Тема: История

Дата: 29/05/2005

Guenther Rall "Mein Flugbuch" (Гюнтер Ралль "Моя лётная книжка") Mein Flugbuch Книга вышла в 2004 году, на русский язык ещё не переводилась. Я перевёл несколько интересных отрывков, чтобы не нарушать закон об авторских правах. Гюнтер Ралль сейчас жив, проживает в Баварии. На его счету официально 275 побед, хотя он упоминает в книге, что уже после войны, встречаясь со своими бывшими противниками-американцами, он узнал, что на его счету есть ещё как минимум одна победа. Этот эпизод есть в моём переводе. Автор уважительно отзывается о советских пилотах, подробно останавливается на описании воздушных боёв. Ралль с гордостью вспоминает своё боевое прошлое, но в то же время с глубокой горечью осознаёт, что идеалы, за которые он и его товарищи проливали кровь и отдавали жизни- оказались лживыми. Очень хорошая неполитизированная книга.

Первый сбитый....Скоро я заметил Хейнкель, в нескольких километрах от нас, идущий встречным курсом точно на нашей высоте. Такие точные рандеву- большая редкость. "Вижу его"- передал я остальным- "на 12 часов в пяти километрах, наша высота. Там, где железнодорожный мост через Мозель." Он медленно полз к нам, как усталое насекомое взбиравшееся по оконному стеклу. Солнце было уже так низко, что не ослепляло, а светило золотисто-жёлтыми и светло-красными оттенками. Красочное окончание великолепного весеннего дня- их в этом году немало. Невольно забываешь, что идёт война и ты летишь в небе только потому, что несёшь смертоносное оружие... "Indianer! (Противник!)"- передал я штаффелю- "противник на 12 часов, Hanni(высота) шесть с половиной тысяч! Их десять или более!" Крохотные точечки появились за Хейнкелем- ТРЕВОГА! Они казались неподвижными и висели в красноватом вечернем небе тремя группками, но я уже знал, что через несколько мгновений мы впервые схватимся с вражескими истребителями. Они явно направлялись к нам. Лотар Эрлих подтвердил мой сигнал: "Viktor, Viktor!(Вас понял!) Вижу!" и отдал несколько команд. Я быстро оглянулся через оба плеча- на своего ведомого и на вторую пару из моего Шварма, потом двинул вперёд сектор газа, и начал набирать высоту над ползущим Хейнкелем, пересекая его курс. Легким щелчком снял с предохранителя бортовое оружие и перекинул предохраняющую крышку на гашетке вперёд. Теперь всё было готово. Потом всё произошло очень быстро. Я увидел толстые серо-зелёные фюзеляжи с эмблемами и определил, что французские Кертиссы, пришедшие сюда на перехват нашего разведчика. Я заметил как Лотар Эрлих ринулся сверху на ведущего французов. Я таким же крутым разворотом бросил свой Мессершмитт вниз на вражеский строй и оказался позади одного из самолётов ведущей пары противника. Тот тотчас бросил свою машину в крутой вираж. Слишком поздно! Быстрое прицеливание, палец ложится на гашетку... Куртисс исчезает под капотом моего Ме109....СЕЙЧАС!!!... очередь- я отпускаю гашетку и вижу- противник горит! И в тот же миг получаю попадание в собственную машину! Позднее, уже поле того, как мы в Иппесхайме собрались вместе и осушили первый бокал за успех, мы стали анализировать бой и пришли к выводу, что нас атаковало прикрывающее звено французов, жертвой которого я едва не стал, поплатившись за охвативший меня охотничий азарт. Но сейчас мной руководил только безграничный страх. Я резко рванул машину в вираж, уходя из под огня. Мой манёвр был настолько резок и быстр, что оторвался один из автоматических предкрылков и самолёт сорвался в штопор- так мне открылась одна из особенностей Мессершмитта, с которой потом я ещё не раз сталкивался на той войне. Но в тот раз эта особенность спасла мне жизнь. Вокруг меня, где буквально миг назад кипел воздух, внезапно воцарилось полнейшее спокойствие. Я отчаянно пытался выправить самолёт и остановить неконтролируемое вращение. Но ручка оставалась лёгкой, как мыльный пузырь. Моё сердце бешенно колотилось, по лицу струился пот. Управляем ли вообще мой самолёт? С неимоверным трудом мне удалось выправить машину. Я мгновенно окинул взглядом приборы, плоскости и фюзеляж, настолько, насколько их можно было разглядеть. Судя по всему- Мессершмитт теряет охлаждающую жидкость, а может масло или бензин. Температура и давление в норме. Только управляемость как у подстреленной утки. Однако необходимо быстро сориентироваться, так как после более чем часа полёта плюс примерно пяти минут боя на полном газу, мне необходимо было срочно приземляться, иначе в баке просто не останется горючего, даже если он и не пробит. Где же я? После того, как спал адреналиновый шок, вернулась возможность ориентироваться. Слева внизу заходящее солнце. Внизу речушка и несколько озёр. Это окресности Саребурга, западная Лотарингия. Если я пойду тем же курсом, то скоро окажусь над нашей территорией, а там посмотрим. Через полчаса в 6.15 я приземлился в Манхайме, заправился и с последними лучами солнца в 20.27 прибыл в Иппесхайм. Я доложил Лотару Эрлиху и сообщил о вероятно сбитом Кертиссе. "А с чего вы решили, что ваш Кертисс ВЕРОЯТНО СБИТ?"- проворчал капитан с лёгкой усмешкой. "Потому что он загорелся, когда я его обстрелял. После этого я сам попал под огонь и упустил его из вида." "Это было бы довольно печально"- усмешка Эрлиха становилась всё шире, он явно наслаждается моим растущим смущением- "Если бы у меня не было свидетельства лейтенанта Лосница. Он видел, как вы в 18.40 обстреляли Кертисс Р-36 и тот с чёрным дымом по спирали пошёл вниз. Лётчик выпрыгнул с парашютом. Поздравляю с первой победой!"............... Так закончился мой первый бой- сразу же победой. И я могу подтвердить слова, сказанные великим Вернером Мёльдерсом: "Первая встреча с врагом оределяет всю дальнейшую судьбу истребителя." Я сделал три вывода: 1й. Я могу это. Я могу обнаружить врага заранее. У меня есть чутьё, где именно на небе его искать. Я достаточно хладнокровен, чтоб привести мой шварм на такую тактически выгодную позицию, чтоб избежать внезапной атаки. Я могу атаковать, без того, чтобы моё сердце уходило в пятки, сконцентрироваться на атаке и настичь противника. И я могу сбивать. Француз сманеврировал, резко сманеврировал, но я смог поймать его в этом манёвре, взять правильное упреждение и вогнать его в землю. Что это? Везение новичка? Нет, умение. Я поверил в себя, как после выигранного спортивного состязания. 2й. Я отнюдь не неуязвим. Сухие, звонкие щелчки, которые сопровождали попадания по моему самолёту, до сих пор стояли у меня в ушах. Если б хоть одна пуля перебила бы тяги управления или повредила бы важный кабель, попала бы на несколько сантиметров в сторону- в бак, в мою руку или ногу или пробила бы бронеспинку- то мой штаффель праздновал бы мою первую победу без меня. Пренебрежение собственной безопасностью при атаке рано или поздно заканчивается смертью. Именно в самый опасный момент- за миг до открытия огня. И третье. Я должен ещё лучше изучить свой Мессершмитт, его особенности. Мой грубый разворот и реакция самолёта спасли мою голову, но привели к новой опасности быть сбитым. С холодной головой и лучшими знаниями самолёта можно избежать подобных ситуаций на чувствительном 109ом. Искусство быть истребителем заключается в том числе и в способности в самом жарком бою летать плавно и координированно. -- Уже 50 лет спустя я узнал от английских историков, что мой первый противник был чехом-добровольцем, летавшим в Armee l'Air. После победы немцев он вместе с британским экспедиционным корпусом отправился через Дюнкерк в Дувр и в конце концов воевал на стороне Royal Air Forse во время битвы за Британию.. Антонов. 21 сентября во время второго вылета мне повезло- около половины пятого я сбил Миг-3 совсем недалеко от нашего аэродрома. Его пилот сумел выброситься с парашютом и спастись. Унтерофицеры моего штаффеля сразу же поехали на машине к месту его приземления, чтобы захватить его. Русский приземлился на одном из огромных подсолнуховых полей, которых в этих местах было множество. Он был быстро окружён, но его сумели взять только когда он расстрелял по нашим все патроны из своего пистолета, к счастью, не причинив никому вреда. После того, как ему обработали резанную рану на лбу, которую он получил, выпригивая из самолёта, его доставили ко мне. Я как раз находился у машины радиосвязи, слушая переговоры пилотов. Русский чертовски юн, так же, как и большинство из нас- ему едва за двадцать. Свои прямые светлые волосы он откинул назад, чтобы освободить место для двух огромных компрессов, покрывающих его порезы. В умных карих глазах в равной степени отражается достоинство и досада. На губах играет лёгкая улыбка. Его грудь украшают три ордена, из которых мне известен только один- он называется "Герой Советского Союза". Так вот как они выглядят на самом деле- представители монгольских степных орд, какими представляет их пропаганда, те самые недочеловеки, к которым недопустимо гуманное отношение! Перед нами Воин, который сразу же вызывает уважение у любого, кто сам является Воином. Я тогда саркастически подумал, что порой с врагом тебя может роднить гораздо больше, чем с некоторыми людьми из твоего окружения. Хауптманн Антонов боится. Предложенную сигарету он сразу же отложил нетронутой в сторону, но когда я сам закурил одну, он немного расслабился. Наш чай, холодный и свежий, но налитый из чистой бензиновой канистры, вызывал у него недоверие, пока я сам на его глазах не выпил чашку. Мы нашли одного фельдфебеля-переводчика и сидели вместе, разговаривая о нашем воздушном бое, об идущей войне. Мой противник прекрасно держится и полон достоинства. Он не делает ни малейшей попытки заискивать или втираться в доверие. По его словам можно понять, что политофицеры в ВВС рассказывают о нас то же, что и в Красной Армии. Пропаганда порождает ненависть, ненависть рождает жестокость, жестокость порождает новую пропаганду. Чёртов замкнутый круг. Советский лётчик остаётся у нас ещё несколько дней, так как нет возможности его отправить. У нас нет ни желания ни возможности держать его под замком. Под ответственность нашего штаффеля, он получает довольствие, как любой другой лётчик и может свободно перемещаться по аэродрому Солдатская без постоянного надзора. При таких условиях он и не пробует бежать, оценивая такое отношение с нашей стороны, противоречащее всем предписаниям. Своим побегом он причинит нам неприятности и понимает это. Позже, мы посылаем его с Ju-52, везущим раненных в лазарет. И тогда он использует удобный случай. Как- мы не знаем точно. Но капитан Антонов точно не прибыл в место назначения. Скорее всего, он воспользовался немецкой шинелью из тех, что перевозили на том Ju-52, чтоб затеряться и бежать. Но то, что Антонов пережил войну- я знаю точно из официальных русских источников. От ИзвозчиКа: Относительно этого эпизода есть масса различных версий. Что удалось выяснить мне- Антонов, получивший ГСС за успешные штурмовые удары в ходе Финской кампании и отличную политработу, летал в то время на И-153 "Чайка". Относительно самой истории я считаю, что имело место примерно следующее. Видимо Антонов был сбит примерно в том же районе, что и МиГ, сбитый Раллем. Немцы приняли его за пилота МиГа и привезли к "победителю". Языковой барьер не позволил выяснить ошибку. А сам Антонов к сожалению не пережил войну, как указывает Ралль, а погиб в одном из лагерей для военнопленных. Очень жаль. Вынужденная посадка. Тем временем вражеские истребители стали понимать, что Штуки более всего уязвимы, когда после атаки начинают набирать высоту. Да и неважно, с бомбами или без, Штука летит еле-еле, и если необходимо её прикрывать, то одна группа должна оставаться на высоте, а вторая- пикировать вместе с ней и прикрывать её отход после сброса бомб. Во втором вылете 20 сентября мой штаффель должен был пикировать вместе со Штуками. Мы сопровождали Ju-87 к Борисполю восточнее Днепра далеко за линией фронта, про которую впрочем точно не было известно, где именно она пролегает. Всё шло как по маслу, пока мы не начали пикировать на цель и мой ведомый Фридрих Ваховяк (Fridrich Wachowiak), на своём тягучим вестфальском диалекте, не сказал мне по радио фразу, от которой у меня сразу подскочил адреналин. "Чёрная Семёрка!- за тобой дым!" "Шварце зибен" (чёрная семёрка)- это я. И я только что получил попадание от одного из многочисленных орудий с земли, посылающих нам навстречу смертоносный дождь. Вот уже по фонарю кабины потекло чёрное моторное масло. Ну что ж, прикинем шансы- в этом насыщенном металлом воздухе об аварийной посадке и речи идти не может. Но где, чёрт возьми, линия фронта? На предположения не остаётся времени- в такой ситуации всё делаешь инстинктивно. Немедленно ложусь на западный курс и стараюсь набрать высоту, пока мотор ещё работает. Мессершмитт, летящий с неработающим двигателем, теряет высоту как идущий вниз лифт. Быстрый взгляд на приборную панель- давление масла стремительно падает, температура достигла критической отметки. Здесь ли ещё Ваховяк? Слава Богу- вот он, висит как приклеенный у моего левого крыла и наблюдает, как масло покрывает мой фонарь всё более и более густым слоем. Ещё пара секунд- и я лечу вслепую. "Левый плоский разворот "тарелочкой" "- звучит снова успокаивающий шахтёрский акцент- "Гууууууут, а теперь прямо. Через одну минуту мы будем над рекой." Одна минута! Да за это время мотор трижды успеет заклинить! Но прыгать или садиться здесь- чистое самоубийство. Красноармейцы пленных не берут- тем более в условиях этого побоища в котле. Удерживать высоту более не удаётся, теперь всё зависит от каждой секунды, которую ещё продержится мотор. Я даю такой газ, при котором Мессершмитт сможет в пикировании перетянуть Днепр. Вот и река. Сразу за ней- лес. Бесконечный лес. Ничего не получится. Сильно затягиваю плечевые и поясные ремни, чтоб при аварийной посадке не удариться и не переломать кости. Нежно касаюсь левой педали и через боковое стекло кидаю последний взгляд вперёд, чтоб хоть примерно представлять, на какой высоте я нахожусь и понять, куда я щас рухну....и точно по курсу вижу маленькую просеку! "Просека на 12 часов- сажусь!" "Viktor!" Это крохотный пятачок - около 15ти метров ширины и непонятно какой длинны. Но это серо-коричневая полоска надежды среди злобной зелени. Пытаясь избежать пожара, выключаю зажигание, перекрываю подачу топлива. Выпускаю закрылки. На 120 км/ч Мессершмитт проскальзывает над последней верхушкой дерева.... Толчки, удары и скрежет снизу, грязь летит из-под кабины, ремни впиваются в тело, голова резко мотается вперёд, и......тишина. Получилось! Ни аварии, ни пожара, мне отчаянно повезло- и даже кабина свободно открывается! Одним прыжком я оказался снаружи и помахал ведомому, который кружил надо мной. Он коротко качнул крыльями и умчался в сторону Белой Церкви. Я огляделся- прямо перед носом самолёта находился огромный выворотень. Просто чудо что я успел остановиться. Но пока я удивлялся, что ещё жив, начался сильный артобстрел и я кинулся под деревья. Теперь наконец я задумался, как мне быть дальше- оставаться здесь или предпринять маршбросок на запад. Я кинул взгляд вокруг -и оцепенел. В двадцати шагах от меня стоял человек в униформе и глазел на меня. Длинная коричневая шинель, каска и на отвороте воротника - звёзда. Это- не немец. Неужели после всего пережитого я.....? Нет, это не русский. Да и руки у него в карманах и вроде бы он безоружен. Убегать вроде бы не имеет смысла. Я пытаюсь успокоиться и иду ему навстречу. Это словак. Словаки воюют на стороне немцев. На следующее утро я в 8.30 уже снова вылетел на прикрытие Штук в район Воронцово. Проглядел врага. Технически и тактически красные ВВС в то время отставали от Люфтваффе на многие годы. Нам встречались бипланы и множество Поликарповских И-16 «Рата», летавших ещё в Испанскую кампанию и не являвшимися серьёзными противниками, если умело использовать сильные стороны Ме 109- его быстроту и скороподъёмность, не вступая в маневренные бои. Потом стали появляться первые Миги и Лагги, сократившие техническое отставание. Но при этом советские истребители ещё совершенно не выработали тактических приёмов. Они летали совершенно неорганизованно, кружась и вертясь в диком строю, в котором их быстро сбивали, поскольку абсолютно никто не прикрывал друг друга. Так летом 1941 года мы практически в каждом вылете увеличивали свои счета. Но наши противники учились быстро. И скоро мне пришлось расплачиваться за возникшее высокомерие. Память живо подсовывает мне тот случай, когда однажды летним днём я вместе с унтерофицером Герхардом Кёппеном вылетел на свободную охоту и вскоре наткнулся на советские истребители. Я собирался потренировать Кёппена. Он был очень талантливым истребителем, но ему немного не хватало одного- регулярных побед. Когда мы вышли на позицию для атаки, я пропустил ведомого вперёд и ринулся вслед за ним. Как тренер, подающий своему боксёру команды и подсказки во время боя, я наблюдал его атаку и руководил его действиями, в то время как он пытался зайти в хвост противнику. «Левого в строю! – Хорошо! – Теперь убрать газ- приготовься! – Пока не стрелять! – Спокойно! – Ближе!» В этот момент что-то ужасно громыхнуло за моей кабиной. Было такое впечатление, что весь самолёт взорвался. Я услышал и почуствовал, как пули бьют по бронеспинке, что-то ударило меня по черепу. Под шлемом сразу же хлынула кровь. Меня зацепило- я ранен. Оборонительным манёвром я постарался оторваться от всё ещё невидимого противника и вышел из боя. Несмотря на ранение в голову, я оставался в сознании. Видимо всё не так ужасно, как мне показалось с перепугу. Да и Мессершмитт тоже летит, несмотря что он должен быть весь изрешечён попаданиями. А ведь я всегда буквально проповедовал новичкам, что в момент перед открытием огня вы сами становитесь мишенью, если вы сконцентрировались только на цели и не смотрите назад. В этот раз я испытал это на собственной шкуре и понял, как именно в таких случаях НЕ НАДО делать. После приземления на ближайшем аэродроме, я смог восстановить, что же произошло. Советский истребитель, атаковавший меня сзади, попал в один из кислородных баллонов, находящихся за кабиной. Его взрывом выбило из креплений бронезаголовник, и его острым краем мне повредило голову. Про траекторию отлетевшего крепления заголовника мы узнали, увидев мощную вмятину изнутри в левом борту кабины. Самолёт пришлось полностью списать. Пополнение....Хартманном. Среди стоявших мы обнаружили молодых лейтенантов, прибывших в группу 3-4 дня назад. Наш командир Хубертус фон Бонин распределил Эрнста Штайбера и Германна Вольфа в 9й штаффель, Ханса Мертшата и ещё одного в 7ой штаффель к Адальберту Зоммеру. Этот последний, четвёртый- чуть выше среднего роста, худенький блондин с молочно-бледным лицом, сразу производил неприятное впечатление. Эдмунд "Пауль" Россманн, который стал его ведущим, разозлился на него уже после первого пробного вылета через Терек, когда новичок не выполнил ни одной его команды и, действуя по своей инициативе, делал неправильно вообще всё, что можно было делать- вплоть до того, что принял за врага своего собственного ведущего. Казалось, что новоиспечённый лейтенант неохотно прислушивался к такому старому фельдфебелю, как Россманн. Он не придавал значения, что в воздухе существует иная субординация, чем на земле. Хубертус фон Бонин как мог сдерживал взбрыкивания необузданной горячей головы- он сразу же послал его на неделю помогать наземному персоналу, отстранив от полётов. Поскольку Россманн отказался летать с блондином, то командир отдал его в руки не столь опытного, но жёсткого оберфельдфебеля Альфреда Гриславски, которого мало волновало, какие ещё глупости выкинет этот МАЛЬЧИК (Bubbi). Однако уже через пару месяцев тот показал первые хорошие результаты. Так начиналась сколь блистательная, столь и трагичная история самого успешного истребителя всех времён, так и оставшимся "мальчиком-Bubbi", Эриха Хартманна. Первая встреча с Гитлером. (Награждение Дубовыми листьями) Церемония была короткой и формальной. Мы построились, Гитлер вошёл, одетый в обычную серую полевую униформу, прошёл вдоль строя, пожимая нам руки, сказал каждому что-то неразборчивое и вручил "Листья" в футляре. Когда он стоял передо мной, я первый раз в жизни рассмотрел его глаза- и был поражён: они были голубыми. Ярко-голубыми. Суровый, почти мрачный человек, с тёмными волосами и с густыми чёрными усиками, которые мы все прекрасно знали ещё с детства по еженедельным киножурналам, поразил меня своим гипнотическим взглядом. (......) Я был впечатлён его кругозором, но как всякий практичный шваб,(....) перебил его вопросом: "Мой Фюрер, сколько ещё продлится война на востоке?" Гитлер посмотрел на меня, как будто очнувшись от своих грёз. "Этого я не знаю, Ралль"- сказал он ошарашенно и пожал плечами. Ого. Это новость для всех нас. Есть что-то, что Фюрер не знает. И это "что-то"- важное условие для выполнения тех вещей, которыми мы так часто хвалимся в последнее время. (...) Итак, плана нет. Оберлейтенант с фронта ставит в затруднительное положение величайшего завоевателя, подчинившего себе всю континентальную Европу, задав ему простой и конкретный вопрос и понимает, что тут наверху охотно говорят о целях, но не о путях их достижения. Мышка. Я стартовал в один из поздних августовских дней по тревоге на перехват самолёта-разведчика. Это был Пе-2, тянувший за собой длинный инверсионный след на восток. Я хорошо его видел в 2000 метрах надо мной, когда сам летел на высоте 6000 метров. Глядя на противника, я внезапно заметил боковым зрением какое-то шевеление на моей приборной панели и, опустив глаза, встретил взгляд глаз-бусинок полевой мышки, глядящей на меня из отверстия, из которого буквально только что перед взлётом выкрутили неисправные бортовые часы. Я был глубоко удивлён и в то же время встревожен. Весь вид крошечного создания, все волосинки которого шевелятся от вибраций работающего мотора, говорит о том, что от меня ждут объяснений по поводу шума, тряски, холода и разреженного воздуха, в котором так трудно дышится. На мне кислородная маска, которая не позволяет увидеть мою улыбку, которой я приветствую гостя. Добро пожаловать на моё рабочее место и спасибо за участие в боевом вылете! К сожалению, я скоро должен атаковать того русского, возможно он ответит мне тем же- тогда начнётся беспокоящая желудок карусель, и грохот оружия. Так что лучше тебе сейчас перейти под моё покровительство, тем более, что никто не знает, какой кабель или иная деталь под приборной доской придётся тебе по вкусу. Пока ты не перегрызла что-нибудь важное и не принесла нам обоим большие неприятности, сама того не желая... Я протягиваю руку и пытаюсь схватить мышь, но она элегантно ускользает в последний момент. Вражеского разведчика я так же не догнал. После посадки в Гончаровке мои механики безрезультатно перерыли все закоулки фюзеляжа моего Мессершмитта в поисках недобровольного второго пилота. В конце концов его записали, как без вести пропавшего. Эпизод с Хартманном По возвращении на службу я более не слышал о моём запрете летать (после 200 побед Раллю запретили боевые вылеты- прим. ИзвозчиКа) и вскоре я организовал свободную охоту в районе Запорожья в составе шварма, боевой счёт которого на тот момент насчитывал более 500 побед. Я летел как номер 1, Фриц Облезер был моим качмареком, Вальтер Крупински летел тактическим номером 3 и Эрих Хартманн был его ведомым. Хартманн как раз в тот день сбил в первом боевом вылете два ЛА-5. Когда через 50 минут мы снова приземлились, я сбил своих 201 и 202, сбили ли кого-то Облезер и Крупински в том вылете, я уже не помню, но Хартманн точно вернулся с пустыми руками. (В книге Толливера и Констебля Хартманн представляет ту историю совершенно по-иному, но мои документы распологают однако другими фактами. Прим АВТОРА.) Удивительное в успехах Хартманна то, что они не являются следствием его выдающихся талантов. Он очень хороший пилот, никаких сомнений, но не виртуоз, как Ханс-Иахим Марселль, одержавшего 158 побед в Северной Африке и чьё искусство признавалось непревзойдённым и друзьями и врагами. Хартманн так же не был хитроумным тактиком-новатором, как Вернер Мёльдерс. Мне кажется, что свой талант лётчика, острое зрение и агрессивность он совмещал с исключительным хладнокровием во время встреч с противником. Он не позволял себе крупно рисковать, а атаковал с превосходящей позиции- как правило сзади- и сразу же уходил. Это объясняет, что при очень большом количестве боевых вылетов он исключительно редко совершал аварийные посадки и насколько мне известно, никогда не прыгал с парашютом. Ранение. 28го ноября было страшно холодно, стоял трескучий мороз. Я стартовал в 9.30 по немецкому времени вместе со своим швармом на свободную охоту северо-западнее Ростова. Нам удалось обнаружить противника и мне удалось в первом же вылете сбить И-16: моего 35-го. (...) Во второй половине дня в 16.49 я и унтерофицер Карл Штеффен получили приказ произвести разведку севернее Ростова. Здесь в это время часто встречались отдельные советские истребители и штурмовики. Зимнее солнце уже стояло низко и мы, едва поднявшись на сотню метров, попали в молочно-белую плотную дымку- снежный ландшафт, горизонт, небо без линий и контуров- всё было похоже на клочья ваты. "Надо будет слетать по-быстрому и скорее вернуться, пока мы ещё можем найти дорогу домой в этом тумане"- подумал я. "Две Раты на 12 часов в направлении полёта!" Я заметил их почти одновременно со Штефенном. На полном газу мы их догнали и через некоторое время оказались позади них, немного выше. Раты летели по прямой и явно нас ещё не заметили. Я прикинул- всё должно случиться быстро - короткая очередь в корень крыла ведущего- для лёгкой конструкции Раты этого всегда было достаточно. Штеффен должен позаботиться о качмареке. Русский целиком заполнил мой прицел, однако так и не заподозрил о нашем присутствии. Ещё ближе! Немного приподнять нос- сейчас! Какую-то долю секунды я наблюдал танец взрывов моих снарядов на корпусе и крыле противника и потом тот исчез в неописуемо яркой вспышке. У меня в глазах замелькали зелёные, жёлтые и красные с белым круги, я полностью ослеп и полностью потерял ориентировку. Три, четыре секунды я целиком концентрировался на выравнивании моего Мессершмитта, и тут передо мной грохнуло, сверкнуло и капот мотора разлетелся на куски. Я подбит! Мотор тихо выдохнул из себя остатки жизни, пока я крутой спиралью выходил из-под огня второго русского, который впрочем сразу же вновь оказался за мной. На поиск площадки для комфортабельной аварийной посадки не осталось времени- тем более что земля даже вблизи была едва различима. Надо найти идущую южнее железную дорогу и приземлиться как можно ближе к ней. Я летел уже на высоте 50 метров и увидел в направлении полёта глубокий овраг. Он стремительно сужался. Моя птичка должна как можно скорее приземлиться на любую плоскую поверхность, иначе полёт закончится в одной из крутых стенок этой гробницы. Решительно и грубо приземляю Мессершмитт на землю. Рррррррумммс!!!!!!! Он ударяется о поверхность, слишком быстро, и вновь взлетает в воздух. Я смутно вижу следующий отрезок пути и безнадёжно ожидаю, куда меня швырнет. Затем самолёт становится лёгким, почти невесомым, мой зад теряет контакт с сиденьем, моё восприятие катастрофы замедляется, и в последний миг перед глазами сверкает вспышка. Всё. Конец. Самолёт опрокидывается вперёд. Земля неотвратимо надвигается на моё лицо. От удара я теряю сознание. ___________________ "Ему нельзя лежать"- слышу я мужской голос издалека- "Он должен сидеть, иначе он истечёт кровью!" Сильные руки хватают меня под мышки и под бёдра и поднимают, пока мои ноги не находят контакт с полом. Я в кабине грузовика. Я пытаюсь устроиться как-то поудобнее, но как только переставляю ступню, моё тело пронзает невыносимая боль, у меня перехватывает дыхание. Вокруг темно, но я понимаю, что нахожусь среди своих. В моём помрачённом состоянии большего я не могу понять. Я прекращаю попытки шевелиться и боль немного отступает. Я пытаюсь вспомнить, как я сюда попал. Я сбил противника. Потом попадания в мою машину. Поверхность земли, выросшая передо мной, как разбуженный монстр из преисподней. Потом- ничего. Двое садятся слева и справа от меня, поддерживая, чтоб я не упал. Короткая команда водителю, хлопок двери и грузовик поехал по разбитой дороге. «Стойте, немедленно остановите!!!!!» Я хочу заорать, но могу только тихо стонать. Каждый камень, каждая ямка, по которой проезжает грузовик, отдаётся во мне сверлящей болью. Я пытаюсь набрать воздуха, но не могу вздохнуть. Снова теряю сознание и когда снова прихожу в себя- снова нечеловеческая боль в спине. Я невольно сваливаюсь на одного из рядом сидящих. "Да, да!"- перекрикивает он рёв двигателя- "Тебя здорово хлопнули по черепушке! Но не тревожься! Тебе его непременно починят в Таганроге- они и не такое вылечивают!" Мой череп? Что там ещё с моим черепом, кроме того, что он готов лопнуть от болей во внутренностях? Я либо остановлю это либо сдохну на месте. Мучение и шок сводят меня с ума. Я трачу последние силы на то, чтобы расстегнуть кобуру. "Остановиться!!! Немедленно остановиться или я стреляю!!! Я не могу больше!!!" Потом я снова теряю сознание. Ралль провалялся в госпиталях почти год, ему пророчили полный паралич, о полётах даже никто и не заикался. Однако железная воля, а так же помощь медсестры- которая впоследствии стала женой Ралля- помогли пилоту снова вернуться к жизни. Потом ему удалось выпросить для себя пробный вылет, за которым должна была наблюдать комиссия, решавшая- летать ему дальше или не летать. Ралль образцово выполнил полёт, но сам вылезти из кабины уже не смог- помогли доктор и жена. А через некоторое время он вернулся в строй. Воистину подвиг, достойный восхищения. (комментарий ИзвозчиКа) Р 39 Аэрокобра 27 марта 1943 года над Словянской на западе Крыма я впервые сбил акмериканский самолёт с советскими опознавательными знаками- Bell Р39 Аэрокобра. В то время американцы не разбрасывались современными технологиями. В Аэрокобру пилот попадал через боковую дверь, что было неудобно для истребителя и вызывало опасения- например при необходимости быстро покинуть самолёт. Также не совсем хорошо, когда мотор находится позади пилота, а между его ног проходит длинный вал, вращающий винт. При попаданиях в крыло, машина сразу же становилась нестабильной и начинала бешенно вращаться, что делало открывание двери совершенно невозможным. К тому же бензобаки и бензопроводы были расположены таким образом, что в общем-то было всё равно, куда стрелять- Кобра сразу же загоралась. Так было, когда я одержал свою 254 победу, 26 февраля 1944 года при перелёте между Уманом и аэродромом подскока Новокрасное- сбил Аэрокобру. Мой адьютант оберлейтенант Граф Тройберг и я смогли незаметно приблизиться к ней практически в упор, и тогда я открыл огонь из всего оружия. Р-39 мгновенно запылал, как огнемёт. У меня не было никаких шансов быстро выйти из ужасного огненного шлейфа, потянувшегося за Коброй. После приземления мы обнаружили, что вся краска на моём самолёте обгорела и пошла пузырями. Но американцы выпускали Кобры такими огромными сериями, о которых наша разбомбленная промышленность могла только мечтать. И в этих Кобрах сидели действительно отважные пилоты. Во время войны и после неё многие пытались разводить дискуссии о том, где было труднее воевать- на Западном или на Восточном фронте? Мне сама постановка вопроса кажется в корне неверной, ибо сравнивать тут нечего- это были абсолютно разные вещи. Только в одном я могу тут пуститься в обсуждение- про ПИЛОТОВ и их МАШИНЫ. Советские пилоты даже в невыгодном положении оставались мужественными бойцами. Большинство из них летало на старых машинах и поэтому не могло проявлять в бою той инициативы и агрессивности, как мы-немцы или британцы с американцами. Однако они дрались не щадя своей жизни. Они учились невероятно быстро. Уже к середине 1943 года их тактика стала близка к тактике Люфтваффе, а так же стали появляться современные истребители Яковлева и Лавочкина- мощные, вёрткие машины. Я неоднократно пробовал превзойти разные типы Ла5 и Як9 в горизонтальных манёврах на Ме-109G и это было практически невозможно, даже когда ручка газа выдвигалась вперёд до упора. Bf-109G6 Уже неделю группа летала на Ме 109G6 с новым мотором Даймлер-Бенц, который был мощнее на 125 лошадиных сил по сравнению со своими предшественниками. Полётный вес однако увеличился на 400 кг, причём большая его часть- за счёт мощного вооружения. Таким образом в результате получился истребитель с ухудшенными характеристиками. К тому же стала более сложной посадка, особенно для неопытных пилотов, которые сейчас в основном поступали на фронт. Из-за большего веса возросла на 10 км/ч посадочная скорость, что в условиях плохих аэродромов было весьма существенно. G6 был первым Ме 109, который мне не понравился. Из-за многочисленных нововведений стало ненадёжным электрооборудование, на фюзеляже появились какие-то выпуклости, впадины... Машина сразу же получила прозвище "Шишка". Я летал на ней менее охотно, чем на быстром и маневренном "Фрице" и ранних "Густавах", однако на тот момент машина проходила боевые испытания- испытания огнём. 12го июля я и мой адьютант, оберлейтенант Рудольф Трепте в 16.00 по немецкому времени совершали второй за день боевой вылет над развернувшейся под нами танковой битвой. Мы летели на свободную охоту восточным курсом и как раз пролетали Белгород. Солнце уже стояло на западе и перед нами нагромождались сияющие громады облаков. Грозовые облака такого размера часто встречались над полем боя. Сохраняя строй, мы приближались к бурлящей и клубящейся стене. Внезапно я заметил на белом фоне две крошечные чёрные точечки. "Zwei Indianer 12 Uhr hoch!" ("Два противника впереди-выше!") "Viktor"- отреагировал Трепте. Мы толкнули сектора газа до упора и с набором стали приближаться к чёрным точкам, летящим как раз нашим курсом. Шансы подобраться незаметно были очень высоки, так как мы подходили сзади-снизу и вдобавок ещё и имели солнце за спиной. Через 2-3 минуты мы подобрались к противникам вплотную незамеченными. Они летели не сворачивая со своего курса- смертельно опасное легкомыслие в этом насыщенном сталью воздухе. Ведущий уже заполнил всё моё лобовое стекло. И тут я заметил, что у самолётов звездообразные моторы. Чёрт возьми! Эти самолёты могут быть новой модификацией Ла-5, советскими истребителями. Но над Курском летает так же и JG54 о своими FW190, имеющими такие же звездообразные моторы, да и штурмовой гешвадер Альфреда Друшельса, недавно перелетевшего под Орёл, так же летает на Фокке-Вульфах. До сих пор я ещё ни разу не видел Фокке-Вульф и только изредка видел новые машины Лавочкина в воздухе, и со своей позиции- строго сзади непонятного самолёта- не мог видеть знаки на его крыльях и фюзеляже. Ни в коем случае нельзя рисковать сбить своих! Мы уже сравняли скорость с летящими впереди и теперь оставалось только пустить в ход оружие. Но чтоб убедиться, я снова дал полный газ и сместился чуть влево от самолёта, находящегося в моём прицеле. Зелёная окраска! Красные звёзды! И в тот же миг пилот обернулся и посмотрел прямо на меня! В какую-то долю секунды я успел довернуть и дать по нему очередь из всего оружия. Инстинкт и опыт подсказал только этот выход. Стоило мне отвернуть, и враг бы моментально оказался в прекрасной позиции для стрельбы за мной. Довернуть машину, дать очередь- всё это заняло мгновение ока. Однако и этого оказалось слишком много. До сих пор у меня в ушах стоит глухой удар и металлический скрежет нашего столкновения- страшный грохот, в котором смешались все звуки катастрофы. Как я понял уже потом, мой пропеллер ровно под корень срезал крыло советского истребителя, его пилот так и не смог выбраться - фонарь его кабины был смят- если конечно пилот был ещё жив. Со мной ничего такого не произошло, но Мессершмитт с такой страшной силой затрясло, что я испугался, не вырвет ли мотор из креплений. Мой пропеллер должно быть сильно деформирован после столкновения. Левой рукой я передвинул сектор газа, пытаясь отыскать такие обороты, при которых тряска не будет такой сумасшедшей. Выпрыгивать здесь, над вражеской территорией можно только, если самолёт развалится на части. Я должен долететь как можно ближе к линии фронта, а уж потом попытаться выпрыгнуть, если моя кабина вообще откроется. В дикой тряске, чутко прислушиваясь, не изменится ли звук работы мотора, шум рассекаемого воздуха или ещё какой-нибудь нюанс, я, полагаясь на зашиту Трептеса, ложусь на юго-западный курс. В полшестого я вижу под собой аэродром Ургим. Теперь начинается деликатнейшая фаза полёта. Чем ниже летишь, тем меньше шансов выжить при прыжке с парашютом, если самолёт всё-таки развалится в воздухе. В какой-то момент я пересекаю минимальную высоту для прыжка. На заходе на посадку я выпускаю закрылки и вынужден убрать газ, поскольку возросшее сопротивление воздуха может просто доломать мой самолёт на высокой скорости. И у меня всего одна попытка для успешной посадки- с покорёженным пропеллером второго шанса просто не будет. В 17.25 я совершаю мягчайшую в своей жизни посадку и, ошарашено тряся головой, начинаю осматривать повреждения. Три лопасти пропеллера имеют различную длину, невообразимо погнуты и напоминают бананы. Фюзеляж снизу, как раз под кабиной, вспорот, как будто его кромсали консервным ножом. Это следы от пропеллера моего несчастного противника. Стоило ему задеть меня на 10 сантиметров глубже, он бы пробил топливный бак под пилотским сиденьем... Последний бой. 12 мая 1944 года рано утром я получил сообщение из Истребительного Дивизиона: "Мы слышим моторы американцев. Идёт большое соединение. Мы сообщим, когда они появятся над Цвидерзее. Находитесь в 15 минутной готовности." Снаружи начинался великолепный весенний день. Ни малейшего сомнения, что они придут. Мы обговорили с остальными двумя группами тяжёлых истребителей (имеется ввиду Fw190 - прим. ИзвозчиКа) место встречи- над Steinhuder Meer. Мы будем висеть на 1000 метров выше Фокке-Вульфов и обеспечивать их прикрытие. Уже около полудня, находясь в готовности номер один, мы получили сигнал на вылет. Самолёты выруливали со стоянок и взлетали. По радио я узнал, что другая группа в районе Рейн-Майна также взлетела. Офицер связи Дивизиона направлял нас в место встречи- курсом на Юго-Запад, на случай, если американцы появятся с западной стороны Рейна. Сегодня мы забрались очень высоко. Обе группы наших Фокке-Вульфов летели уже на высоте 7000 метров, и мы все продолжали набирать высоту, в то время как инверсионные следы четырёхмоторных бомбардировщиков американцев алчными пальцами тянулись в вышине по небу. Когда я со своей группой из 25 машин достиг 11000 метров, я подал команду: разделиться на звенья и принять боевую формацию. Внезапно меня вызвал офицер связи и сообщил, что у командира группы Фокке-Вульфов, летящих ниже, Антона Хакля, возникли проблемы со связью. Тут уж ничего не поделаешь- я должен спуститься на 2-3 тысячи метров к Фокке-Вульфам, чтоб принять командование всеми тремя группми. "Снова собраться"-подал я команду по радио-"мы снижаемся." И тут я увидел Тандерболты. Они протиснулись между нами и двумя остальными группами, задолго до подхода бомберов. Ниже-слева от меня летело звено здоровенных, неуклюжих Р-47. Я сбросил подвесной бак и немедленно атаковал. Звено быстро растёт в моём лобовом стекле и я решаю атаковать левого ведомого командира группы, который удобно оказался на линии моего огня после небольшого доворота. Вот я уже подошёл в плотную. Короткая очередь- и он охвачен ярким пламенем. Теперь вправо, к командиру группы! Я прицеливаюсь, стреляю- и он резким переворотом вводит свой тяжёлый аппарат в отвесное пикирование. Преследовать- бесполезно, Тандерболт падает словно камень и сконструирован значительно прочнее, чем мой Мессершмитт. Кто на новенького? На новенького оказался я сам. Это я понял после быстрого взгляда через плечо, когда увидел пропеллеры другого звена Р-47, зашедшего мне в хвост. Ведомого со мной уже не оказалось- из-за поломки нагнетателя он вынужден был выпрыгнуть с парашютом. Я оказался в смертельной ловушке. Виражить- значило подставится под огонь одного из ведомых. Когда у меня кончится энергия для набора высоты- я в любом случае покойник. А пикировать? Это мы уже обсуждали. В эту секунду в меня попадает очередь одного из преследователей. Она попадает в мотор и в радиатор. Вот теперь меня действительно взяли за горло. Инстинктивно решаю уходить вниз и в тот же миг в кабину попадает вторая очередь. Что-то с силой молота бьёт по моей левой руке, лежащей на рукоятке газа. Я ранен. Но боли ещё нет. Все силы и всё внимание я концентрирую на том, чтоб не быть сбитым. Я пикирую и подсознательно слышу усиливающийся свист набегающего воздуха и вижу, как плексиглас моей кабины изнутри покрывается плёнкой льда. Зажимаю ручку управления между бёдрами и, продолжая пикировать, здоровой рукой пытаясь проскрести в плёнке льда смотровое отверстие. Вот-облака. И земля! Немедленно вверх! Изо всех сил тяну на себя неподдающуюся ручку управления и через своё смотровое отверстие вижу, как от непомерной нагрузки начинает отрываться обшивка крыльев. Местами на перекошенном металле трескается краска. Один Р-47 всё ещё сзади. Я продолжаю набор высоты вертикальной свечой, вплоть до полной потери скорости. Это мой единственный, самый наипоследнейший шанс выйти из этого боя живым. Тандерболт, который на целую тонну тяжелее моего Мессершмитта, должен при таком манёвре остановиться раньше. Сбрасываю фонарь кабины! Правой рукой отстёгиваю ремни- я готов к прыжку. Мессершмитт больше не набирает высоту и потихоньку заваливается на спину. Я уже наполовину вылез из кабины, но самолёт снова потянул меня за собой вниз. Ещё одно усилие- и я вывыливаюсь наружу. Резким рывком меня останавливает провод ларингофона, который я забыл выдернуть из гнезда. И вот я вишу на несущейся вниз машине, оперение которой неотвратимо приближается ко мне... Следующий рывок, оперение со свистом проносится рядом, и я парю в пространстве. Кольцо парашюта мне удаётся нащупать только после бешенных вращений и кувырков. Рывок правой рукой- тревожная доля секунды- потом сильный толчок, после которого я наконец принимаю вертикальное положение... и только одна мысль- "Хертль, я вернусь.." (Это была такая традиция у Ралля и его жены, она просила его перед каждым расставанием говорить "Я вернусь!" прим. ИзвозчиКа) - заклинание, повторяемое при каждом расставании снова сработало... Свежий ветерок нёс меня над холмистым ландшафтом, оставалось не так много времени до встречи с землёй и мне вспомнился мой Венский ортопед, который сказал однажды по поводу моего сломанного позвоночника: Вам категорически нельзя прыгать с парашютом, иначе всё начнётся снова. Но уж если вам всё же придётся прыгать, ищите для приземления большое дерево со множеством ветвей...". И вот и вправду я увидел дерево! Меня опустило прямо на него, без каких-либо усилий с моей стороны. Дерево и парашют выполнили врачебный совет, не дав мне упасть на твёрдую землю. (...) Я мягко скатился и сразу отстегнул парашют. Но теперь, когда отступил адреналиновый шок, пришли боли. В моей левой перчатке- большая кровавая дыра, на месте большого пальца. Я вижу его неповреждённую поверхность сквозь дыру, но палец не шевелится, когда я пытаюсь подвигать им. Что-то подсказывает мне, что перчатку сейчас лучше не снимать. Чтобы остановить кровотечение, я зажал левую руку под правой подмышкой и побрёл по лугу, на который я приземлился к проходящей недалеко дороге. И неожиданно наткнулся на наставленные на меня острия вил, которые держал разъярённый крестьянин. Тут же на дорогу высыпали и другие крестьяне. Моё вежливое приветствие не произвело на них никакого впечатления. Крестьяне враждебно смотрели на мою лётную куртку. Ага. Моя куртка американского производства, с меховым воротником и отворотами. Такого нет на складах Люфтваффе, поэтому я не выгляжу, как подобает нормальному немецкому офицеру. Над нами как раз проходила армада четырёхмоторных бомбардировщиков. Меня явно принимали за врага. "Кто вы?"- спросил крестьянин угрожающе. "Майор Гюнтер Ралль, дойче Люфтваффе." Он испытующе глянул мне в лицо, потом его лицо расплылось в широкой улыбке, и я впервые почуствовал благодарность к надоедливым военным корреспондентам, их "портретам героев" и киножурналам-Вохеншау. Знаменитый Гюнтер Ралль, так известный на Родине, и далеко не так известный на фронте, победитель в 275 воздушных схватках, кавалер Рыцарского Креста с Дубовыми Листьями и Мечами, едва не закончил свою жизнь на остриях крестьянских вил. Last Updated (16.05.2005)

Дата добавления: 2015-10-16