России кроме призвания варягов – русской формы завоевания, владычества монголо-татар – русской формы данничества, крепостного права – русской формы феодализма, – нужно было еще вынести тяжелую операцию, известную под названием «петровской реформы». Необходимость укрепления русской государственности заимствованиями из культурных сокровищ Запада ясно осознал Петр I. Но Н.Я. Данилевский, подобно А.С. Хомякову, считал, что царь «действовал не по спокойно обдуманному плану, а со страстностью и увлечением». В деятельности Петра I он усматривал две стороны: государственной Петр заслужил себе имя Великого в «благоговейной» памяти потомков, а реформаторской – в быту, нравах и обычаях, – не только не укрепил русского народного сознания, но даже нанес вред будущности России. Насильственное перевертывание русской жизни на иностранный лад сначала коснулось верхних слоев общества, а затем пустило корни в жизнь народа, который оказался запряженным в государственное тягло41.
В "России и Европе", сосредоточившись на подробном и тщательном исследовании основных различий между Германо-романским и Славянским типами культуры, Н.Я. Данилевский особое внимание уделял правам славян на культурную самобытность. Важной и продуктивной была мысль Н.Я. Данилевского о самоценности отдельных культур, которые подобны многолетним одноплодным растениям, живущим много лет, но цветущим и плодоносящим только раз в жизни, о народах – подлинных творцах культуры. Обоснование этой мысли приводило его к выводу, что Россия вовсе не элемент европейской культуры, но равномощна всей Европе в целом. Иначе говоря, Европа и Россия – не две одинаковые политические единицы, а составные части двух разных культурно-исторических типов.
Оригинален ли был русский мыслитель в обосновании этого положения? Как известно, француз Гизо в порыве патриотического увлечения объявлял, что французская цивилизация вернее других воспроизводит всю европейскую цивилизацию. Открещиваясь от этого смелого (но все же французского!) положения, англичанин Бокль утверждал, что наиболее цивилизованной была история Англии. А вот немец Гегель усматривал «последний момент», стадию завершения развития «Мирового духа», в германском мире. Получалось, что своим соотечественникам Гизо давал истину французскую, Бокль – английскую, Гегель – немецкую. Н.Я. Данилевский увидел в своих соотечественниках (шире – во всех славянах) способность в обозримом будущем проявить себя, чтобы оформиться в славянский культурно-исторический тип, наряду с которым будут существовать и расцветать своим цветом иные типы культуры. Поэтому-то «идею Славянства» он ставил выше науки, свободы, просвещения и вообще выше всякого земного блага. В отличие от Гизо, Бокля, Гегеля (и даже А.С. Хомякова), оригинальность Н.Я. Данилевского состояла в понимании, что славяне вовсе не предназначены обновить весь мир, найти для всего человечества решение исторической задачи. Они суть «поприще» нового культурно-исторического типа. И предлагал автор "России и Европы", – отмечал Н.Н. Страхов, – решение «чисто славянское, представляющее тот характер терпимости, которого вообще мы не находим во взглядах Европы, насильственной и властолюбивой не только на практике, но и в своих умственных построениях»42.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав