Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Французские мятежи



 

Грандиозное наступление было запланировано на 1917 год во время встречи военных представителей союзников в Шантийи, штаб-квартире французского главного командования, в ноябре 1916 года — повторения конференции, которая проходила, там же в декабре прошлого года и привела к битве на Сомме и Брусиловскому наступлению. Как и в прошлый раз, Италия продолжала наступательные действия против австрийских войск в Изонцо, Россия также обещала начать весной наступление. Они были также неточны в деталях, хотя полны энтузиазма относительно собственных возможностей. Российская промышленность сейчас была полностью мобилизована для военных нужд и выпускала огромное количество вооружения и снаряжения. Однако продолжением огромного усилия, совершенного в центре Западного фронта, на старом поле боя у Соммы, французами и англичанами, стало наступление во Фландрии с целью "очистить" бельгийское побережье и вернуть базы подводных лодок, которые все более успешно действовали против кораблей союзников. Два события неожиданно повлияли на осуществление этих планов. Во-первых, Жоффра сменил Нивель, чья философия проведения операций не сочеталась со схемой продолжения битвы на Сомме. Последняя выродилась в борьбу на истощение и разрушение местности. Разрушенные дороги, длинные полосы развороченной земли, искореженные леса, затопленные низины и лабиринты покинутых окопов, блиндажей и опорных пунктов. Сомма более не представляла собой территории, на которой можно было осуществить внезапный прорыв, в котором, как верил Нивель, и заключался секрет успеха операции. В 1917 году он впервые строил окопную стратегию и убедил себя в том, что новая артиллерийская тактика вызовет "перелом" в событиях. Под его контролем огромные массы артиллерии должны были снести германскую оборону шквалом огня "на всю глубину позиций противника", разрушая окопы и оглушая защитников, в то время как атакующие, выдвигаясь под сплошными укрытиями и находящимися поблизости уцелевших бункеров, должны были беспрепятственно занять открывшуюся территорию и вражеские тылы. Поскольку район Соммы стал неподходящим для такой тактики, Нивель предложил вернуться к местности и плану 1915 года. Он намеревался атаковать в направлении "плеч" большого германского выступа по сторонам сектора Соммы. Французским частям предстояло взять на себя южный сектор Эны, "Дамскую дорогу", где должен был развернуться их фронт атаки, в то время как британцы, по соглашению между союзниками, должны были вновь открыть наступление на северном плече выступа Соммы, в Аррасе и против хребтов Вими. Если бы даже Нивель не изменил план действий на 1917 год, решимость германских войск должна была бы в любом случае сделать невозможным стремление союзников продолжать наступление на Сомме. 15 марта он обратил внимание, что неприятель начал выдвигаться вперед на всей протяженности фронта от Арраса до Эны. Это была вторая случайность, которую никто не мог предвидеть, когда Жоффр созвал конференцию в Шантийи в ноябре. Планы на войне редко выполняются в точности. Пока союзники договаривались вновь начать наступлениена территориях, где уже шло сражение, немцы стояли перед необходимостью отказаться от этих территорий. В сентябре 1916 года были начаты работы по сооружению "окончательной" позиции позади территории, где шло сражение на Сомме. Целью этого было сократить протяженность фронта и сэкономить силы в количестве до десяти дивизий, чтобы использовать их где-нибудь еще. К январю новая линия, состоящая из участков, названных в честь героев скандинавской саги — Вотан, Зигфрид, Хундинг и Михель, — и в целом известная как линия Гинденбурга, была завершена и к 18 марта полностью занята. Хотя британцы и французы ясно понимали, что сельская местность перед ними была опустошена, они … (… ошибка сканирования… — А.В.)

К счастью для плана Нивеля, линия Гинденбурга простиралась только почти до Шемн-де-Дам. Именно здесь он планировал нанести удар. То же самое имело место в секторе Аррас — хребты Вими, где британские и канадские войска должны были атаковать немного ранее. Линия Гинденбурга четко разрезала основание выступа между ними. К несчастью для французов, оборонительные сооружения "Дамской дороги", были построены в течение предшествующих трех лет. Это были первые окопные укрепления. Во время немецкого отступления от Марны в сентябре 1914 года они считались одними из лучших на всей протяженности Западного фронта, а с гребня горынемцы имели прекрасный обзор французского тыла. Наблюдатели германской артиллерии могли видеть позиции французской пехоты, где она строилась перед атакой, а также ее артиллерию поддержки. Более того, новая германская оборонительная доктрина, обязанная своим появлением успехам Нивеля по возвращению территории в районе Вердена в декабре 1916 года, предполагала, что линия фронта может быть удержана минимальными усилиями, но с расположением контратакующих дивизий вне зоны поражения вражеской артиллерии, так что они могли "запирать", как только передовые атакующие волны вражеской пехоты "теряли" огонь их собственной артиллерии поддержки. Поскольку план Нивеля предполагал "прямое" наступление, продолжавшееся не более 48 часов, в течение которых все германские позиции должны быть заняты тремя последовательными прорывами в 2 — 3 тысячи метров глубиной, то тесное взаимодействие между пехотой и артиллерией было обязательным условием успеха. План Нивеля, однако, не обеспечивал быстрого продвижения вперед французской артиллерии, которое вряд ли было возможно на размокшей и разбитой земле ноля сражения, а при учете всех прочих обстоятельств становилось просто неосуществимым.

Французские Шестая, Десятая и Пятая армии, в совокупности составлявшие группу армий резерва и включавшие несколько лучших формирований, с 1-м, 20-м и 2-м колониальным корпусами на передовой, ожидали начала наступления, которое в конце концов было назначено на 16 апреля. BEF в это время готовились к собственному наступлению поддержки, которое должно было начаться неделей раньше. Их особой целью был гребень хребта Вими, который предстояло атаковать Канадскому корпусу. Отсюда путь лежал вниз, в долину Дуэ, и дальше, как они надеялись, в незащищенный германский тыл, пересекая который, быстрое наступление кавалерии могло соединиться с продвижением авангарда Нивеля, который в это время должен был очистить высоты Эны в районе "Дамской дороги" в 130 км к югу. В короткое время для подготовки наступления были собраны огромные массы артиллерии и боеприпасов — 2879 орудий, по одному на каждые 8 метров фронта, и 2687 тысяч снарядов. Это вдвое превосходило то количество, которое было доставлено перед битвой на Сомме в июле прошлого года. Также были подтянуты в общей сложности сорок танков, в то время как 6-й корпус Третьей армии — формирование, которое должно было осуществить главный удар, — смог укрыть свою пехоту в огромных подземных каменоломнях Арраса. Под прикрытием, по туннелям, выкопанным силами армейских саперных рот, они могли попасть прямо на передовую. Подобные туннели были построены напротив хребтов Вими для пехоты Канадского корпуса — четырех дивизий, которым предстояло совершить первое основное наступление войск доминиона на Западном фронте.

Апрельская погода в Аррасе была скверной, дождь сменялся мокрым снегом, упорно держалась низкая температура. Сырость и артобстрелы превратили меловую поверхность на всей территории зоны предстоящей атаки в клейкую слякоть, в которой ноги тонули по щиколотку, а местами и глубже. На этот раз, однако, длительный период подготовки не побудил немцев к яростному противодействию. Фон Фалькенгаузен, командующий Шестой армией, которая занимала сектор Вими — Аррас, держал свои дивизии, предназначенные для контратаки, в пятидесяти милях позади линии фронта. Очевидно, он был уверен, что семи полков на передовой — 1-го, 14-го и 16-го Баварских, 11-го, 17-го, 18-го и 79-го резервных — достаточно, чтобы противостоять атаке противника. Это была ошибка. Элленби и Хорн, командующие 3-й и 1-й армиями, собирались атаковать восемнадцатью дивизиями и имели подавляющее превосходство в артиллерии, в то время как местные германские командиры, знавшие, что Фалькенгаузен держал свои стратегические резервы на столь значительном расстоянии от передовой, также удерживали свои тактические резервы в тылу, с намерением использовать их только в том случае, если фронт будет прорван.

Эта диспозиция оказалась губительной для немцев. Их несчастная пехота была заперта в своих глубоких блиндажах интенсивным огнем британской артиллерии. Последняя, кроме того, разорвала в клочья защитные проволочные ограждения. Хотя их часовые слышали шум предстоящей атаки за два часа до того, как она началась, но их телефонные линии были перебиты, и это означало, что они не могли связаться со своей артиллерией. Впрочем, последняя в любом случае была накрыта противобатарейным огнем. Когда британцы и канадцы появились из своих подземных укрытий, защитники были убиты или захвачены в плен прямо под землей; некоторым, кому повезло больше, хватило времени, чтобы убежать в сторону тыла. Михаэль Фолькхаймер из 3-го Баварского резервного полка, находившегося на южной оконечности хребта Вими, увидев приближающуюся волну атакующих у самого окопа, крикнул своим товарищам: "Вылезайте! Англичане подходят!" и побежал, чтобы предупредить полкового командира о том, что "если сильное подкрепление не сможет подойти с тыла, весь полк попадет в плен… подтянуть подкрепление оказалось невозможно, так что весь хребет… оказался в руках противника, а из всего нашего полка [из 3 тысяч человек] только около 200 смогли избежать плена".

Первый день битвы в Аррасе стал триумфом для британцев. За несколько часов германский фронт был прорван на глубину от двух до пяти километров, в плен попало 9 тысяч человек, потерь было немного, и путь для дальнейшего продвижения вперед был, по-видимому, очищен. Успех, достигнутый канадцами, был поистине сенсационным. Одним ударом были взяты опустошенные, разбитые склоны хребтов Вими, где в 1915 году тысячи французов сложили головы, достигнута вершина, и вниз по обрывистому противоположному восточному склону вся долина Дуэ, забитая германской артиллерией и резервам, лежала, открытая взорам победителей. "Мы могли наблюдать за германскими артиллеристами, трудившимися возле своих орудий, затем они прицепили передки и двинулись назад. Транспортные фургоны были полны отступающими, сотнями беглецов с хребта. Кажется, не было ничего, что могло бы предотвратить наш прорыв, — писал канадский лейтенант, — ничего, кроме погоды". В действительности, однако, дело было не в погоде, но в обычной негибкости плана, который задерживал дальнейшее продвижение. Объявленная двухчасовая пауза, после того как цель была достигнута, не позволяла передовым группам войск продолжать наступление. Когда они, наконец, смогли двинуться вперед, день подошел к концу, и задор иссяк. 10 апреля первые резервы немцев начали появляться, чтобы остановить прорыв, и когда 11 апреля была предпринята попытка расширить разрыв атакой правее Бюлькура, австралийская дивизия обнаружила неразрезанные проволочные заграждения, которые горстка сопровождающих танков не смогла прорвать. После этого поступил приказ о перерыве, чтобы восполнить потери и дать войскам отдых. Потери к тому времени составили 20 тысяч, треть от числа погибших в первый день Соммы, но силы участвующих в сражении дивизий были истощены. Когда 23 апреля сражение возобновилось, германские войска были усилены, перестроены и готовы контратаковать в любом из секторов. В результате противостояние растянулось еще на месяц, принеся еще 130 тысяч человек потерь, при этом больше не удалось добиться сколько-нибудь заметных продвижений. Немцы также понесли серьезные потери, но после унижения в Вими они быстро перестроили свои позиции, и опасность подвергнуться новым поражениям в этом секторе была устранена.

Между тем они нанесли катастрофическое поражение французам. Их задержка в Вими была вызвана двумя причинами: во-первых, они ожидали, что британская бомбардировка будет более длительной, и поэтому контратакующим дивизиям не хватило времени, чтобы выдвинуться вперед и вмещаться в ход сражения; во-вторых, катастрофическая нехватка дивизий в секторе Вими-Аррас. Компенсацию за это французы ощутили на Шемн-де-Дам, где были собраны пятьдесят контратакующих германских дивизий позади двадцати одной на передовой. Если немцы были ошарашены в Вими-Аррас, то ничего подобного не случилось на Эне, где очевидность подготовки крупного наступления предупредила немцев о намерениях Нивеля Кроме того, явно неудачно действовала система безопасности. Были захвачены документы, и был небрежный разговор в тылу.

Так или иначе немцы получили достаточно предупреждений относительно плана rupture (прорыва) Нивеля, Они также воплотили свою новую схему "обороны в центре", разработанную полковником фон Лоссбергом, которая оставляла линию фронта почти пустой, за исключением наблюдателей, в то время как "промежуточную зону" позади нее удерживали пулеметы, размещенные в дотах или импровизированных позициях, устроенных в воронках от снарядов. Артиллерия поддержки между тем располагалась не на передовой, а случайным образом в тылу, в то время как реальной силой обороны были резервы, размещенные позади зоны поражения артиллерии, в 10 — 20 километрах от передовой. Такая схема размещения стала приговором для плана Нивеля, согласно которому от французской пехоты требовалось пересечь сначала первые три тысячи метров фронта "Дамской дороги", крутой, лесистый уклон, усеянный входами в естественные пещеры, за три часа, затем еще три тысячи метров, по противоположному склону, где они неизбежно выходили из поля зрения своей артиллерии поддержки, за следующие три часа, и последние две тысячи метров за два часа. Если даже полностью исключить те трудности, которые должны были встретиться на протяжении этих 8 километров — первоначальное сопротивление немцев, переплетения проволоки, пулеметы, локальные контратаки — существенная слабость плана Нивеля заключалась в том, что энергия его первого этапа должна была быть растрачена на участке, от которого оставалось еще почти два километра до настоящих укреплений немцев. Если же, несмотря на все это, французское наступление и, что более проблематично, нападающие, успешно достигали своей конечной цели, они должны были немедленно оказаться перед свежими войсками, которым они, исчерпав свои силы, уже вряд ли смогли бы оказать сопротивление.

Тем не менее, в уверенности Нивеля в успехе прорыва было нечто такое, что передалось его солдатам. Генерал Э. Л. Спирс, британский офицер взаимодействия, описывает сцену на рассвете 16 апреля на линии начала атаки: "Трепет чего-то вроде удовольствия, возбуждение оптимистичного ожидания пронизывали войска. Меня окружали улыбающиеся лица мужчин, их глаза сияли. Видя мою униформу, некоторые солдаты пылко обращались ко мне: "Немцам здесь не устоять… уж, не больше, чем перед вами в Аррасс. Они ведь там побежали, не так ли?" Эффект от бодрых голосов усиливали блики света, танцующего на тысячах синих стальных касок". Когда настал час атаки, пехота смолкла в ожидании, пока артиллерия, которая должна была огромными прыжками переносить вперед заградительный огонь, тем самым обеспечивая продвижение пехоте, начнет свою работу. "Начало казалось удачным, — вспоминает Спирс, — немецкий заградительный огонь производил впечатление неровного и нерегулярного. Сотни золотых вспышек возникли над вражеской линией. Они увидели волну наступления французов и вызвали на помощь орудия… Почти сразу, хотя, возможно, это только показалось, огромная масса войск в пределах видимости начала перемещаться. Длинные, узкие колонны ползли к Эне. Вдруг словно ниоткуда появились несколько "семьдесятпяток", проскакали галопом вперед, лошади вытянулись, возницы выглядели так, будто рвались к финишу на скачках. "Немцы бегут, орудия продвигаются", — ликующе кричали пехотинцы. Затем полил дождь, и стало невозможно сообщить, как развивалось наступление.

Не только дождь — дождь со снегом, слякоть, снег и туман, погода, столь же ужасная и холодная, как в первый день сражения в Аррасе, — сделали невозможным нанести на карту развитие наступления. Сама линия сражения распадалась, так как немецкая оборона вступила в действие. "Стремительный темп наступления нигде долго не удержался. Началось явное замедление движения, а потом и вовсе остановка войск поддержки, которые нажимали неуклонно со времени начала. Немецкие пулеметы, разбросанные по воронкам от снарядов, сконцентрированные гнездами или неожиданно возникавшие на входах в глубокие блиндажи или пещеры, взяли страшную плату с войск, которые сейчас карабкались по изрытым холмам".

Сверхбыстрый темп продвижения заградительного огня, который должен был защитить пехоту, оставил позади пеших солдат. "Везде была одна и та же история. Волна атакующих захватила самые удаленные точки, затем замедлилась, не в состоянии следовать огню заграждения, который, развив скорость до сотни метров в три минуты, зачастую вскоре исчезал из поля зрения. Как только пехота и артиллерия оказались разобщены, германские пулеметы… открыли огонь, часто одновременно с фронта и с флангов, а иногда и сзади… На крутых откосах Эны войска, даже в отсутствие сопротивления противника, могли продвигаться только очень медленно. Местность, разбитая взрывами, представляла собой серию скользких наклонных плоскостей, где можно было с большим трудом, если вообще возможно, найти точку опоры. Люди ползли вперед, цепляясь за обрубки деревьев, после чего были остановлены проволочными заграждениями всевозможного вида. Тем временем подкрепление скапливалось в штурмовых окопах; каждые четверть часа подходил свежий батальон. По мере того как ведущие волны останавливались, в отдельных случаях в нескольких сотнях, редко тысяче метров, создавался затор… Если бы германская артиллерия была столь же активна, как и их пулеметы, бойня, которая происходила на передовых позициях, повторилась бы в отношении беспомощных людей в переполненных окопах и на тропинках, ведущих в тыл".

Бойня была основательной. Манжен, суровый колониальный солдат, командующий Шестой армией, атакующей левую оконечность хребта, услышав, что его войска, включавшие его собственных колониалов и ветеранов 20-го "Железного" корпуса, остановились, приказал: "Там, где проволока не перерезана артиллерией, ее должна перерезать пехота. Земля должна быть занята". Это был совершенно бессмысленный приказ. Танки могли бы перебить провод, но ни один из 128 маленьких двухместных танков "Рено", первоначально использовавшихся французами в сражении, не достиг немецкой передовой. Почти все завязли в грязи и забуксовали на подступах. Сама по себе двинулись не более чем на 600 ярдов; на третий день была достигнута "Дамская дорога", пересекающая хребет; на пятый день, когда потери составили уже 130 тысяч человек, наступление было окончательно прекращено. Потери были несколько скомпенсированы достижениями, включая 28 815 пленных и проникновение на шесть километров на тридцатикилометровом участке фронта, но глубокие немецкие укрепления остались нетронутыми. Это никоим образом не было прорывом, никакой реализации обещанного Нивелем rupture. 29 апреля он был отстранен и заменен Петэном. Потери французов, включавшие 29 тысяч убитых, не могло быть заменены.

То же касалось, по крайней мере на время, боевого духа французской армии. Почти немедленно после неудачного наступления 16 апреля началось то, что командование знало как "случаи коллективной недисциплинированности", а историки назвали "мятежами 1917 года". Никакая словесная форма не определяет так точно суть происшедшего, которое лучше идентифицируется как своего рода военная забастовка. "Недисциплинированность" подразумевает отказ подчиняться приказам. "Мятеж" обычно влечет за собой насилие против старших по званию или положению. Однако приказы, по большому счету, в целом выполнялись, не было и никакого насилия "бунтовщиков" против их офицеров. Наоборот, странное взаимное уважение характеризовало отношения между отдельными солдатами и старшими по званию в течение всего "мятежа", как если бы обе стороны признавали сами, что являются взаимными жертвами страшного тяжелого испытания, которое просто сильнее ощущалось внизу пирамиды. Солдаты жили хуже, чем офицеры, ели худшую пищу, реже получали увольнение. Тем не менее, они знали, что офицеры разделяли их трудности и на самом деле несли даже большие потери. Даже в тех частях, где дело дошло до прямой конфронтации, как в 74-м пехотном полку, "мятежники" давали понять, что они не хотят причинить своим офицерам "никакого вреда". Они просто отказались "возвращаться в окопы". Это была экстремальная манифестация протеста. Общим настроением всех, кто в ней участвовал, — а они включали солдат пятидесяти четырех дивизий, почти пол-армии, — было прежде всего нежелание, если не отказ, принять участие в новой атаке, но также патриотическая готовность удерживать фронт при атаках неприятеля. Были также особые пожелания: больше отдыха, лучшая пища, больше поддержки для солдатских семей, прекращение "несправедливости" и "бойни", "мир". Эти требования часто перекликались с требованиями участников гражданских забастовок, волна которых весной 1917 года была вызвана высокими ценами, негодованием на тех, кто наживается на военном положении, и уменьшающейся перспективой заключения мира. Гражданские протестующие ни в коем случае не требовали мира любой ценой, тем более ценой победы Германии. Они жаловались, что "в то время как люди должны работать до смерти, чтобы наскрести жалкие крохи на жизнь, боссы и крупные промышленники наращивают жир".

Недовольство гражданских питает недовольство военных. Беспокойство солдат об их семействах усиливалось известиями о трудностях, которые переживали жены и родители, чьи мужья и сыновья находились на фронте. Французский кризис 1917 года был общенациональным. Именно по этой причине правительство, понимавшее всю серьезность ситуации, выдвинуло своего кандидата на замену Нивеля — Филиппа Петэна. При всей его внешней резкости, Петэн понимал своих соотечественников. По мере того как кризис углублялся — в его развитии выделяют пять фаз, от разрозненных вспышек недовольства в апреле, к массовым митингам в мае, враждебным стычкам в июне и дальнейшего ослабления протестов в течение остальной части года, — он предпринял серию мер, разработанных, чтобы удержать и восстановить в армии моральное благополучие. Он пообещал более длительные и более регулярные увольнительные периоды. Он также косвенно пообещал прекратить, по крайней мере на время, наступление, не столь прямолинейно, поскольку это означало положить конец статусу Франции как державы, ведущей войну, но подчеркивая, что войска должны отдыхать и проходить переподготовку. Поскольку переподготовка подразумевала, что на время ее проведения дивизии будут отведены с фронта, он также ввел новую доктрину, подобную той, которая уже была принята и действовала в немецкой армии — "обороны в глубине". Согласно инструкции, которую он выпустил 4 июня, следовало избегать "тенденции скапливать большие массы пехоты на линии передовой, поскольку это только приводит к росту потерь". Вместо этого первая линия должна была удерживаться лишь настолько, чтобы не подпускать неприятеля и обеспечить артиллерийское наблюдение. Большая часть пехоты должна была располагаться во второй линии окопов, с резервом в третьей, чтобы проводить контратаку. Эта инструкция преследовала строго оборонительные цели. Пока передовые позиции реорганизовывались для осуществления этой новой тактики, армейские офицеры, с одобрения Петэна, попытались вновь добиться от людей подчинения, действуя убеждением и одобрением. "Никаких строгих мер не должно быть принято, — писал офицер пехоты 5-й дивизии. — Мы должны сделать все возможное, чтобы ослабить забастовочное Движение убеждением, спокойствием и авторитетом известных людям офицеров, обращаясь к наилучшим чувствам забастовщиков". Его дивизионный командир соглашался: "Мы не можем добиваться уменьшения забастовочного движения строгостью, так как это, несомненно, приведет к непоправимым последствиям".

Тем не менее "забастовочное движение" — "нарушение дисциплины", забастовку или мятеж — невозможно было прекратить, не прибегая к насилию. Как главное командование, так и правительство преследовало убеждение, что имела место "подрывная деятельность" в армии гражданских антивоенных агитаторов, и они приложили значительные усилия, чтобы установить личности зачинщиков, поместить их под следствие и подвергнуть наказанию. Под трибунал военного суда попали 3427 военнослужащих, из которых 554 солдата были приговорены к смерти и сорок девять действительно расстреляны. Сотням других смертный приговор был заменен на пожизненное заключение. Характерной особенностью этого юридического процесса было то, что подследственные выбирались собственными офицерами, с подразумевающимся согласием рядового состава.

Внешне порядок восстанавливался в пределах французской армии относительно быстро. К августу Петэн чувствовал достаточно уверенности в ее настроении, чтобы начать ограниченных масштабов операцию в Вердене, которая восстановила фронт в этом районе по линии, по которой он проходил перед германским наступлением февраля 1916 года. В октябре в ходе новой операции на Эне немцы были отброшены за Элет, цель первого дня злополучного наступления Нивеля. В общих чертах, тем не менее, цели мятежников были достигнуты. С июня 1917 по июль 1918 года французская армия не атаковала нигде на Западном фронте, удерживая две трети его протяженности, и не осуществляла "активной" обороны своих секторов. Немцы, по необъяснимой причине не обратившие внимания на кризис дисциплины по другую сторону нейтральной полосы, довольствовались тем, чтобы отметить такую пассивность неприятеля, но предпочли действовать в других местах — в России, в Италии и против британцев.

"Живи и дай жить другому" не было новым явлением ни в Первой Мировой войне, ни в любой другой. Это настроение преобладало в Крыму и окопах между Питтсбургом и Ричмондом в 1864 — 1865 годах, во время Бурской войны, где блокада Мейфкинга снималась по воскресеньям, и на всей протяженности Восточного фронта в 1915 — 1916 годах. Солдаты, если их не тревожили офицеры, всегда были готовы войти во взаимное соглашение на неподвижных позициях, часто обмениваясь сплетнями и необходимыми мелочами, и даже заключая локальные перемирия. Так было заключено знаменитое перемирие между британцами и немцами на Рождество 1914 года во Фландрии, повторенное в меньшем масштабе в 1915 году. Русские начали организовывать пасхальные, а также рождественские перемирия только в 1916 году. Чаще же обе стороны на Западном фронте, как только они должным образом окапывались, довольствовались в секторах, неподходящих для основных наступательных действий — сюда входила затопленная зона во Фландрии, область бельгийских каменноугольных шахт, леса Аргони, Вогезы, — установившимся ненаступательным порядком. На местах близость неприятеля делала недопустимым что угодно, кроме принципа "живи и дай жить другому". Легенда описывает сектор "международных проволочных заграждений", где окопы находились так близко, что одна сторона позволяла другой беспрепятственно чинить этот барьер, разделяющий их. Даже в местах, где нейтральная полоса была широкой, противостоящие части могли негласно договориться не мешать миру. Британское главное командование свирепо осуждало принцип "живи и дай жить другому" и изыски тех, кто принял участие в "патрулях", награждали увольнительными (британцы считали участие в налетах нормальной обязанностью); вообще же они предпочитали беречь живую силу для обычных наступлений. После наступления Нивеля, хотя дивизии, в которых имели место "нарушения дисциплины", были озабочены организацией налетов и рапортовали о своей активности в вышестоящие инстанции.

 


Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 164 | Нарушение авторских прав






mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)