Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

2 страница. Расстались перед самым восходом солнца, а на другой день вновь встретились и долго



Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Расстались перед самым восходом солнца, а на другой день вновь встретились и долго бродили по городу. Они останавливались перед Софийским собором, каменным изваянием удивительной красоты. Его золотые кресты устремлялись в самую высь, и если долго смотреть на них, то кажется, не облака, а сам собор плывет по голубому, бездонному небу… Среди теремов боярских и купеческих и домов горожан виднелись стройные колокольни храма Святого Георгия и Десятинной церкви с позолоченными куполами. Они поднялись на крепостную стену. В синей дымке простиралось степное Заднепровье; у берега Днепра раскинулись причалы, забитые русскими и иноземными кораблями, на причалах теснились амбары и другие торговые строения, наполненные товарами, свезенными со всего света. Они спускались на торговую площадь, где в рядах можно было приобрести шелковые ткани, пряности, драгоценные камни, браслеты и ожерелья, доставленные из восточных стран‚ оружие и военное снаряжение из Европы, песцовые, собольи и куньи меха, предлагаемые русскими купцами, радовали глаз изделия русских ремесленников тончайшей работы: украшенные сканью серьги, тисненые серебряные колты, золотые ожерелья с перегородчатой эмалью; сверкала на солнце посуда из серебра, рядами стояли гончарные поделки – кувшины, черпаки, амфоры, корчаги… Богат и славен был стольный город Руси – Киев!

А вечером вновь гулянье на лугах, снова костры, хороводы…

Прощаясь, Белослава сказала тихо:

– Я пьяная от счастья. Мне кажется, что все это совершается не наяву, а во сне…

Он подтвердил:

– Мне тоже кажется, что я не хожу, а летаю, парю в воздухе. И окружающее кажется ненастоящим, каким-то призрачным, точно в тумане. И вправду, Белослава, неужели это происходит в нашей жизни?..

 

II

 

Наутро Мономах завтракал вместе с отцом. Всеволод был необычайно оживлен, подшучивал над прислугой, несколько колких замечаний отпустил по адресу своей молодой жены Анны, половчанке, отчего та зарделась и поспешила под благовидным предлогом ускользнуть из трапезной.

Владимир был удивлен необычным поведением отца, но не придал этому особого значения.

Когда они остались одни, Всеволод вдруг посерьезнел и сказал:

– Наконец-то я могу сообщить причину, по которой вызвал тебя в Киев. Женить я тебя решил, сынок!

– Да я хоть завтра! – обрадованно ответил Владимир. – Я и сам собирался поговорить с тобой об этом.

– Ну и прекрасно! Просто чудесно все складывается! – радовался Всеволод. – Я думал, ты будешь упираться, придется уговаривать. Но оказывается, ты уже созрел для семейной жизни. Рано или поздно у всех происходит возмужание, я доволен, что это случилось именно сейчас.

– Да, отец, я готов изменить свою жизнь. Не будем откладывать дело в долгий ящик, прямо сейчас обговорим свадьбу.

– Мы так и сделаем. Тем более, что невеста уже в Новгороде и скоро прибудет в Киев.

– В каком Новгороде? О чем ты говоришь, отец? Она в Киеве, я только что вчера встречался с ней!

– С кем ты там любишься-милуешься, меня мало интересует. Я нашел тебе невесту в дальних странах, иноземную принцессу!

– К чему принцесса? У меня есть девушка, я люблю ее. Она из уважаемой боярской семьи, она будет достойной княгиней. А та, которую ты выбрал, пусть остается в Новгороде!

Всеволод посуровел, набычившись, стал смотреть на сына холодным, непреклонным взглядом. Наконец произнес:

– Уже поздно об этом говорить. Все решено без тебя, и обратной дороги нет. Раз я сказал, что женишься на выбранной невесте, то так и будет!

– Нет, отец! Я лучше уйду из дома, чем свяжу жизнь с какой-то другой женщиной! Я женюсь только на той, которая мила моему сердцу! – Владимир встал, намереваясь уйти.

– Сядь! – Всеволод с силой толкнул сына в кресло. – Ты не простой человек, который может поступить так, как ему заблагорассудится. Ты – князь! Я думаю, скоро станешь властителем нашей державы. Поэтому свои чувства обязан подчинять государственным интересам! Династический брак – это такой брак, когда можно выиграть войны и повергнуть противника, не ввязываясь в битву. Это лучше всех понимал твой дед, Ярослав Мудрый. Он породнился почти со всеми крупными европейскими дворами и обеспечил мир Руси. Свою сестру Добронегу он отдал за польского короля, а старшего сына женил на польской принцессе. Сам был женат на дочери шведского короля. В Норвегию за короля была выдана замуж младшая дочь Елизавета. Меня он женил на византийской принцессе, твоей матери. Моя сестра Анна была выдана за французского короля, а после его смерти сегодня правит Французской державой. Другая моя сестра вышла замуж за венгерского короля. Думаешь, зря он это сделал? Русь обрела покой, стала торговать со всем миром, с ней стали считаться, ее уважают во всех странах мира. Вот для чего существуют династические браки! Легко ли пришлось нам, детям его? Браки с нелюбимыми?.. Но мы вытерпели, потому что это надо было сделать для Руси!

Всеволод встал, прошелся по горнице. Продолжал:

– Мы с тобой люди государственные, и все наши дела и помыслы направлены на укрепление своей страны. Ты думаешь, мне очень хотелось брать в жены эту девочку-половчанку? Нисколько! Мне после смерти твоей матери ни на кого смотреть не хотелось. Но я переборол себя и поступил так, как повелевает долг. А мне надо было в первую очередь учитывать положение нашего Переяславского княжества, которое расположено на самой границе с половецкой степью, подвергается постоянным набегам и разграблению. Как обеспечить мир населению, защитить его от врага? Выход один: породниться с половецким ханом, что я и сделал. Теперь много лет, а может, и десятилетий народ будет жить в мире, потому что мой тесть никогда не решится напасть на своего зятя. Вот почему эта девочка оказалась в моем дворце. Я перешагнул через себя, не жалею и никогда не буду жалеть об этом!

Отец замолчал, упершись лбом в оконную раму. Владимир молча наблюдал за ним, не решаясь перечить.

– Я предполагал, как встретят половчанку в моей семье. Спасибо тебе, что ты понял меня и хорошо относишься к своей мачехе. Но Янка! Что творит твоя сестра Янка! Она житья не дает мачехе! У меня сердце разрывается, глядя на них! И все же прав я, а не она! Не видит она государства, а я вижу! Вот так-то!

Да, Мономах знал, как бурно отозвалась его сестра на появление мачехи-половчанки, не желала замечать, при ее появлении за столом с вызывающим видом вставала и уходила из трапезной.

– И когда в 1068 году половцы вознамерились организовать всеобщий поход на Русь, мой тесть не поддержал его, остался в степи. А это целая орда донецких кочевников. Тебе нетрудно представить, сколько жизней своих соотечественников я спас! Так кто прав, я или твоя сестра?

После долгого молчания Мономах спросил глухим голосом:

– Кого ты прочишь мне в жены?

– Дочь английского короля Гиту. Она прибыла на Русь полгода назад, жила в Новгороде, изучала наш язык, приняла православие. Скоро прибудет в Киев, и мы сыграем свадьбу. Так надо, сын! Мы должны крепить влияние нашего рода. При рождении тебе дали имя Мономаха – имя твоего деда, византийского императора. Теперь ты породнишься с самим английским королем. Не с каким-то боярином или мелким князем раздробленной Германии, а с правителем могущественной державы! Представляешь, как это поднимет наш род на Руси и среди окружающих стран!

– Но я полюбил другую, отец! – с болью в голосе произнес Мономах, однако уже без прежней уверенности в голосе.

– Я понимаю тебя. Сам пережил подобное. Но иди к себе и подумай хорошенько над тем, что я сказал, и принимай решение. Думаю, оно будет таким, какое нужно нашей державе!

Мономах отправился в свою горницу, бросился на кровать и сухими глазами уставился в потолок. Как он сможет расстаться с Белославой? Как сумеет сказать ей об этом? Как будет жить дальше без нее? Как он вообще сможет жить на белом свете, с разбитым сердцем, без любви? Жить по приказу отца, по обязанности, подчиняясь только государственным интересам? Жить без души, без ласки, без человеческого сострадания? Без всего того, без чего жизнь просто невозможна?

А может, встать и уйти из дворца? Бросить родителей, тем более матери в живых нет, а есть чужая, нелюбимая мачеха… Кинуть эту напыщенную, полную условностей, обеспеченную жизнь и уйти к Белославе. Ее родители едва ли одобрят их брак, не захотят ссориться со Всеволодом, вторым человеком в стране. Но они с Белославой не пропадут. Они построят домишко где-нибудь на краю леса, на речке, раскопают себе участок земли и заживут своим трудом. Появятся дети, много детей, а потом внуки. У них будет мало достатка, но много счастья…

От представленной картины у него сладко заныло сердце. Он хотел именно этого и в то же время знал, что никогда так не поступит. Ему с детства внушали ставить на первое место не свои желания, а благо своей Отчизны, интересы своей страны, преуспевание Руси. Ему это вбивали в голову и отец, и мать, и первый учитель – поп переяславской церкви Святого Михаила. Имя родины было постоянно на устах его сверстников, когда они играли в войну, сражались с воображаемыми врагами. Он это слышал в разговорах старших, рассказывавших о битвах и сражениях… Неужто он все это сможет предать?

Вконец измученный думами, отправился он вечером на свидание с Белославой. Она тотчас заметила его подавленное настроение, спросила с тревогой:

– У тебя неприятности?

Он хотел рассказать ей сразу, но не хватило духу. По тому, как она встретила его, как прильнула к нему и заглянула в глаза – влюбленно и преданно, – он понял, что не в состоянии выговорить роковые слова.

Они пошли по набережной Днепра. Темной громадой надвигалась ночь, пряча в сумрачной темноте заднепровские просторы; на западе догорала зловеще-красная заря. Разговор не клеился. Наконец Белослава остановилась перед ним и, глядя ему в глаза, спросила:

– Случилось что-то неприятное?

Он понял, что не может больше скрывать разговор с отцом, ответил:

– Отец решил женить меня на английской принцессе. Говорит, что это в интересах Руси.

– А ты?

– А что я? Я ведь – князь…

Она долго стояла потупившись. Наконец подняла голову и взглянула ему в лицо. Она смотрела немигаюче, ее глаза медленно наливались слезами, слезы потекли по щекам, редкие, крупные, но она не обращала на них внимания и продолжала упорно смотреть на него. И вдруг ее будто прорвало. Она обхватила его шею, прижалась к нему всем телом и сквозь слезы и рыдания стала говорить горестно:

– Я люблю тебя, Владимир! Я никого так не любила, как тебя! Я люблю тебя сильнее, чем всех своих родных! Я забываю обо всем, когда ты рядом со мной! Я жить без тебя не могу!

– Да, да, я тебя тоже люблю, – отвечал он, медленно разжимая ее руки и постепенно освобождаясь из ее объятий. – Но что поделаешь? Жизнь сильнее нас, и мы должны подчиниться.

Наконец он отстранился от нее. И тут Белослава замерла на какое-то время, стала смотреть куда-то вниз, лицо ее сильно побледнело и сделалось неподвижным и каким-то отстраненным. Как видно, она поняла наконец, что их расставание неизбежно и с этим надо смириться. Она, будто во сне, подняла руки к своему лицу, тонкими длинными пальцами машинально поправила волосы и произнесла безжизненным голосом:

– Да, да, жизнь нас сильнее… сильнее нас обоих.

Медленно повернулась и пошла прочь, старательно и аккуратно ступая по тропинке. Он молча смотрел ей вслед.

 

III

 

Гита прибыла в Переяславль в конце лета 1075 года. Владимир с отцом и свитой встречал ее на подходе к городу. С затаенным интересом наблюдал он, как из разнаряженного возка, поддерживаемая пестро одетыми слугами, вышла высокая, худенькая черноволосая девушка, большими темными глазами мельком взглянула на стоявшую перед ней толпу и тотчас потупилась, по сухощавому продолговатому лицу ее пробежала тень; ничем другим она не выдала своего волнения. Владимир шагнул навстречу, взял ее сухую, тоненькую ручку («У Белославы кисть мягкая, нежная!»). Она сбоку, искоса взглянула на него вопросительным и заинтересованным взглядом, бескровные губы ее тронула едва заметная улыбка, которая тотчас исчезла («Пухлые, чувственные губы Белославы сводили меня с ума!»). Он повел ее к своему возку, помог сесть, сам устроился рядом, сзади взгромоздился Всеволод; молодой лихой парень с кудрявым чубом щелкнул бичом, и пара резвых коней рысью поскакала по пыльной дороге; следом на некотором расстоянии следовала свита принцессы и князя.

Некоторое время ехали молча. Наконец Владимир, наклонившись к Гите, спросил вежливо:

– Как твое здоровье? Хорошо ли себя чувствуешь?

Она ответила, не поднимая глаз:

– Спасибо, князь. Здорова. И тебе здоровья желаю.

– Благополучно ли складывался путь до Переяславля?

– Хорошо доехали.

Владимир подивился, что Гита довольно сносно говорила по-русски. Он не ожидал, что за несколько месяцев она сумеет выучиться чужому языку, и это Мономах по достоинству оценил. Спрашивать было не о чем, да и не хотелось, ничем другим она его больше не заинтересовала. Он легонько вздохнул («Почему на ее месте сидит не Белослава? Мы бы с ней сейчас болтали без умолку!») и, откинувшись на спинку сиденья, молча просидел до конца пути.

Во дворце их ждали накрытые столы. Владимир и Гита сели во главе стола, по обе стороны от них отец и мачеха. Он думал, что Гита будет вести себя заискивающе, добиваясь его расположения, но она на него совсем не обращала внимания, лишь с достоинством отвечала на приветствия. В разгар веселья родители отошли по делам, а к Гите подсел Олег, был, как всегда, сама вежливость и любезность, разве что не расстилался перед ней. Наговорившись, пригласил в круг танцующих. Там она, тоненькая, худенькая, в русском женском уборе, сшитом из дорогих греческих тканей, плыла среди веселившихся людей, а он чертом вертелся вокруг нее. «Крутись, крутись, – удивляясь своему злорадству, подумал Мономах. – Не жалко, если и совсем заберешь эту заморскую птицу. А вот я из-под носа у тебя увел Белославу, так тебе и надо, бабскому угоднику!» Потом Олег и Гита вернулись к столу и продолжали увлеченно о чем-то беседовать.

На другой день начались приготовления к свадьбе. Они длились целый месяц. Заготавливались продукты, со всех сторон везли редкие кушанья, у купцов закупались заморские вина, в больших чанах варилось пиво, шились наряды. Владимир, привыкший к простоте быта в своих владениях и особенно во время военных походов, измучился на примерках, ему надоели угодливые выражения лиц пошивочных дел мастеров, он с трудом терпел, когда отвергалась одна одежда и ему предлагали примерить другую, потом третью, четвертую… Единственное, чем был доволен – по обычаю до свадьбы ему было запрещено видеться с невестой. Весь месяц он наслаждался свободой.

Мелькала иногда мысль пойти и поискать встречи с Белославой, но он твердо помнил завет отца: свято хранить княжескую и родовую честь, чтобы никакая худая молва не коснулась ее. А ему известно было, сколько глаз у каждой улицы…

Накануне свадьбы выбирались свадебные чины, составляющие необходимость брачного торжества: тысяцкого – главного чина со стороны жениха, посаженых отца и мать, сваху женихову и сваху невестину, сидячих бояр и боярынь; из прислуги назначали свечников, каравайников и фонарщиков. Ясельничий с кустом рябины обходил дворец и творил молитвы и заговоры против нечистой силы.

В день свадьбы Владимир встал со странным ощущением, будто не он, а кто-то другой одевается, завтракает, говорит с кем-то, ходит по дворцу, а он наблюдает за ним со стороны. Эта раздвоенность какое-то время забавляла его, а потом пришло равнодушие. Ему было безразлично происходящее вокруг него, он стал желать, чтобы быстрее все это закончилось.

Его обрядили, поставили посреди горницы. Вошел боярин, громко сказал:

– Государь, проси милости у Бога, время идти тебе к своему делу.

Они пошли в гридницу, где на уложенной мехами скамейке сидела невеста. Владимир опустился рядом. Что-то говорил священник, чем-то занимались с невестой женщины, он не понимал и не вникал. Запомнил только, как подскочил в вывернутой шубе ряженый, стал приплясывать и приговаривать:

– Желаем вам, князь и княгиня, иметь столько детей, сколько в моей шубе шерстей!

Их благословили родители, причем Гиту благословляли посаженые отец и мать, и процессия вышла на улицу. Там их ждали красочные возки, один для жениха, другой для невесты. Возки были устланы коврами, под дугою подвешены лисьи и волчьи хвосты, на седалища положены бархатные подушки.

Ехать было недалеко. Возле собора Святой Софии возки остановились, и по уложенной цветной материи жених и невеста направились к алтарю.

Когда венчал священник, Владимир впервые взглянул на Гиту и поразился ее спокойствию. Он был накануне душевного помрачения, а ее будто ничто не волновало, и это вызвало в нем волну раздражения. Тоже мне цаца выискалась!

При выходе из собора окружающие бросали в молодоженов семенами конопли и льна, желали счастья. Поезд вновь вернулся во дворец, и началось свадебное веселье. Присутствующие кричали, пели, громко играла музыка. По требованию разгоряченных людей он вставал и целовал Гиту в сухие, холодные губы, а в голове крутилась одна и та же мысль: «Скорее бы уж все кончилось…»

Дружкой был Олег. Он суетился, подкладывая молодоженам разную вкусную еду, но они, согласно обычаю, не имели права даже что-то отведать. Наконец Олег убрал лебедя и поставил жареную курицу, которую завернул в скатерть и подал жениху, а потом обратился к отцу и матери Мономаха:

– Благословите вести молодых опочивать.

Всеволод ответил:

– Благослови Бог!

Их повели в опочивальню. Там стояла широкая кровать с наложенными на ней перинами, пышными подушками; помещение было увешано дорогими мехами, пол устлан коврами, возле брачного ложа была поставлена кадушка с пшеницей и зажженными свечами. Пожелав спокойной ночи, все вышли.

Владимир сел на скамеечку, поглядел на Гиту. Она стояла посреди горницы по-прежнему спокойная, будто и не ее касался весь этот обряд, не она выходила замуж, не она связывала свою жизнь, свою судьбу с его жизнью и судьбой, и это породило в нем новую волну раздражения. Он собирался в первую брачную ночь быть с ней по возможности ласковым и нежным, но вместо этого вдруг вспомнил про старинный обряд разувания, дошедший со времен язычества и постепенно забывавшийся. Ему вдруг захотелось унизить ее и показать свою власть над ней.

И он вытянул ноги и приказал грубо:

– Снимай с мужа сапоги!

 

IV

 

Вскоре после свадьбы великий князь Святослав вызвал к себе Олега и Мономаха, усадил с собой за стол, стал угощать едой и питьем, говорил ласково:

– Выросли вы незаметно, Владимир вон семьей обзавелся. Старые старятся, молодые растут! Но это присказка, сказка будет впереди. Надумал я большое дело, которое потребует вашего участия. Нет мне большей веры никому, кроме вас! Оба вы честные люди и смелые воины, вы будете моей правой рукой.

Быстрым взглядом оглядев их, продолжал:

– Годы у вас почти одинаковые, Олег немного постарше тебя, Владимир. Но не на много. Так что легко будет вам понять друг друга, легче принимать решения.

– В чем дело, отец? – не вытерпел непоседливый Олег.

– В поход собираюсь отправить вас. Во главе большого войска думаю поставить, чтобы вернулись вы с победой и славой.

– И куда мы должны идти?

– Вот это главный вопрос – куда и против кого! – внезапно развеселился великий князь и неожиданно стукнул кулаком по столу. – Проучить надо некоторых правителей, чтобы они уважительнее относились к Руси, не принимали у себя разных проходимцев, не пригревали под своим крылышком врагов нашей родины!

– Значит – поход на запад? – догадался Мономах.

– Да, да, против чешского короля Врастислава, во владениях которого долгое время обретался изменник Изяслав. Вместе с вами пойдет польское войско. У поляков свои счеты с Чехией, они будут нашими надежными союзниками.

– И с ними есть договоренность? – спросил Олег.

– Разумеется. Все лето шли переговоры. Польский король начал их, потому что война эта выгодна в первую очередь ему. Ну и нам тоже в определенной мере…

Скрывал Святослав, что имел свои личные интересы в этом походе. Прошли годы, и забылась его победа на реке Снови, когда он с тремя тысячами разбил двенадцатитысячное войско половцев. Молва о нем тогда разнеслась по всей Руси. Вот ему и сейчас хотелось увенчать себя новыми победами, но уже в западных странах. Однако годы ушли, возглавить войско стало не по силам. Мономах и Олег должны были добыть славу и честь великому князю, показать мудрость и силу правителя.

– Отец, мы с Мономахом справимся! – горячо проговорил Олег.

– Не сомневаюсь, сын. Только мне надо определиться, кого из вас поставить старшим…

– Чего ж тут думать! У кого больше лет, тот и старший! – весело ответил Олег.

– Так-то оно так. Но я тут прикидывал в уме… Ты, Олег, пылок, безумно храбр, и это хорошо. Можешь выиграть битву, но не способен продумать весь ход боевых действий на месяцы вперед…

– Что-то я не пойму тебя, отец…

– Я веду разговор к тому, чтобы поставить во главе войска человека, устремленного в будущее, предвидящего все трудности и сложности похода. Иначе противник может переиграть, запутать, завести в ловушку и разгромить.

– Я, по-твоему, не обладаю такими качествами?

– Ты живешь сегодняшним днем, текущими заботами. Ты такой, и ничего с этим не поделаешь. Поэтому я решил поставить во главе войска Мономаха.

Олег опустил голову. Он не скрывал, что огорчен решением отца, но, подумав, нашел в себе силы сказать:

– Пусть будет так. Наверно, ты прав, отец. Я обещаю, что буду неукоснительно выполнять все приказы и распоряжения моего двоюродного брата.

Сказав это, Олег встал и удалился. Глядя ему вслед, Святослав проговорил:

– Самолюбив! Но, наверно, каждый на его месте был бы недоволен. Ничего, перемелется – мука будет. Главное, чтобы дело не пострадало. Поэтому своего решения я не изменю.

Они просидели долго, обсуждая, каких князей необходимо привлечь к походу, каков будет обоз, что брать из продовольствия и снаряжения.

Когда Мономах сказал Гите о предстоящем походе, по ее лицу пробежала тень. Задумавшись, она произнесла:

– Я опасаюсь походов. Боюсь с тех пор, когда отец допустил ошибку перед битвой под Гастингсом. Только что он выиграл сражение. Разгромил норвежского конунга Гарольда Смелого. Это случилось на севере страны. И тут пришло известие о высадке норманнов на юге. Высадились большие силы, вел их Вильгельм Рыжебородый. Отец двинулся навстречу ему. Войску пришлось идти через всю страну. Отец измотал его длинным переходом. А потом бросил в бой, не дав отдохнуть. Англы были разгромлены, а мой отец погиб. Бароны потом говорили, надо было остановиться хоть на сутки. Ведь битва склонялась в нашу сторону. Но не хватило сил на последний натиск. Самый последний, решающий. Потому что воины не отдохнули, не набрались сил перед сражением. Постарайся, супруг, не повторить этой ошибки в своих походах!

Мономах уже знал, что после победы под Гастингсом Вильгельм Рыжебородый захватил Лондон и установил норманнское господство над всей Англией. Королевская семья бежала на один из островов, оттуда переправилась во Фландрию, затем в Данию, ко двору короля Свена, который находился в состоянии войны с норманнами. С его помощью братья Гиты пытались собрать войско и отвоевать отцовские владения, но потерпели неудачу. Гита с родственниками влачила жалкое существование на скупые подачки датской королевской семьи…

Когда Мономах впервые услышал рассказ о прежней жизни Гиты, он не почувствовал к ней большого сострадания. Умом он, конечно, понимал, что ей пришлось многое пережить, но сердце оставалось глухим к ее бедам. Что поделаешь, судьба всех правителей такова: сегодня ты у власти, а завтра могут выкинуть на обочину; на Руси во время феодальных смут он немало повидал такого… Только подумал огорченно: «И стоило отцу свататься к изгнанной из страны принцессе! Неужели не мог найти подходящую пару из правящего дома?»

Они сидели за столом, завтракали. Слуги бесшумно меняли блюда, наливали напитки. Владимир был несколько удивлен: жена впервые проявила к нему участие. До этого она вела себя сдержанно и замкнуто, видно, была занята своими переживаниями. Ее слова он выслушал внимательно, ответил вежливо, но прохладно:

– Я буду осторожен в походе.

Некоторое время ели молча. Потом Гита наклонилась к нему и прошептала на ухо:

– Владимир, я что-то хочу сообщить тебе важное…

Он отложил ложку, взглянул на нее и увидел сияющие глаза и загадочное выражение лица. Спросил сухо:

– Что случилось?

Она будто поперхнулась и наклонилась над чашкой. Ответила отстраненно:

– Об этом потом.

Он пожал плечами. Завтрак закончили в молчании.

Вся зима 1076 года прошла в сборах к походу. Как-то к Мономаху подошла мачеха, сказала с улыбкой:

– Ничего не замечаешь за своей супругой?

Он непонимающе взглянул на нее.

– Беременна она. Какими же вы, мужики, слепыми бываете!

Это известие не обрадовало и не огорчило его. Он только спросил:

– А что мне делать? Как поступать?

– А так, как и прежде, – игриво засмеялась мачеха, почти ровня его жене. – Но не мешало бы сделать какой-нибудь подарок Гите.

Он вспомнил разговор за столом, когда Гита хотела что-то сказать ему важное, а потом раздумала, и только теперь понял, что она намеревалась сообщить ему о своей беременности. Не понял он ее тогда… Ну не понял и не понял, теперь стало ясно. Что от этого изменилось? – как-то равнодушно думалось ему.

Он сходил на рынок, у новгородского торговца выбрал понравившиеся серьги, преподнес Гите. Она взглянула ему в глаза, губы тронула едва заметная улыбка:

– Спасибо…

А потом спросила:

– Кого бы ты хотел – мальчика или девочку?

Он подумал, ответил:

– Мужчины всегда хотят мальчиков. Но я молю Бога, чтобы ты благополучно разрешилась от бремени.

И, помедлив, спросил участливо:

– Как себя чувствуешь? Ничего не болит?

Она благодарно улыбнулась ему:

– Спасибо. Я здорова.

В апреле, как установились дороги, к Владимиру-Волынскому подошла дружина великого князя Святослава во главе с тысяцким Ратибором. Следом за ней явился Олег с ростово-суздальской ратью, Всеволод прислал переяславскую дружину, Мономах подготовил местные силы. Большое войско, обремененное обозом, двинулось в западном направлении.

– Ты хоть напоследок виделся со своей любимой? – подскакав к Мономаху, спросил Олег.

– Конечно. С женой – и не проститься?

– Я не про жену говорю. К Белославе перед дорогой завернул?

– Как можно? Я женатый человек.

– У вас такая любовь, за версту видно. Я бы не утерпел!

– Нехорошо это. Недостойно князя. И вообще женатого человека.

– А, вечно ты проповеди и поучения читаешь, – разочарованно протянул Олег. – Скучный ты человек, Мономах!

Олег поскакал дальше, а Владимир погрузился в думы. Брат разбередил старую рану. Как тяжело было в первые недели и месяцы после расставания с Белославой! Как рвался к ней, чтобы хоть издали увидеть ее, проводить взглядом… Но находил в себе силы, наступал на свою тоску и, наконец, переломил себя. В последнее время стал вроде забывать ее. И вот так некстати Олег напомнил…

Поход проходил спокойно. У Калиша соединились с польским войском. Король Болеслав пригласил русских князей в свой шатер. Шатер был из желтого шелка, внутри наполнен мягким солнечным светом. Посредине стоял походный столик со складными стульчиками. Королю было за пятьдесят, но он сидел молодецки подбоченившись, изредка трогая лихо закрученные усы.

– Проше паны! Угощайтесь без стеснения. Чувствуйте себя как дома!

Рядом с ним располагалась королева Ядвига, дама лет двадцати. Увидев ее, Олег сразу стал задумчивым, движения его сделались медленными, а глаза томными, глубокими. Никто этого не заметил. Зато королева стала украдкой кидать на него любопытные взгляды.

– Я рад видеть русских князей на своей земле, – говорил Болеслав, любезно и в то же время свысока поглядывая на гостей. – Польские короли всегда ценили близкие связи с соседней Русью. Моя мать русская, а тетя отдана замуж за русского князя, сына Ярослава Мудрого. Я тоже со своей стороны много сил и старания прилагаю для укрепления дружеских отношений. И наш совместный поход против общего врага, чешского пособника Германской империи, еще одно подтверждение тому.

«Однако ты не побрезговал воспользоваться феодальной усобицей на Руси, чтобы отхватить у нас Червенские земли, – подумал про себя Мономах, внимательно слушая короля. – И если бы я не вышиб твои войска из наших волостей, ты до сих пор считал бы их захват за проявление братских чувств к нашей стране».

Но вслух сказал:

– Мы высоко ценим дружбу великого польского государства и готовы всячески поддерживать ее.

Затем перешли к текущим заботам. Король поинтересовался, достаточно ли взяли с собой продовольственных запасов русы, не нужна ли какая помощь. Мономах ответил, что спокоен за пропитание воинов, а если возникнет нужда, то везет с собой казну, за счет которой будет куплено все нужное в пути. Вопрос был важным, королю не хотелось стычек населения с русскими воинами, а Мономаху не нужна была вражда поляков.


Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 67 | Нарушение авторских прав






mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.03 сек.)