|
Читайте также: |
Лишь немногие идут туда сразу и бесповоротно. Даже такие преданные Советской власти люди, как Кондрат Майданников; признаются: «Нет, товарищ Нагульнов, совесть не позволяет мне в партию вступить зараз. А через то не могу, что вот я зараз в колхозе, а о своем добре хвораю...»
Большинство же отказываются от своей земли и скотины очень неохотно, лишь боясь репрессий. При этом многие сомневающиеся
(еще не до конца понявшие суть новой власти), подобно Акиму Бесхлебнову, зарезали скотину, чтобы напоследок попользоваться своим добром. Историки говорят, что долго еще не оправлялось животноводство после этого массового забоя скота. Да так, впрочем, никогда и не оправилось...
Трагично складывается судьба зажиточных казаков, которые и думать не хотят о колхозе, которых, впрочем, в колхоз никто и не зовет. Их всех следует раскулачить, а потом выслать на вымирание. Гнется, трещит, ломается жизнь крепкого казачества.
«Но казаки — народ закоснелый, я вам скажу, и его придется ломать», — говорит Макар Нагульнов. И весь смысл своей жизни новые руководители видят именно в этой ломке.
Известно, что среди коммунистов было различное отношение к так называемым кулакам. Многие призывали действовать осмотрительно. Так, секретарь райкома Корч-жинский говорит Давыдову: «На базе осторожного ущемления кулачества создавай колхоз... Действуй там осторожно. Середняка ни-ни!»
Бывший же революционный матрос Семен Давыдов, ничего не понимающий в сельском хозяйстве, никогда не понимавший, что земля родит только у хозяина, мысленно возражает Корчжинскому: «Почему нельзя совсем его — к ногтю?.. Нет, братишка, извини! Через твою терпимость веры ты и распустил кулака... с корнем его как вредителя».
Особенно страшной представляется фигура Нагульнова, отличающегося прямо-таки бешеной ненавистью к хозяйственным казакам. Он искренне уверен, что сельского хозяина надо душить, давить, грабить. В этом его не могут поколебать даже замечания коммуниста Самохина на бюро райкома о том, что «Нагульнов террор устроил»: избил наганом до потери сознания одного середняка-единоличника...»
Даже статья самого товарища Сталина «Головокружение от успехов» не подействовало на Макара. И ведь действительно прав Макар, когда утверждает, что «статья неправильная».
Не разбирающийся в хитростях политики, он, однако, верно понял, что статья эта на
самом деле лишь обман, а истинная цель Сталина и ВКП(б) — растоптать крестьянство, отобрать у него весь хлеб, заморить голодом.
Поэтому-то весело усмехаясь, с чувством правоты и твердит Макар: «Кабы из каждой контры посля одного удара наганом по сорок пудов хлеба выскакивало, я бы всю жизню тем и занимался, что ходил бы да ударял их!»
И никто лучше не нарисует звериной ненависти новой власти к своему кормильцу, чем сам Нагульнов, когда кричит: «Жа-ле-е-ешь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишков, баб... Да скажи мне, что их в распыл... Для революции надо... Я их с пулемета...».
Тяжко читать о трагедии казачества, которая была лишь частью общей беды нашего народа. Тяжко даже думать об этом. И хочется верить, что зарубцуются раны, нанесенные раскулачиванием и коллективизацией, и появится вновь свободное российское крестьянство и обязательно среди него — казак-хлебороб...
Русский народ так много страдал в годы торжества большевизма, что заслужил более счастливой доли.
СУДЬБА КРЕСТЬЯНСТВА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. ШОЛОХОВА
Судьба крестьянства, его положение в России всегда были проблемой, далеко выходящей за рамки экономические, — это была проблема в первую очередь нравственная. Писателями XIX века крестьянин воспринимался как «сеятель и хранитель» родной земли, как носитель высших человеческих ценностей, природной мудрости, согласия с природой. Российская действительность XX века поставила крестьянство в новые условия; власть, пришедшая под лозунгом «Землю — крестьянам», во многом вернула времена крепостного права, когда мужики были прикреплены к земле и лишены возможности пользоваться плодами своего труда, а тысячи крестьянских семей вообще бьши уничтожены.
Год сплошной коллективизации — 1929 — официальные власти именовали «годом великого перелома». Сегодня историки добавляют к этому: «Перелома хребта крестьянства» — именно тогда все самое талантливое, трудолюбивое, жизнеспособное население деревень было уничтожено в ходе ликвидации кулачества как класса.
В русской литературе XX века тема крестьянской судьбы складывалась очень непросто. С одной стороны, писателей заставляли, обязывали создавать произведения о сельских жителях — это время успел застать застрелившийся в 1930 году Маяковский, писавший о том, что дано задание повернуться «лицом к деревне», — и поэты дружно берутся его выполнять, вооружившись гусля1 ми. Сам же автор поясняет, что у него лицо — одно: оно лицо, а не флюгер. Но это у Маяковского. Это — у Пастернака, который, съездив по спецзаданию в творческую командировку, так и не написал о новом счастье колхозной деревни. А сколько было таких, кто написал!
Известно, что только за короткий период 1929—1934 годы было напечатано более 300 произведений разных жанров о коллективизации, о работе сознательных колхозников и происках кулаков. Строились они по строгим канонам и к реальной картине деревенской жизни имели косвенное отношение. Немного было произведений, в которых встречалась реальная картина, решались реальные проблемы. В их числе, например, роман В. Вересаева «Сестры», написанный в 1931 году. Он был издан в 1933 году и сразу осужден тогдашней литературной критикой за неправильную авторскую позицию и больше не печатался до наших дней. «Ошибочность» же позиции автора заключалась в том, что он дал правдивые и страшные картины раскулачивания, показал, как молодые люди, комсомольцы, приезжают в деревню и по разнарядке разоряют крестьянские дома, обрекают на ссылку и гибель целые семьи, включая стариков и малых детей.
Одна из самых страшных сцен в романе — раскулачивание семьи старого крестьянина, главная вина которого в том, что на собрании он высказал здравую мысль — на своей земле мужик всегда будет работать
лучше, чем на общей: «Коли пашня моя, я об декретах не думаю, я на ней с темна до темна работаю, за землей своей смотрю, как за глазом)». Вот за эти слова и объявлен он врагом, в его дом приходят, чтобы выгнать оттуда всю семью, отобрать нажитое — недаром старуха называет это «дневным разбоем». Забирают все, в том числе и детские валенки с ноги маленького мальчика. И вот, когда сани, полные крестьянского добра, отъезжают со двора, ребенок бежит за ними по снегу и просит отдать валенки. И смысл эта сцена обретает глубоко символический — недаром она так врезалась в память одного из комсомольцев, заставила его усомниться в правоте того, что они делают в деревне.
Тогда же, в 1930 году, М. Шолохов задумывает, прервав работу над «Тихим Доном», написать произведение о современности, о «Перевоспитании крестьян в духе коллективизма», по его собственному выражению. Так началась работа над «Поднятой целиной». Творческая история романа необычна — две его книги были написаны в разные годы — довоенные и послевоенные (при эвакуации погибли черновики романа). Сегодня «Поднятая целина» ставит перед читателем немало вопросов.
Документально подтверждено, что правду о том, как на самом деле завоевывалась новая жизнь, писатель знал уже в начале 30-х годов, видел и то, к чему пришло крестьянство в итоге его отчуждения от земли и собственности, и все же роман — совсем не об этом. Долгие годы он воспринимался как классика советской литературы, произведение, написанное рукою большого мастера, но вот как соотнести сегодня то, что в нем написано, с теперешними представлениями о том периоде, сложившимися на основании вновь открывшихся для нас фактов, документальных свидетельств? Одна из попыток дать новое прочтение роману М. Шолохова сделана автором статьи, опубликованной в 1990 году в журнале «Огонек», И. Коноваловой.
Статья озаглавлена намеренно полемично: «Михаил Шолохов как зеркало русской коллективизации». Одна из идей автора в том, что художник цель перед собой поставил одну, а добился другого, правда переси-
лила ложные установки, и вопреки им было создано достоверное произведение — это можно увидеть на примере образов коммунистов в романе. Точка зрения И. Коноваловой — один из вариантов современного прочтения произведения. Далеко не все в таком подходе убедительно. И совсем уж трудно согласиться с тем, что, например, Андрей Разметнов — это просто неумелый, едва ли не смешной человек, не способный к крестьянскому труду. Думается, что с шолоховским текстом не все так просто.
В романе тесно переплелись как бы три установки, восходящие к разным источникам: собственное видение, которое позволяет автору правдиво отобразить многое из того, что творилось и в деревне и в человеческих душах: естественное нежелание отдавать нажитое добро, неограниченная власть людей, порой таких далеких от совершенства в нравственном смысле. Как не вспомнить здесь Макара Нагульнова, который угрожает крестьянам оружием и говорит о своей готовности стрелять в баб и ребятишек, если того потребует революция; другая художественная установка в романе идет от авторской же позиции, но основывается не столько на реальной картине жизни, сколько на вере в утопию общего счастливого труда — тогда, в начале 30-х, в это поверили многие, ведь сама эта утопическая мечта опиралась на мечты народные о радости общего труда и справедливом устройстве жизни, опыт такого труда в русской деревне был немалый — от сенокоса до помощи всем селом при постройке дома; и, наконец, третья составляющая романа — это те идеологические догмы, которые, хотел он того или нет, обязан был отразить в романе писатель, здесь и происки врагов, наделенных заведомо зверскими чертами, и не менее звериный образ кулака, уморившего голодом свою мать, и мудрый секретарь райкома партии. Все эти установки, столь различные, переплетаются в романе, создают сложный узор, в котором правда соседствует с искренним заблуждением автора, а реальные проблемы — с надуманными, вроде ожидания Макаром Нагульновым мировой революции.
В прочтении романа важно соблюдать принцип историзма, который многое помога-
ет понять в позиции автора. М. Шолохов писал так, как видел, так, как хотел видеть, и так, как его заставляли видеть. Произведение стало своеобразным памятником тому времени. Сегодня мы заново переосмысливаем тему крестьянства, во многом возвращаясь к тем традициям, которые оставил нам прошлый век, — в желании видеть в крестьянине не только кормильца и рабочую силу, но и великое нравственное начало человека, ближе всех иных стоящего к земле, к природе.
Как уже говорилось, существуют различные точки зрения на роман М. Шолохова «Поднятая целина». Наиболее близка мне та, которая трактует произведение как факт истории русской литературы XX века. Было бы совершенно неверно сбрасывать шолоховский текст «с парохода современности». Без него наше представление о теме крестьянства в русской прозе предвоенных и послевоенных лет было бы неполным. Даже те крупицы правды, которые пробились в роман через все политические установки, спущенные свыше, бесконечно важны, так как за ними — авторский талант, за ними — трагедия художника, чей талант был использован для пропаганды утопии, для оправдания насилия и жестокости. Эта трагедия еще ждет своего исследователя. До конца не прочтенным, не воспринятым остается роман «Поднятая целина». Дать ему окончательную оценку нам еще предстоит.
МОЕ ОТНОШЕНИЕ
К РОМАНУ М. А. ШОЛОХОВА
«ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА»
И ЕГО ГЕРОЯМ
Передо мной статья В. Марченко «Хлеб наш насущный» («Литературная Россия», октябрь 1990 г.). Читаю: «Сталинская коллективизация... стараниями вождей революции превратила российского (и не только российского) крестьянина в батрака, отчужденного от земли, лишенного традиций, мудрого постижения селянского бытия... Ни одно общество во всей мировой истории, ни одно госу-
дарство не позволяло себе роскоши так ненавидеть свое крестьянство, как наше...»
Тяжелые, жестокие слова. Подобные им все чаще слышатся с трибун, в различных выступлениях и докладах. Да, «великий перелом» в деревне, «революция сверху» оказались ненужными, разрушительными, ведущими в тупик. Причины трагедии и ее виновники в основном известны, хотя историкам предстоит еще очень много работы. Но большинство людей черпают свое представление о той или иной эпохе не из работ ученых, а из художественной литературы. И наши потомки о коллективизации будут судить по романам и повестям. А'ведь более яркого произведения о том времени, чем «Поднятая целина», пока не создано. Недаром публицисты, говоря о периоде коллективизации, часто берут примеры из Шолохова.
Роман этот, как бы о нем ни судить, прочно и навсегда вошел в золотой фонд русской литературы. В истории литературы мы прочтем, что об эпохе коллективизации писали многие. Почему же забыты «Бруски» Ф. Панферова, «Лапти» П. Замойского и другие произведения, а шолоховский роман живет?
У произведения много достоинств. Оно написано языком мастера, книга полна неподдельного юмора, прекрасных описаний природы, легко читается. Превосходно описан казачий быт, точно и ярко воспроизведены язык и образ мыслей казаков.
Внимательно читая книгу, сравнивая ее с теми фактами, которые стали известны, с более поздними произведениями о деревне 20—30-х годов В. Белова, Б. Можаева, А. Антонова и других, мы увидим, что Шолохов в большинстве случаев точно отразил эпоху. Сомнения и колебания крестьян (обоснованные!), массовый убой скота, принуждение казаков с помощью пистолета, полный произвол при раскулачивании, раскулачивание середняков, растерянность начальства после выхода лицемерной статьи Сталина «Головокружение от успехов» и многое другое изображены писателем ярко и правдиво.
Но, говоря о книге и отношении к ней, все время испытываешь какую-то двойственность. Ведь наряду с правдой Шолохов допускает и ее искажение в угоду политическим требо-
ваниям. Так, в романе бывший белогвардеец создает тайную организацию «Союз освобождения Дона», чтобы свергнуть Советскую власть. Известно, что эти организации выдумывались Сталиным и его окружением, чтобы оправдать произвол и репрессии. А убийство Давыдова и Нагульнова? Историки давно доказали, что рассказы об ужасах «кулацкого террора» служили прикрытием террора против крестьян. А ограбленными и озлобленными крестьянами убито руководителей во много раз меньше, чем уничтожено председателей колхозов самой властью.
И тем не менее я думаю, Шолохов, как и многие наши деятели культуры того времени, искренне верил, что страна строит прекрасное будущее. Юность писателя прошла в огне Гражданской войны. Возможно, поэтому насилие не казалось ему столь ужасным, как нам.
Известно, что Михаил Александрович сам много занимался созданием колхозов, боролся с недостатками, ошибками и перегибами в колхозном движении на Дону, спасал многих честных коммунистов, советских работников, рядовых тружеников от необоснованных репрессий. Вероятно, ему казалось, что эти трудности и «перегибы» можно преодолеть, что в жизни крестьян действительно наступят счастливые дни. Во второй части «Поднятой целины», написанной через 20 лет, чувствуется, что автор пишет уже без прежнего задора и оптимизма.
Мне лично роман «Поднятая целина» нравится. Я от души потешаюсь над выходками и рассказами деда Щукаря, переживаю вместе с Кондратом Майданниковым и другими казаками, когда они «со слезой и кровью» рвут «пуповину, соединяющую... с собственностью, с быками, с родным паем земли». Смешно, как Макар Нагульнов изучает английский язык, слушает по ночам петухов. Я жалею Давыдова, который мучается, оттого что не может порвать с Лушкой, и любуюсь Варей Харламовой и ее чистым чувством к Давыдову. Мне до слез жалко красавца Тимофея Рваного. Настоящая жизнь описана в романе..
Но нет в этом произведении чего-то, что всегда отличало русскую литературу. Видимо, здесь недостает гуманизма. Ведь почти
во всех сценах, в которых описывается произвол, автор как бы молча сочувствует насильникам.
Судьба «Поднятой целины» доказывает еще раз, что нельзя служить идее, которая призывает строить счастье с помощью жестокости. Писатель — прежде всего человеколюбец, а уже потом политик. Шолохов, выполняя сталинский заказ, как бы оправдывал своим талантом те неслыханные надругательства и беззакония, которые творили над крестьянств ом.
К героям романа отношение также противоречивое. Особенно это касается Давыдова и Нагульнова. Бывший балтийский матрос, слесарь Краснопутиловского завода подкупает своей силой, честностью, умением понять и признать ошибки, отсутствием зазнайства. Мы сочувствуем ему, когда он, надрываясь, пашет свою десятину. Нельзя не погрустить над его гибелью. Но мы не можем не удивляться легкости, с которой этот горожанин берется судить о сельском хозяйстве. Нас отталкивает его отношение к «кулакам». Ни разу его не посещать мысль, что это прежде всего люди, имеющие такое же право на счастье, жизнь и свободу, как он сам! После разговора с секретарем райкома он размышляет; «Почему его нельзя — к ногтю? Нет, братишка, извини! Через твою терпимость веры ты и распустил кулака... с корнем его как вредителя». Макар Нагульнов до мозга костей предан идее мировой революции. Это человек, которому лично ничего не надо, аскет, живущий ради высших интересов. Но страшно становится, когда читаешь его признания: «Жа-ле-е-шь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишков, баб... Да скажи мне, что их надо в распыл... Для революции надо... Я их из пулемета...». Не такие ли, как Нагульнов, с легким сердцем ради «революции» и уничтожали тысячи ни в чем не повинных людей? Макар ведь не только говорит. Он не.задумывается применять силу, чтобы заставить казаков сдать хлеб...
Нет! К настоящей, счастливой жизни подымает людей не сила, не принуждение. Человек должен почувствовать, что он хозяин своей судьбы, а не винтик в огромной государственной машине. Человек хочет быть хозяином над землей не в песне, а на своем,
пусть небольшом, участке. OHV должен есть хлеб, выращенный на его земле и его руками, а не «отпущенный» властями.
Сегодня уже приняты законы, возрождающие крестьянство. Началось возрождение казачества. Роман «Поднятая целина» — выдающееся произведение, несмотря на все недостатки. Он всегда останется памятником жизни казачества, историческим свидетельством о трудной эпохе, напоминанием о том, что нельзя строить светлое будущее на насилии.
СУДЬБА РУССКОГО КРЕСТЬЯНСТВА
В ПЕРИОД КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ
В ДЕРЕВНЕ В ПЕРИОД КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ
(по роману Б. Можаева «Мужики и бабы»)
В романе-хронике «Мужики и бабы» Борис Можаев показывает, как нарушается привычный уклад жизни села, только начинающего развиваться благодаря нэпу, с началом кампании массового создания колхозов. Действие романа приходится на конец 1929, — начало 1930 года, то есть на наиболее острый период раскулачивания и сплошной коллективизации. Писатель показывает, как эти события приводят к глубокому социальному конфликту в российской деревне.
Для этой цели в романе крупным планом даются конфликтующие стороны: местные, районные и окружные руководители, стремящиеся в считанные дни провести коллективизацию, и трудовое крестьянство. Незаконные действия руководителей приводят к бунту, сопротивлению крестьян, чей жизненный уклад рушился, а нажитое непосиль-
ным трудом добро фактически конфисковывалось.
Секретарь местной партячейки Сенечка Зенин — из людей, торопящих историю, мыслящих однозначно и категорично. Местная церковь для него дурдом, пригодный для склада, он никак не связывает ее с традициями деревенской жизни. Поэтому он не может понять, что закрытие церкви в глазах крестьян просто компрометировало его и в его лице всю Советскую власть. Этот человек живет только политической конъюнктурой: «Какая теперь взята линия главного направления? — спрашивает он. — Линия на обострение классовой борьбы. Пока держится такая линия, надо успевать проявить себя на обострении». Зенина не смущает никакое из поручений сверху — он без зазрения совести тут же готов его выполнить. «Ну что, комарики-сударики? Получили боевое задание и растерялись? — спрашивает он у своих помощников и тут же их наставляет. — Эх вы, телята на поводу классового врага.
Быками надо становиться, реветь и землю рыть...»
Рвением выслужиться перед вышестоящими отличается и член окружкома Наум Ашихмин, сын разорившегося татарина. Несмотря на свое купеческое прошлое, он считает себя пролетарием. Мечта его жизни — продвинуться в руководители. Когда,Ашихмин попал в агитпроп Рязанского окружкома, «он решил доказать, что умеет не только в газету писать или читать лекции, но и действовать решительно и беспощадно. Он даже псевдоним себе придумал — Неистовый». Ашихмин, наиболее ярый сторонник раскулачивания зажиточных крестьян, считал себя настоящим борцом за социализм.
Держать людей в страхе — главный принцип руководства Никанора Возвышаева. Чтобы остановить убой скота, он самовольно вводит штраф в пятикратном размере с конфискацией имущества, без санкции прокурора арестовывает людей. Стиль его руководства мы видим в том, как он наставляет своих подчиненных проводить сплошную коллективизацию: «Это не выдумки наши, а руководящая директива, спущенная самим товарищем Кагановичем.
Снисхождения никому не будет... Три дня вам сроку... 20 февраля все должны быть в колхозах! Не проведете в срок кампанию — захватите с собой сухари. Назад не вернетесь».
20 февраля в Тихановском районе — районе сплошной коллективизации — все должны были вступить в колхоз. Но мужики уперлись, не стали сдавать семена. Возвышаев дает команду сбивать замки с амбаров, брать крестьян под арест, штрафовать. Это вызвало огромную волну возмущения. Мужики в Веретье переломали общественные кормушки и сбежали в лес, в селе Красухине избили Зе-нина и держали его под арестом, кормушки разбили, магазины разграбили, семена растащили. В Желудевке повыбивали окна в сельсовете, сожгли бумаги.
Крестьяне не могли принять насильственную коллективизацию, особенно такую, какой ее понимали описанные выше руководители. То, что в романе этим последним уделено достаточно большое внимание, говорит о глубине авторского замысла. Ашихмин, Возвышаев, Зенин — это новый социальный тип. Это люди, которые готовы на любые противозаконные действия, выполняя директивы сверху. Действия таких людей и привели к социальному конфликту в деревне в период коллективизации. А то, что Можаев сажает тихановских коллективизаторов на скамью подсудимых, подчеркивает авторскую мысль о двуличии высшего руководства страны, пытавшегося отмежеваться от преступлений.
Над причинами происходящего задумываются такие герои романа, как учитель Дмитрий Успенский, Мария Обухова, Озимов. В споре с Ашихминым Дмитрий Успенский доказывает: «Одно дело — дореволюционный кулак, совсем иное дело — послереволюционный. Земельные наделы по едокам нарезаны. Если все его богатство от собственного труда да от казенного надела, так что же это за кулак?.. Где, с какой коровы кончается крестьянин-середняк, а начинается кулак... Где тот устав или хотя бы бумажная директива, которая определила бы размер кулацкого хозяйства? Раньше в России кулаком назывался барышник, ростовщик, перекупщик, а не хлебороб...» Успенский называет активистов коллективизации «последышами
Иудушки», обвиняя их во всех беззакониях, которыми сопровождалась кампания по раскулачиванию.
Глубже раскрыть корни возникшего на селе конфликта помогает образ Андрея Ивановича Бородина, которого можно отнести к центральным фигурам повествования. Этому крестьянину чужда жажда накопительства. Жену свою, которая уговаривает его развести коров, купить сепаратор, он не слушает. Он любит природу, луга, лошадей. Рыжая кобылка Веселка — его отрада. Отвести ее на общий стан, как и другую живность, он просто не может. Поэтому Бородин решает не вступать в колхоз. «Не то беда, что колхозы создают; беда, что делают их не по-людски, — усе скопом валят: инвентарь, семена, скотину на общие дворы сгоняют, всю, вплоть до курей», — говорит он.
Несмотря на то, что Андрей Иванович входит в состав сельсовета, он отказывается участвовать в раскулачивании, видя, как разрушается при этом жизнь крестьян: «Если вы сами судите, не спросясь мира, то сами и приводите в исполнение свои постановления. Я вам не исполнитель... Кто кулак, а кто дурак — определяет сход, а не группа бедноты». За 'это Ашихмин берет Бородина под стражу.
Протест Андрея Ивановича настолько глубок, что он даже не слушает своего брата, несмотря на то, что до этого законом жизни в их семье было быть всегда вместе, ибо только тогда можно чего-то добиться. Максим Бородин уговаривает его вступить в колхоз: «Ну наденем эти ихние колхозные шинели.да армяки... Поносим год, другой. Все же увидят, что в коленках жмут. Ну посмеются да скинут. За старое возьмемся, за свое исконное-посконное». Но брат все равно не соглашается идти в колхоз. Ему это самое «исконное-посконное» дороже всего, и он не собирается в угоду кому-либо менять свою жизнь.
Мне кажется, что именно поэтому в деревне в период коллективизации возник такой острый конфликт. Потому что большинство крестьян не хотели расставаться с привычным им укладом жизни, который был заложен еще их предками. Именно об этом и говорит Б. Можаев в своем романе. Действия колхозных активистов были направлены
против крестьян, источником благосостояния которых был тяжкий труд от зари до зари, умение вести хозяйство, личная заинтересованность в результатах своей работы. На этом держится русское крестьянство и именно это вызывало такую неприязнь сторонников колхозного уклада. Я думаю, что Б. Мо-жаев в своем романе «Мужики и бабы» смог показать не только сам конфликт на селе в период коллективизации, но и корни этого конфликта.
ТРАГИЗМ СУДЬБЫ
РУССКОГО КРЕСТЬЯНСТВА
В РОМАНЕ Б. МОЖАЕВА
«МУЖИКИ И БАБЫ»
Б. Можаев в романе «Мужики и бабы» первым в русской литературе показал трагизм судьбы русского крестьянства в период коллективизации. Роман создавался автором спустя четыре десятилетия после тех событий, и Можаев мог уже с высоты времени оценить суть и последствия проведенной в ЗО-е годы кампании раскулачивания и сплошной коллективизации. Несмотря на то, что это произведение было написано не по горячим следам, оно вызвало большой резонанс. Ко времени появления романа, а это был 1980 год, у ряда историков и экономистов еще только зарождались сомнения, правомерны ли были те методы, которыми проводилась коллективизация, нужно ли было ее проводить вообще. Борис Можаев своим произведением смело вступил в эту полемику.
Роман-хроника Можаева описывает события последних месяцев 1929 — начала 1930 годов. Рассказывая о том, что происходило в это время в одном районе России, автор создал обобщенную картину коллективизации. В первой книге романа Борис Можаев показывает деревенский мир, в котором царят лад и согласие. Показательны такие мысли председателя артели Зиновия Тимофеевича Кадыкова: «.„изменилось село, пообстроились за каких-нибудь последних восемь-семь лет, прямо не узнать. На месте осиновых да березовых потемневших от времени изб с соло-
менными крышами... появились красные кирпичные дома с высокими цоколями из белого тесаного камня...
Вот они что делают, государственные кредиты, да кооперация, да вольные промыслы, артели, торговля... Купцы разоряются, а кооперация стоит. Ну да и то сказать — налоги подсекают под самый корень купеческие доходы. Зато мужикам воля, — стройся, ребята, работай, торгуй на всю катушку». Такой видится писателю деревня периода нэпа, доживающая свои последние дни.
И вот во второй книге романа мы видим, как ровное течение крестьянской жизни прерывает коллективизация. Этот процесс показан Можаевым как коренная ломка веками сложившихся на селе устоев и традиций! Коллективизация затрагивает интересы каждого крестьянина. Разрушаются хозяйства не только единоличников, которых облагают все новыми и новыми налогами. Разрушается сам социальный тип крестьянина-труженика. Такие герои романа, как учитель Дмитрий Успенский, Мария Обухова, Озимов, пытаются осмыслить бурные события начала 1930 года. В споре с Ашихминым Дмитрий Успенский доказывает: «Одно дело — дореволюционный кулак, совсем иное дело — послереволюционный. Земельные наделы по едокам нарезаны. Если все его богатство от собственного труда да от казенного надела, так что же это за кулак?.. Где, с какой коровы кончается крестьянин-середняк, а начинается кулак... Где тот устав или хотя бы бумажная директива, которая определила бы размер кулацкого хозяйства? Раньше в России кулаком назывался барышник, ростовщик, перекупщик, а не хлебороб...»
В жизни можаевского села отражаются острые столкновения между партийными работниками и крестьянами, которых с легкостью причисляли к кулакам. Действия партийных руководителей в первую очередь были направлены против зажиточных крестьян, которые смогли использовать возможности, предоставившиеся нэпом. Источником их благосостояния был непосильный труд, умение вести дело и материальная заинтересованность. Такие хозяева в числе первых попадали под раскулачивание. Чтобы вынудить их вступить в колхоз, власти устанавливали
непомерные налоги и «твердые задания». Это послужило причиной распродажи многими крестьянами своего имущества, а некоторые из них, например, Скобликовы, просто бежали из родного дома.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав