Гравировка на бивне, представляющая древнее сказание.

МАЭ, № 6010–43. Воспроизведено по: Антропова 1953: 42. табл. IX, 2

На одной стороне (вверху) показано начало предания: муж уходит на охоту, а жена остается с маленьким ребенком; приближаются враги; предводитель налетчиков требует от матери ребенка; решит дело поединок женщины и мужчины; противник в доспехах ждет; женщина, одетая в комбинезон, готовится к битве; ребенок сидит на шкуре, четверо врагов наблюдают за происходящим; поединок — фехтование на копьях; муж пасет оленей. Изображение на обороте бивня: женщина кормит ребенка; возвращается муж; поединок женщины с противником продолжается даже по возвращении мужа; женщина повергает врага, около жены стоит муж, держа ребенка на руках; побежденного врага добивают; муж теперь может обнять супругу; могила противника из камней

[123]Межплеменные конфликты, опасная охота уносили жизни мужчин, и семьи часто оставались без кормильцев. Поэтому и в чукотском фольклоре мотив сиротства постоянен (Меновщиков 1974а: 34; Беликов 1987: 254). В этих ситуациях все заботы о содержании семьи брали на себя женщины. В таких неполных семьях девочки не только учились женским обязанностям, но и тренировались вместе с мальчиками (Беликов 1987: 253; Богораз 1991: 26; ср.: Жукова 1980. № 10: 155–156 (паланские коряки); Бахтин 2000: 52). Они могли самостоятельно охотиться, стрелять из лука, бегать на длинные дистанции и даже фехтовать копьем. Именно такие натренированные девушки могли участвовать в набегах (Бабошина 1958. № 90: 217–218; Меновщиков 1988. № 121: 281; Меновщиков 19886 № 10: 58), производимых их родственниками, и даже сражаться в поединке с мужчиной (Bogoras 1910. № 17: 97; Богораз 1934: XXVIII; Антропова 1953: 42, табл. IX, 2; Воскобойников, Меновщиков 1951: 546; Козлов 1956: 71; Меновщиков 1974. № 86: 306–307; № 95: 323; см.: Антропова 1953: Табл. IX, 2а — б). Сами девушки-воительницы не были правилом в чукотском обществе, хотя, с другой стороны, и редкостью они тоже не были. В целом сражаться с женщиной и ранить ее было постыдно (Богораз 1899: 352–353; Козлов 1956: 71). У эскимосов же молодые женщины использовались как рабочая сила — гребцы на байдарах (Онацевич 1877. № 7: 67; Крупник 2000: 438; ср.: Крашенинников 1949: 710 (камчадалы); 738 (айны); Тан-Богораз 1936: 241 (канадские эскимосы); Степанов 1959: 200 (дауры)).

Очевидно, в боевых действиях не участвовали мужчинытранссексуалы, полностью превратившиеся в женщину и считавшие себя таковыми, ведущие соответствующий образ жизни и даже говорящие женским говором (Каллиников 1912: 109; Богораз 1939: 131–133; Тан-Богораз 1979а: 230; Swenson 1951: 32). Однако, женщины-транссексуалы, исполнявшие все обязанности мужчин, скорее всего, принимали участие в войнах, хотя та—

[123]ких женщин было меньше, чем мужчин, поменявших свой пол (Богораз 1939: 134)⁵.

Численность войск. Для первобытной эпохи вообще не характерны генеральные фронтальные сражения, поскольку не существовало больших армий, а ополчение племен насчитывало несколько десятков или сотен воинов. Все мужчины в чукотском социуме были воинами. Лишь для проведения крупных и значимых военных операций собиралось ополчение, насчитывающее несколько тысяч человек. Все это касается чукчей. Еще в середине XIX в. К. фон Дитмар (1856: 37) отмечал: «Каждый из чукчей считает особым предметом уважения искусство владеть оружием и всегда вооружен, а следовательно, всегда готов к сражению».

В одном стойбище могло быть в среднем 15–50 боеспособных мужчин. Г. Дьячков (1893: 41) упоминает, что на месть отправились 15 мужчин. 20 чукчей сидели в засаде, чтобы неожиданно напасть на русских (Богораз 1934: 48). В 1731 г. отряд Д. И. Павлуцкого встретил 30 оленных чукчей, которые, вероятно, были представителями одного стойбища (КПЦ. № 59: 159). Чукотские же предания упоминают отряды из 20 воинов (Тынэтэгын 1940: 101; Меновщиков 1974. № 92: 318). Отряд чукчитолмача, состоявший из его родственников и напавший на юкагиров в 1671 г., насчитывал 70 человек (Вдовин 1944: 257; ср.: Богораз 1899: 370 (нападение на стойбище 60 оленных коряков)).

В набеги обычно отправлялись мужчины не одного стойбища. В 1653 г. Нижнеколымское зимовье осадили более 200 чукчей (Вдовин 1965: 104). В 1731 г. против капитана Д. И. Павлуцкого чукчи собрали до 700 воинов, а затем, в последующих сражениях, до 1000⁶ и до 500⁷ бойцов (КПЦ. № 59: 158; Зуев 2001: 24, 26–27). Причем в это число вошло не только кочевое, но и значительное количество оседлого населения, как чукчи, так и эскимосы — и сибирские и островные (Полонский 1850: 399; Соколов 1851: 96). Около 400 чукчей появились южнее Анадыря в 1742 г. (Вдовин 1965: 92). В 1747 г. отряд из 400–500 воинов разбил авангард Д. И. Павлуцкого, убив самого майора (КПЦ. № 65: 170–171). Казак Б. Кузнецкий указывает на нападение на него в 1754 г. 500 чукчей, причем он не отмечает наличие семей

⁵ Как отметил В. Г. Богораз (18996: 31), среди 3000 приколымских чукчей он встретил лишь пять мужчин, поменявших свой пол.

⁶ В «сказке» отставных казаков, данной через 40 лет, в 1772 г., численность чукчей возросла уже до 3000 (Зуев 2001: 26). По предположению Дионео (1895: 116, примеч. 2), в это число входили и женщины, участвовавшие в походе.

⁷ Согласно В. Н. Верху (1819: 15), численность чукчей в последнем бою была 3000 воинов, что вряд ли соответствует действительности (Зуев 2001: 27, примеч. 7 1).

[123]в этом набеге (КПЦ. № 70: 181; чукчи в таком же числе напали в чуванском сказании на стойбище героя (Bogoras 1918. № 23: 96)). В 1756 г. лишь 200 человек отправились в поход на юкагиров, живших вблизи Анадырска (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 583 об.). Примерно столько же воинов напали на коряков в 1759 г. (Сгибнев 1869а. № 5: 84). В 1769 г. 300 чукчей атаковали коряков около Гижигинской крепости (Вдовин 1965: 135). В 1775 г. в набег на оленных коряков за добычей пошли до 130 чукчей (Алексеев 1961: 61). Отряд тойона Амулята, напавший в 1776 г. на коряков, насчитывал 180 человек (Антропова 1957: 159).

В 1702 г. в бой против 130 анадырцев и их союзников юкагиров и коряков вступили сначала 300, а на следующий день более 3000 оленных и оседлых «чукчей» (ПСИ. Кн. 2, № 122: 525–526). Поскольку поход казаков длился несколько месяцев, то очевидно, что чукчи успели стянуть свои силы. Тем более что в это время чукчи еще не перешли к крупнотабунному оленеводству и, соответственно, жили более компактно, чем позднее. П. А. Словцов (1886. Кн. 1: 250), согласно архивным материалам, отмечал, что в 1738 г. на олюторских коряков напали 2000 чукчей. В. Г. Богораз (1934: 44) предполагал, что данное количество чукотских воинов преувеличено. Капитан Г. А. Сарычев (1952: 265) считает, что последняя цифра отражает самое большое количество войск, выставленных чукчами против русских. А. С. Зуев (1999а: 134; ср.: 9) также полагает, что 2000 — это оптимальное число воинов, которое способны были выставить чукчи (сомнения на этот счет см.: Михайлова 1996: 178). В. В. Антропова (1957: 159) не без оснований полагает, что данная цифра учитывает и некомбатантов, поскольку существовал обычай отправляться в поход с семьей. Действительно, в военных документах количество войск и потерь противника обычно преувеличивается, а свои потери приуменьшаются. Однако еще в 1792 г. Г. А. Сарычев (1952: 265) отмечал, что, по словам чукчей, их численность сократилась (об этом же: Мерк 1978: 99), ведь в 1642 г. колымские чукчи говорили о своей численности, что «их много, сколько волос на голове» (Белов 1952. № 9: 57–58). Таким образом, число общечукотского ополчения в 3000 хотя и является преувеличенным, но отражает реальный порядок цифр. Так, согласно показаниям якутских служилых (1711), на Чукотском полуострове насчитывается более 2000 боеспособных мужчинлучников и более 50 жили на Анадыре (ПСИ. Кн. 1, № 108: 459; КПЦ. № 57: 158; ср.: № 70: 184 (показания Б. Кузнецкого); Gerland 1883: 219), а по свидетельству оседлых чукчей (1718), во всем их народе насчитывалось 4000 воинов (Ефимов 1948: 224; Баккаревич 1810: 188, 354 (4000–5000 воинов)). Сенаторская справка (после 1748 г.) насчитывает немирных чукчей до 2000 человек, а

[123]с подростками 4000–5000 (КПЦ. № 60: 160), общее же число чукчей оценивалось в 10 000 человек (1756 г.; КПЦ. № 69: 179; Дитмар 1856: 33; Олсуфьев 1896: 93; Сарычев 1952: 265). В 1789 г. Ф. Лангенс, член специальной комиссии по сбору информации о народах Сибири, определял количество чукотских мужчин в 7000 — число, которое И. С. Гурвич (1971: 11) считает завышенным⁸. Хотя численность населения и, тем более, войск — вопрос всегда дискуссионный, но, очевидно, природные условия Чукотки были способны прокормить определенное количество населения, максимум которого должен быть более или менее постоянным.

Таким образом, в столкновениях с русскими, которые угрожали свободе и даже самому существованию чукчей, последние могли собрать войско от нескольких сот до двух-трех тысяч человек — огромные в процентном отношении к количеству населения войска, ведь боеспособные мужчины обычно составляют четвертую или пятую часть населения, тогда как в грабительских набегах участвовали от нескольких десятков до нескольких сот

человек (по И. С. Вдовину (1950: 95; 1965: 92) — 150–500 или 300–500)⁹.

Воспитание и тренировка. Чукотский социум был обществом, где выше всего ценились богатство и грубая физическая сила. Идеалом чукотского мужчины был богатырь с развитой мускулатурой. Для оленевода и охотника физическая сила и выносливость были важнейшим фактором: нужно было таскать тя—

⁸ Это количество, в общем, не противоречит другим свидетельствам. В своем донесении 1751 г. капитан В. Шатилов, комендант Анадырска, просто указывает, что ему не известно количество чукчей (Шашков 1864: 67). М. Соэр определяет число мужчин у оседлых чукчей в конце XVIII в. около 3000 (Saner 1802: 105). Согласно же М. М. Геденштрому (1830: 99), чукчей было 10 000 (Шаховской 1822: 291). По предположению Г. Майделя (1894: 215), всего чукчей в 1860–1870-х гг. было не более 5000 (Пежемский 1850: 158). А. Аргентов (1857а: 16; 1886: 13) же полагал, что в начале XIX в число чукчей было значительно больше, чем 5000–7000, порядка 20 000 (Новейшие сведения 1852: 348; Сементовский 1852: 143). В 1911 г. было 9000–10 000 кочевых и 3000 оседлых чукчей, не считая эскимосов (Поддубный 1914: 95). Впрочем, среди исследователей существуют и другие мнения. Так, И. С. Гурвич (1966: 117) полагает, что в XVIII в. оленных и оседлых чукчей было примерно поровну, по 4000 человек. Б. О. Долгих (1960: 549–554, 576; 1967: 13), на основании показаний К. Мерка и переписи населения 1897 г., насчитывал в конце XVII в. эскимосов 4000, а чукчей 2000. Для сравнения отметим, что по переписи населения 1897 г чукчей насчитывалось 11 795, из них 8869 были кочевыми, а 2841 оседлыми, причем лишь 783 числились христианами; эскимосов по этой переписи было 1099 человек (Серебренников 1914: 156, 166). Согласно переписи 1926/27 г. чукчей было 12 364 человека, из них 70 % — оленные, а 30 % — оседлые (Антропова, Кузнецова 1956: 897).

⁹ При непосредственной угрозе в 1852 г. жители поселка Нувук на м. Барроу выставили от примерно 300 человек населения 80 воинов — 27 % населения (Burch 1998: 89).

[123]желые грузы, гоняться за оленями и зверьми, уметь быстро реагировать на различные жизненные ситуации. Именно физически сильные люди пользовались уважением, подчас они же были и предводителями в делах и их называли эрмэчьыт 'силачи' (Лебедев, Симченко 1983: 27–314; Вдовин 1987: 104). Так, А. В. Олсуфьев (1896: 109), со слов колымского исправника, отмечал: «До сих пор на Чукотском Носу есть, говорят, эрем, выбранный также за физическую силу. Однако нередко бывали примеры, что новый претендент на это звание, не дожидаясь выборов, побеждает старого, убив которого, овладевал этим почетным положением». Итак, наибольшим уважением пользовался лидер по борьбе. Подтверждение этому мы находим в одном чукотском сказании: «Силач с Севера... говорит, что такие слабые люди заняли слишком много места, хорошей земли» (Лебедев, Симченко 1983: 28). По праву сильного силач мог забрать понравившиеся ему вещи, вызывая на единоборство хозяина, который в случае проигрыша должен был отдать требуемый предмет. Причем безразлично, происходило ли состязание с соплеменником или чужаком. Чукотская сказка так описывает подобную ситуацию: «Идет парень со своим стадом мимо стойбища. Увидали жители стойбища красивого парня и большое стадо. Один силач и большой глупец вышел и сказал:

— Это стадо наше!

— Кто первый прибежит сюда вон от тех гор, пусть забирает стадо, — сказал молодец». Вместе с тем, если борец не мог выиграть другой вид состязаний, то он мог и лишиться своего имущества и несколько подорвать свою репутацию. Так, уже упоминавшийся силач потерял своих упряжных оленей, не догнав юношу-похитителя. Дядя последнего говорит силачу об оленях: «Он взял их, а ты не мог отобрать их обратно... Сильнее тот, кому нельзя отомстить» (Бабошина 1958. № 62: 151–152; ср.: Лебедев, Симченко 1983: 31). Естественно, сильных людей боялись (Стебаков 1958: 99–100; Меновщиков 1988. № 126: 297).

Тренинг был рассчитан как на охотничью, так и на военную подготовку. Мальчика приучали переносить голод, мало спать, развивали его мускулатуру. Воспитание воина, по существу, начиналось с рождения ребенка, когда физически неполноценное дитя мать должна была убить в первый же день его жизни, поскольку уже в материнской утробе им завладел злой дух (Врангель 1948: 182; Александров 1872: 86; М-в 1877. № 47: 386; Народы России. 1880: 12; Ивановский 1890: 2; Иохельсон 1895: 159). Согласно же разъяснениям оседлых чукчей по этому вопросу, данным в 1927 г., отец убивал ребенка, у которого умерла мать, но только если не было родственницы, способной его вскормить, а сам малыш был настолько мал, что не имел зубов,

[123]чтобы есть твердую пищу (Кавелин 1931: 100; ср.: Крупник 2000. 335)¹⁰. Чукчи воспитывали мальчика в определенном духе. Они, как спартанцы, поощряли способность ребенка защитить себя, не бросать родственника в трудную минуту, воспитывали стойкость в борьбе, неприязнь к подлым приемам боя (Лебедев, Симченко 1983: 104–106). Закалка мальчика могла начинаться с 5–6 лет, тогда же он начинал помогать отцу в уходе за стадом Он должен был рано (подчас перед рассветом) вставать, бегать на «лапках»-снегоступах с прикрепленными к ним камнями, бегать, упражняясь с копьем, а став юношей, — бегать рядом с упряжкой оленей, прыгать с камнями на плечах (Bogoras 1910: 183; Стебаков 1958: 115–116; 1964: 9–10; Симченко, Лебедев 1983: 25–27). У эскимосов внимание, в первую очередь, уделялось ношению тяжестей, развивающему силу; они учились бегать, что позволяло быстро перемещаться и спасаться от нападения; тренировались в прыжках, позволяющих на охоте перепрыгивать через льдины (Стебаков 1958: 115–116; Меновщиков 1959: 104–106). Кроме того, кочевники учились кидать аркан, а оседлые — метать камни из пращи (Леонтьев 1969: 131–132; Леонтьев, Тураев 1987:211).

Дата добавления: 2015-10-16