Глава Тридцать Вторая

Двенадцать дней спустя, после полудня, из Осаки прибыл курьер. С ним было десять самураев. Лошади их были взмылены и еле дышали. На флагах, прикрепленных к пикам, был знак всемогущего Совета регентов. Было жарко, облачно и влажно.

Курьером был худой, сильный самурай высшего ранга, один из главных военачальников Ишидо. Его имя было Небару Дзозен, он был известен своей жестокостью. Серое форменное кимоно Небару было изорвано и грязно, глаза красны от усталости. Он не стал ни есть, ни пить и грубо потребовал немедленной встречи с Ябу.

– Извините за вторжение, Ябу‑сан, но мое дело очень срочное, – сказал он. – Я прошу у вас прощения. Мой господин интересуется, во‑первых, почему вы обучаете солдат Торанаги вместе со своими и, во‑вторых, почему они упражняются с таким количеством оружия?

Ябу покраснел, но сдержался, зная, что Дзозен имеет особые инструкции и что такой недостаток манер говорит о шатком положении власти. К тому же он был очень расстроен еще одной утечкой своих секретных сведений.

– Мы вас приветствуем, Дзозен‑сан. Вы можете заверить своего хозяина, что я всегда всем сердцем стою на страже его интересов, – сказал он с вежливостью, которая не обманула никого из присутствующих.

Они разговаривали на веранде крепости. Оми сидел сразу же за спиной Ябу, Игураши, которого несколько дней назад простили, расположился ближе к Дзозену, а тот окружил себя самыми надежными часовыми.

– Что еще говорит ваш господин?

Дзозен ответил: – Мой господин очень будет рад тому, что ваши интересы – это его интересы. Теперь о ружьях и обучении солдат: он хотел бы знать, почему сын Торанаги Нага стал вторым командиром. Почему так важно, чтобы здесь был сын Торанаги, со всей вежливостью спрашивает господин генерал Ишидо. Его интересуют все его союзники. Почему, например, чужеземец, видимо, отвечает за подготовку? Подготовку к чему? Да, Ябу‑сама, все это очень интересно, – Дзозен более удобно расположил свои мечи, радуясь, что со спины он защищен своими людьми. – Далее: Совет регентов снова встречается в первый день нового месяца. Через двадцать дней. Вы официально приглашаетесь в Осаку подтвердить вашу клятву в верности.

Желудок Ябу опустился:

– Я так понял, что Торанага‑сама отказался от должности регента?

– Да, Ябу‑сан, он действительно подал в отставку. Но его место занял господин Ито Терузуми. Мой господин будет новым президентом Совета регентов.

Ябу был охвачен паникой. Торанага сказал, что четверо регентов никогда не сговорятся о пятом регенте. Ито Терузуми был мелкий дайме провинции Негато на западе Хонсю, но его семья была древней, их род шел от династии Фудзимото, так что он вполне был приемлем как регент, хотя это был слабый, изнеженный человек, не имеющий своего мнения. – Я буду польщен, получив такое приглашение, – сказал Ябу, пытаясь выиграть время, чтобы все обдумать.

– Мой господин считает, что вы захотите выехать сразу. Тогда вы попадете в Осаку на официальное собрание. Он приказал мне сообщить вам, что все дайме получили такое же приглашение. Так что все имеют возможность прибыть в нужное время, через двадцать один день. Церемония Созерцания Цветка будет открыта самим Его Императорским Величеством, императором Го‑Нидзи, оказавшим честь такому событию, – Дзозен протянул официальный свиток.

– Он с печатью Совета регентов.

– Мой господин послал это приглашение сейчас, зная, что как верный вассал покойного Тайко, как верный вассал Яэмона, его сына и наследника и законного правителя империи после достижения совершеннолетия, вы поймете, что новый Совет, конечно, одобрит его поступок.

– Конечно, будет очень почетно присутствовать на официальном собрании, – Ябу старался контролировать выражение своего лица.

– Хорошо, – сказал Дзозен. Он вытащил другой свиток, развернул его и поднял вверх. – Это копия письма о назначении господина Ито, подписанная и утвержденная другими регентами, господами Ишидо, Кийяма, Оноши и господином Судзияма, – Дзозен не старался скрыть торжествующий взгляд, зная, что это полностью закрывает ловушку для Торанаги и всех его союзников и в равной степени делает неуязвимыми его и его людей.

Ябу взял свиток. Его пальцы дрожали. Сомнений в его подлинности не было. Он был завизирован госпожой Ёдоко, женой Тайко, которая подтверждала, что документ верен и составлен в ее присутствии, что это одна из шести копий, которые были разосланы по империи, и что именно эта копия составлена для властелинов Микава, Ивари, Тотоми, Сугура, Идзу и Кванто. Она была датирована одиннадцатью днями назад.

– Властелины Ивари, Микава, Суруга и Тотоми уже оповещены. Вот их печати. Вы не последний, но один из моего списка. Последний господин Торанага.

– Пожалуйста, поблагодарите вашего господина и скажите ему, что я с нетерпением жду встречи с ним и поздравляю его, – сказал Ябу.

– Хорошо. Я потребую подтверждения этого в письменном виде. Давайте не будем откладывать.

– Уже вечереет, Дзозен‑сан. После ужина.

– Очень хорошо. А сейчас мы можем пойти и посмотреть на занятия.

– Сегодня их нет. Все мои люди на форсированном марше, – сказал Ябу. В тот момент, когда Дзозен прибыл в Идзу, весть об этом тут же дошла до Ябу, который сразу же приказал всем прекратить стрельбы и продолжать только те виды военной подготовки, которые можно проводить бесшумно и то на большом расстоянии от Анджиро. – Завтра вы можете пойти со мной, если хотите.

Дзозен посмотрел на небо. Был уже конец дня.

– Хорошо, я могу немного поспать. Но я вернусь к ночи, с вашего разрешения. Тогда вы и ваш командир, Оми‑сан, и второй командир, Нага‑сан, расскажут мне, чтобы и мой господин был в курсе о подготовке воинов, оружии и всем остальном. И какая роль в этом отведена чужеземцу.

– Да, конечно, – Ябу сделал знак Игураши, – распорядитесь о помещении для дорогого гостя и его людей.

– Спасибо, но в этом нет необходимости, – сразу же сказал Дзозен. – Для самурая достаточно футона на земле, хватит и седельного потника. Только ванну, если вы не против… Я поставлю лагерь на гребне горы, если вы не возражаете, конечно.

– Как вам будет угодно.

Дзозен чопорно поклонился и ушел, окруженный своими людьми. Все они были вооружены до зубов. Два лучника оставались с лошадьми.

Как только они все ушли, лицо Ябу исказилось от ярости:

– Кто меня предал? Кто? Где шпион?

Мертвенно побледнев, Игураши махнул рукой охране, чтобы она отошла и не подслушивала. – Утечка информации, господин, – сказал он, – должно быть из Эдо. Здесь секретность абсолютная.

– Ох! – сказал Ябу, чуть не порвав на себе кимоно, – я предан. Мы окружены. Идзу и Кванто тоже. Ишидо победил. Он выиграл.

Оми быстро сказал:

– Не за двадцать дней, господин. Пошлите сразу же письмо господину Торанаге. Сообщите ему, что…

– Глупец! – прошипел Ябу, – Торанага, конечно, уже знает, там, где у меня один шпион, у него пятьдесят. Он бросил меня в ловушке.

– Я так не думаю, господин, – бесстрашно сказал Оми, – Ивари, Микава, Тотоми и Сугура его враги, не правда ли? И все, кто в союзе с ними. Они никогда не предупредят его, так что, может быть, он еще не знает. Сообщите ему и предложите…

– Ты разве не слышал? – закричал Ябу. – Все четыре регента согласны с назначением Ито, Совет теперь снова имеет силу закона, и он собирается через двадцать дней!

– Ответ на это очень прост, господин Ябу‑сан. Предложите Торанаге, чтобы он сразу же организовал убийство Ито Терузуми или кого‑то из остальных регентов.

Рот Ябу раскрылся в удивлении: «Что?»

– Если вы не хотите сделать этого, пошлите меня, дайте мне попытаться. Или Игураши‑сана. Если господин Ито будет мертв, Ишидо снова придется начинать сначала.

– Не знаю, сошел ты с ума или еще что, – сказал Ябу беспомощно. – Ты понимаешь, что ты только что сказал?

– Господин, прошу вас, будьте терпеливы со мной. Анджин‑сан передает нам бесценные сведения, не так ли? Гораздо более того, о чем мы только могли мечтать. Теперь и Торанага знает то же самое благодаря нашим рапортам и, видимо, тайным отчетам Наги. Если мы сможем выиграть достаточно времени, наши пятьсот и еще три сотни ружей дадут нам абсолютный перевес в битве, но только в одной. Когда враги, кто бы они ни были, увидят, как можно использовать людей и огневую мощь, они быстро обучатся этому. Но они проиграют первую битву. Одна битва, – если это нужная битва, – даст Торанаге окончательную победу.

– Ишидо не нужна никакая битва. Через двадцать дней у него будет мандат императора.

– Ишидо сын крестьянина. Он не воин, а обманщик и бросает своих товарищей в бою.

Ябу внимательно посмотрел на Оми, его лицо покрылось пятнами: – Ты понимаешь, что говоришь?

– Так он поступал в Корее. Я там был. Я видел это, и мой отец видел это. Ишидо бросил Бунтаро‑сана, и мы должны были сами пробиваться к своим. Он просто вероломный крестьянин – собака Тайко на самом деле. Мы не можем доверять крестьянам. Но Торанага – он из рода Миновары. Ему можно доверять. Я бы советовал вам считаться только с интересами Торанаги.

Ябу недоверчиво покачал головой: – Ты глухой? Ты не слышал, что сказал Небару Дзозен? Ишидо победил. У Совета будет власть через двадцать дней.

– Может быть, он и будет иметь власть.

– Даже если убьют Ито? Это невозможно.

– Конечно, я мог бы попытаться, но я не успеваю по времени. Никто из нас не сможет, во всяком случае не за двадцать дней. Но Торанага смог бы, – Оми знал, что сует голову в пасть дракона, – я прошу вас учесть это.

Ябу вытер лицо руками, он весь был мокрый. – После этих вызовов, если Совет соберется, а меня там не будет, я и весь мой клан погибнем, включая и тебя. Мне нужно два месяца по крайней мере, чтобы подготовить полк. Даже если бы мы их уже подготовили, Торанага и я никогда бы не смогли выиграть войну против всех остальных. Нет, ты не прав, я должен поддержать Ишидо.

Оми сказал: – Вы не должны выезжать в Осаку в течение десяти дней, даже четырнадцати, если потом двинетесь форсированным маршем. Сразу же известите Торанагу об Небару Дзозене. Вы спасете Идзу и дом Касиги. Я прошу вас. Ишидо выдаст вас и уничтожит. Икава Джикья – ваш родственник, да?

– А как быть с Дзозеном? – воскликнул Игураши. – И с ружьями? Большая стратегия? Он хочет узнать об этом всем сегодня вечером.

– Расскажите ему. С подробностями. Он только слуга, – сказал Оми, начиная командовать им. Он знал, что всем рискует, но он должен был попытаться защитить Ябу от союза с Ишидо и поражения любыми способами, какие у него были. – Откройте ему все свои планы.

Игураши яростно запротестовал: – В тот момент, когда Дзозен узнает, чем мы занимаемся, он пошлет письмо господину Ишидо; очень важно, чтобы этого не было. Ишидо выкрадет у нас все планы и тогда с нами будет кончено.

– Мы выследим посланца и убьем его, когда нам это будет нужно.

Ябу вспыхнул: – Это письмо было подписано самой высокой властью нашей страны! Ты должен сойти с ума, чтобы предлагать мне такое! Это поставит меня вне закона!

Оми покачал головой, сохраняя уверенность на лице: – Я считаю, Ёдоко‑сама и другие обмануты, как обмануто его императорское высочество, предателем Ишидо. Мы должны защищать ружья, господин. Мы должны остановить любого посланца…

– Молчать! Ты сошел с ума!

Оми поклонился, выслушивая этот выговор. Но потом он поднял глаза и сказал спокойно: – Тогда, пожалуйста, разрешите мне совершить сеппуку, господин. Но прежде позвольте мне закончить. Я нарушу свой долг, если не попытаюсь защитить вас. Я прошу об этом последнем одолжении как преданный вассал.

– Кончай!

– Сейчас не работает Совет регентов, так что сейчас нет и официальной защиты для этого оскорбляющего, плохо воспитанного Дзозена и его людей, если вы не считаетесь с этим незаконным документом, составленным благодаря, – Оми собирался сказать «слабости», но заменил слово и продолжал говорить спокойным повелительным тоном, – благодаря обману, господин. Совета нет. Они не могут приказать вам или кому бы то ни было что‑то делать. С того момента, когда он соберется, да, они могут, и тогда вы должны повиноваться. Но сейчас, кто будет подчиняться до того, как будут изданы официальные указы? Только союзники Ишидо, ведь так? Разве не Ивари, Микава, Тотоми и Сугура командуют своими родственниками и открыто сотрудничают с ним? Этот документ однозначно говорит о войне, но я прошу вас вести ее на своих условиях, а не на условиях Ишидо. Он заслуживает только презрения! Торанагу никогда не побеждали в сражениях, а Ишидо побеждали. Торанага избежал участия в этих самоубийственных наступлениях в Корее. Ишидо нет. Торанага проявляет интерес к кораблям и торговле. Ишидо нет. Торанага хочет иметь военно‑морской флот, как у варваров, – разве вы не помогаете ему в этом? Ишидо нет. Ишидо изолирует империю от внешнего мира. Торанага будет держать ее открытой. Ишидо отдаст Икаве Джикья ваш наследственный надел Идзу, если победит. Торанага отдаст вам всю провинцию Джикьи. Вы главный союзник Торанаги. Разве он не подарил вам свой меч? Разве не вы владеете огнестрельным оружием? Оно гарантирует одну победу с большим преимуществом. Что даст взамен крестьянин Ишидо? Он посылает невоспитанного ронина‑самурая с приказами, специально рассчитанными на то, чтобы опозорить вас в вашей собственной провинции! Я говорю, Торанага Миновара – ваш единственный выбор. Вы должны идти с ним, – он поклонился и ждал в полной тишине. Ябу взглянул на Игураши: – Ну?

– Я согласен с Оми‑саном, господин, – лицо Игураши отражало его беспокойство, – что касается убийства посыльного – это будет опасно, потом уже нельзя будет отступать. Дзозен, конечно, пошлет завтра одного или двух человек. Они могли исчезнуть, быть убитыми бандитами, – он остановился посреди предложения. – Почтовые голуби! На вьючных лошадях Дзозена было две корзины!

– Мы отравим их сегодня ночью, – сказал Оми.

– Как? Они будут охраняться.

– Я не знаю, но они должны быть убиты или выпущены до рассвета.

Ябу сказал:

– Игураши, сейчас же отправь человека следить за Дзозеном. Смотри, не пошлет ли он своих голубей сегодня.

– Я предлагаю послать всех наших соколов и сокольничих сразу прямо на восток, – быстро добавил Оми.

– Он заподозрит обман, если увидит, что его птицы погибли или покалечены, – сказал Игураши.

Оми пожал плечами:

– Но они должны быть остановлены.

Игураши взглянул на Ябу. Ябу кивнул:

– Делай.

Когда Игураши вернулся, он сказал:

– Оми‑сан, мне в голову пришла одна мысль. Многое из того, что вы сказали, было правильно, о Джикье и господине Ишидо. Но если вы посоветовали, чтобы гонцы «исчезли», то зачем вообще играть с Дзозеном? Зачем сообщать ему что‑то? Почему не убить сразу же?

– А действительно, почему? Вдруг это развлечет Ябу‑саму? Я согласен, ваш план лучше, Игураши‑сан, – сказал Оми.

Теперь оба глядели на Ябу.

– Как я смогу сохранить ружья в тайне? – спросил он их.

– Перебить Дзозена и его людей, – ответил Оми.

– А больше никак?

Они покачали головой.

– Может быть, я смогу договориться с Ишидо, – сказал Ябу, пытаясь придумать способ выбраться из ловушки. – Вы правы относительно времени. У меня есть десять дней, самое большое четырнадцать. Как быть с Дзозеном и все‑таки оставить время для маневра?

– Было бы мудро сделать вид, что вы собираетесь ехать в Осаку, – сказал Оми, – но не вредно было бы сразу же поставить в известность Торанагу. Один из наших голубей мог бы вылететь в Эдо до захода солнца.

Игураши сказал:

– Вы бы, конечно, могли сообщить господину Торанаге о Дзозене, его приезде и о том, что через двадцать дней будет совещание регентов. А об остальном, об убийстве господина Ито, слишком опасно писать, даже если… Слишком опасно, правда?

– Я согласен. Об Ито промолчим. Торанага сам об этом догадается. Это ведь очевидно, так?

– Да, господин. Немыслимо, но очевидно.

Оми молча ждал, его мозг отчаянно искал решение. Глаза Ябу остановились на нем, но он этого не боялся. Его совет был обоснован и предлагался только для зашиты клана, семьи и Ябу, главы клана в данный момент. То, что Оми решил убрать Ябу и поменять вождя клана, не мешало ему давать Ябу умные советы. И теперь он уже приготовился умереть. Если Ябу был так глуп, чтобы не воспринимать очевидную правоту его идей, тогда скоро некому будет руководить кланом. Карма.

Ябу наклонился вперед, все еще не решаясь:

– Есть ли какой‑нибудь способ убрать Дзозена и его людей без опасности для меня?

– Нага. Как‑нибудь спровоцировать Нагу, – просто сказал Оми.

* * *

В сумерках Блэксорн и Марико подъехали к воротам своего дома, сопровождаемые слугами. Оба устали. Она ехала по‑мужски, в широких брюках и накидке с поясом. От солнца ее защищали широкополая шляпа и перчатки. Даже крестьянские женщины пытались защитить свои лица и руки от лучей солнца. Белизна кожи свидетельствовала о знатном происхождении.

Слуги‑мужчины взяли поводья и увели лошадей. Блэксорн отпустил своих сопровождающих и на сносном японском приветствовал Фудзико, которая, как обычно, гордо восседала на веранде.

– Можно, я приготовлю вам зеленый чай, Анджин‑сан, – церемонно, как обычно, сказала она, и он, как всегда, ответил: – Нет. Сначала я приму ванну. Потом саке и немного еды. И, как обычно, он ответил на ее поклон, прошел через коридор на заднюю сторону дома и вышел в садик, затем по извивающейся дорожке дошел до бани, сделанной из плетня, обмазанного глиной. Слуга взял его одежду, он вошел и сел нагишом. Другой слуга вымыл его щеткой, намылил, вымыл голову и сполоснул водой, чтобы смыть мыльную пену и грязь. Потом, уже совсем вымывшись, он потихоньку, так как вода была горячей, спустился в огромную ванну с железными стенками и лег.

– Боже мой, это прекрасно, – ликовал он, позволяя теплу проникать в мускулы; глаза его были закрыты, по лбу обильно бежал пот.

Послышался звук открывающейся двери и голос Суво: «Добрый вечер, хозяин», следом за этим полился поток японских слов, который он не мог понять. Но сегодня вечером он слишком устал, чтобы разговаривать с Суво. И ванна, как много раз объясняла ему Марико, «не только для очистки кожи. Ванна – это дар богов, завещанное нам богами наследство для радости и наслаждения».

– Помолчи, Суво, – сказал он, – сегодня вечером хочется подумать.

– Да, хозяин, – сказал Суво. – Прошу прощения, но вам следовало сказать: «Сегодня вечером я хочу подумать».

– Сегодня вечером я хочу подумать, – правильно повторил Блэксорн фразу по‑японски, пытаясь удержать в голове почти непонятные для него звуки, радуясь, что его поправили, но слишком утомленный всем этим.

– Где книжка по грамматике и словарь? – спросил он Марико первым делом в то утро. – Ябу‑сама позаботился об этом?

– Да. Пожалуйста, потерпите, Анджин‑сан. Ее скоро привезут.

– Ее обещали прислать с галерой и солдатами. И не привезли. Солдаты прибыли, с ружьями, но без книг. Мне повезло, что вы здесь. Без вас ничего бы не получилось.

– Было бы трудно, но получилось бы, Анджин‑сан.

– Как мне сказать: «Нет, вы все делаете неправильно! Вы должны все бегать как одна команда, целиться и стрелять как одна команда»?

– С кем вы говорите, Анджин‑сан? – спросила она. Он снова почувствовал, как в нем поднимается неудовлетворенность:

– Это очень трудно, Марико‑сан.

– О, нет, Анджин‑сан, японский очень простой язык по сравнению с другими языками. Нет артиклей, нет «зе», «э» или «эн». Нет спряжений глаголов и инфинитивов. Все слова правильные, кончаются на «масу» и вы можете сказать все, что угодно, используя только настоящее время, если захотите. Для вопроса надо только добавить после слова «ка». Для отрицания надо только заменить «масу» на «масен». Что может быть легче? «Юкимасу» означает «я иду», но также и «вы, он, она, оно, мы, они идут или пойдут», или даже «могут сходить». Даже множественное и единственное числа одинаковы. «Тсума» означает жену или жен. Очень просто.

– Хорошо, какая разница между «я иду» – юкимасу и «они пошли» – юкимасу?

– В интонации, Анджин‑сан, и самом тоне. Слушайте: юкимасу – юкимасу.

– Но они оба звучат как одно и то же.

– Ах, Анджин‑сан, это потому, что вы думаете на вашем собственном языке. Поймите, японец должен думать по‑японски. Не забывайте, что наш язык – язык неопределенный. Все очень просто, Анджин‑сан. Просто измените ваше представление о мире. Японцы только изучают новое искусство, они отделены от всего мира… Это все так просто.

– Это все дерьмо, – пробормотал он по‑английски и почувствовал себя лучше.

– Что вы говорите?

– Ничего. Но то, что вы говорите, не имеет смысла.

– Изучайте письменные знаки, – сказала Марико.

– Я не могу. Это слишком долго. Они не имеют смысла.

– Послушайте, они очень простые, Анджин‑сан. Китайцы очень умные. Мы позаимствовали у них письмо тысячу лет назад. Смотрите, этот иероглиф, или символ, обозначает «свинья».

– Он не похож на свинью.

– Однажды так обозначили, Анджин‑сан. Давайте я вам покажу. Вот. Добавьте иероглиф «крыша» над «свиньей» и что мы имеем?

– Свинья и крыша.

– Но что это обозначает? Новый иероглиф?

– Я не знаю.

– «Дом». Раньше китайцы считали, что свинья под крышей и была дом. Они не буддисты, они едят мясо, поэтому свинья для них, крестьян, представлялась богатством, отсюда и хороший дом. Отсюда и иероглиф.

– Но как это сказать?

– Это зависит от того, китаец вы или японец.

– Ох!

– Действительно, – засмеялась она. – Вот еще один иероглиф. Символ «крыша», символ «свинья» и символ «женщина». Крыша с двумя свиньями под ней обозначает «довольство». Крыша с двумя женщинами под ней означает «разлад». Понятно?

– Абсолютно нет!

– Конечно, китайцы не очень сведущи во многих вещах и их женщин не воспитывают так, как у нас. В их домах нет согласия, верно?

Блэксорн думал сейчас об этом, на двадцатый день своего нового рождения. Нет. Здесь не было разлада. Фудзико была преданной домоправительницей, и вечерами, когда он шел спать, футоны уже были перестланы, она сидела на коленях около них, терпеливо, безмолвно. На Фудзико было спальное кимоно, похожее на дневное, только более мягкое и с одним свободным пояском вместо жесткого оби на талии.

– Благодарю вас, госпожа, – говорил он, – спокойной ночи.

Она кланялась и молча уходила в комнату через коридор, рядом с той, где спала Марико. Тогда он залезал под тонкую шелковую москитную сетку. Раньше он таких никогда не видел. Там он с удовольствием растягивался на спине, слушая жужжание насекомых за сеткой, и думал о Черном Корабле, о том, как важен Черный Корабль для Японии.

Без португальцев не было бы торговли с Китаем. И не было бы шелка для одежды и этих сеток. Даже сейчас, когда влажный сезон только начинался, он знал им цену.

Если ночью он начинал ворочаться, почти тут же служанка открывала дверь, чтобы спросить, не надо ли ему чего‑нибудь. Один раз он не понял. Он отмахнулся от служанки, вышел в сад и сел на ступенях, глядя на луну. Через несколько минут Фудзико, взъерошенная и заспанная, подошла и молча села позади него.

– Могу я чем‑нибудь быть вам полезной, господин?

– Нет, спасибо. Пожалуйста, идите в постель. Она сказала что‑то, чего он не понял. Он снова показал ей, что она может идти, Фудзико что‑то резко сказала служанке, которая как тень ходила за ней. Вскоре пришла Марико.

– С вами все нормально, Анджин‑сан?

– Да. Я не знаю, почему она побеспокоила вас. Боже мой, я только смотрю на луну, я не мог спать. Я только хотел немного подышать свежим воздухом.

Фудзико что‑то запинаясь говорила Марико, ей было не по себе, она была огорчена раздражением, прозвучавшим в его голосе. – Она говорит, вы велели ей идти спать. Она только хотела сказать, что у нас не принято, чтобы жена или наложница спали, пока не спит их хозяин, вот и все, Анджин‑сан.

– Тогда пусть она изменит свои обычаи. Я часто не сплю ночью. Просто так. Это морская привычка – я очень плохо сплю на берегу.

– Да, Анджин‑сан.

Марико объяснила, и обе женщины ушли. Но Блэксорн знал, что Фудзико не ляжет спать и не уснет, пока он не спит. Она всегда была на ногах и ждала, когда бы он ни вернулся в дом. Иногда по ночам он ходил в одиночку по берегу. Даже хотя он и настаивал на том, что ему надо побыть одному, он знал, что за ним идут и наблюдают. Не потому, что боялись, что он попробует бежать. Просто потому, что у них был обычай всегда сопровождать важных гостей. В Анджиро он был важным гостем.

Временами он терпел ее присутствие. После того как Марико сказала: «Думайте о ней как о скале, седзи или стене. Ее долг – служить вам».

С Марико было по‑другому.

Он был рад, что она осталась. Без нее он никогда не начал бы обучение солдат, оставленный один на один со сложностями военной стратегии. Он благодарил ее, отца Доминго, Альбана Карадока и других своих учителей.

«Я никогда не считал, что войны ведутся с хорошими намерениями», – снова думал он. Однажды, когда его корабль вез груз английской шерсти в Антверпен, испанские войска напали на город и все вышли на баррикады и дамбы. Вероломная атака была отбита, испанская пехота обстреляна и отступила. Тогда он впервые увидел Вильяма, герцога Оранского, который маневрировал полками как шашками. Атакуя, отступая в притворной панике, чтобы снова перегруппироваться, снова атакуя, паля из ружей душераздирающими, рвущими уши залпами, прорываясь через строй противников, оставляя их умирающими и вопящими. Запах крови, пороха, мочи лошадей и навоза переполнял вас, дикая фантастическая радость убийства овладевала вами и удесятеряла ваши силы.

– Боже мой, как прекрасно побеждать, – сказал он вслух, сидя в ванне.

– Что, хозяин? – окликнул его Суво.

– Ничего, – ответил он по‑японски, – я не разговаривал – я думал, просто думал вслух.

– Я понимаю, хозяин. Прошу прощения.

Блэксорн позволил себе расслабиться.

Марико. Да, она была бесценной помощницей.

После той первой ночи, когда он чуть не убил себя, они ни о чем не говорили. Что было говорить?

«Я рад, что нужно так много сделать», – думал он. Времени думать у него не было, за исключением этих нескольких минут в ванне. Никогда не хватало времени, чтобы все сделать. Имея приказ сосредоточиться на подготовке и обучении, а не на своей учебе, он хотел и пытался учиться, нуждаясь в этом, чтобы выполнить обещание, данное Ябу. Времени никогда не хватало. Вечно уставший и вымотанный к ночи, мгновенно засыпающий на закате, чтобы встать на рассвете и ехать на плато. Обучая солдат все утро, он скудно питался, всегда голодный, всегда без мясного. Потом ежедневно после полудня и до ночи – иногда до очень позднего времени – с Ябу, Оми, Игураши, Нагой, Зукимото и остальными офицерами он разговаривал о войне, отвечал на вопросы о военном деле. Как вести войну, какова война у чужеземцев, и какова она у японцев. На суше и на море. Слушатели всегда что‑то записывали. Много‑много записывали.

Иногда с одним Ябу.

Но всегда присутствовала Марико – часть его – разговаривала с ним. И с Ябу. Марико теперь по‑другому относилась к нему, он больше не был для нее чужаком.

В другие дни заново переписывались все записи, всегда с проверкой, очень дотошной, пересматривались и проверялись опять, до тех пор, пока через двенадцать дней и около ста часов подробных утомительных объяснений не получилось наставление по военному делу. Точное. И смертельное.

Смертельное для кого? Не для нас, англичан или голландцев, которые придут сюда с мирными целями и только как торговцы. Смертельное для врагов Ябу и для врагов Торанаги, для наших врагов испанцев и португальцев, когда те попытаются завоевать Японию. Как они это делали повсеместно. На всех вновь открытых территориях. Сначала приходят священники. Потом конкистадоры.

«Но не здесь, – подумал он с удовлетворением. – Эту страну уже не завоюешь, через несколько лет все, что он им рассказал и чему научил, распространится уже по всей Японии».

– Анджин‑сан?

Она поклонилась ему:

– Ябу‑ко ва киден но го усеки о конва хитсу тосену то осерареру, Анджин‑сан.

Слова медленно проступали в его мозгу: «Господин Ябу не хочет видеть вас сегодня вечером».

– Иси‑бан, – сказал он блаженно. – Домо.

– Гомен насаи, Анджин‑сан. Анатава.

– Да, Марико‑сан, – прервал он ее, тепло воды высасывало из него энергию. – Я знаю, мне бы надо сказать это по‑другому, но я не хочу больше говорить сейчас по‑японски. Не сегодня вечером. Сейчас я чувствую себя как школьник, покинувший школу на рождественские каникулы. Вы понимаете, что это первые свободные часы с тех пор, как я прибыл сюда?

– Да, да, понимаю, – криво улыбнулась она, – а вы понимаете, сеньор главный кормчий Блэксорн, что это будут первые свободные часы, которые с момента приезда сюда выпали мне?

Он засмеялся. На ней были толстый хлопчатобумажный купальный халат со свободным поясом и полотенце на голове. Каждый вечер, когда ему начинали делать массаж, она принимала ванну, иногда одна, иногда вместе с Фудзико.

– Ну вот, теперь у вас есть свободное время, – сказал он и начал вылезать из ванны.

– Ой, пожалуйста, я не хотела беспокоить вас.

– Тогда присоединяйтесь ко мне. Это замечательно.

– Благодарю вас. Я едва могу дождаться, когда можно смыть грязь и пот, – она сняла халат и села на маленькое сиденье. Слуга начал намыливать ее, Суво терпеливо ждал у массажного стола.

– Это скорее напоминает школьные каникулы, – сказала она счастливо.

Первый раз Блэксорн видел ее обнаженной в тот день, когда они купались, и был сильно поражен. Теперь ее нагота сама по себе не трогала его в физическом смысле. Живя рядом в японском доме, где стены были из бумаги, а комнаты имели многоцелевое назначение, он видел ее раздетой и полураздетой уже много раз. Он даже видел однажды, как она присела помочиться.

– Это ведь нормально, Анджин‑сан? Тела естественны, различия между мужчинами и женщинами естественны, да?

– Да, только мы, э‑э, просто мы воспитаны по‑другому.

– Но теперь вы здесь, и наши обычаи – это и ваши обычаи.

Нормальным было мочиться или испражняться на открытом месте, если не было уборных или других отхожих мест, просто приподнимая или расстегивая кимоно, сидя на корточках или стоя, все при этом вежливо ждали, не вглядываясь, иногда загораживаясь для уединения. Почему нужно было уединяться? И тут же крестьяне собирали испражнения и смешивали с водой для удобрения своих посадок. Человеческие испражнения и моча были единственными существенными источниками удобрений в империи. Лошадей и волов было очень немного, а других животных‑источников удобрений не было. Поэтому каждая частица человеческих экскрементов собиралась и продавалась по всей стране.

И после того как вы видели высокорожденных и простолюдинов, расстегивающих или задирающих одежду, стоящих или сидящих на корточках, вам немногому оставалось удивляться.

– Хорошо, – сказала она, очень удовлетворенная, – скоро вы полюбите сырую рыбу и свежие водоросли, и тогда вы действительно станете хатамото.

Служанка облила ее водой. После этого, уже чистая, Марико вошла в ванну и легла напротив него с длинным вздохом наслаждения. Маленькое распятие качалось у нее между грудей.

– Как вам это удается? – спросил он.

– Что?

– Так быстро забираться в ванну. Вода слишком горячая.

– Не знаю, Анджин‑сан, но я попросила подкинуть дров и подогреть воду. Для вас Фудзико всегда проверяет воду – мы называем ее прохладной.

– Если это прохладная, то я голландский дядюшка!

– Что?

– Ничего.

От горячей воды их клонило в сон, и они лежали, развалясь, в ленивых позах, не произнося ни слова.

Потом она спросила: – Чем бы вы хотели заняться сегодня вечером, Анджин‑сан?

– Если бы мы были в Лондоне… – Блэксорн остановился. «Мне бы не следовало думать о них, – сказал он себе, – или о Лондоне. Это все кончилось. Этого не существует. Существует только то, что здесь».

– Если? – Она посмотрела на него, сразу заметив, как он изменился.

– Мы бы пошли в театр и посмотрели пьесу, – сказал он, справившись с собой, – у вас здесь бывают представления?

– О, да, Анджин‑сан. У нас очень любят всякие представления. Тайко любил ставить их для увеселения своих гостей, даже господину Торанаге они нравились. И конечно, есть много гастрольных групп для простых людей. Но наши представления не совсем то, что ваши, я так считаю. Здесь наши актеры и актрисы носят маски. Мы называем эти представления «Но». Там много музыки, много танцев, они в основном очень печальные, очень трагические, есть исторические пьесы. Иногда комедии. Мы бы посмотрели с вами комедию или, может быть, религиозную пьесу?

– Нет, мы бы пошли в театр «Глоб» и посмотрели что‑нибудь, написанное человеком по фамилии Шекспир. Он мне нравится больше, чем Бен Джонсон или Марло. Может быть, мы бы посмотрели «Укрощение строптивой» или «Сон в летнюю ночь», «Ромео и Джульетту». Я водил свою жену на «Ромео и Джульетту», и ей очень понравилось. Блэксорн рассказал ей сюжеты этих пьес.

Марико нашла их очень непонятными: – По нашим понятиям, очень неразумно для девушки не слушаться родителей. Но так печально. Плохо и для девушки, и для юноши. Ей было только тринадцать? Ваши дамы так рано выходят замуж?

– Нет. Обычно в пятнадцать или шестнадцать лет. Моей жене было семнадцать, когда мы поженились. А сколько было вам?

– Ровно пятнадцать, Анджин‑сан, – тень прошла по ее лицу при этих словах. – А после театра куда бы мы пошли?

– Я бы повел вас поесть. Мы бы пошли в «Стоне шоп хаус» на Феттер‑лейн или «Чешир чиз» на Флит‑стрит. Это все гостиницы, где подают особые кушанья.

– А что бы мы ели?

– Я бы не хотел вспоминать, – сказал он с ленивой улыбкой, возвращаясь к настоящему, – я не помню. Мы находимся здесь, и я радуюсь сырой рыбе, и карма есть карма, – он глубже опустился в воду. – Великое слово карма. И хорошая идея. Вы очень помогли мне, Марико‑сан.

– Я рада немного помочь вам, – Марико расслабилась в тепле, – Фудзико сегодня вечером достала для вас специальную пищу.

– Да?

– Она купила – я думаю, у вас это называется фазан. Это большая птица. Один из сокольничих поймал для нее.

– Фазан? Вы действительно имеете его в виду? Хонто?

– Хонто, – ответила она, – Фудзико просила их поймать его. И просила меня рассказать вам об этом.

– И как он будет приготовлен?

– Один из солдат видел, как их готовят португальцы, и рассказал Фудзико‑сан. Она просит вас не огорчаться, если готовка не очень удастся.

– Но как она это сделает – как повара его приготовят? – Он поправился, так как слуги и готовили и убирались.

– Ей сказали, что сначала кто‑то должен снять с него перья, потом вынуть кишки, – Марико с трудом сдерживала брезгливость. – Потом птицу либо режут на маленькие кусочки и жарят с маслом, либо варят с солью и специями, – она сморщила нос. – Иногда птицу покрывают глиной и кладут на угли и пекут ее. У нас нет печей, Анджин‑сан. Так что его изжарят. Надеюсь, что все получится.

– Уверен, что это будет прекрасно, – сказал он, считая, что получится, конечно, несъедобно.

Она засмеялась: – Вы так плохо притворяетесь иногда, Анджин‑сан.

– Вы не понимаете, как важна еда! – он непроизвольно улыбнулся. – Вы правы. Мне не следует так интересоваться едой. Но я не могу сдержать голода.

– Скоро сможете. Вы даже научитесь, как пить зеленый чай из пустой чашки.

– Что?

– Сейчас не место и не время объяснять, Анджин‑сан. Для этого вы должны быть бодрым и внимательным. Необходимы спокойный заход солнца или рассвет. Я когда‑нибудь покажу это вам. Ах, как хорошо лежать здесь, не правда ли? Ванна прямо дар богов.

Он слышал, как слуги за стеной подбрасывали дрова в печь. Он терпел увеличивающуюся температуру, пока мог, потом выскочил из воды с помощью Суво и лег, задыхаясь, на толстое полотенце. Пальцы старика ощупали спину. Блэксорн чуть не закричал от удовольствия: «Как хорошо!»

– Вы так сильно изменились за последние дни, Анджин‑сан.

– Я изменился?

– О, да, с вашего нового рождения, очень сильно. Он пытался вспомнить первую ночь, но мало что ему припомнилось. Каким‑то образом ему самому удалось добраться до дому. Фудзико и служанки помогли ему лечь в постель. После крепкого сна без сновидений он проснулся на рассвете и пошел поплавать. Потом, обсохнув на солнышке, он поблагодарил Бога за то, что тот дал ему силы, и за лазейку, которую подсказала ему Марико. Позже, возвращаясь домой, он здоровался с крестьянами, про себя зная, что теперь они свободны от обязанности, наложенной на них Ябу, и что он тоже свободен от этой угрозы.

Потом, когда появилась Марико, он послал за Мурой.

– Марико‑сан, пожалуйста, скажите Муре следующее: «У нас есть проблема, у вас и у меня. Мы решим ее вместе. Я хочу поступить в деревенскую школу. Учиться говорить вместе с детьми».

– У них нет школы, Анджин‑сан.

– Нет?

– Нет. Мура говорит, что в нескольких ри к западу отсюда есть монастырь и монахи могут вас научить читать и писать, если вы захотите. Но здесь деревня, Анджин‑сан. Здешним детям надо научиться ловить рыбу, плавать на лодке по морю, вязать сети, сажать и выращивать рис и овощи. И конечно, родители и дедушка с бабушкой сами учат своих детей, как всегда.

– Так как же мне тогда учиться, когда вы уедете?

– Господин Торанага пришлет книги.

– Мне нужно больше, чем книги.

– Все будет хорошо, Анджин‑сан.

– Да. Может быть. Но скажите старосте, что если я сделаю ошибку, все – даже дети – должны поправлять меня, сразу же. Я им приказываю.

– Он благодарит вас, Анджин‑сан.

– Здесь кто‑нибудь говорит по‑португальски?

– Он говорит, что нет.

– А кто‑нибудь поблизости?

– Ие, Анджин‑сан.

– Марико‑сан, мне нужен будет кто‑нибудь, когда вы уедете.

– Я передам ваши слова Ябу‑сану.

– Мура‑сан, вы…

– Он говорит, вы не должны прибавлять «сан», когда говорите с ним или вообще с кем‑нибудь из крестьян. Они ниже вас. Неправильно говорить «сан» кому‑нибудь ниже вас.

Фудзико также поклонилась ему до земли в этот первый день:

– Фудзико‑сан приветствует вас в вашем доме, Анджин‑сан. Она говорит, вы сделали ей большую честь и просит вас простить за грубость тогда на корабле. Она считает честью для себя быть вашей наложницей и управлять вашим домом. Она говорит, что если вы будете носить те мечи, то она будет очень рада. Они принадлежали ее отцу, а он мертв. Своему мужу она их не предлагала, так как у него были свои мечи.

– Поблагодарите ее и скажите, что я польщен тем, что она стала моей наложницей, – сказал он.

Марико тоже поклонилась ему:

– Анджин‑сан, мы глядим на вас новыми глазами. Наш обычай таков, что мы иногда ведем себя очень серьезно. Вы открыли мне глаза. Очень на многое. До сих пор вы для меня были просто чужеземцем, варваром. Пожалуйста, простите меня за мою глупость. То, что вы сделали, доказывает, что вы самурай.

Он вырос в своих глазах в этот день. Но близость к смерти изменила его больше, чем он сам это понимал, и напугала его навеки, больше, чем все остальные ситуации, когда он смотрел смерти в лицо.

«Ты надеялся на Оми? – спросил он себя. – Что Оми не даст убить тебя? Разве ты не давал ему много раз почувствовать это?

– Я не знаю, я только рад, что он был начеку, – честно ответил себе Блэксорн. – Наступила другая жизнь!»

– Это моя девятая жизнь. Последняя! – сказал он вслух; пальцы Суво сразу же остановились.

– Что вы сказали, Анджин‑сан?

– Ничего. Так, ничего, – ответил он, чувствуя себя неловко.

– Я не сделал вам больно, хозяин? – спросил Суво.

– Нет.

Суво сказал что‑то еще, чего Блэксорн не разобрал.

– Дозо?

Марико ответила из ванны: – Он хочет теперь помассировать вам спину.

Блэксорн повернулся на живот, повторил эту фразу по‑японски и сразу же позабыл ее. Сквозь пар он видел Марико, она глубоко дышала, слегка откинув назад голову, кожа на теле у нее порозовела.

«Как она выдерживает такую жару, – спросил он себя. – Тренировка, я думаю, с самого детства».

Пальцы Суво ласкали его, он почти моментально уснул. «О чем я думал?

– Ты думал о своей девятой, своей последней жизни, и ты испугался, вспомнив это суеверие. Здесь все другое и это навсегда. Сегодня – это всегда. Завтра может случиться очень многое. Пока я буду жить по их законам.

– Я буду жить».

* * *

Служанка принесла закрытое блюдо. Она держала его высоко над головой, как это было у них заведено, так что ее дыхание не загрязняло пищу. Она стала на колени и поставила его на обеденный столик перед Блэксорном. На другом маленьком столике были чашки и палочки для еды, чашки для саке и салфетки, изящный букет цветов. Фудзико и Марико сидели перед ним. В волосах у них были цветы и серебряные гребни. Кимоно Фудзико было с зелеными рыбками на белом фоне, оби золотистого цвета. Марико надела черное с красным узором из тонких серебристых хризантем и оби в красную с серебристым шахматную клетку. Обе, как всегда, надушились. Для отпугивания ночных насекомых зажгли курильницу с благовониями.

Блэксорн имел достаточно времени, чтобы успокоиться. Он знал, что любое выражение неудовольствия с его стороны нарушит очарование этого вечера. «Если бы можно было ловить фазанов, все пошло бы по‑другому», – подумал он. У него была лошадь и ружья, можно было бы охотиться и самому, если бы только было время.

Фудзико наклонилась и сняла крышку. Маленькие кусочки жареного мяса имели весьма привлекательный вид. У Блэксорна от запаха потекли слюнки.

Он медленно взял кусочек мяса палочками для еды, стараясь не уронить, и начал жевать мякоть. Она была жесткая и сухая, но он так давно обходился без мяса, что оно показалось ему превосходным. Еще один кусок. Он вздохнул с удовольствием:

«Иси‑бан, иси‑бан, ей‑богу!»

Фудзико покраснела и налила ему саке, стараясь спрятать лицо. Марико обмахивалась малиновым веером, украшенным изображениями стрекоз. Блэксорн большими глотками выпил вино и съел еще один кусок, налил еще и по ритуалу предложил свою полную чашку Фудзико. Она отказалась, также по обычаю, но сегодня он настоял, поэтому она осушила чашку, слегка поперхнувшись. Марико также отказывалась и также была вынуждена выпить. Потом он опять приступил к фазану, пытаясь есть такими маленькими кусочками, какие только мог отрезать. Женщины едва притронулись к своим маленьким порциям овощей и рыбы. Это не удивило его, так как, по обычаю, женщины ели до или после мужчин, так чтобы за ужином все внимание можно было уделять только хозяину.

Он съел всего фазана и три чашки риса и прихлебнул еще саке, что тоже считалось признаком хорошего воспитания. Он утолил свой голод впервые за несколько месяцев. Во время еды он покончил с шестью бутылочками горячего вина, Марико и Фудзико поделили между собой две. Теперь они раскраснелись и хихикали с глупым видом.

Марико засмеялась и прикрыла рот ладонью: – Я бы хотела уметь пить саке как вы, Анджин‑сан. Вы пьете саке лучше всех, кого я знаю. Я держу пари, что вы могли бы выпить больше всех в Идзу! Я могла бы выиграть на вас кучу денег!

– Я думал, самураи не любят такие игры.

– О, да, не любят, абсолютно точно, они же не купцы или крестьяне. Но не все самураи таковы и многие, как вы говорите, многие держат пари как южные вар… как португальцы.

– Женщины тоже держат пари?

– О, да, очень многие. Но только между собой и с другими госпожами и всегда так, чтобы не узнали их мужья! – она весело перевела все это Фудзико, которая еще больше раскраснелась.

– Ваша наложница спрашивает, англичане тоже заключают пари? Вам нравится спорить?

– Это наше национальное развлечение, – и он рассказал им о скачках, кеглях, травле быков собаками, охоте на зайцев с собаками, охоте с гончими и с хищными птицами, новых театральных группах и каперских свидетельствах, стрельбе, метании стрел, лотереях, кулачных боях, картах, борьбе, игре в кости, шашки, домино и времени ярмарок, когда ставишь фартинг на число и заключаешь пари с колесом удачи.

– Но где вы находите время на жизнь, войну, на любовь? – спросила Фудзико.

– Ну, для этого всегда есть время, – их глаза на мгновение встретились, но он не смог прочитать в них ничего, кроме счастья и, может быть, небольшого опьянения.

Марико попросила его спеть матросскую песню для Фудзико, он спел, и они похвалили и сказали, что это самое лучшее из всего, что они когда‑либо слышали.

– Выпейте еще саке!

– О, вы не должны наливать, Анджин‑сан, это женская обязанность, разве я вам не говорила?

– Да. Налейте еще, дозо.

– Я лучше не буду. Я думаю, я свалюсь, – Марико усиленно заработала веером, и поток ветра разрушил ее безукоризненную прическу.

– У вас красивые уши, – заметил он.

– У вас тоже. Мы с Фудзико‑сан думаем, что ваш нос тоже совершенен, достоин дайме.

Он ухмыльнулся и ловко поклонился им. Они поклонились в ответ. Складки кимоно Марико слегка отошли на шее, обнажив край алого нижнего кимоно и натянувшись на груди, это сильно возбудило его.

– Саке, Анджин‑сан?

Он протянул чашку, его пальцы не дрожали. Она наливала, глядя на чашку, сосредоточенно высунув кончик языка между губ.

Фудзико тоже неохотно взяла чашку, хотя и сказала, что уже не чувствует ног. Ее тихая меланхолия в этот вечер исчезла, и она опять казалась совсем юной. Блэксорн заметил, что она не так безобразна, как он считал раньше.

* * *

Голова Дзозена гудела. Не от саке, а от той невероятной военной стратегии, которую так открыто описывали ему Ябу, Оми и Игураши. Только Нага, второй командир, сын заклятого врага, не сказал ничего и весь вечер оставался холодным, высокомерным, жестким, выделяясь характерным для семьи Торанаги крупным носом на худом лице.

– Удивительно, Ябу‑сама, – сказал Дзозен. – Теперь я понимаю причину такой секретности. Мой господин оценит это. Мудро, очень мудро. А вы, Нага‑сан, весь вечер молчите. Мне интересно и ваше мнение.

– Мой отец считает, что необходимо учитывать все военные возможности, Дзозен‑сан, – ответил молодой человек.

– А ваше личное мнение?

– Я послан сюда только повиноваться, наблюдать, слушать, и учиться. Не высказывая своего мнения.

– Но как второй командир – я бы сказал, как знаменитый заместитель командира – вы считаете, что этот эксперимент получился удачным?

– На это вам могут ответить Ябу‑сама или Оми‑сан. Или мой отец.

– Но Ябу‑сама сказал, что сегодня вечером каждый может говорить свободно. Что здесь скрывать? Мы же все друзья, не так ли? Сын такого знаменитого отца должен иметь и свое мнение. Да?

Глаза Наги насмешливо сузились, но он ничего не ответил.

– Можно говорить свободно, Нага‑сан, – сказал Ябу. – Что вы думаете?

– Я думаю, что при неожиданности эта идея позволит выиграть одну схватку или, может быть, одну серьезную битву. Учитывая внезапность. Но потом? – голос Наги стал ледяным. – Потом все стороны станут использовать ту же тактику и бессмысленно погибнет огромное количество воинов, подло убитых людьми, которые даже не знают, кого они убивают. Сомневаюсь, что мой отец на самом деле одобрит их использование в настоящей битве.

– Он сказал это? – сразу спросил Ябу, забыв о Дзозене.

– Нет, Ябу‑сама. Таково именно мое мнение, конечно.

– Но мушкетный полк – вы не одобряете его? Он вам не по душе? – мрачно спросил Ябу.

Нага взглянул на него плоскими глазами рептилии: – При всем моем к вам уважении, раз уж вы спрашиваете мое мнение, да, я нахожу это отвратительным. Наши предки всегда знали, кого они убили или кто их победил. Это бусидо, наш кодекс, кодекс воина, кодекс настоящего самурая. Всегда побеждает настоящий мужчина. А теперь? Как вы докажете своему господину свою доблесть? Как он может наградить за мужество? Стрелять – это смело, но также и глупо. Где здесь особая доблесть? Пушки против нашего кодекса самураев. Так воюют чужеземцы, так воюют крестьяне. Вы понимаете, что даже мерзкие купцы и крестьяне, даже эта, могут вести такую войну? – Дзозен засмеялся, и Нага продолжал даже еще более напористо: – Несколько сумасшедших крестьян могут убить любое количество самураев, только лишь имея достаточное количество ружей! Да, крестьяне могут убить любого из нас, даже господина Ишидо, который хочет сесть на место моего отца.

Дзозен не сдержался: – Господин Ишидо не хочет захватывать земли вашего отца. Он только стремится защитить империю, сохранить ее для законного наследника.

– Мой отец не угрожает господину Яэмону или государству.

– Конечно, но вы говорили о крестьянах. Господин Ишидо был когда‑то крестьянином. Я тоже был крестьянином. И ронином!

Нага не хотел ссориться. Он знал, что не может противостоять Дзозену, чьи способности во владении мечом и секирой были широко известны: – Я не собираюсь оскорблять вас или вашего хозяина или еще кого‑то, Дзозен‑сан. Я только сказал, что мы, самураи, все должны быть уверены в том, что крестьяне никогда не будут иметь ружей, или никто из нас не будет в безопасности.

– Купцы и крестьяне никогда не смогут причинить нам неприятностей, – сказал Дзозен.

– Я тоже так думаю, – добавил Ябу, – и, Нага‑сан, я согласен и кое с чем из того, что вы сказали. Но ружья – современное оружие. Скоро все боевые действия будут вестись с использованием ружей. Я согласен, это отвратительно. Но это способ ведения современной войны. И потом все станет как всегда – побеждать будут всегда самые смелые самураи.

– Нет, извините, но вы не правы, Ябу‑сама! Что сказал нам этот проклятый варвар – сущность их войны в стратегии? И потом он открыто признает, что все их армии состоят из наемников и призываемых на военную службу. Наемники! Нет чувства долга перед их господами. Солдаты воюют только за плату и военную добычу, чтобы насиловать и обжираться. Разве он не говорил, что их армии – это армии крестьян? Вот что ружья принесли в их мир и что они принесут нам. Если бы я имел власть, я бы отрубил этому чужеземцу голову сегодня же вечером и навсегда объявил все ружья вне закона.

– Так думает ваш отец? – слишком быстро спросил Дзозен.

– Мой отец не говорит мне или кому‑то еще о том, что он думает, как вы наверняка знаете. Я высказываю только свое личное мнение, – ответил Нага, сердясь на себя, что попался в ловушку, все‑таки вступив в разговор. – Я прислан сюда, чтобы повиноваться, слушать, а не говорить. Я бы не стал отвечать, если бы вы не спросили. Если кого‑то из вас я обидел, я прошу прощения.

– Извиняться не стоит. Меня интересовала ваша точка зрения, – сказал Ябу. – Почему кто‑то должен обижаться? Это обсуждение, не так ли? Среди командиров. Вы бы объявили ружья вне закона?

– Да, я думаю, было бы разумно очень пристально следить за каждым ружьем на нашей земле.

– Всем крестьянам запрещено иметь оружие какого‑либо вида.

Дзозен посмеивался над этим стройным худеньким юношей, презирая его: – Интересные у вас идеи, Нага‑сан. Но вы ошибаетесь относительно крестьян. Они ничего не значат для самураев, только снабжают нас. Они не более опасны, чем кучка навоза.

– Минуточку! – сказал Нага, его обуяла гордость. – Вот почему я бы сейчас объявил ружья вне закона. Вы правы, Ябу‑сан, что новая эра требует новых методов. Но из‑за Анджин‑сана, этого чужеземца, того, что он говорит, я бы пошел намного дальше, чем наши сегодняшние законы – Я бы выпустил законы, по которым каждый, кроме самураев, застигнутый с оружием или пойманный при торговле им, немедленно лишался бы жизни вместе со всеми членами семьи во всех поколениях. Далее, я бы запретил изготовлять и ввозить ружья. Я бы запретил чужеземцам носить ружья или привозить их в нашу страну. Если бы я имел власть, – к которой я не стремлюсь и никогда не буду иметь, – я бы полностью удалил чужеземцев из нашей страны, кроме нескольких священников. Порт, необходимый для торговли с заграницей, я бы обнес высоким забором и поставил бы стражу из самых надежных воинов. Последнее, я бы отправил этого дерьмоголового Анджин‑сана на смерть сразу же, чтобы его мерзкое знание не распространилось по нашей стране. Он – как зараза.

Дзозен сказал: – Ах, Нага‑оан, наверное, хорошо быть таким молодым. Вы знаете, мой господин согласен со многим из того, что вы сказали о чужеземцах. Я слышал, он говорил много раз: «Уберите их, вышвырните их, выгоните их пинками под зад в Нагасаки и держите их там взаперти!» Вы бы убили Анджин‑сана, да? Интересно. Моему господину Анджин‑сан тоже не нравится. Но для него, – он остановился. – Ах, да, интересная мысль о ружьях. Можно, я расскажу моему господину об этом? Вашу идею о новых законах?

– Конечно, – Нага успокоился и стал теперь вежливей, чем когда излагал все, что накопилось у него на душе с первого дня пребывания в Анджиро.

– Вы сообщили свое мнение господину Торанаге? – спросил Ябу.

– Господин Торанага не спрашивал моего мнения. Я надеюсь, что он удостоит меня чести и поинтересуется моим мнением, – ответил Нага сразу же с полной искренностью, интересуясь про себя, заметили ли они ложь.

Оми сказал: – Поскольку это свободное обсуждение, господин, то я скажу, что этот чужеземец – сокровище. Я считаю, мы должны учиться у чужеземцев. Мы должны узнать все о ружьях и военных судах, все что они знают о них. Мы должны использовать их знания, и даже сейчас некоторые из нас должны начинать учиться думать, как они, чтобы мы вскоре могли перегнать их.

Нага сказал уверенно: – Что они знают, Оми‑сан? Да, ружья и корабли. Но что еще? Как они могли бы победить нас? Среди них нет самураев. Разве этот Анджин открыто не заявляет, что даже их короли – убийцы и религиозные фанатики? Нас миллионы, их пригоршня. Мы сможем разбить их одними голыми руками.

– Этот Анджин‑сан на многое открыл мне глаза, Нага‑сан. Я вдруг обнаружил, что наша земля и Китай – это еще не весь мир, это только очень небольшая его часть. Сначала я подумал, что чужеземец только забавен. Теперь я так не думаю. Я благодарю богов за него. Я думаю, что он спас нас, и я знаю, что мы можем многому научиться у него. Он уже дал нам власть над южными чужеземцами – и Китаем.

– Что?

– Тайко проиграл войну потому, что их было слишком много против нас, мужчин против мужчин, стрел против стрел. Обладая ружьями и пользуясь новой военной стратегией, мы можем взять Пекин.

– С вероломством этих чужеземцев, Оми‑сан!

– Со знаниями чужеземцев, Нага‑сан, мы могли бы взять Пекин. Тому, кто завоюет Пекин, подчинится весь Китай. И тот, кто завоевал Китай, может завоевать весь мир. Мы должны научиться не стыдиться получать знания, откуда бы они ни шли.

– Я уверен, мы не нуждаемся ни в чем со стороны.

– Не обижайтесь, Нага‑сан. Я говорю, что мы должны защищать эту страну богов любыми средствами. Наш первый долг – защитить эту уникальную страну, которой мы владеем на земле. Только здесь земля богов, правда? Только наш император божественного происхождения. Я согласен с тем, что этот чужеземец должен замолчать. Но его не надо убивать. Изолировать его здесь, в Анджиро, на длительный срок, пока мы не узнаем у него всего, что он знает.

Дзозен задумчиво почесался: – Мой господин узнает ваши мнения. Я согласен с тем, что чужеземец должен быть изолирован. А также с тем, что подготовку нужно немедленно прекратить.

Ябу вынул из рукава свиток: – Здесь полный отчет для господина Ишидо. Когда господин Ишидо пожелает прекратить подготовку солдат, то подготовка конечно, прекратится.

Дзозен принял свиток: – А господин Торанага? Что с ним?

Его глаза обратились к Нате. Нага ничего не сказал, только смотрел на свиток.

Ябу сказал: – Вы можете спросить у него самого о его мнении. У него есть аналогичный отчет. Я думаю, вы уедете в Эдо завтра? Или вам хотелось бы посмотреть, как мы готовим солдат? Я, к сожалению, должен вам сказать, что наши люди еще не очень хорошо обучены.

– Мне бы хотелось посмотреть одну атаку.

– Оми‑сан, распорядитесь. Вы поведете людей.

– Да, господин.

Дзозен повернулся к своему помощнику и дал ему свиток:

– Масумото, отвези это немедленно господину Ишидо. Выезжай сразу же.

– Слушаюсь, Дзозен‑сан.

Ябу сказал Игураши:

– Дай ему проводников до границы и свежих лошадей.

Игураши с самураем тут же вышли.

Дзозен потянулся и зевнул. – Пожалуйста, извините меня, – сказал он, – но это из‑за того, что я несколько дней не слезал с лошади. Я должен поблагодарить вас за этот необычайный вечер, Ябу‑сама. Ваши идеи с дальним прицелом. И также ваши, Оми‑сан и Нага‑сан. Я похвалю вас господину Торанаге и моему господину. Теперь, если вы меня извините, я очень устал, дорога из Осаки очень длинная.

– Конечно, – сказал Ябу, – как в Осаке?

– Хорошо. Помните этих бандитов, которые атаковали вас на суше и на море?

– Конечно.

– Мы захватили четыреста пятьдесят человек в ту ночь. Многие носили форму Торанаги.

– У ронинов нет понятия чести. Никакой.

– У некоторых есть, – сказал Дзозен, обидевшись. Он жил, вечно стыдясь того, что когда‑то был ронином, – Некоторые носили даже форму наших серых. Никто не спасся. Все погибли.

– И Бунтаро‑сан?

– Нет. Он, – Дзозен запнулся. Это «нет» выскочило случайно, но теперь, когда он его произнес, он не стал возражать. – Нет. Мы не знаем наверняка – его головы не нашли. Вы ничего не слышали о нем?

– Нет, – сказал Нага.

– Может быть, он и был схвачен. Они просто разрезали его на куски и раскидали их повсюду. Мой господин хотел бы узнать о нем, если вы получите новости. В Осаке сейчас все нормально. Идут приготовления к встрече регентов. Ведутся большие приготовления к празднованию новой эры и, конечно, к чествованию всех дайме.

– А господин Тода Хиро‑Мацу? – вежливо спросил Нага.

– Старина Железный Кулак все так же силен и сердит, как всегда.

– Он все еще там?

– Нет. Он выехал со всем семейством вашего отца за несколько дней до моего отъезда.

– А двор моего отца?

– Я слышал, что госпожа Киритсубо у госпожа Сазуко просили разрешения остаться с моим господином. Доктор посоветовал госпоже остаться на месяц. Он считает, что дорога будет не очень благоприятна для ожидаемого ребенка, – для Ябу он добавил, – она же упала тогда вечером, когда вы уезжали, правда?

– Да.

– Надеюсь, ничего серьезного, – спросил Нага, очень озабоченный.

– Нет, Нага‑сан, ничего серьезного, – сказал Дзозен, потом опять обратился к Ябу: – Вы сообщили господину Торанаге о моем приезде?

– Конечно.

– Хорошо.

– Новости, которые вы нам сообщили, его очень заинтересуют.

– Да. Я видел почтового голубя, он сделал круг и улетел на север.

– У меня сейчас налажена такая служба, – сказал Ябу, не упомянув, что его голубь тоже был замечен и что соколы перехватили его около гор, что послание расшифровали: «В Анджиро все как сообщалось. Ябу, Нага, Оми и чужеземец здесь».

– Я уеду утром, с вашего разрешения, после атаки. Вы не дадите мне свежих лошадей? Я не должен заставлять ждать господина Торанагу. Я поеду повидаться с ним. Так повелел мой господин в Осаке. Я надеюсь, вы проводите меня, Нага‑сан.

– Если мне прикажут, я поеду, – Нага говорил, опустив глаза, но весь сгорал от подавляемой ярости.

Дзозен ушел от них и вместе с телохранителями поднялся на холм к своему лагерю. Он переставил часовых и приказал своим людям спать, вошел в маленькую палатку в кустах, которую они поставили от дождя. При свете свечей под москитной сеткой он переписал составленное ранее письмо на тонкий листок рисовой бумаги и добавил: «В действии пятьсот ружей. Планируется массированная внезапная атака – полный отчет послан с Масумото». После этого он поставил дату и погасил свечи. В темноте выскользнул из‑под сетки, вынул из корзины одного из голубей и положил письмо в маленький контейнер у него на лапке. Потом прокрался к одному из своих людей и протянул ему птицу.

– Выпусти его где‑нибудь в кустах, – прошептал он, – спрячь его где‑то, где он мог бы безопасно просидеть до рассвета. Будь осторожней, здесь везде у них глаза. Если остановят, скажи, что я приказал вести патрулирование, но сначала спрячь голубя.

Самурай исчез молча, как таракан.

Довольный собой, Дзозен поглядел вниз в сторону деревни. У крепости и на противоположной стороне в доме, где жил Оми, горели огни. Как раз под ним в доме тоже горело несколько огней, этот дом сейчас занимал чужеземец.

– Этот щенок Нага прав, – подумал Дзозен, отмахиваясь рукой от москитов. – Чужеземец – это мерзкая зараза.

* * *

– Спокойной ночи, Фудзико‑сан.

– Спокойной ночи, Анджин‑сан.

Седзи за ней закрылись. Блэксорн скинул кимоно и набедренную повязку, надел более легкое ночное кимоно, залез под москитную сетку и лег.

Он задул свечу. Глубокая темнота окружила его. Дом теперь совсем успокоился. Маленькие ставни были прикрыты, но он мог слышать прибой. Луна была закрыта облаками.

Вино и смех вызвали в нем сонливость и эйфорию, он слушал шум волн и чувствовал себя плывущим, его мозг затуманился. В деревне внизу вдруг залаяла собака. «Хорошо бы завести собаку, – подумал он, вспомнив своего домашнего бультерьера. – Интересно, жив он еще? Его имя было Грог, но Тюдор, его сын, всегда звал его „Огог“.

– Ах, Тюдор, мой мальчик. Как давно это было. Хотел бы я повидать вас всех – хотя бы написать письмо и послать его домой. «Давай посмотрим, – подумал он. – Как бы я его начал?»

«Мои дорогие! Это первое письмо, которое я смог отправить домой с тех пор, как мы высадились в Японии. Теперь у меня все хорошо, так как сейчас я представляю, как жить по их законам. Пища здесь ужасная, но сегодня вечером мне как раз достался фазан. Скоро я получу обратно свой корабль. С чего мне начать вам свой рассказ? Сегодня я что‑то вроде феодала в этой незнакомой вам стране. У меня дом, лошадь, восемь служанок, домоправительница, мой собственный парикмахер и моя собственная переводчица. Я теперь чисто выбрит и бреют меня каждый день. Стальные лезвия для бритья у них, наверняка, самые лучшие в мире. Мое жалованье огромное – достаточное, чтобы накормить в течение года двести пятьдесят японских семей. В Англии это было бы почти как тысяча гиней в год! В десять раз больше моего жалованья, получаемого в голландской компании…»

Кто‑то начал открывать седзи. Его рука нащупала под подушкой пистолет, он насторожился. Потом ощутил почти неслышный шелест шелка и запах духов.

– Анджин‑сан? – донесся легчайший шепот, наполненный обещанием.

– Хай? – спросил он, вглядываясь в темноту, но ничего не видя.

Дата добавления: 2015-07-12