|
Читайте также: |
Лука полагал, что правдой вряд ли можно вылечить человеческую душу, что можно. боль смягчить утешительной ложью. Он с са-' мого начала выбрал ложный курс. Новый обитатель ночлежки не старался заставить людей изменить что-либо в их жизни, он
лишь утешал и жалел их. Лука сразу стал относиться к ночлежникам как к непоправимо потерянным людям. Разве так поступает человек, который искренне хочет помочь! Да, смертельно больной Анне нужна была именно такая помощь. Необходимо было скрасить ей последние минуты жизни, успокоить.
Но свою «утешительную» философию Лука примерил и к здоровым людям. Своими «сладким пилюлями» он поселил героев в мир заблуждений и иллюзий. Пожилой странник, призывавший к терпению и примирению, убаюкивал в ночлежниках слабость и неспособность бороться. Бедные люди и до его прихода бездействовали в силу привычки, не сопротивлялись обстоятельствам. Лука же своим ложным гуманизмом еще больше им навредил, «связав» окончательно руки и ноги. «Ты — надейся! Ты — верь!» — внушал он им.
Человек не может постоянно жить иллюзиями, и рано или поздно придется услышать горькую правду, которая «всегда поднимается над ложью, как масло над водою». Так не лучше ли как можно скорее открыть глаза на жизненные противоречия и проблемы и перейти к решительным действиям? Ведь «кто живет лишь надеждой, рискует умереть голодной смертью».
Очевидно, и сам автор придерживается подобного мнения. Он выстраивает сюжетную линию пьесы так, чтобы читатели смогли разобраться в его позиции по этому вопросу и убедиться в том, что гуманизм Луки — ложный гуманизм. Философия странствующего проповедника проверяется на героях пьесы и в итоге терпит поражение. Художественное развенчание ее сопровождается развалом ночлежки: повесился Актер, Пепел попал в Сибирь на каторгу, загублена судьба Наташи...
Автор больше симпатизирует теории Сатина. По его словам, ничто так не радует глаз, как правдивость; ничто так не безобразно и непримиримо с разумом, как ложь. Правда, пусть даже самая горькая, всегда должна побеждать. Не бывает гуманной лжи, и рано или поздно она принесет вред тому, кто верит в это заблуждение. А ложь — чистейшее проявление неуважения к человеку. Уважать же человека надо всегда; кем бы
он ни был, он прежде всего человек. В этом, безусловно, можно согласиться с Константином Сатиным. Но, к сожалению, одной лишь теории бывшего телеграфиста тоже оказалось недостаточно. Он тоже ничего не смог изменить ни в своей жизни, ни в жизни других обитателей «дна». И, возможно, проблема здесь не в правильности теорий, а в самих людях, которые с Лукой или без него, с Сатиным или тоже без него, так и не поднялись бы со «дна». Большая часть, того, чего человек добивается в жизни, зависит от него самого.
Проблема истинного и ложного гуманизма не решается раз и навсегда. Время не стоит на месте, меняются обстоятельства, меняются люди. Каждое последующие поколение решает для себя эту проблему в соответствии с нравственными идеалами времени. Поэтому пьеса М. Горького актуальна во все времена, и сейчас можно говорить о своевременности спора о гуманизме.
СИЛА И СЛАБОСТЬ ЧЕЛОВЕКА
В ПОНИМАНИИ М. ГОРЬКОГО
(«Старуха Изергиль», «На дне»)
Во все века человек стремился к познанию своего «я». Одна из основных, может быть, главных целей искусства — раскрытие этой тайны. Открыть человеку глубины его души, сделать его лучше, сильнее — в той или иной степени этого добивается каждый писатель. Особенно это свойственно русской литературе с ее глубочайшими нравственно-философскими корнями. Проблему добра и зла, силы и слабости человека пытались разрешить великие умы, люди, много выстрадавшие и испытавшие — Пушкин, Толстой, Достоевский.
Горький столкнулся с этой проблемой очень рано. Уже в первых произведениях молодого писателя проявился не только незаурядный талант рассказчика и художника, но и умение отстаивать свои убеждения. И позже опыт жизни не притупил таланта, вера в свою правоту лишь окрепла. Уже в самом начале своего рассказа старуха Изергиль делит людей на «стариков с детства» и «юных, которые
любят». Это очень важно для Горького. Яркие, сильные люди всегда были привлекательны для него. Один лишь холодный ум без молодого сердца не дает человеку истинной силы. Таков Ларра — герой первой легенды. Недаром его отец — орел — житель холодных вершин. Гордости, уверенности в своем превосходстве недостаточно для счастья. Это не сила Ларры, а слабость. В понимании Горького лишь горячая любовь к людям, к своему делу, к родной земле дает человеку твердость в жизненных испытаниях.
Данко, жертвующий собой ради других, сильнее Ларры. В связи с этим возникает важнейший вопрос: как действительно сильный человек относится к окружающим? Это один из основных вопросов, ответ на который не дает вся мировая литература. Позиция Горького здесь ясна. Кажущаяся сила Ларры, которому люди якобы не нужны, не выдерживает испытания одиночеством.
В более поздних произведениях Горький усложняет вопрос: одиночество среди людей — следствие ли это силы или слабости? И дает ответ: сильный не может быть одиноким, он всегда среди людей — пусть чуждых ему по духу, но страдающих. И это понимает Сатин после встречи с Лукой. Но взгляды этих героев все же расходятся в главном. Лука считает, что слабый должен найти в жизни опору и обязанность сильного — помочь ему в этом. Сатин уверен, что действительно сильному не нужна опора и ждать лучшего будущего в бездействии — не для настоящего человека. Он приходит к этому убеждению не сразу. Мы можем следить за его развитием по ходу пьесы.
При первой встрече с обитателями ночлежки мы видим, что перед нами люди глубоко страдающие и одинокие. Попав на самое дно жизни после многих лишений, они стали безжалостны к себе и к другим. Каждый замкнут на своем горе и ведет о нем нескончаемый рассказ, не слушая никого и не желая быть услышанным. Ответ на жалобы — смех, издевательства. Барона, живущего за счет Насти, лишь забавляют ее слезы и фантазии. Клещ презирает всех, он, «рабочий человек», вырвется из ночлежки, он не таков, как все ее обитатели. И только после смерти Анны, продав все свои инструменты, потеряв вся-
кую надежду, он понимает и принимает их как товарищей по несчастью.
Каждый герой пьесы ищет опору в уходе от жестокой реальности. Наташа, Васька Пепел мечтают о будущем. Анна надеется на успокоение после смерти. Актер «грезит» о прошлом, с каждым разом расцвечивая его все более яркими красками. Настя, у которой нет ни прошлого, ни будущего, уходит от настоящего в воображаемый мир «чистой любви». Лука попытался перенести их мечты в реальный мир, и они терпят крах одна за другой. Ведь эти мечты не облегчают реальности, а лишь в малой степени заменяют ее. Всем им остается лишь беспробудное пьянство, ибо пробуждение страшно.
Лишь сильный человек, утверждает Горький, способен смотреть в лицо реальности. Но без цели в жизни, без уверенности в своих возможностях изменить мир он не способен противостоять невзгодам. И мы видим людей, сильных духом, но не знающих долга перед собой и окружающими. Бубнов, которому многое дано, уже утратил себя. Барон издевается над всеми и быстро теряет человеческие черты. Сатин лишь в начале этого пути. Кто знает, какая судьба ждала его, не появись в ночлежке Лука. Недаром Сатин позже скажет, что Лука подействовал на него, как кислота на потускневшую монету. Сатин понимает, что назначение сильного — не утешать страдающих, а искоренять страдание, зло. Это одно из самых твердых убеждений Горького.
Для Горького сила — в стремлении вперед «к свободе, к свету». Лишь горячее сердце и сильная воля, вера в победу помогут пройти этот путь. И память о тех, кто на этом пути пожертвовал собой ради других, как звезды — искры сердца Данко — будут' освещать дорогу идущим следом.
ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ТВОРЧЕСКИХ ПУТЕЙ ЧЕХОВА И ГОРЬКОГО
В ноябре 1898 года начинается переписка двух писателей. Молодой Горький пишет Чехову: «...я хотел бы объясниться Вам в искрен-
ней, беззаветной любви, кою питаю к Вам со времен младых ногтей моих, я хотел бы выразить восторг перед удивительным талантом Вашим...» Нам трудно сказать, как относился в то время к литературным опытам Горького Чехов, но ответное письмо содержит добрые слова: «Дружески жму руку».
С Горьким связано одно из немногих выступлений Чехова с прямым объяснением своей общественной позиции. В 1900 году Чехов был избран почетным академиком Пушкинского отделения Российской академии наук. В 1902 году, когда по указанию царя было аннулировано избрание Горького в почетные академики, Чехов, как и В.Г.Короленко, демонстративно отказался от этого звания.
Казалось бы, не так уж велика разница во времени начала их творческой деятельности (первый рассказ Горького «Макар Чуд-ра» выходит в 1892 году, а первый сборник Чехова «В сумерках» — в 1887 году), но эта разница в пять лет весьма ощутима. Горький пережил революцию и стал основателем социалистического реализма, Чехов не дожил до революции 13 лет и считался писателем, завершающим традицию критического реализма. Врач, гуманист, интеллигент, он никогда бы не принял кровопролития и не оправдал бы, как Горький, кровь во имя святой цели.
Ранний Горький весь пронизан скрытыми цитатами из Чехова. Широко использует он чеховские приемы: открытые завязку и финал, тесное переплетение философских идей с бытовыми житейскими подробностями. Он вслед за Чеховым разрабатывает толстовские идеи. В письме к Суворину Чехов называет «основными положениями» толстовства обличение войны и суда; еще раньше, в 1886 году, выходит рассказ «В суде», где показано не менее впечатляющее, чем в романе «Воскресение», заседание суда. А в 1894 году Горький опубликовал повесть «Горемыка Павел», где описал «великий акт человеческого правосудия» над Павлом Арефьевым Гиблым. Манера изображения суда чрезвычайно схожа с чеховской. Прокурор — добродушный человек с тараканьими усами, способный придавать своему лицу свирепое выражение голодного бульдога, защитник, злоупотребляющий жалкими словами. И на
фоне этого гротескного изображения — трагедия несчастного человека, которому не раз-, решают в последний раз побывать на могиле убитой им женщины.
Существует ряд горьковских рассказов, определенно ориентированных на художественную манеру Чехова. Очевидна связь между «Черным монахом» и «Ошибкой» Горького. Однако чеховская идея Коврина об избранничестве трансформируется и становится мыслью о всеобщем спасении людей Кравцова. Больше того, в черного монаха Коврина не верит никто, идея жизни ради других так сильно действует на Ярославцева, что он начинает представлять себя — ни много ни мало! — учеником Спасителя.
Со временем пути творчества этих двух писателей расходятся, но связующие нити еще сохраняются. Оба писателя беспощадно срывают маски с реальности, указывают на пошлость окружающей жизни. И главное — чеховский и горьковскии идеал человека некоторое время (пока положительным героем Горького не стал революционер) схожи. В пьесе «Дядя Ваня» Астров говорит о героине: «Она прекрасна, спора нет, но... ведь она только ест, спит, гуляет, чарует нас красотой — и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие... А праздная жизнь не может быть чистой». Почти то же говорит и Фома Гордеев: «Красивый человек и жить хорошо должен». -
Горький найдет свой идеал позже, в новом герое — революционере, а Чехов так и не найдет свой идеал.
Скоро Горький увидел ограниченность чеховского реализма в отсутствии призыва людей к героическим поступкам, в отсутствии культа человека — активного преобразователя действительности. В письме к жене, сразу после похорон Чехова, Горький пишет о том, что пошлость в конечном счете восторжествовала над гробом ее обличителя, и причину этого, несомненно, он видит в пассивном ей противостоянии.
Не является случайным тот факт, что родным театром и для пьес Чехова, и для пьес Горького стал МХАТ. Но если, по словам Станиславского, Горький — «главный начинатель и создатель общественно-политической линии в Художественном театре», то пьесы Чехова — его главный психологический источник, «не бу-
дет его пьесы — театр потеряет свои аромат». Любопытно, что оба писателя переживали за судьбу пьес друг друга, хотя и писали принципиально о разном. Правда, пьеса «На дне» кажется иногда немного чеховской. В ней также чувствуется томящая безысходность, гнетет душный воздух застоявшейся жизни... Там нет положительного героя, который, вынув свое горящее сердце, вел бы людей к светлому будущему. Там у людей вообще нет будущего. Горький частично использует и некоторые чеховские приемы: его герои также не слушают друг друга, невпопад произносят символические фразы.
В одной из своих статей Блок сказал, что Горький не совсем интеллигент. Усомниться же в том, что истинным интеллигентом был Чехов, не может никто. Вероятно, отсюда и берет начало столь разное понимание роли интеллигенции в их творчестве.
Для Чехова интеллигенция — это и та прослойка общества, которая в большинстве своем в душе еще больше опошляется от самодовольного сознания принадлежности к интеллигенции. А те, кто болезненно чувствует, как Васильев в «Припадке», ужас и грязь общества, вынуждены пить на ночь бром.
Интеллигенция Горького — «ломовая лошадь истории», которой предписано вынести на себе тяжесть предводительства, ведя за собой народ, который будет завершать дело революции.
В написанном после смерти литературном портрете человека с «мягкой, милой улыбкой» видно — Чехов остался для Горького таким, каким виделся писателю в юности.
«СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК» РУССКОЙ ПОЭЗИИ
«СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК» РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Начало XX столетия вошло в историю литературы под красивым именем «серебря-
ного века». На этот период пришелся великий взлет русской культуры, обогативший поэзию новыми именами. Начало «серебряного века» пришлось на 90-е годы XIX столетия, его связывают с появлением таких замечательных поэтов, как В. Брюсов, И. Аннен-ский, К. Бальмонт. Расцветом этого периода в русской культуре считают 1915 год — время его наивысшего подъема.
Нам известны тревожные исторические события этого времени. Поэты, как и политики, пытались открыть для себя что-то новое. Политики добивались социальных перемен, поэты искали новые формы художественного отображения мира. На смену классике XIX века приходят новые литературные течения: символизм, акмеизм, футуризм.
Одним из первых альтернативных литературных течений стал символизм, объединивший таких поэтов, как К. Бальмонт, В.Брюсов, А. Белый и других. Символисты считали, что новое искусство должно передавать настроения, чувства и мысли поэта при помощи образов-символов. При этом художник познает окружающий мир не в результате раздумий, а в процессе литературного творчества — в момент ниспосланного ему свыше творческого экстаза.
Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене... Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине... Так описывал ощущение зарождения творческой идеи наиболее яркий представитель символизма В. Брюсов. Он сформулировал в своем творчестве идеи этого литературного направления. В стихотворении «Юному поэту» мы находим такие строки:
Юноша бледный со взором горящим, Ныне даю я тебе три завета. Первый прими: не живи настоящим, Только грядущее — область поэта. Помни второй: никому не сочувствуй, Сам же себя полюби беспредельно. Третий храни: поклоняйся искусству, Только ему, безраздумно, бесцельно. Но эти заветы не означают, что поэт не должен видеть жизни, создавать искусство ради искусства. Это доказывает многогран-
ная поэзия самого Брюсова, отображающая жизнь во всем ее разнообразии. Поэт находит удачное сочетание формы и содержания. Он пишет:
И я хочу, чтоб все мои мечты, Дошедшие до слова и до света, Нашли себе желанные черты. Для символистов характерна сосредоточенность на внутреннем мире поэта. У К. Бальмонта, например, внешний мир существовал лишь для того, чтобы поэт мог выразить в нем свои собственные переживания:
Я ненавижу человечество, Я от него бегу, спеша. Мое единое отечество — Мол пустынная душа.
Это видно и на • примере следующих строк, где обращенность Бальмонта к внутреннему миру отражена не только содержанием, но и формой (частое использование местоимения «я»):
Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. В поэзии К. Бальмонта можно найти отражение всех его душевных переживаний. Именно они, по мнению символистов, заслуживали особого внимания. Бальмонт старался запечатлеть в образе, в словах любое, пусть даже мимолетное, ощущение. Поэт пишет:
Я не знаю мудрости, годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой радужной игры. В споре с символизмом родилось новое литературное течение «серебряного века» — акмеизм. Поэты этого направления — Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам — отвергали тягу символизма к неизведанному, чрезмерную сосредоточенность поэта на внутреннем мире. Они проповедовали идею отображения реальной жизни, обращения поэта к тому, что можно познать. А посредством отображения реальности художник-акмеист становится причастным к ней.
И действительно, в творчестве Николая Гумилева мы находим в первую очередь отражение окружающего мира во всех его красках. В его поэзии мы находим экзотические
пейзажи и обычаи Африки. Поэт глубоко проникает в мир легенд и преданий Абиссинии, Рима, Египта. Об этом говорят такие строки:
Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала
тяжелый туман, Ты веришь не хочешь во что-нибудь,
кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах
немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф, Каждое стихотворение Гумилева открывает новую грань взглядов поэта, его настроений, видения мира. Например, в стихотворении «Капитаны» он предстает перед нами как певец отваги, риска, смелости. Поэт поет гимн людям, бросающим вызов судьбе и стихиям: Быстрокрылых ведут капитаны — Открыватели новых земель, Дая кого не страшны ураганы, Кто изведал малъстремы и мель. Чья не пылью затерянных хартий — Солью моря пропитана грудь, Кто иглой на разорванной карте Отмечает свой дерзостный путь. Содержание и изысканный стиль стихов Гумилева помогают нам ощутить полноту жизни. Они являются подтверждением того, что человек сам может создать яркий, красочный мир, уйдя от серой будничности.
К миру прекрасного приобщает нас и поэзия Анны Ахматовой. Ее стихи поражают внутренней силой чувства. Поэзия Ахматовой — это и исповедь влюбленной женской души, и чувства человека, живущего всеми страстями XX века. По словам О. Мандельштама, Ахматова «принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века». И действительно, любовная лирика Ахматовой воспринимается как огромный роман, в котором переплетаются многие человеческие судьбы. Но чаще всего мы встречаем образ женщины, жаждущей любви, счастья:
Настоящую нежность не спутаешь Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говорцшъ о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои! Пришедшее на смену акмеизму новое литературное течение «серебряного века» — футуризм — отличалось агрессивной оппозиционностью традиционным стихам поэтов-классиков. Первый сборник футуристов назывался «Пощечина общественному вкусу». С футуризмом было связано раннее творчество Владимира Маяковского. В ранних стихах поэта чувствуется желание поразить читателя необычностью своего видения мира. Например, в стихотворении «Ночь» Маяковский использует неожиданное сравнение. У поэта освещенные окна ночного города вызывают ассоциацию с веером карт. В представлении читателя возникает образ города-игрока:
Багровый и белый отброшен и скомкан, В зеленый бросали горстями дукаты, А черным ладоням сбежавшихся окон Раздали горящие желтые карты. Поэты-футуристы В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский противопоставляли себя классической поэзии, они старались найти новые поэтические ритмы и образы, создать поэзию будущего.
Поэзия «серебряного века» открывает нам неповторимый и удивительный мир красоты и гармонии. Она учит нас видеть прекрасное в обыденном, глубже понимать внутренний мир человека. А поиски поэтами «серебряного века» новых стихотворных форм, переосмысление ими роли творчества дают нам более глубокое понимание поэзии.
ПОЭТЫ «СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА» (Николай Гумилев)
«Серебряный век» в русской литературе — это период творчества основных представителей модернизма, период появления множества талантливых авторов. Условно началом «серебряного века» считают 1892 год, фактический же его конец пришел с Октябрьской революцией.
Поэты-модернисты отрицали социальные ценности и старались создать поэзию, призванную содействовать духовному развитию человека. Одним из наиболее известных направлений в модернистской литературе был акмеизм. Акмеисты провозгласили освобождение поэзии от символистских порывов к «идеальному» и призвали вернуться от многозначности образов к материальному миру, предмету, «естеству». Но и их поэзии были присущи склонность к эстетизму, к поэтизации чувств. Это хорошо видно на примере творчества видного представителя акмеизма, одного из лучших русских поэтов начала XX века Николая Гумилева, чьи стихотворения поражают нас красотой слова, возвышенностью созданных образов.
Сам Гумилев называл свою поэзию музой дальних странствий, поэт был верен ей до конца своих дней. Знаменитая баллада «Капитаны» из принесшего Гумилеву широкую известность сборника стихов «Жемчуга» — это гимн людям, бросающим вызов судьбе и стихиям. Поэт предстает перед нами как певец романтики дальних странствий, отваги, риска, смелости:,
Быстрокрылых ведут капитаны — Открыватели новых земель, Для кого не страшны ураганы, Кто изведал малъстремы и мель. Чья не пылью затерянных хартий — СОЛЬЮ моря пропитана грудь, Кто иглой на разорванной карте Отмечает свой дерзостный путь. Даже в военной лирике Николая Гумилева можно найти романтические мотивы. Вот отрывок из стихотворения, вошедшего в сборник «Колчан»:
И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки. Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь, Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей.
Романтизация боя, подвига была особенностью Гумилева — поэта и человека с ярко выраженным редкостным рыцарским началом и в поэзии, и в жизни. Современники называли Гумилева поэтом-воином. Один из них писал: «Войну он принял с простотою... с прямолинейной горячностью. Он был, пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности». Как известно, в годы первой мировой войны Николай Гумилев добровольцем пошел на фронт. По его прозе и стихам мы можем судить, что поэт не только романтизировал военный подвиг, но и видел и сознавал весь ужас войны.
В сборнике «Колчан» начинает рождаться новая для Гумилева тема — тема России. Здесь звучат совершенно новые мотивы — творения и гений Андрея Рублева и кровавая гроздь рябины, ледоход на Неве и древняя Русь. Он постепенно расширяет свои темы, а в некоторых стихотворениях достигает глубочайшей прозорливости, как бы предсказывая собственную судьбу:
Он стоит пред раскаленным горном, Невысокий старый человек. Взгляд спокойный кажется покорным От миганья красноватых век. Все товарищи его заснули, ТОЛЬКО ОН один еще не спит: Все он занят отливанъем пули, Что меня с землею разлучит. Последние прижизненные сборники стихов Н. Гумилева изданы в 1921 году — это «Шатер» (африканские стихи) и «Огненный столп». В них мы видим нового Гумилева, поэтическое искусство которого обогатилось простотой высокой мудрости, чистыми красками, мастерским использованием прозаически-бытовых и фантастических деталей. В творчестве Николая Гумилева мы находим отражение окружающего мира во всех его красках. В его поэзии — экзотические пейзажи и обычаи Африки. Поэт глубоко проникает в мир легенд и преданий Абиссинии, Рима, Египта: Я знаю веселые сказки таинственных
стран Про черную деву, про страсть молодого
вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый
туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь,
кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах
немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Каждое стихотворение Гумилева открывает новую грань взглядов поэта, его настроений, видения мира. Содержание и изысканный стиль стихов Гумилева помогают нам ощутить полноту жизни. Они являются подтверждением того, что человек сам может создать яркий, красочный мир, уйдя от серой будничности. Прекрасный художник, Николай Гумилев оставил интересное наследие, оказал значительное влияние на развитие российской поэзии.
МУЗА ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ (Н. Гумилев — поэт «серебряного века»)
В истории русской поэзии была уникальная пора, когда в литературу сразу пришло много ярких молодых поэтов, талантливых и ищущих новые пути. Увлечение поэзией было массовым — примерно как сейчас ходят на рок-концерты. Поэт, приобретя известность, становился фигурой культовой. Подразумевалось, что именно ему Богом дано понять Истину — и объяснить ее прочим. Каждый из поэтов ощущал себя немного про-. роком, на нем лежала огромная ответственность — выбрать единственно верный путь и указать его прочим.
Крупные поэты объединялись в группы по интересам, затем к ним примыкало множество подражателей. Символисты, акмеисты, футуристы, имажинисты — каждое из этих течений находило своих пылких приверженцев и почитателей и не менее яростных врагов. Но так как талант редко умещается в рамки теории, рано или поздно крупнейшие представители течения порывали с ним — так было с Блоком, Ахматовой, Маяковским. Так произошло и с Гумилевым, одним из ярчайших представителей русской поэзии «серебряного века».
Николай Гумилев — вообще удивительное явление, и как поэт, и как личность. У него великолепны не только поздние, более зрелые стихи, но и юношеские романтические — как бы не упрекали их критики в излишней декоративности и экзотичности, но они и сейчас завораживают — именно своей романтикой и экзотикой. Да и вся его лирика в дождливый серый день — как глоток свежего морского воздуха, сплошное воплощение мечты...
Его стихи — сплав таланта, великолепного образования и темперамента. Как и у Брюсова, у него много хороших стихов и на исторические, и литературные темы, но это, скорее, признак эпохи. Интересен он другим — своей страстной любовью к дальним странствиям, к опасностям и тревогам. Он и поэзию свою называл — Музой дальних странствий.
Трижды он ездил в Абиссинию, где знакомился с министрами и вождями, а также с местными пророками, охотился на диких зверей и акул, исследовал опасные места, поражая своих спутников энергией и бесстрашием. Выступая в роли этнографа, воображал себя конквистадором — о чем грезил подростком.
Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду. Любовь к Африке он пронесет сквозь всю свою жизнь.
Есть музей этнографии в городе этом Над широкой, как Нил, многоводной Невой, В час, когда я устану быть только поэтом, Ничего не найду я желанней его. Я хожу туда трогать дикарские вещи, Что когда-то я сам издалека привез, Чуять запах их странный, родной
и зловещий,
Запах ладана, шерсти звериной и роз. И я вижу, как знойное солнце пылает, Леопард, изогнувшись, ползет на врага, И как в хижине дымной меня поджидает Для веселой охоты мой старый слуга. Стихи о местах, где довелось побывать — или где хотелось бы, об экзотических племенах, о дивных животных — написаны в заснеженной России.,,
Современники любили сравнивать его с Киплингом. У них и впрямь много общего — и не только любовь к экзотике. Оба были людьми с ярко выраженным мужским началом — первооткрыватели земель и завоеватели по своей природе.
Поэтому неудивительно, что в начале первой мировой войны Гумилев уходит на фронт добровольцем. Да, мы знаем, что это была «плохая» война — лучшая, образованная часть страны не принимала ее. Но уж такой он был человек — его, как магнитом, притягивала любая опасность. Современники отмечали, что он был храбр до безрассудства. О его презрении к смерти ходили легенды. Он получил два солдатских «Георгия» — редчайшая награда по тем временам. И стихи его той эпохи, при всех ужасах войны, которые он не мог не испытать на собственном опыте, так же пьянят какой-то бесшабашной романтикой.
И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки.
И это, возможно, самое удивительное в его жизни и творчестве. Легко грезить о боях и опасных путешествиях с книжкой на диване — но продолжать оставаться романтиком после всей грязи, боли, смертей, всего...
Вот такой он был, поэт-воин, поэт-странник.
Для него немыслимо другое отношение к женщине, кроме рыцарского поклонения. И просто — такие нежные, такие прочувствованные строки:
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав