|
Читайте также: |
Н.Я. Данилевский
РОССИЯ И ЕВРОПА
ВЗГЛЯД НА КУЛЬТУРНЫЕ
И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
СЛАВЯНСКОГО МИРА
К ГЕРМАНО-РОМАНСКОМУ
Москва
Институт
Русской цивилизации 2011
Книга "Россия и Европа" Н.Я. Данилевского (1822–1885), известного русского натуралиста, философа культуры, социолога и теоретика почвенничества, патриота России, является крупной философско-исторической вехой в русской общественной мысли второй половины XIX в. В ней с позиции методологии органицизма излагается оригинальное учение о развитии самобытных культурно-исторических типов, исследуются международные отношения, внешняя и внутренняя политика Российского государства, история отношений Европы и России, а также проблемы истории и теории государства, религии, антропологии, этнографии и общественной психологии.
Книга рассчитана для широкого круга читателей.
Культура с позиций методологии органицизма
одно из первых мест среди патриотов земли Русской и глубоко уверовавших в святыни живого предания религиозной истины – Православия, безусловно, принадлежит замечательному русскому натуралисту и выдающемуся культурологу Николаю Яковлевичу Данилевскому (1822-1885). «Будущей настольной книгой всех русских надолго» назвал его книгу "Россия и Европа" Ф.М. Достоевский1, содержание идей которой во многом совпадало с выводами и убеждениями самого великого писателя.
Обычно творческое наследие самобытного русского мыслителя относят к школе славянофильства. Правда, прямой генетической связи между его воззрениями на исторический процесс и взглядами славянофилов нет. Сам Н.Я. Данилевский отчетливо формулировал пункт расхождения с ними. Если славянофилы считали «будто бы славянам суждено разрешить общечеловеческую задачу», то Н.Я. Данилевский, отмежевываясь от этого положения, полагал, что такой задачи и вовсе не существует. Если она в чем-то и состоит, то только в проявлении «в разные времена и разными племенами, всех тех сторон, всех тех особенностей направления, которые лежат […] в идее человечества». В самом деле, какая форма растительного царства (пальма или кипарис, дуб, лавр или роза) полнее всего выражает идею растения? Очевидно, нет такой формы. Но «и животность осуществляется вполне также не в одной какой-либо форме, а во всех типах и во всех ступенях развития животного царства». Поскольку для Н.Я. Данилевского растения, животные, человек и даже культура суть организмы, постольку и в мировой истории невозможна единая культура, которая соединяла бы в себе «богатство фантазий Индии», «прозаическое стремление к практически полезному Китая», «живое религиозное чувство» евреев, «осуществление идеи изящного» греками, «государственное величие Рима» и достигнутое европейцами «совершенство положительной науки»2.
в отличие от славянофилов, испытавших на себе влияние германской философии, немецкая философия истории вовсе не являлась источником мировоззрения Н.Я. Данилевского. Автор "России и Европы" стремился преодолеть заблуждение тех теорий о движении единого человечества по пути достижения прогресса (в частности, гегелевской схемы развития исторического процесса), при каждом последующем шаге которого реализуется более высокий уровень духовного прогресса, чем при предыдущем. Из этой схемы Гегелем было выведено теоретическое положение о превосходстве уже проявившихся в истории культурных (исторических) народов над некультурными (неисторическими), т.е. неразвитыми народами. Напротив, Н.Я. Данилевский предложил отказаться от деления истории единого человечества на периоды «Древнего мира – Средних веков – Нового времени», безоговорочное господство которого над историческим мышлением мешает правильно воспринимать в масштабе всеобщей истории действительное место Западной Европы, этой «маленькой части мира». Как литературный критик-органицист Ап.А. Григорьев протестовал против «деспотизма теории», так и ученый-органицист Н.Я. Данилевский критиковал «общепринятое» деление прогрессистов, накладываемое на бесконечно-неисчерпаемую многообразную жизнь мировой культуры, которое ограничивает «объем истории», но хуже того, «сужает и ее арену». Разве не замалчивалось ради этой невероятно скудной и бессмысленной схемы всемирной истории развитие культур Египта и Вавилона, Китая и Индии, Америки в качестве «примечания», «прелюдии» к античности, средневековью и Новому времени? Европейскому человеку, не научившемуся принимать в расчет внутреннюю и внешнюю дистанцию, кажется, что темп развития индийской, вавилонской, египетской культур был медленнее, чем темп европейской. Русский мыслитель называл перспективным обманом взгляд историка, которому кажется более важной и существенной жизнь близких ему по времени культур, а «все предшествовавшие века представлялись им как бы на заднем плане ландшафта, где все отдельные черты сглаживаются». Этот «перспективный взгляд на историю» сродни обману перспективы натуралиста, внимание которого поражают высшие животные, более близкие по своей организации к человеку3.
И все же Н.Я. Данилевским были усвоены вопросы, над которыми трудились славянофилы, прежде всего их вывод об особом характере и путях развития русской культуры, отличных от западноевропейских. Однако славянофильство не представлялось ему научно обоснованным учением, но было лишь «мечтой», которая в большей или меньшей мере выражала «требования народного чувства». Исходя из такого источника, как учение славянофилов, уважая его независимость и особенность, главной задачей, которую поставил перед собой русский мыслитель, была попытка реформирования славянофильских представлений об исторической миссии России до теоретического осмысления самобытной славянской цивилизации среди прочих культурно-исторических типов. Тем самым обозначился круг проблем, размышление над которыми послужило ему отправным пунктом для превращения «мечты» в научно обоснованное учение о культурных и политических взаимоотношениях славянского и германо-романского миров. К славянофильскому изучению начал русской жизни он добавил множество важных наблюдений, уточнил признаки исследуемых явлений, стремился их описать и классифицировать, действуя, как натуралист, который познает формы растительных и животных организмов.
Н.Я. Данилевского с Ап.А. Григорьевым роднит убеждение, что «собирательного лица, называемого человечеством, как лица не существует, а существуют народности, расы, семьи, типы». Для критика было несомненным фактом, что «каждый тип как нечто органическое, […] вырождаясь, перерождаясь, изменяясь, живет все-таки вечною, органическою жизнью». Тип, как нечто особенное в жизни, по своему существу есть конечное и определенное. Каждый из «известных народных организмов», развивающийся в своих преданиях и верованиях, вносил «свой органический принцип в мировую жизнь»4. К этой григорьевской мысли Н.Я. Данилевский добавлял, что близкие «однородные» организмы, соединяясь вместе, образуют культурно-исторические типы, а каждый тип (но не все человечество) проходят «циклы древнего, среднего, нового мира». Кроме того, Ап.А. Григорьев утверждал, что «каждый такой организм сам в себе замкнут, сам по себе необходим, сам по себе имеет полномочие жить по законам, ему свойственным, а не обязан служить переходною формою для другого; единство же между этими организмами, единство неизменное, никакому развитию не подлежащее, от начала одинаковое, есть правда души человеческой»5. Данное утверждение органициста Ап.А. Григорьева, выраженное в краткой формуле его органицизма о том, что «общество дискретно, организм конкретен», Н.Я. Данилевский развил до положения: индивидуальное бытие всякого организма определяется в системе макромира как самоцельный, функционирующий и развивающийся по своим особым законам мир, несовпадающий с законами других организмов (таких же миров), хотя и имеющий общие типологические признаки. Это положение применено Н.Я. Данилевским к развитию культурных организмов, законы развития которых таковы же, что и законы функционирования природных организмов; в том числе и к славянскому культурному организму.
И, наконец, вслед за триадой «Красота – Истина – Добро» Канта и Шеллинга и идеей приравнивания художника к пророку Т. Карлейля Ап.А. Григорьев считал художника проповедником «прекрасного в жизни» (истина нами не «доказывается», а «проповедуется»). Критику-органицисту вторил ученый-органицист: «Красота есть единственная духовная сторона материи – следовательно, красота есть единственная связь этих двух основных начал мира. То есть красота есть единственная сторона, по которой она (материя) имеет цену и значение для духа». – Вот причина самого существования материи. «Бог пожелал создать красоту, – говорил Н.Я. Данилевский, – и для этого создал материю»6.
понятия «красота», «согласованная целостность» и «гармония» занимали важное место в органицизме Н.Я. Данилевского. Он полагал, что все слагаемые мирового сущего – неорганические, органические и социальные – обладают сходной структурой, познавать которые следует, исходя из «идеального начала». Поскольку нельзя знать, что все существующее возникло из неопределенных изменений, столкновения и взаимодействия бесчисленного множества случайностей, постольку гарантией существующего порядка для Н.Я. Данилевского было «разумное руковождение» со стороны «идеального начала», создавшего мир, причем неважно «как бы мы его себе не представляли, как сознательное или бессознательное»7. Русский натуралист полагал, что Вселенная, органический мир, человек целесообразны, разумны, обусловлены Богом и, в свою очередь, противостоят хаосу, «бессмысленному скоплению случайностей». В пользу закономерно развивающегося мира «по предустановленному направлению и плану», по его убеждению, свидетельствуют строгая стабильность и сосуществование низших и высших органических форм. Поэтому, в объяснении мироздания он и исходил из высших истин красоты, целостности и гармонии.
Но гармония мира вовсе не означает генеалогического родства форм. На самом деле перед нами проходит ряд абсолютно устойчивых, приспособленных друг к другу органических форм. Постоянство и неизменность видов, принимаемых за коренные и самобытные органические формы, представлялись Н.Я. Данилевскому (как и Ап.А. Григорьеву) необходимостью: «Виды суть формы постоянные»8. И если некоторые из них навсегда исчезли, то это вовсе не свидетельствует об их трансформации. Они просто умерли, как умирают всякие организмы, ибо всему на свете отведен определенный срок. Все виды самобытны, не смешиваются между собой и не дают «ключа к открытию того общего первообраза, к которому они сходились бы, как к источнику»9.
Очевидно, что Н.Я. Данилевский исходил из морфологического определения вида Ж. Кювье. Вид, по определению Кювье, «заключает в себе особей, происходящих одни от других или от общих родителей, а также и тех, которые похожи на них настолько же, как они походят друг на друга»10. Согласно этому определению сущность вида сводится к внешнему сходству составляющих его особей, которое поддерживается из поколения в поколение благодаря наследственности. Вид имеет границы, внутри которых он может образовывать разновидности. Переходов между видами нет, т.к. они непрерывно воспроизводятся размножением и не изменяются сами по себе.
В каждом организме органы не просто объединены; между различными системами органов имеются определенные соотношения, обусловливающие их взаимодействие, и все вместе они ведут к одной цели – к существованию (жизни) живого организма. Отсюда вытекает, что изменение в одном органе оказывает влияние на все остальные, даже самые отдаленные и на первый взгляд совершенно с ним не связанные, как нет функции, которая не нуждалась бы в содействии остальных и не была бы в большей или меньшей степени в зависимости от них. Эту взаимозависимость функций и изменение органов Кювье называл органическими корреляциями. Он вывел закон соподчинения органов: если гармония между органами – необходимое условие существования животного, то каждый орган организма определяет все остальные. Поэтому понимания целостности организма можно достичь, если будет знание всего лишь об одном или нескольких органах. Наиболее целесообразным методом, позволяющим изучать строение организмов и устанавливать взаимоотношения между их органами с разнообразными функциям, Кювье (как и Гете) считал сравнение. Кроме того, Кювье призывал натуралистов познавать природу при помощи наблюдений, экспериментов и классификации.
Итак, Н.Я. Данилевский безошибочно воспринял из европейской науки, усвоил все ценное и созвучное русскому духу, а именно – учение о целостности неорганической и органической природы западных натуралистов Ф. Вик д , Азира, И. Гете, И. Канта, Ж. Кювье и др. Однако его концепция органицизма формировалась не только под прямым воздействием данных теорий, но и в результате кристаллизации собственной оценки принципов определяющего влияния внешней среды, естественного отбора, борьбы за существование, постепенной эволюции видов дарвиновской теории. По мнению Н.Я. Данилевского, Ч. Дарвин, создавая свое учение, решал двоякую задачу – «научную» (зоология и ботаника) – о происхождении разнообразных органических форм, и «философскую» – о целесообразности в природе.
Впервые познакомившись в Норвегии зимой 1860 г. с учением Дарвина, «победоносно и триумфально пронесшимся над умственным миром» и утвердившимся в нем, Н.Я. Данилевский в фундаментальном произведении "Дарвинизм. Критическое исследование", которое было издано Н.Н. Страховым (1885) уже после его смерти, подверг строжайшей проверке эволюционную теорию, здание которой, буквально, «изрешетилось» в его глазах «в бессвязную кучу мусора». В 1922 г. академик Л.С. Берг, говоря в предисловии к своему "Номогенезу" о "Дарвинизме", за которым закрепилась «слава Герострата», находил в этом заслуживающем внимании произведении массу дельных соображений, к которым независимо от русского натуралиста впоследствии пришли на Западе. «Если бы книга Данилевского была своевременно переведена на какой-либо из иностранных языков, – писал Берг, – то она пользовалась бы заслуженной известностью. У нас же она находится в полном небрежении»11. Л.С. Берг упомянул о Н.Я. Данилевском спустя тридцать пять лет после выхода в свет "Дарвинизма", но о нем (так же как и о "Номогенезе") вновь забыли на долгие годы.
Английский натуралист, по убеждению Н.Я. Данилевского, провозгласил и распространил всесилие абсолютной случайности на область самых сложных явлений. Дарвиновская теория, основанная на предпосылках воздействия случайных внешних условий на случайные изменения организмов, пыталась из комбинаций этих случайностей объяснить гармонию мира. Весьма «зыбким предстал бы перед нами мир», если бы он подчинялся «случайной неограниченной трансформации». И это прекрасно понимал еще К. Бэр, сравнивая дарвиновскую теорию отбора с трудами Лапутянской Академии из бессмертного сочинения Д. Свифта, когда путем случайного перебора букв ее обитатели составляли «осмысленные» фразы. Об ироническом отношении своего учителя к идеям Ч. Дарвина хорошо знал ученик гениального эмбриолога К. Бэра – Н.Я. Данилевский.
В отличие от Ч. Дарвина он понимал борьбу за существование в качестве консервативной силы или фактора сохранения, но не изменения, которые не позволяли определенному типу вырождаться, а давали возможность держаться в известных пределах «отклонения от типа, колебания возле известной нормы»12. Определенные колебания около «нормы», существование разновидностей и индивидуальные отличия не могут преодолеть «преобладающую силу видового типа»; они стремятся «возвратиться к коренному типу»13. Н.Я. Данилевский осознавал, что законы развития организмов противоречат дарвиновским случайностям, поэтому дарвинизм для него был не просто одной из частных биологических теорий XIX в., но философской концепцией, поднимавшей мировоззренческие проблемы первостепенной важности, которую он называл «философией случайности». На чем основано его философское мировоззрение? – На методологии механицизма. «Подобно тому как Ньютон открыл механические законы, управляющие движениями небесных тел, Дарвин сделал то же самое относительно форм органического мира», – полагал автор "Дарвинизма", убежденный, что механическое объяснение «неприложимо к органическому миру, к объяснению той бесконечной разумности и целесообразности, которые обнаруживаются в приспособлении разнообразнейших растительных и животных организмов к условиям неорганического мира, друг к другу, и отдельных частей организмов – органов к целому». Принцип механической необходимости Дарвин заменил принципом «абсолютной случайности, которая является у него верховным объяснительным началом той именно части мира, которая представлялась носящею на себе печать наибольшей разумности и целесообразности»14. Причем, дарвиновская теория, основывающаяся на методологии механицизма, навязывала читателю самое неэстетическое мировоззрение. Она исходила из того, что «вся стройность», гармония, разумность являются лишь «частным случаем бессмысленного и нелепого; всякая красота – случайной частностью безобразия; всякое добро – прямой непоследовательностью во всеобщей борьбе, и космос – только случайным частным исключением из бродящего хаоса»15.
Так же, как и его друг – Н.Н. Страхов, автор работы "Мир как целое", Н.Я. Данилевский на страницах "России и Европы" стремился доказать положение о том, что развитие органических форм совершается согласно всеобщему закону рождения, расцвета и умирания всего сущего. Оба русских мыслителя-органициста распространяли действие этого положения не только на исследование семейств, видов, классов растительных и животных организмов, но и на историю культурных организмов: государств, народностей, наций.
Подобно Н.Н. Страхову Н.Я. Данилевский задавался вопросами: какой возраст человека вполне осуществляет все стороны его природы? когда его способности достигают своего наивысшего развития? и отвечал на них: видимо, никогда. «В одних отношениях он бывает, так сказать, вполне человеком только в зрелом возрасте, в других – в юношеском, в третьих – в старческом (опытность), в некоторых – даже в детском (память), и полным человеком называем мы того, который совершенно проявил все разнообразие своей природы во всех фазисах своего развития». Значит, идея человека не может быть реально осуществима в какой-то определенный момент; человек сохраняет сознание своей индивидуальности во всех возрастах. «Если бы, однако, человек осуществил свою задачу в один фазис (в один момент) своего существования, то – вследствие единства сознания – мог бы еще видеть в этом частном осуществлении вознаграждение за недостаточность ее полного решения во все времена своей жизни; но ни человечество, как существо коллективное, ни отдельный какой-либо человек не носят в себе сознания человечества». Но какой же смысл, вопрошал по аналогии Н.Я. Данилевский, – имело бы полное осуществление задачи единого человечества в какой-либо момент его истории?16.
Значит, как вполне справедливо утверждали А.А. Галактионов и П.Ф. Никандров: «Определяющими в организме-мире он считает не общие законы дискретного целого, а индивидуальные законы отдельных типов-организмов. Поэтому всеобщему закону развития, положенному Дарвином в механизм естественного отбора и видообразования, Данилевский противопоставляет "морфологический принцип", согласно которому виды (типы) органического мира не развиваются посредством превращений и восхождения по ступеням единого процесса совершенствования. Они изменяются только в плоскости своего собственного существования по собственным имманентным законам, реализующим идеальные жизненные начала. Взаимодействие типов между собой и с внешней средой не меняет в них ничего по существу»17. Морфологический строй каждой существовавшей в истории культурно-государственной целостности самобытен и оригинален; цели, преследуемые народами в истории, разнообразны. Поэтому опасны попытки повтора достижений канувших в вечность народов, каждый из которых исполнил свою великую миссию. Культурно-историческое бытие такого народа лишь одна из ослепительно сверкнувших граней бытия, и перед вступающими на историческую арену народностями открываются бесконечные возможности творчества и созидания нового. Вслед за своими европейскими предшественниками русскому мыслителю-органицисту было ясно: как нельзя утверждать, что лучше – жабры рыб, которые живут в воде, или легкие животных, которые обитают на суше, так и в истории невозможно решить, что лучше – конституция, произведенная одним культурно-историческим типом, или община, произведенная другим; нельзя пытаться пересадить эти продукты исторической жизни от одного типа к другому, как заставить рыбу дышать легкими, а земноводное – жабрами. Новаторство автора "России и Европы" в сравнении с предшественниками состояло в том, что он выступил с идеей необходимости введения «естественной системы» истории и вслед за Ж. Кювье и К. Бэром предложил считать главным основанием ее деления культурно-исторические типы с присущими им специфическими чертами в религиозной, собственно культурной (научной, художественной, технической), политической и экономической сферах. Формы растительного и животного мира, а также формы искусства, языков и исторической жизни людей, утверждал он, «не только изменяются и совершенствуются повозрастно, но еще и разнообразятся» по типам18. Причину неудач многих научных систематизаций Н.Я. Данилевский вслед за Ж. Кювье и К. Бэром видел в смешении степени развития с типом организации.
Понятие системы для него – это не только система изложения (хотя и она важна, как леса научного здания), но, прежде всего, внутренняя группировка явлений, «сообразно их взаимному сродству и взаимоотношениям». Он полагал, что научная система должна удовлетворять следующим требованиям:
1) Принцип деления должен обнимать собой всю сферу делимого, входя в нее в качестве существенного признака.
2) Все явления одной группы должны иметь между собой бόльшую степень общности, чем с явлениями, которые относятся к другой группе.
3) Группы должны быть однородны, т.е. степень общности их членов должна быть одинакова в одноименных группах19.
Прилагая эти логические правила к устоявшемуся в исторической науке делению истории единого человечества, Н.Я. Данилевский находил его неверным. Говоря о несостоятельности первого требования, он указывал на пример падения Рима, как факт, якобы отделяющий древнюю историю от средней, и задавался вопросом: «какое дело Китаю, какое дело Индии до падения Западной Римской империи?» По его мнению, ни китайцам, ни индийцам нет дела до этого события, и «вообще нет такого события, которое могло бы разделить судьбу всего человечества». В данном уродливом делении всемирной истории к группе древней истории отнесены культуры Египта, Индии, Китая, Вавилона, Ассирии, Ирана, Греции и Рима, а культура германо-романских народов распределена в двух различных группах – средней и новой истории. Но это не удовлетворяет второму логическому требованию, ибо соединяет разнородные явления в одну группу. Сомневающийся в правомочности такого приема, он спрашивал: неужели история Греции и Рима имеет бόльшие аналогии и связи с историей Египта, Индии и Китая, чем с историей новейшей Европы? А т.к. группы явлений в этой схеме неоднородны, то такое деление не удовлетворяет и третьему логическому требованию20.
Из собственных многолетних натуралистических занятий Н.Я. Данилевский вынес убеждение, что искусственная система строится, исходя из умозрительных схем, схоластических конструкций человеческого ума, а естественная система – это плод продолжительных наблюдений над фактами. В основе первой лежит случайный признак, в основе второй – существенный. Естественной системой организмов автор "Дарвинизма" называл такое деление исследуемых существ, когда «они располагаются в порядке различных степеней их сходств и различий по совокупности их признаков». Это не «какие-нибудь умозрительные категории», под которые подгоняется ряд постепенных и равномерных организмов, развивающихся только в одном направлении, а действительные сходства и различия, «тщательно и всесторонне изучаемого строения»21.
Огромной заслугой Н.Я. Данилевского перед исторической наукой как раз и является то, что он указал на существование не только степеней, но и типов культурного развития. Без различения степеней от типов развития немыслима не только группировка природных явлений, но и невозможна, по его глубокому убеждению, и «естественная группировка исторических явлений». Неудовлетворенный общепризнанной схемой, покоящейся на ошибочном смешение ступеней и типов развития, следуя методологии Кювье и Бэра, автор "России и Европы" делал вывод, что «правильная, сообразная с законами естественной системы группировка исторических явлений» должна строиться «не иначе, как через посредство самобытных культурно-исторических типов» как главного основания ее деления22. Для него они не ступени развития в иерархической лестнице постепенного усовершенствования народных духов, следующих друг за другом (как у Гегеля), но суть различные планы, в которых своеобразными путями достигается доступное для них разнообразие и совершенство форм.
Отыскать и перечислить уже проявившиеся культурно-исторические типы в истории мировой культуры, по его мнению, не представляло никакого затруднения, поскольку они «общеизвестны». И он расположил их в следующем хронологическом порядке: 1) египетский; 2) китайский; 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, или древне-семитический; 4) индийский; 5) иранский; 6) еврейский; 7) греческий; 8) римский; 9) ново-семитический, или аравийский; 10) германо-романский, или европейский. К ним он причислял еще два (мексиканский и перуанский) американских типа, которые, не успев совершить своего развития, погибли насильственной смертью. Народы этих десяти культурно-исторических типов названы Н.Я. Данилевским «положительными деятелями в истории человечества», каждый из них самостоятельным путем сумел развить начало, заключавшееся как «в особенностях его духовной природы, так и в особенных внешних условиях жизни, в которые они были поставлены, и этим вносил свой вклад в общую сокровищницу»23.
Включение в перечень культурно-исторических типов именно десяти типов культуры (и еще двух американских) в качестве общеизвестного факта для исторической науки сделано Н.Я. Данилевским в связи с критической оценкой весьма распространенной в России к середине XIX в. теоретической модели развития всемирной истории Гегеля, который полагал европейскую цивилизацию единственно жизнеспособной формой общественного организма. во введении к курсу "Лекций по философии истории" у Гегеля четко выделено два «деления» истории: по «географической основе всемирной истории» и по аналогии с возрастами жизни человеческого организма.
В основании восточных культур Гегель усматривал непосредственное сознание, «субстанциальную духовность», веру, доверие и повиновение, а кроме того постоянство и стабильность, которые способствовали образованию «пышных и стройных» зданий государств Китая и Индии. Здесь все богатство фантазии и природы присваивал один субъект (деспот), возле этого центра вращались другие субъекты, остававшиеся «чем-то несущественным». Форма государственного правления на Востоке – деспотизм. Это детский возраст истории.
«Задор и драчливость» отроческого возраста истории культурных народов Передней Азии, объединенных Гегелем в понятие Персии, сменился сочетанием нравственной и субъективной воли в царстве «прекрасной свободы» греческой культуры. Этот мир «прелестнейшего», но «кратковременного расцвета» сформировал индивидуальность, которая, правда, не стала «свободной субъективностью нравственности». Хотя греческий индивидуум находился «в наивном согласии с общей целью», но был лишен «субъективной свободы». Форма государственного правления в Греции – демократия. Это юность истории.
Римское государство суровым требованиям цели принесло в жертву жизнерадостность индивидуумов. Здесь дух развился до абстрактной всеобщности, создана свобода личности в себе, оформились основы права, а политическую жизнь Рима определяла аристократия. Это возраст возмужалости истории.
Гегель был убежден, что романские (Испания, Португалия и Франция) и немецкие (Скандинавия, Англия и Германия) народы – составляющие Германского мира – призваны завершить самоосуществление Мирового духа. Именно здесь и должна осуществиться свобода духа, оказавшаяся его «полной зрелостью, в которой он возвращается к единству, но как Дух». Германский мир с монархической формой правления – старческий возраст истории 24.
Итак, во всемирную историю Гегелем включены культуры древнего Востока (Китая и Индии) – представителей детства единого человечества, Персии – отрочества, Греции – юности, Рима – возраста возмужалости, Западной Европы – старости. Началась всемирная история, по Гегелю, в Китае, Индию он заставлял продолжать начатое там, дальнейшее развитие человечества отведено Персии, затем следовали Греция, Рим и Западная Европа.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав