Жёлтый дым Китая

История эта, как и всякая сказочная, написана на основе подлинных событий и документов. Что толку было бы мне прибавить что-то от себя? Так уж повелось в Поднебесной: нет ничего такого, чего быть не может.

Как раз об одном таком случае и пойдет здесь речь.

Давным-давно в Китае жили китайцы. Одни из них были мандарины, а другие — бедные лите­раторы. Бедные литераторы с каждым годом ста­новились все больше литераторами, видимо оттого, что все больше беднели, а мандаринам было на это наплевать, ибо никогда не брали они в руки книг о разумном, добром и вечном, написанных бедными китайскими литераторами. Были у них, что называется, другие интересы.

Получив должность, вместо того, чтобы при­ступить к исполнению своих обязанностей, спешили они удивить Императора каким-нибудь чудесами, имеющимися в их провинции. Так один из них прославился при дворе тем, что имел золотого соловья, который пел, как настоящий. У другого, в одной очень отдаленной провинции на границе с Индией, была, например, рыжая священная корова. Эта корова давала столько сгущенного молока, что его хватало детям всей императорской столицы. У третьего тоже было кое-что.

И надо было так случиться, что был среди них такой мандарин, у которого ничего эдакого не было. Нечем было ему порадовать Императора, и от этого так сильно завидовал он своим коллегам, что от зависти даже заболел. Заболел, захворал, лицом позеленел, потом пожелтел и вдобавок ко всему — покрылся белой сыпью. Точь-в-точь, как настоящий мандарин. Решив, что обычному человеку такой болезнью ни в жизнь заболеть не удастся, придворные лекари в растерянности разводили руками. Тогда мандарин повелел объявить, что отдаст половину своих сокровищ тому, кто вылечит его. Не успели еще прокричать на площади, как уже появился у ворот седой старик с пыльным мешком. Поклонился он и попросил разрешения применить свое искусство.

Но, едва только попав в комнату, он заговорил, даже не взглянув на больного.

- О Великий и Мудрый Правитель, равного которому нет в Поднебесной. Болезнь Ваша тя­жела, но излечима. Суть ее заключается в том что Вы, очевидно, очень любите нашего Императора...

- Очень люблю, черт бы его побрал, - со­гласился мандарин.

-... отсутствие возможности чем-либо порадовать нашего дорогого Императора и привело к таким тяжелым последствиям. Но это поправимо.

- Если ты вылечишь меня, то получишь столько денег, сколько никогда не видел. Помни об этом, старик.

- Мне будет мало даже всех денег, — ус­мехнулся старик, — да и эти мне не нужны...

- Берегись, у нас не любят бедных людей. Ты отказываешься от денег, а сам похож на нищего. Чего же ты хочешь?

- Я хочу вылечить тебя от смертельной бо­лезни, а в случае удачи, прославить твое имя при дворе cвоим рассказом, где и мне найдется место. Исполнение нашего общего желания и станет для меня наградой.

- Приступай же скорее, проклятый старик, ты же видишь, что я почти совсем умираю. Где твои лекарства?

- Вот они, — и с этими словами старик извлек из мешка маленькую картинку в рамке из бамбуковых палочек. Самое примечательное в этой картинке было то, что на ней ничего не было нарисовано. Пожалуй, только очень внимательный человек смог бы разглядеть в правом верхнем
углу небольшую точку, как бы оставшуюся от легкого удара кистью. А если сильно не
приглядываться, тогда ничего и не было.

- Картинку эту нарисовал один художник, ко­торого я в свое время вылечил от неизлечимой болезни. Случай тоже был очень тяжелый, хотя причина болезни была другая.

— А какое это отношение имеет ко мне? — возмутился было мандарин, но старик жестом ус­покоил его и вместо ответа рассказал следующее.

В то время, о котором пойдет речь, в одной из провинций жил некий литератор. Был он, что на­зывается, с пулей в голове. Ничего не делал це­лыми днями, знал только заниматься своей лите­ратурой. Да, видно, плохо это у него получалось, потому что никому его занятия не нравились. Бывало, пишет он что-нибудь, пишет, а потом бросит, голову руками обхватит и плачет. Плачет и говорит: "Я, — говорит, — китаец, говорит, никто меня не понимает". И в самом деле — никто не мог его понять. Почтенные люди попросили однажды объяснить им, что это он там пишет. Так он так им и ответил: "Дословно, мол, это не переводится, а переводить приблизительно — смысла нет". Тут всем сразу стало понятно, что это за литератор такой, а многие даже здороваться с ним перестали. Что с человеком поделать, если у него пуля в голове? Только он не особенно и огорчился. Как-то ночью положил он в котомку две-три книжки, паспорт, папочку для письма и ушел. Только его и видели.

Одну ли тысячу ли, две ли тысячи ли прошел он, пока не набрел на ветхую хижину у горного ручья. Огляделся он и сказал:

— Вот, — сказал он себе, — здесь я в море брошу, наконец, Ветрами истрепанную шляпу, Рваные сандалии мои. Так и сделал. Потом достал свою литературу, сел и задумался. Да так сильно задумался, что заснул.

— А позвольте полюбопытствовать, уважаемый литератор, — разбудил его голос старца, появив­шегося в дверном проеме, — слышали ли Вы ког­да-нибудь историю о настоящем художнике, кото­рый не написал ни одной картины. А, между тем, история эта очень поучительна. Прошу Вас выслу­шать ее.

Жил-был один художник, который не написал ни одной картины потому... — здесь старик не­много замялся, как будто забыл что-то очень важ­ное и замолчал. Минуту длилось молчание, в тече­ние которой лицо старика расплывалось в задум­чивой улыбке. Потом улыбка остановилась, лицо вмиг стало серьезным, и, скомкав рассказ, старик закончил: —...потому, что это был настоящий ху­дожник.

Поклонился старик и пропал. Что дальше было, плохо помнил литератор. Только когда пришел в себя, понял, что лежит перед ним исписанный его рукой свиток. Стало ему интересно, что же такое написал он в состоянии беспамятства. Развернул он свиток и прочел следующее.

— Вредный старик, — долго ты еще будешь мучить меня своей болтовней, — перебил рассказ мандарин, — где твои пилюли?

— Дело в том, уважаемый мандарин, что в этом и заключается мое лечение, и чтобы оно полностью осуществилось, необходимо выслушать этот
рассказ до конца.

— Видит Небо, какие муки терплю я ради на­шего Императора, — простонал мандарин. — Ну давай дальше, и побыстрее. Что там с твоим лите­ратором?

— С вашего позволения, я продолжу. Так вот. Много лет прожил он в этой хижине, но для него, занятого любимым делом, пронеслись они, слов­но миг. Сотни листов исписал он и, когда поднял голову от написанного, то увидел, что последние иероглифы, нарисованные тушью, еще не высох­ли, а первые — уже выцвели от времени.

— Что же там было написано? — спросил удивленный мандарин.

Художник, смешавший краски,

Долго сидит в созерцаньи. А на исходе ночи —

Кисти один удар.

— И все? — еще больше удивился мандарин.

— И больше ничего, — подтвердил старик и добавил: — Но сердце литератора было теперь спокойно.

— Постой-постой, ты же только что рассказы­вал по-другому.

Старик ненадолго задумался, потом, словно

очнувшись, извинился:

— Прошу прощения. Возможно, я что-нибудь перепутал. Но прошу Вас не винить меня в этом. Ведь историй столько же, сколько людей на белом свете, в том числе и литераторов. Однако вер­немся к нашему. Итак. Развернул он свиток и про­чел следующее.

В то время, о котором пойдет здесь речь, жил в одной из провинций некий художник. И хотя на­зывался он художником, но так получилось, что не написал он еще ни одной картины. Да и не хотел он писать ни портретов, ни пейзажей, а хотел он написать такую картину, взглянув на которую лю­бой мог бы сказать: "Вот она — наша жизнь", и чтобы добавить к этому было нечего.

Каждый раз с наступлением вечера смешивал он краски и садился за работу. Каждый новый рас­свет заставал его за чистым, не тронутым кистью полотном. Не раздеваясь, падал он на кровать, чтобы вечером начать все сначала. Но все было бесполезно.

Муки творчества. Что это такое? Ради чего? Надо ли говорить, что ни денег, ни славы не желал себе наш художник. Что же заставляло его вновь и вновь начинать все сначала, как думаете?

— Любовь, — скажете Вы.

Конечно, любовь. А что же еще?

Так сильно любил он одну женщину. Звали ее... А впрочем, какая разница, как ее звали. Можно только сказать, что похожа она была то на рыжую лисицу, то на белую морскую пену, а имя ее вполне могло бы служить ей диагнозом. Конечно, она ни­чего не знала о его любви. Иначе и не может быть, если это, действительно, настоящая любовь.

Так прошло несколько лет. Потом некоторые обстоятельства благоприятствовали их встрече, и они поженились. Семейная жизнь их была такова, что окружающие радовались за них, а злые языки не находили повода для сплетен. Трудности они встречали улыбкой, а радости делили с многочис­ленными друзьями за шумным столом. Казалось, их счастью не будет конца.

Но по прошествии некоторого времени, то ли что-то изменилось вокруг них, то ли внутри, и стал художник замечать, что жена его время от време­ни исчезает куда-то. Сначала она стала исчезать во время разговора. Бывало, говорит художник, говорит, глянет вокруг: а никто его не слушает.

Дальше — больше. Захочет он обнять жену, приласкать, протягивает руки к ней — и наталкивается на пустоту. Вот так постепенно, исчезала, исчезала женщина, которая была его женой, а однажды исчезла навсегда.

Сильно переживал художник, почти совсем забросил свою работу — и в результате заболел какой-то странной болезнью. Во всей округе не нашлось такого врача, который бы определил его болезнь и прописал бы ему какого-нибудь сна­добья.

Бог рано или поздно вознаграждает бескорыст­ную любовь.

Прошло еще несколько лет, и однажды, в се­лении, где жил художник, появился нищий монах. Едва прослышав о больном, отправился он к его дому и постучался в дверь. Взглянув на художника, определил он причину его болезни и обратился к нему с такой речью:

— Уважаемый мастер, болезнь Ваша проис­ходит оттого, что нет рядом с Вами человека, спо­собного помочь Вам. На Ваше счастье, со мной случайно оказалась девушка, которая понимает толк в лечебных травах. Она поможет Вам собрать и приготовить их. Но надо спешить. Опоздай я хоть немного, было бы поздно. Выходить нужно не­медленно.

Тут монах отступил в сторону, и за его спиной оказалась юная девушка, похожая на цветущую ветку яблони. Жестом она пригласила художника следовать за ней.

Когда они покидали селение, стояла теплая весенняя ночь. В небе светила полная луна... было необъяснимо тихо. И хотя они отошли совсем недалеко, художник уже не узнавал знакомых мест.

Нарушив молчание, он спросил:

— Расскажи мне о себе.

— Я — дочь мандарина из северных провин­ций. Мой отец, жадный и завистливый человек, тяжело заболевший оттого, что хотел любой це­ной прославиться при дворе Императора. Случай­но оказавшийся подле него нищий монах хотел вылечить его, рассказав ему историю о бедном литераторе, который всю жизнь прожил отшель­ником в горах, занимаясь литературой. Итогом его занятий стал один-единственный иероглиф, кото­рый он придумал за это время, добавив его к де­сяти тысячам, уже существующим ныне. Но отец не понял этой истории. Видимо, болезнь зашла слишком далеко. В гневе повелел он схватить бродягу. Слуги кинулись ловить монаха, а он накинул себе на голову халат и как-то странно съежился. Налетела стража, сорвала халат, а под ним, уродливо кривляясь, прыгала обезьяна. Опешили слуги. А обезьяна выхватила из мешка маску и натянула ее на морду. И тут все увидели, что это и не обезьяна вовсе, а их хозяин — мандарин. В растерянности переводили слуги взгляды с одного мандарина на другого. А новоявленный подскочил к настоящему, вцепился ему в волосы и потянул на себя. Подались волосы, поползли с головы, за ними кожа, а под кожей все увидели самую что ни на есть настоящую кривляющуюся обезьянью морду. Завизжали обезьяны, заметались по дворцу. Одна из них опрокинула горящий светильник и начался пожар. Полыхнули шторы, потом ковры и дорогая мебель, потом старинные книги и искусные украшения. Загорелась одна комната, за ней другая, потом третья... Скоро весь дворец пылал, охваченный огнем.

Не помню, как я оказалась на улице, где и по­добрал меня нищий монах после того, как все за­кончилось. Сгорело все. Дворец и все дворцовые постройки, повозки и конюшня, кухня и вся столо­вая утварь, и прекрасный столетний сад с садов­никами и чудесными птицами, и бассейн с диковинными золотыми рыбками, и все слуги, и все наложницы, и даже ленивые коты с томными глазами, привезенные из Персии, сгорели все до одного. Все сгорело. А над местом, где стоял дво­рец, еще долго плавал густой желтый дым попо­лам с пылью.

— Вот мы и пришли, — внезапно сказала де­вушка, и художник увидел огромное маковое поле, залитое лунным светом. Казалось, нет ему конца и края. Он оглянулся назад: оттуда, откуда они при­шли на многие километры тоже не было ничего вокруг, кроме цветущих маков. В воздухе стоял такой густой тошнотворный аромат опиума, что у художника закружилась голова. Совсем близко пе­ред собой увидел он милые глаза пришедшей с ним девушки и шагнул к ним навстречу. Найдя друг друга, счастливые, они обнялись, точно в конце долгого пути, и стали медленно погружаться в сладкую неизбывную дрему, не понимая, засыпают ли они или только начали просыпаться.

Когда они уснули, откуда-то из темноты появил­ся седой старик и немного постоял над ними, улы­баясь. Нагнувшись, он проворно обмотал им ноги красной шелковой нитью, еле заметной челове­ческому глазу, чтобы никогда больше они уже не разлучались.

Легко забросив за спину тощий мешок, он бы­стро зашагал через поле, унося с собой клочок чистого, не тронутого кистью полотна в рамке из бамбуковых палочек. Вскоре он совсем скрылся из глаз, растворившись в высокой траве.

Вроде бы все сказано. Хотя, возможно, прони­цательный читатель и спросит:

— Что это, как не ловкая выдумка изворотли­вого сочинителя?

Свидетель этого ответит здесь так:

— Сказанное — чистая правда. История эта именно в таком виде однажды дошла до ушей нашего просвещенного Императора. Он-то и по­велел мне записать ее, не изменив ни слова из услышанного, чтобы навсегда прославить ман­дарина из северных провинций, ставшего жерт­вой своей жадности и зависти, не знавшей предела.

И еще об одном спросит меня проницатель­ный читатель:

— Что это за желтый дым, которым ты пытался нас удивить?

Этот же вопрос задал и я старику с пыльным мешком, не отбрасывающему тени на пыльной дороге.

— Идем, — сказал старик и повел меня за собой. Долго шли мы в молчании и когда, наконец, достигнув сияющих высот, вышли мы на вершину горы, то с другой стороны перевала, на том берегу, увидел я город и суетящихся в нем людей, каждый из которых был похож на героя. А все вместе — на героев мультфильмов.

И тогда сказал старик, говоря:

— Вот они... те, что живут, уверенные в завт­рашнем дне. Но те из них, что видят и верят, не лучше тех, что не доверяют увиденному. Ибо и тем, и другим недостает уверенности в невидимом. Иди к ним, исполняя волю Императора. И когда они спросят тебя, что ты им рассказал и что это может означать, отвечай просто:

— Это дым осуществления ожидаемого.

Дата добавления: 2015-10-16