Глава 41. Итак, посмотрим

Итак, посмотрим. Вчера я: (1) поцеловалась в засос с лучшим другом, хотя клялась себе никогда этого не делать; (2) предала подругу из-за этого; (3) подралась с девчонкой, которая меня уже достала; (4) заработала две недели продлёнки и (5) отругала лучшего друга, пока он не сбежал.

Поправочка. Пока он снова не сбежал.

Если бы существовал конкурс «испогань свой день», то без всяких сомнений я бы победила. Моя мама плевалась огнём, когда узнала о моей драке с Амандой, и я теперь лишена водительских прав на всё лето. Я даже не могу увидеться со своими друзьями. Мне так стыдно за свой поступок с Мер. Джош и Рашми приняли её сторону, а Сент-Клер... даже не смотрит на меня.

Сент-Клер. И снова он больше не Этьен, мой Этьен.

Это терзает душу сильнее всего.

Утро выходит просто отвратительным. Пропускаю завтрак и на английский проскакиваю в последнюю секунду. Мои друзья даже не замечают моего присутствия, но все остальные шепчутся и пялятся. Наверное, они заняли сторону Аманды. Только надеюсь, они не прознали про Сент-Клера, что, к сожалению, зависит от того, как громко вчера вечером я кричала на него в коридоре. Весь урок я украдкой поглядываю на него. Он так вымотался, что едва держит глаза открытыми, и, кажется, он не мылся.

Но он всё равно красив. Ненавижу. А ещё я ненавижу себя за отчаянное желание, чтобы он взглянул на меня, и ненависть становится только сильнее, когда Аманда замечает, как я пялюсь, потому что в тот момент она усмехается, мол: «Видишь? Я же говорила, что он не в твоей лиге».

И Мер. Она не отвернулась от меня как Сент-Клер — но только физически, психологически они оба от меня отвернулись — и каждую секунду занятия посылает мне волны враждебности. Математика усугубляют моё несчастье. Когда профессор Бабино отдаёт нам домашку, Сент-Клер передаёт стопку бумаг, даже не повернувшись в мою сторону.

— Спасибо, — бормочу я.

Он замирает, всего на секунду, и возвращается в своё привычное состояние полного игнорирования моего существования.

Больше я не пытаюсь с ним заговорить.

Французский предсказуемо проходит хуже некуда. Дэйв отсаживается от меня как можно дальше, но не обращает внимания как-то странно и целеустремлённо. Несколько девятиклашек пристаёт ко мне с расспросами, но я не знаю, в чём проблема у Дэйва, да и от мысли о нём у меня крутит внутренности. Говорю одноклассникам отвалить, и мадам Гиллет спускает на меня всех собак. Нет, не потому что я была груба, а потому что сказала им свалить не на французском. Что не так с этой школой?

На обеде запираюсь в туалетной кабинке как в первый школьный день.

Хотя аппетита всё равно нет.

На физике, слава богу, не было лабы, потому что я бы не пережила мысли, что Сент-Клер найдёт себе нового партнёра. Профессор Вэйкфайлд бубнит о чёрных дырах, и на середине его рассказа Аманда театрально потягивается и бросает сложенный листочек бумаги в мою сторону. Листок приземляется прямо мне на ноги. Читаю его под партой.

ЭЙ, СКУНС, СВЯЖЕШЬСЯ СО МНОЙ СНОВА И ЦАРАПИНОЙ НЕ ОТДЕЛАЕШЬСЯ. ДЭЙВ ГОВОРИТ, ТЫ ШАЛАВА.

У-у-у. Не могу сказать, что раньше никогда не слышала подобных слов в свой адрес, но почему Дэйв треплется обо мне с Амандой? Аманда уже во второй раз так меня обзывает. Не могу поверить, что меня называют шалавой только оттого, что я поцеловалась с другим парнем! Комкаю записку и бросаю в затылок Аманды. К добру или худу, но из меня такой снайпер, что я отправляю записку в спинку стула, от которой она уже отскакивает и попадает на длинные волосы Аманды. Она ничего не чувствует. Мне становится немного лучше. Записка всё ещё висит у неё в волосах.

Висит…

Ви… упс. Аманда сдвигается, и листочек летит на землю как раз в тот момент, как профессору Вэйкфайлду захотелось пройти именно по нашему ряду. О нет. А если он найдёт её и прочтёт вслух? Мне серьёзно, правда-правда, не нужно новое прозвище в этой школе. Однако сидящий по соседству со мной Сент-Клер тоже замечает записку. Профессор Вэйкфайлд почти у нашей парты, как Сент-Клер с обыденным видом вытягивает ногу и наступает на записку. Он ждёт, пока профессор пройдёт дальше, и подбирает записку. Слышу шорох разворачиваемой бумажки и заливаюсь краской. Сент-Клер смотрит на меня впервые за весь день, но ничего не говорит.

Джош тоже не говорит со мной на истории, но по крайней мере он не поменялся местами. Айла мне улыбается, и, невероятно, но этот единственный момент поддержки реально помогает. Секунд так на тридцать. Затем Дэйв, Майк и Эмили сбиваются в кружочек, и я слышу своё имя. Они бросают на меня косой взгляд и смеются. Ситуация, какой бы она ни была, становится ещё хуже.

На Ла Ви выпадает самоподготовка. Рашми и Сент-Клер набрасывают эскизы для ИЗО, а я скрываюсь с головой среди учебников. Позади раздаётся звонкий смех.

— Не будь ты такой шалавой, скунсик, может и завела бы друзей.

Аманда Спиттертон-Уотс — самое большое клише школы. Красивая злобная девушка. Идеальная кожа и волосы, но ледяная улыбка и чёрное сердце.

— В чём твоя проблема? — спрашиваю я.

— В тебе.

— Прекрасно. Спасибо.

Она трясёт волосами.

— Не хочешь узнать, что о тебе говорят?

Я не отвечаю, потому что она всё равно всё выложит.

— Дэйв говорит, что ты переспала с ним, только чтобы Сент-Клер ревновал.

— ЧЕГО?!

Аманда снова заливается смехом и уходит с самодовольным видом.

— Дэйв правильно поступил, что трахнул твою тощую задницу.

Я в шоке. Я не спала с Дэйвом! И он сказал всем, что это он порвал со мной? Да как он посмел? Вот что все обо мне думают? Боже, вот что обо мне думает Сент-Клер?

Сент-Клер верит, что я переспала с Дэйвом?

***

Оставшуюся часть недели метаюсь между полным отчаянием и кипящей яростью. Каждый день я остаюсь на продлёнку и каждый раз, как прохожу по коридору, то и дело слышу своё имя, произносимое приглушёнными голосами сплетников. С нетерпением жду выходных, но после них будет только хуже. Всю домашку я сделала на продлёнке, так что мне нечем заняться. Провожу выходные в кинотеатре, но пребываю в таком отчаянии, что даже не могу насладиться фильмами.

Школа уничтожила мои походы в кино. Заявляю официально. Мне больше незачем жить.

К утру понедельника настроение становится таким паршивым, что я набираюсь безрассудной храбрости и подхожу к Рашми в очереди за завтраком.

— Почему ты со мной не разговариваешь?

— Что, прости? — удивляется она. — Это ты со мной не разговариваешь.

— Что?

— Я никогда не прогоняла тебя с нашего стола. Ты сама ушла, — решительно добавляет она.

— Но ты же разозлилась на меня! За то… что я сделала с Мер.

— Все друзья ссорятся.

Она скрещивает руки, и я понимаю, что она меня цитирует. Я же осенью сказала тоже самое о её ссоре с Сент-Клером по поводу Элли.

Элли. Я бросила Рашми точно также как Элли.

— Прости. — Сердце ухает. — У меня не выходит ничего сделать правильно.

Рашми опускает руки и начинает теребить одну из своих длинных косичек. Ей неудобно, непривычная эмоция для неё.

— Просто пообещай мне, что когда в следующий раз подерёшься с Амандой, ты взаправду ей что-нибудь разобьёшь.

— Я не хотела!

— Расслабься. — Она бросает на меня тревожный взгляд. — Я и подумать не могла, что ты такая впечатлительная.

— Знаешь, мне сидеть ещё неделю продлёнки за эту драку.

— Суровое наказание. Почему ты не поведала директрисе, что сказала Аманда?

Чуть не роняю поднос.

— Что?! Ты знаешь, что она сказала?

— Нет. — Рашми хмурит брови. — Но должно было произойти нечто очень неприятное, раз ты так отреагировала.

Отвожу взгляд с облегчением.

— Аманда просто застала меня в плохое время.

Это отчасти правда. Делаю заказ месье Бутену — большую тарелку йогурта с гранолой и мёдом, мой любимый завтрак, — и поворачиваюсь к Рашми.

— Вы ведь… не поверили словам Дэйва и Аманды?

— Дэйв — придурок. Если бы я поверила, что ты с ним переспала, мы бы сейчас не говорили.

Сжимаю поднос с такой силой, что белеют костяшки пальцев.

— И, эм, Сент-Клер знает, что я не спала с Дэйвом?

— Анна. Мы все думаем, что Дэйв придурок.

Молчу.

— Поговори с Сент-Клером.

— Думаю, он не захочет со мной говорить.

Она уносит поднос.

— А я думаю наоборот.

Завтракаю в одиночестве, потому что до сих пор не могу смотреть Мер в глаза. Опаздываю на английский на пять минут. Профессор Коул сидит на столе и попивает кофе. Она щурит глаза, когда я пробегаю на своё место, но ничего не говорит. Профессор спрыгивает, оранжевый сарафан танцует по ногам.

— Народ, проснись. Мы снова обсуждаем технические аспекты перевода. Неужели работать должна я одна? Кто может рассказать мне, с какими проблемами сталкиваются переводчики?

Рашми поднимает руку.

— Ну, у большинства слов разные значения.

— Хорошо, — хвалит профессор Коул. — Ещё. Поподробней.

Сент-Клер сидит рядом с Рашми, но не слушает. Он что-то яростно царапает на полях книги.

—Ну, — продолжает Рашми. — Задача переводчика — определить какое именно понятие использует автор. И это ещё не всё, нужно ещё определить какой именно смысл закладывается в зависимости от контекста.

—Так вы говорите, — подхватывает её мысль профессор Коул, — что переводчик должен принимать множество решений. В каждом слове, в каждом предложении существует множество смыслов. В каждой ситуации.

—Именно, — поддакивает Рашми и переводит взгляд на меня.

Профессор Коул смеётся.

— И я уверена, что никто из вас никогда не ошибался с выбором слова или действия, на самом деле имея в виду совершенно иное, так? Мы же все говорим на одном языке. Вы можете убедиться, какие сложности добавляют… одни фигуры речи. Некоторые вещи просто не передаются переводу разных культур.

Вспоминаются все мои недоразумения. Тоф. Рашми. Сент-Клер?

— А что насчёт этого? — Профессор Коул проходит вдоль длинных окон. — Переводчик, как бы он ни был уверен, что придерживается текста, опирается на свой жизненный опыт и мнение при принятии решений. Может, неосознанно, но каждый выбор между тем значением слова или другим переводчик основывает на том, что он считает правильным, исходя из своей личной истории.

Личная история. Из-за того, что Сент-Клер постоянно убегал к Элли, я решила, что он снова так поступил. А правда ли это? Поступил ли он так? Я не уверена. Весь учебный год я разрывалась между похотью и сердечной болью, экстазом и предательством, и увидеть истину стало только сложнее. Как часто наши эмоции подвязаны на других — тянутся, переплетаются, скручиваются — прежде чем порваться? Прежде чем их никогда больше нельзя будет возродить?

Урок заканчивается, и я бреду как в тумане на математику. Подхожу почти к двери, как слышу это. Так тихо, словно кто-то прочищает горло.

— Шлюха.

Замираю.

Нет. Продолжай идти. Обхватываю книги покрепче и продолжаю идти.

Немного громче:

— Шлюха.

И на этот раз я оборачиваюсь, но хуже всего, что я даже не знаю, кто это сказал. Так много людей меня сейчас ненавидят. Сегодня это Майк. Он презрительно мне усмехается, но я смотрю не на него, а на Дэйва. Дэйв чешет затылок и отводит взгляд.

— Как ты мог? — спрашиваю я.

— Как ты могла? — передразнивает Майк. — Я всегда говорил Дэйву, что ты его не достойна.

— А? — Мой взгляд до сих пор прикован на Дэйве. — Ну, я хотя бы не врунья.

— Ты врунья. — Но Дэйв говорит это под нос.

— Что такое? Что ты сказал?

— Что слышала! — повышает голос Дэйв, «виляя хвостиком» своему другу. На меня накатывает волна отвращения. Комнатная собачка Майка. Конечно. Почему я раньше этого не замечала? Руки сжимаются в кулаки. Ещё одно слово, ещё одно...

— Потаскуха, — выплёвывает он и летит на пол.

Но била не я.

Дата добавления: 2015-10-21