Практика по-кодински, или Где можно «висеть» неделю, если нет яхты

Предисловие, или «Вначале было слово»

Почти десять дней я не знала, с чего начать. Свежие, еще живые воспоминания схлестывались и переплетались, не давая этому самому начальному слову уверенно отпечататься на бумаге и не быть нервно зачеркнутым впоследствии. Да и каким должно быть это начальное слово, если речь идет о проекте «Ангарский словарь» со всеми его сложностями и научными целями-задачами и о диалектической практике филологов-второкурсников со всеми прелестями студенческих экспедиций?

Тогда я решила, что начальных слова должно быть два. Сбивчивые рассказы с выразительными жестами и вскриками: «Забыла, до этого было вот это: …» - это, конечно, здорово, но из разряда «Нет, ну это надо было видеть». А мы читаем. И все по порядку.

Официальная часть. Немного о «них»

Все началось с того, что в четверг, 29 июня, в 10.00 у нас было собрание по практике. Наша группа разделилась на два лагеря: первый обещал захватывающую практику в городе, с двухнедельной миссией то ли по сбору интересных названий городских фирм, то ли по переписыванию древних рукописей. Второй имел название «Ангарский словарь» и сулил четырнадцать с половиной часов до Кодинска, недельное проживание на банках тушенки (мы перестраховались и взяли около десяти штук; съели три) и разговоры с бабушками и дедушками – переселенцами из затопленных деревень Кежемского района, на месте которых сейчас разлила свои воды Богучанская ГЭС. Мы (Саша Рыбакова, Валя Аджамян, Лиза Микалаускайте, Марина Сыромятникова, Настя Малинина и я) прибились к последнему.

Гайки закрутились – билеты в один конец были куплены, и 1 июля на автобусе доисторического вида группа отчаянных студенток во главе с Ольгой Викторовной Фельде отправилась собирать диалекты по земле кодинской. Первую порцию порядком подуставшие мы получили через полтора часа после приезда.

Вы знаете, кодинские бабушки якают. «Сядят» на деревянных стульях за усыпанным печеньем и конфетами столом в местном музее и якают. И «ш» у них твердое, поэтому – «шшытаводы» и «выташшут». И ударения не всегда «наши»: ездили они на «кОнях» и много «килОметров». Но – вот ведь лингвистический парадокс – все говорят «красиИвее», «класть» и «надевать». мы массово слово надо заменить на более точное удивились

В первый день мы познакомились с уроженками разных деревень (Банчиково, Рожково и др.), которых «сослали» в Кодинск в восьмидесятых-девяностых годах. Тогда строительство ГЭС только начиналось и воспринималось с воодушевлением: в одной из комнат музея висит старая, черно-белая фотография ребятишек с большой белой надписью «Мы тоже строим Богучаны». Сейчас иначе: «Уехали больше двадцати лет назад, а все равно жалко. Охота назад, и все». Рассказывали о рыбалке, о том, как «выскакнули» замуж (никаких белых платьев и лимузинов: расписались в местной администрации, посидели за столом вечером – вот и вся свадьба), о войне и о девяностых. На вопрос «Сложно было, когда СССР разваливался, страшно?», одна из бабушек ответила: «Трудно, но не страшно. Страшно – это когда везут похоронку».

Матерятся. Соня, обязательно это исключи. Во-первых, матерились не все. Во-вторых, слово стилистически выбивается из общей светлой тональности статьи. Под конец, пообвыкнувшись, по чуть-чуть. Хлестко, к месту, вспоминая частушки,

Пьем чай, говорим о «ранешной», деревенской, жизни, в которой труда и горя было не на одну, а на целых сто судеб. Но старушки говорят о прошлом легко, без надрыва, вдруг вспоминают частушку, от которой мы переглядываемся и смущенно улыбаемся. Бабушки вдруг одергивают друг друга, пугаются (слово неточное, никого эти ангарки не испугаются, поэтому надо исключить!) и просят частушки не печатать и в кино это не показывать: «Внуки увидят….как это?» Но непечатное слово в фольклорном контексте почему-то кажется нам органичным, словно по-другому и не скажешь… неожиданные слова, произносимые старушками далеко за шестьдесят, удивительно органично слышатся:

И поют. Разливаются широким, как Ангара, многоголосием, вытягивают самые высокие и спускаются в самые низкие ноты. Почти не фальшивят. Поют душевно, складно, хорошо. В их песнях чувствуется особенный деревенский дух: короткие строки с повторами и незамысловатыми рифмами рассказывают о простой человеческой жизни, знакомой каждому, кто когда-то любил, терял, страдал и был счастлив. Мы выучили две и плакали под одну.

На следующий день мы, наконец, вышли из-за стола и пошли дальше – по Кежемскому историко-этнографическому музею, когда-то созданному самими кежемцами. Глаза вволю нагляделись на чучела животных (среди них встретился смешной заяц: кажется, щелкнешь пальцами перед носом – он и побежит. Причем сразу из страны), на которых когда-то велась охота, устройство деревенской избы, предметы быта и ремесел; уши вволю наслушались новых для городских, но таких старых для ангарцев слов. Вспоминая те воодушевление и пыл, с которыми экскурсовод Галина Григорьевна рассказывала нам истории деревень Приангарья, невольно восхищаюсь ешься: вроде бы живут «в глубинке», вроде бы о них мало кто знает, но как любят они свою малую родину, как гордятся своей самобытностью! (любовь к малой родине не зависит от отдаленности места и неизвестности человека, поэтому это логическая ошибка)

Менталитеты города и деревни (здесь лучше исключить метонимию, а писать о менталитете городских и деревенских жителей) вообще отличаются безмерно: приехав в деревушку Заледеево, мы взяли несколько адресов и пошли, что называется, «наугад». Бабушка, к которой мы шли, оправдала наши надежды на гостеприимство чуть более, чем полностью: впустила четырехчеловечную (??? Соня! Найди другой эпитет, который не граничит с лексической и синтаксической (на сочетаемость) ошибкой) толпу, снаряженную камерой, диктофонами, блокнотами; предложила чаю и «самодельного» квасу, показала огород и самые потаенные уголки дома. В Чадобеце мы жили на базе отдыха, которая была расположена рядом с жилыми домами. Одна из бабушек сама вышла к нам – узнать, кто такие, зачем приехали, – провела по всей деревеньке небольшую экскурсию и завела в гости к знакомым, давшим богатый материал не только для нашей практики, но и для будущего «Ангарского словаря». Чем меньше, дальше, закрытее населенный пункт, тем шире, ближе, открытее люди?

Чадобец стоит совсем близко к Ангаре. Вертишься волчком, пытаясь ухватить панорамной съемкой как можно больше реки, - и не хватает: она простирается далеко за пределы возможностей техники – широкая, вольная. На просторах вокруг нее живут люди, которые дышат другим воздухом – более чистым, занимаются другими делами – ближе к природе, живут дольше и не торопясь – средний возраст «наших» бабушек приближается к восьмидесяти. Там нет спешки и, кажется, нет проблем.

Но только «кажется»: несколько деревень со своей историей, сотнями бывших жизней и настоящих могил, миллионами воспоминаний и мест с фотографий (а можно сказать по-другому? Мне кажется, что «мест с фотографий» - это стилистическая шероховатость) уже ушли под воду, оставив в сердцах наших переселенных кодинских знакомых щемящую грусть о земле своего детства, о невозвратном острое чувство тоски по былому, насиженному (мне не нравитстся слово «насиженный», у него есть отр. коннотация). Но они сильные, они справятся. Им трудно, но не страшно. Ведь «страшно – это когда везут похоронку».

Дата добавления: 2015-10-21