Часть вторая 4 страница. Выйдя из вокзального буфета, он, ссутулившись, засеменил вдоль улицы шанпуле

Выйдя из вокзального буфета, он, ссутулившись, засеменил вдоль улицы Шанпуле, но его при этом окрыляли приятные мысли. «Поцелуй в обе щеки, вот. Спасибо за все, милый дядюшка, – скажет она ему. Храни вас Бог, дитя мое, и будьте осторожны, не делайте глупостей, вы знаете, что начиная с третьего месяца вам уже нельзя прыгать и скакать. И девять месяцев спустя после свадебной церемонии появится первый малыш, а за ним второй и третий. Два мальчика и девочка. Второго, может, назовут Салтиель, если мать не будет против. Ну, посмотрим. Надо положиться на волю Божью.

Господь, как Ты велик! Бог Авраама, Исаака и Иакова! Сегодня вечером он пойдет в синагогу, чтобы приветствовать наступление шаббата, чтобы петь хвалу Господу вместе с братьями своими и целовать священную Книгу Закона! Какое счастье и какая честь принадлежать к Богом избранному народу! Как же ему повезло!» В порыве энтузиазма он три раза очень сильно топнул ногой, не обращая внимания на любопытные и насмешливые взгляды.

Не обращая внимания на любопытные и насмешливые взгляды, он шел своей дорогой, непобедимый и поющий славу Всевышнему, непобедимый и поющий, что Всевышний есть сила его и спасение его, да, и сила его и спасение, поющий от всего сердца, притопывающий ногой от всей души, иногда приподнимающий шляпу, приветствуя тех прохожих, которые ему нравились, улыбающийся им, потому что Бог велик в его сердце, и снова топающий ногой и поющий славу Всевышнему.

XVI

Спальня супругов Дэм днем поступала в исключительное пользование мадам, поскольку ее головные боли требовали одиночества и сосредоточенности.

Здесь царил смешанный запах камфоры, салицилового метила, лаванды и нафталина. На каминной полке располагались часы из позолоченной бронзы, украшенные солдатом-знаменосцем, умирающим за родину; корона новобрачной под стеклянным колпаком; сушеные эдельвейсы; маленький бюст Наполеона; керамический итальянский юноша, играющий на мандолине; статуэтка китайского крестьянина с высунутым языком; шкатулка, обитая голубым бархатом и инкрустированная перламутром, сувенир из Монт-Сан-Мишель; маленький бельгийский флаг; крохотная стеклянная карета; фарфоровая гейша; изображение какого-то маркиза, подделка под саксонский фарфор; металлический башмачок, набитый подушечками для булавок; крупный булыжник, сувенир с пляжа в Остенде. Напротив камина – картина маслом, изображающая двух щенков, дерущихся за рогалик. На стенах: огромное деревянное резное сердце, усеянное маленькими сердечками, в которые были вставлены фотографии ван Оффеля, семейства Рампаль, разных родственников из числа Леебергов, Ипполита Дэма, голенького, в возрасте шести месяцев, Жозефины Батлер и нашего дорогого доктора Швейцера; японские веера; испанская шаль; макет колокольни Вестминстерского аббатства; высказывания из Библии, выжженные на дереве, вышитые гладью и изображенные на бумаге фосфоресцентной краской; две картины маслом, на одной были запечатлены малыш – трубочист, играющий в шарики с поваренком, на другой – трапезничающий кардинал, который дразнил прелестного белого котенка. Над кроватью – большой портрет мадам Дэм, матери Ипполита, полной и улыбающейся дамы, с датами рождения и смерти. Там и сям разнообразные салфеточки; подставочки для ламп; абажурчики с кистями; подголовнички на крючках; скамеечки для ног; меховые мешочки для согревания ног; всякие грелочки; ширмочки от сквозняка; набор щеточек; шкатулочки для перчаток; этажерка из искусственного мха с искусственными цветами; бокалы и бокальчики; оловянные кашпо с чеканкой; стеклянные фигурки работы Галле; лысый карлик – подставка для спичек; весы для писем; флакончики с английской солью; настилки от кашля с аллейным корнем.

Бесконечно длинная и костлявая, мадам Дэм возлежала на кровати, сцепив на груди руки в коричневых бородавках, совершая наконец запоздалую сиесту, и по-хозяйски, со знанием дела, храпела; ее длинные кривые зубы мирно покоились на бледном валике нижней губы. Внезапно пробудившись, она сбросила стеганое одеяло, мотнув ногой со вросшими ногтями, и встала с постели в своем малопривлекательном, но весьма пристойном дезабилье. Вообще-то, поскольку дело было к вечеру, она сочла благоразумным снять обычные панталоны из мадеполама и облачиться в растянутые мужские шерстяные кальсоны, которые доходили ей до щиколоток и висели на ней, как на вешалке; кальсоны эти, все в дырках, на фланелевой подкладке, отличались неброским и практичным горчичным цветом, а на заду для пущей прочности были укреплены перкалевой вставкой в розовый цветочек.

Совершив несколько упражнений йоговской гимнастики для достижения гармонии с Универсумом (недавно она прочитала книгу с намеком на буддизм, мало что в ней поняла, но уж больно ей понравился этот «Универсум»), она вытянулась на ковре, подняла ноги и поставила их на табуретку, дабы релаксироваться, закрыла глаза и предалась умиротворяющим и позитивным размышлениям, среди которых большое место занимало признание живейшего интереса, который к ней проявляет Господь Бог. В половине пятого она встала, потому что было уже пора приступать к подготовке, метрдотель экстра-класса должен был прийти через час. Оценив мимоходом могучие резервы домашних платьев и нижнего белья на полках зеркального шкафа, она выбрала оранжевый лифчик, нижнюю юбку и ни разу не надеванное платье с инкрустациями. Надлежащим образом пришпилила к груди часы, доставшиеся от тети Лизы, повязала благоухающий лавандой платок на целомудренную шейку, дряблую и морщинистую, затем украсила себя длинной цепочкой, на которой были подвешены разнообразные золотые брелоки: клевер с четырьмя листиками, число 13 в рамочке, подкова, генеральская треуголка и крохотный фонарик. Вырядившись таким образом, она величественно спустилась по лестнице, безупречная, как королева-мать.

Заглянув ненадолго в кухню, где она не могла отказать себе в удовольствии благосклонным замечанием подбодрить служанку («Да уж, видно, детка, что вы вышли из народа») и одарить ее обычной лучезарной улыбкой, олицетворяющей неуемную любовь к ближнему, она затем провела инспекцию в гостиной, где все, по ее мнению, было превосходно подготовлено. Тем не менее она передвинула три кресла, поставив их поближе к диванчику, чтобы создать интимный уголок. Они с Ипполитом на диване, гость в центральном кресле, самом удобном, Диди и его жена в двух других креслах. Между креслами и диваном красивый марокканский столик с ликерами, сигаретами и дорогими сигарами. Да, все теперь как надо. Она провела пальцем по столику и поглядела на палец.

Пыли нет. Когда все усядутся, она предложит чай или кофе, и все начнут беседу. Подходящая тема – ван Оффели. «Наши старые друзья, о, люди высоких душевных качеств!» Эта своего рода генеральная репетиция была прервана месье Дэмом, который сверху поинтересовался, может ли он спуститься на минутку, добавив, что он не напачкает, «потому сто я не снял войлосные подосвы».

– Что тебе еще, друг мой? – спросила она раздраженно, когда он вошел, тщетно пытаясь скользить по полу, навощенному сверх всякой меры.

– Я тут подумал и ресыл, сто надо все-таки насинать с супа. Вдруг он любит суп.

– Кто он? – спросила она издевательски.

– Ну кто, начальник Диди.

– Ты мог бы дать себе труд назвать его должность целиком.

– Да это так долго, что я обоселся так. Понимаес, он мозет быть любит суп. – Маленький хитрец в этот момент больше думал о себе, чем о госте. Он обожал суп, и сам о себе говорил, что он «большой супист».

– Я тебе уже сказала, что супа не будет. Суп – это вульгарно.

– Но мы зе его едим каздый весер!

– Я имею в виду стиль, – простонала она. – «Суп» говорить не принято, говорят «перьвое». В этот раз у нас на перьвое раковый суп.

– А, прекрасно. А это вкусно?

– Его подают в королевских семьях.

– А из чего он состоит? – спросил месье Дэм, сглотнув слюнку.

– Там много всего разного, – осторожно ответила она. – Вечером сам увидишь.

Тогда он, заострив сердце мужеством, заявил, что хотел бы ознакомиться со всем меню сегодняшнего вечера. Да, он помнит, что сам попросил ничего ему не рассказывать, «чтобы получился сюрприз, как в гостинице на отдыхе». Но это оказалось выше его сил. Он был очарован доброжелательностью, с которой она уступила его просьбе. Она открыла ящичек и осторожно достала из него длинный картонный прямоугольник.

– Это сюрприз для Адриана, я взяла на себя смелость заказать напечатанные карточки с меню, в стиле гравюр, видишь, с золотом, это на десять процентов дороже, но игра стоит свеч. Их пятьдесят штук, пять мы положим на стол, а остальные пригодятся, если Диди будет давать другие званые ужины, и можно их просто показывать при случае. Вот, посмотри, если у тебя чистые руки.

Раковый суп

Омар «Термидор»

Сладкое мясо по-королевски

Бекасы на подложке

Фуа-гра от Кольмар

Спаржа в соусе со взбитыми сливками

Салат «Помпадур»

Меренги во льду

Сыры

Экзотические фрукты

Сливочный пломбир

Птифуры

Кофе

Ликеры

Сигары «Henry Clay» и «Upmann»

Прочитав список с волнением на грани безумия, он затем перечитал его спокойно, губы его шевелились, он повторял про себя каждое слово, желая проникнуть в самую его суть, в то время как она наслаждалась восхищенным выражением его лица. Она была горда этим произведением, которое сама составила, черпая вдохновение в королевских меню, вырезанных из глянцевых журналов (у нее была их целая коллекция). Он понимал, что нужно ее похвалить, но боялся перегнуть палку, и потому отпустил замечание, которое заставило ее нахмурить брови.

– Тебе не казется, сто это как-то слиском? Омар, потом телятина, потом бекасы, да еще пастет из гусиной песенки. Тязело для зелудка. И потом, два заморозенных блюда, меренги и морозеное.

– Меню одобрил Адриан, и мне этого достаточно. К тому же ты, очевидно, не знаешь, что на больших дипломатических приемах всего едят понемножку: несколько ложечек супа, маленький кусочек омара и так далее. Таков обычай.

– Ну, конесно, если Адриан одобрил, знасит, все правильно.

– Ну разве что кроме паштета, это я решила сделать ему сюрприз, я заказала его за свой счет, и уж, поверь мне, он не дешев, но это так изысканно, фуа-гра Кольмар с Елисейских полей было на обеде в честь персидского шаха. Так что видишь, успех нам гарантирован. В напечатанное меню не включена черная икра, которую подадут в самом начале, потому что Адриан только что решил включить ее в меню, но что уж поделаешь, господин заместитель Генерального секретаря заметит ее так или иначе.

– А сигары разве надо вклюсять в меню?

– Они стоят семь франков штука. Диди сказал, что во всей Женеве лучше не найдешь.

– Ах, вот как. А что это за омар зермидор?

– Нужно говорить термидор. Это не английское слово, а греческое времен Французской Революции. Я надеюсь, ты не скажешь зермидор сегодня перед нашим гостем.

– А как его готовят?

– Ох, это очень сложный рецепт. Его подавали в королевском дворце Лаэкен Его Величеству королю английскому. Послушай, у меня слишком много дел, чтоб я еще вникала в тонкости приготовления каждого блюда.

– Тогда ессе вопрос. Как ее едят, эту икру?

– Ты посмотришь, как делает наш гость и как делаю я, и сделаешь так же. У меня сейчас нет времени тебе объяснять.

– Ессе один вопрос, последний. Как мы сядем за стол?

С важным видом она достала из шкафчика пять маленьких карточек.

– Это еще один сюрприз для Диди. Видишь, ко всему прочему я еще и заказала карточки с напечатанными именами. Когда стол будет накрыт, я положу их по ранжиру. – Она с наслаждением покатала последнее слово во рту, как леденец, и сдержанно сглотнула слюнку.

– Но, смотри, на карточке для этого господина написано только заместитель Генерального секретаря, почему так?

– Потому что так более вежливо.

– А куда мы его посадим?

– На почетное место!

– Это какое?

– Всегда по правую руку от хозяйки дома. Все люди, принадлежащие к определенному опчеству, это знают. – Она снова сглотнула слюну. – Значит, он будет сидеть справа от меня. Ты будешь слева, это второе почетное место. Ариадна, поскольку она женщина, будет сидеть рядом с ним. Если, конечно, эта принцесса соизволит спуститься, а если и нет, нам же легче. Адриан и я, мы займем его беседой. А Адриан будет сидеть рядом с тобой.

– Ты знаес, мне не обязательно быть на этом посетном месте. Потому сто, если я буду сидеть напротив этого месье, я буду вынузден с ним разговаривать. Пусть Адриан сидит справа от тебя, так ему будет удобно болтать со своим сефом.

– Нет, нужно придерживаться старшинства, ты должен сидеть на этом месте, это решено, и больше к этой теме не возвращаемся. Ну вот, теперь вроде ты в курсе всего.

– Слусай, в моей книге написано, что тарелка для супа…

– Для перьвого.

– Написано, сто она долзна быть наполнена только наполовину.

– Знаю, знаю, дружок, – сказала мадам Дэм, намотав на ум эту полезную информацию. – А сейчас я предпочла бы побыть одна, – сказала она целомудренно.

Он понял, что она хочет помолиться, и вышел. Забравшись на свой чердачок, он принялся расхаживать взад-вперед, уткнувшись носом в руководство по этикету. Внезапно он побледнел: способ, которым в свете принято было есть спаржу, показался ему просто ужасным. Это, правда, кошмар какой-то: хватать ее щипчиками, снабженными тремя жесткими кольцами, в которые надо продевать пальцы! Он спустился, послушал под дверью гостиной. Оттуда не доносилось никакого шума. Она, вероятно, еще молилась. Он решил подождать, возбужденно прохаживаясь под дверью, время от времени поглядывая на свои массивные часы с цепочкой. На десятой минуте он решил, что она уже вполне могла сказать все, что надо, и вообще Бог не нуждается в таких уж подробных объяснениях. Не слишком уверенно он постучал в дверь и осмелился заглянуть. Стоя на коленях возле дивана, она обернулась в смятении, как девственница, застигнутая во время купания.

– Ну что еще? – вздохнула она утомленно и даже, можно сказать, мученически, показывая всем видом, что еще слишком близка к Богу, чтобы не простить подобное нарушение сладостной интимности.

– Я весьма созалею, но послусай, нузны ведь ссипсики для спарзы!

Опершись о диван, она медленно встала на ноги, как будто с сожалением уходя с тайного свидания. Она повернулась и устремила на него взор, еще сияющий небесной чистотой.

– Я знаю это, друг мой, – проговорила она с нежным упреком в голосе. – На ужинах у ван Меелебеке, это высшая бельгийская аристократия, я очень тесно общалась с ними до свадьбы, мы всегда пользовались такими щипчиками, когда ели спаржу. – Певучие интонации свидетельствовали о благородной печали, ностальгии по незабвенному роскошному прошлому. – Позавчера я их купила полдюжины.

– Обо всем-то ты подумала, дорогая. Вот только я не умею пользоваться этими проклятыми ссипсиками.

– Ипполит, не мог бы ты, пыжалста, выражаться попристойней?

– Да ведь там надо эти пальцы в кольца просовывать, я обязательно перепутаю, какой куда палец.

– Ты посмотришь, как я это делаю, – сказала она с лучезарной улыбкой: дитя Божье, охваченное любовью к ближнему, любовью нескончаемой и все преодолевающей. – А теперь оставь меня, пыжалста. Я еще не закончила, – добавила она, опустив глаза, с целомудренной улыбкой изменницы.

Он вышел на цыпочках. Остановившись на лестничной площадке он пригладил усы, приводя их линию в соответствие с очертаниями жиденькой бородки. Нет, ясно как день, ему не удастся управиться с этими щипчиками. Лучше будет постараться застать Марту одну и попросить ее отложить ему отдельно немного спаржи на завтра.

– А завтра я уз вам гарантирую, сто отыграюсь: буду есть эту спарзу руками!

XVII

Устремившись на пронзительный зов мадам Дэм, он вошел, запыхавшись, в комнату, где его супруга, вновь раздевшись до лифчика и приняв позу безутешного страдания, вдыхала английские соли.

– Сто слусилось, дорогая?

– Случилось то, что эта особа, от которой ты без ума…

– От какой я особы без ума?

– От этой… аристократки! Я только что от нее. Это, конечно, не назовешь разговором, она меня не удостоила чести войти, я стояла под дверью! Она, понимаешь, на пианино играла! Я вежливо постучала, и знаешь, что она мне ответила? Что не может открыть, потому что она голая! Дословно! Ты представляешь, играть Шопена голышом! Может, такие привычки у женевской аристократии! Голая, в пять часов вечера! А я, мадам Антуанетта Дэм, урожденная Лееберг, я должна была снести это оскорбление и говорить с ней через дверь! Я вынесла все ради Диди, если бы дело не касалось нашего бедного мальчика, я бы ей это так не спустила, будь она хоть десять раз д'Обль. Я ей сказала кротко… – тут она изобразила ангельский голос: – «Вы скоро будете готовы?». Ты же знаешь мой характер, мою вежливость, воспитанность. И вот что она мне ответила, эта особа, для которой ты не жалеешь улыбочек и которая тебе кажется такой очаровательной… – Она мельком взглянула в зеркало. – Эта особа ответила мне дословно… – Тут она состроила зверскую гримасу и изобразила противный голос: – «Я плохо себя чувствую. Не знаю, спущусь ли вечером к ужину». Таким тоном, какой я даже не могу изобразить, настолько он мне несвойственен. В общем, особа королевских кровей! А между тем есть д'Обли, которые едва сводят концы с концами, но все равно, кстати, ее не принимают. Выплясывают, понимаешь, пасадобль, тоже мне, знать выискалась! Ох, я так и думала, что этот брак плохо кончится! А сколько денег она из него вытянула! Все эти путешествия на Лазурный Берег! А какие он ей дарил подарки! Вот я у него разве прошу подарки? Помяни мое слово, она его разорит! Помнишь ванную комнату специально для мадам? Когда мы сюда приехали, здесь были две ванные комнаты, одна на первом этаже для нас, другая для молодоженов на втором, по-моему, вполне достаточно. Но нет, мадам не пожелала делить ванную с мужем, может, это ей внушает отвращение! Мадам пожелала свою персональную ванную комнату. Короче, прынцесса! Отдельная комната, отдельная ванная! В итоге бедный ребенок заплатил за эту третью ванную четыре тысячи триста девяносто пять франков! Когда я думаю о несчастных индийцах, голодающих и бездомных! Ну, и что ты на это скажешь?

– Я как ты, дорогая. Наверное, две ванны вполне достатосьно.

– Говорить «ванны» неправильно. Образованные люди говорят «ванные комнаты», я же тебе уже объясняла! Это свидетельствует об образовании, принадлежности к обчеству. Ладно, короче. А эти дорогие рестораны, в которые он ее водит! Что же ты молчишь?

Он сглотнул, кашлянул и покорился.

– Это тосьно, когда есть свой дом, нет смысла ходить по ресторанам, в этом я с тобой согласен.

– Нет, ну она хороша, эта особа! Я задаюсь вопросом: зачем она вообще ему нужна! От брака с ней ему не было никакой выгоды! Она же даже не познакомила его ни с кем, ты меня слышишь, ни с кем из ее так называемого высшего обчества. Что ты на это скажешь?

– Это тосьно.

– Выражайся яснее. Что точно?

– То, сто ты сказала.

– Ипполит, должна заметить тебе, что ты никогда не даешь удовлетворительной оценки поведению этой личности.

– Да, бусенька, я даю удовлетворительную оценку.

– Тогда вырази свою мысль поточнее, пыжалста.

– Ну, я утосьняю, сто во всем с тобой согласен.

– В чем во всем?

– Сто нехоросо, сто она делает, – выдавил несчастный, промокая платком вспотевший лоб.

– Ты долго не мог решиться это признать. Бедный ребенок, она крутит им как хочет. Вот что значит, нас не было рядом, когда он с ней познакомился. Потому что, поверь, будь я в то время здесь, этой свадьбе было бы не суждено состояться! Я бы ему быстро сняла шоры с глаз, и он не угодил бы в ловушку!

– Соверсенно верно, – сказал месье Дэм, обещав себе завтра же купить невестке подарок, красивый ножик для бумаги из слоновой кости, и тайно вручить.

– А как тебе нравится эта идея не спускаться сегодня к ужину?

– Но если она плохо себя сюствует?

– Если бы она плохо себя чувствовала, она бы не играла голышом Шопена! Я вынуждена отметить, что ты по-прежнему ее защищаешь.

– Да нисколько, дорогая.

– Короче, я надеюсь, что ты меня тоже будешь оправдывать, если мне вдруг однажды взбредет в голову играть Шопена голышом!

– Но я никого не оправдываю!

– Я, конечно, не из д'Облей! Я всего-навсего из семьи, в которой никогда не случалось скандалов! Я знаю, о чем говорю. – Она с силой вдохнула английскую соль, затем метнула на него испепеляющий взгляд. – Одна из д'Облей в свое время их достаточно устроила! Я ничего больше не скажу, чтобы не осквернять уст такими историями! – («А твоя сестра и фармацевт?» – осмелился про себя возразить ей месье Дэм.) – И вообще, нормально она себя чувствует. Это все, чтобы нас позлить, чтобы нам показать, что д'Облей не волнуют такие выдающиеся гости.

– Которые зарабатывают семьдесят тысяч золотых франков в год, – сказал месье Дэм, желая показать себя с хорошей стороны.

– Не в этом дело. Он выдающаяся личность. Даже если бы он ничего не зарабатывал, он был бы выдающейся личностью.

– Конесно зе, – согласился месье Дэм. – Послусай, я пойду сам поговорю с Ариадной.

– Да уж, конечно, иди опять с ней любезничай! Я тебе запрещаю, слышишь! Не бывать такому, чтобы господин Ипполит Дэм на коленях умолял вздорную девчонку, родственница которой… ну, я знаю, о чем говорю! Если она не выйдет к ужину, мы без нее прекрасно обойдемся! Слава богу, Диди прекрасно может поддержать беседу.

– Да и ты, мусенька, в беседе любого за пояс заткнес, – сказал бедный трусишка. – За словом в карман не полезес. И потом, у тебя сарм.

Она деликатно вздохнула и с выражением преисполненной достоинства тихой грусти поставила на место флакон с английской солью.

– Ладно, хватит думать об этой особе, она того не заслуживает. Подойди ко мне, я поправлю тебе галстук, он съехал набок.

– Но ответь мне, засем ты сняла красивое платье для торзеств, которое тебе так идет?

– Я заметила, что оно сзади помялось. Марта мне его сейчас гладит.

Услышав звонок во входную дверь, она в спешке набросила кимоно, по которому ползали огнедышащие драконы, и побежала на лестницу. Опершись бородавчатыми руками на перила, она наклонилась в пролет и спросила, кто там. Вытаращив глаза, растрепанная и вспотевшая служанка прокричала с нижней ступеньки, что это «хаспатин нашшот ушина».

В этот момент прозвонил будильник, и мадам Дэм все поняла.

– Вы хотели сказать метрдотель?

– Та, матам.

– Пусть подождет. Послушайте, Марта, – добавила она вполголоса, – не забывайте то, что я вам сказала, не отходите от него ни на шаг. Ясно?

Быстренько посетив то место, которое она именовала buen retire, она спустилась вниз как раз в тот момент, когда половину пятого пробили стенные часы из Нешателя, драгоценная собственность месье Дэма, гордившегося тем, что, по слухам, на эти часы смотрел сам Наполеон, когда приезжал в Швейцарию. Преисполненная собственной социальной значимости, мадам Дэм вошла в кухню величественно, как броненосец. Как только она увидела этого мастера экстракласса, пятидесятилетнего плохо выбритого человека, который доставал свой фрак из картонного чемодана, она сразу почуяла в нем врага и решила немедленно показать ему, кто хозяин в доме.

– Ужин должен быть сервирован в восемь часов. Гость придет в половине восьмого. Это господин заместитель Генерального секретаря Лиги Наций. Когда вы откроете ему дверь, ведите себя с ним как полагается с такой важной персоной. – (Мастер экстра-класса слушал с непроницаемым лицом, и она решила, что он себе на уме. Чтобы поставить его на место и показать, с кем он имеет дело, она протянула ему одну из карточек с меню. Закончив читать, он, не сказав ни слова, с тем же непрошибаемым видом положил карточку на стол. Какой наглый тип. Ну ладно, подождет он своих чаевых.) – Кроме икры, которая не отмечена в меню, мы заказываем ее отдельно, все принесут в шесть часов от ресторатора Росси, очень известный торговый дом.

– Я знаю, мадам.

– Основную работу по разогреванию сделает повар от Росси. Вам нужно будет только подать.

– Очевидно, мадам. Это моя работа.

– Вы можете уже начать накрывать на стол, естественно, по всем правилам. Нас будет пятеро, включая господина заместителя Генерального секретаря. Я передала ключ от столовой служанке, она вам поможет. Салфетки сложить как обычно, веером.

– Что-что, мадам?

– Я говорю: сложить салфетки веером, как мы обычно делаем для приемов.

– Сложить веером? Хорошо, мадам. Однако я хочу обратить внимание мадам на то, что так уже давно не делают. Для обеда салфетку просто складывают и кладут на тарелку. Для ужина салфетку кладут на маленькую тарелочку для хлеба, она просто складывается и в нее заворачивается маленький хлебец, и ставят ее слева от тарелки для супа, поданной заранее. По крайней мере, так всегда делали у его королевского высочества господина герцога Немурского, которому я служил в течение десяти лет. Но если мадам желает, я могу сложить ей салфетки как угодно, веером, зонтиком, сумочкой, велосипедным колесом, лебедем и даже создать имитацию верблюда. Как мадам захочет, я весь к ее услугам.

– Я не придаю такого значения этим мелочам, – сказала мадам Дэм, красная как рак. – Делайте как хотите. Это все пустяки.

Выпятив челюсть, она вышла с важностью и величием собственницы, закованная в корсет собственной значимости, с высоко поднятой головой, машинально проведя три раза рукой по заду, как бы приласкав его, но на самом деле чтобы убедиться, все ли там прилично и не задралось ли кимоно во время пребывания в том заведении, которое ее муж называл «одно местесько» или же «место, куда король песком ходил».

– Ерунда какая-то это ее меню, – сказал мастер экстра-класса Марте. – Раковый суп, да потом омар, да ко всему этому еще икра, на что это похоже! А потом сладкое мясо, а потом еще бекасы и гусиная печенка! Намешали чего ни попадя, сразу видно, люди непривычные. Составить меню ужина – целое искусство, должна быть логика! А это меню еще распечатали на пяти листках! И смех и грех! И ради такого меня еще заставили прийти в полшестого, когда ужин в восемь! О-ля – ля, чего только в жизни не бывает!

Увидев какой-то текст в рамочке над раковиной, он надел очки и вгляделся в маленький стихотворный шедевр, который мадам Дэм переписала каллиграфическим почерком и который по ее личному указанию служанка должна была читать каждое утро.

На кухне, словно в чистом поле,

Над нами Божье око бдит,

Сил не жалейте, доброй воли,

И Он за то вознаградит:

В семье здоровье и порядок,

Как каждый день и час хорош!

За дело, дева, труд так сладок.

Ведь что посеешь, то пожнешь.

(Стихотворение мадам Т. Комб.)

– Значит, этот стих висит здесь для вас?

– Да, месье, – сказала Марта, прикрыв рукой беззубую смущенную улыбку.

Он сел, скрестил ноги, развернул газету и погрузился в изучение спортивной хроники.

Уязвленная до глубины души салфетками герцога Немурского, она пыталась переварить всю эту историю, маяча в коридоре, ведущем в прихожую, с единственной целью: выяснить, когда же этот тип соизволит повиноваться. Чтобы как-то оправдать слежку, она бесцельно переставляла предметы с места на место, имитируя уборку, вне себя от ярости: приходится дожидаться, когда же обслуживающий персонал все же настроится поработать. Она торчала там минут десять, а этот тип даже не начал накрывать на стол! Ничего себе пример для Марты, которая теперь увидит, что можно безнаказанно ослушаться хозяйку! Может, вернуться в кухню и повторить приказание? Мерзкий проходимец вполне способен ответить, что спешить некуда, еще нет даже шести часов. Тогда уж она точно упадет в глазах Марты. Или позвонить в агентство и попросить прислать другого метрдотеля? Они наверняка ответят, что сейчас нет под рукой другого мастера экстракласса. К тому же телефон стоит в коридоре, и этот тип услышит разговор и станет вести себя еще хуже, чтобы отомстить. Она связана по рукам и ногам благодаря прихоти пролетария с картонным чемоданом. Насчет имитации верблюда – это явно был гнусный намек. Вот уж впрямь, да здравствует Муссолини!

И снова круглая головенка с глазами навыкате и утлой бородкой свесилась с перил и сообщила, «сто первое надо есть не спеса, наполняя лоску лис наполовину». Преисполнившись решимости наказать его, но не желая скандалить на лестнице, она поднялась, вцепилась в руку мужа и потащила его, ошалевшего от такого напора, по направлению к спальне. Прикрыв дверь, она выместила на нем всю ярость за мастера экстра-класса и герцогские салфетки.

– Пожалуй, с меня хватит! – сказала она, стиснув зубы. – Сделай милость, уберись отсюда! Снимай войлочные подошвы и отправляйся в сад! И оставайся там, пока я тебя не позову!

Бедный маленький изгнанник недолго бродил по улице. Если кто – то пройдет мимо, хорошо же он будет выглядеть в саду в смокинге! Он спрятался в маленький заброшенный павильон, но там было абсолютно нечего делать. Чтобы как-то убить время, он сел на тележку, такой милый до невозможности, и принялся напевать «Над горами всходит солнце», потом запел «Бей, барабан», потом «О вольные горы», потом «Скалы и ветер», потом «Старый замок». На этом его запас патриотических песен был исчерпан, и он решил заглянуть в подвал – там всегда было чем заняться. Он выглянул, убедился, что дорога свободна, и живо смылся.

Дата добавления: 2015-07-11