|
Читайте также: |
Мерно покачивая туловищем в такт музыке, вокалист протяжно поёт:
Харе Рама, харе Рама!Харе Кришна, харе Кришна!Харе, харе, ха-аре!
,,Во даёт!Было б о чём петь – харя да харя!А красиво же!'' – думал Грэйхебрехель, погружаясь в этот голос. На сцене зазвякали бубенцы; клавишник оборвал очередную долгую ноту – и начал другую. Гитарист вёл какой-то монотонный перебор. Грэйхебрехель тихо обалдевал…
Затем послышались чьи-то шаги. Ближе. Ещё ближе. На лицо упала капелька воды. По всей го-лове разнёсся колокольный звон. Долгий-долгий, плавно затухающий колокольный звон, пе-ремешанный с воем ветра, шелестом веток, шумом едущей машины и игольчатым смехом Вре-мени. Отдельные слова вроде как… нет, мерещится, глючит… да нет же: точно – слова! Ну-ка, ну-ка!
Симфония звуков медленно уносится прочь: как дым рассеивается…
И вот: колокола умолкли, ветер умчался, ветки хрустнули и сломались, машина остановилась, Время устало смеяться. Голос, однако же, остался. Гнусавый такой голосишко, слова непоня-тные…
Шань ли бяо шань ли мяо ува ува амакано…
И что они значат – одному богу известно. Хоть, пожалуй, и тот ногу сломит.
Грэйхебрехель поднял голову, осмотрелся. Поле. Деревья. На пеньке сидит китаёза с ехидным лицом, смотрит в небо щёлочками глаз и поёт:
Шань ли бяо шань ли мяо…
Увидев, что Грэйхебрехель подаёт признаки жизни, китаёза оборвал свою песню.
-Китайся, китайся! Кто ты будис? – радостно завопил он, тыча пальцем то в себя, то в Грэйхебрехеля.
-И чего так орать? – недовольным тоном спросил Грэйхебрехель – Ты в лесу, что ли?
Он ещё раз огляделся и вынужден был признаться себе, что находятся они всё-таки в лесу. Тогда он смягчил тон:
-Ну, ладно! Не обижайся, китаёза! Чего горланишь-то?
Китаец воздел руки к небу, покачал головой и сказал:
-Горе мне! Сего поёс, сего поёс! Китайся петь любит, соседи обизают: плохо поёс, мол, китаёза. Линь в лес усол – соседей нету, халасо. Сидис, поёс себе – надо зе, принёс сёрт соседа!
-Но я тебя в первый раз вижу! – удивился Грэйхебрехель – Какой я тебе сосед, ёлки-палки?
-Не сосед, говолис – обрадовался Линь – тогда китайся петь будет!
И опять:
Шань ли бяо шань ли мяо хуй…
-Стоп! – закричал Грэйхебрехель – Ты не то спел!
Китаец застыл в недоумении.
-Как не то? Китайса знает свои песни, китайса как надо поёт.
-Как надо? – усомнился Грэйхебрехель – А ну, давай ещё раз!
Китаец опять заверещал:
Шань ли бяо шань ли мяо хуй…
-Стой! – остановил его Грэйхебрехель – У тебя же не то слово там было! Не помню какое…
-Китайса знает свои песни… - забубнил китаец, но тут из кустов раздалось застольное многоголосье:
Ой, мороз, моро-оз!
-Неправда! – возмущённо воскликнул Грэйхебрехель – Я не мороз! Мы всей тусовкой хапали!
-Ой, неправду говоришь, Грёйхебрехель-сан – заговорил китаец в стиле а-ля певец Боян – Не делился ты ни с кем, а схапал всё сам!
Ой, мороз, моро-оз!
Застольная песня состояла почему-то только из этой строчки. Это Грэйхебрехелю стало порядком надоедать…
Когда он проснулся, в зале не было никого. Синтезатор стоял на столике, гитара – рядом. Людей – никого. Грэйхебрехель вспомнил всё, что с ним случилось, и подумал:,,Не, а про харю тот здорово пел – аж вышибло!''. На мгновенье ему показалось, что он тоже умеет так классно петь. И вот: в пустом зале раздался его гнусавый голосина:
Шань ли бяо шань ли мяо…
-Стой! – раздался откуда-то сзади голос – Сейчас опять слова перепутаешь!
Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 60 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| НАРКОМАНСКИЙ ЭТЮД N°2 | | | В ТО ГРОЗНОЕ ВРЕМЯ... |