БОГ НА ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ

Каким прочным ни казалось господство Нерона, внутреннее сопротивление в стране нарастало. В подвластных Нерону областях жилось нехорошо. Внешне царил, правда, порядок, но он достигался террором и лишениями.

На главных площадях городов поставлены были железные и каменные доски, где в пышной широковещательной форме перечислялись привилегии, предоставленные Нероном вновь покоренным областям и городам. Но пока это были пустые юридические формулы. Пока присутствие нового императора было сопряжено для маленьких стран Междуречья с тяготами, гораздо более чувствительными, чем прежние налоги. Князья старались взвалить эти тяготы на плечи арендаторов и предпринимателей. Те, в свою очередь, на крестьян и ремесленников, которые опять-таки нажимали на рабов; таким образом, все ощущали это новое бремя.

Не повезло и торговле. Рим чинил всякие затруднения на сирийской границе. Караваны, возившие китайские шелка, арабские пряности, жемчуг Красного моря, товары Индии в Римскую империю и выменивавшие на них римские продукты, искали других путей. Главные источники дохода Месопотамии иссякали.

Все ждали, что вместе с Нероном придет процветание, изобилие, ждали, что, когда страна избавится от римских пошлин и налогов, каждому будет пирог вместо хлеба, вино вместо воды. Но никаких пирогов не было, напротив, даже хлеба стало не хватать, а в вино приходилось подливать все больше воды. Конечно, тот, кто непосредственно имел дело с Нероном и его приближенными, тот жирел, у того прибавлялось денег и спеси. Таких было немало: его чиновники и поставщики, его солдаты и полиция, те, кто строил для него и его приближенных замки, дома и дороги, те, кто шил мундиры для его армии и ковал для нее оружие. Немало их было, не меньше, чем один из десяти. Но пирог и жаркое, которые они ели, которые ел каждый десятый, были вырваны изо рта у других, у девяти из десятка.

Ропот недовольных не умолкал. Мрачные пророчества Иоанна из Патмоса, святого актера, который по-прежнему скрывался в пустыне, все более тревожили массу. Теперь уже никто не хотел верить, что Апамею затопили действительно христиане. Отъезд Клавдии Акты, любимицы народа, также возбуждал сомнения насчет Нерона. Люди, ограбленные Кнопсом и Требоном или как-нибудь иначе обойденные, униженные, ненавидели и сеяли ненависть. У убитых были друзья и сторонники, которые не забывали и не молчали. К тому же начались нескончаемые трения между офицерами и чиновниками Требона и туземными сановниками и военными. С давних пор римские офицеры смотрели сверху вниз на своих восточных товарищей, восточные солдаты назывались "вспомогательными войсками"; римляне и теперь со снисходительным пренебрежением относились к туземным генералам. Филипп и Маллук возмущались манией величия Нерона, произволом и наглостью его приближенных. Ведь в конечном счете именно они дали власть римскому императору и помогали ему держаться на поверхности. Они с гневом убеждались, что потеряли всякую власть над обманщиками, дураками и разбойниками, которых они вынуждены были призвать на помощь для охраны своего суверенитета и своих старых владений. Поддерживая Нерона перед внешним миром, они внутри вели медленную, подспудную, подлинно восточную войну против Нерона, войну на истощение. Варрон старался по мере сил сгладить противоречия; но это плохо удавалось ему, вражда между восточными офицерами и западными чиновниками продолжала возрастать.

Нерон Теренций не хотел замечать всех этих трудностей. Он опьянялся звучанием слов "империя, власть, армия, народ, Восток"; но, по существу, вопросы политики и хозяйства были ему безразличны и интересовали его лишь постольку, поскольку служили предлогом для звонкой риторики. Императорская власть, роль предводителя означали для него блеск, стечение народа, парады, возведение построек, празднества, "ореол" и прежде всего - речи, речи. Когда же дело касалось политических и экономических вопросов, он снисходительно кивал головой и укрывался за броней своего "царского величия" в убеждении, что если бы ему действительно угрожали серьезные трудности, то его внутренний голос подсказал бы ему правильный путь.

Серьезно он относился только к одному: к охране своего императорского величия. Он возобновил и усилил законы против оскорбления величества, упраздненные Флавиями. Его сенат вынужден был судить за этого рода преступления с такой строгостью, как, бывало, во времена Тиберия и Калигулы. Были изданы суровые декреты. Никто, кроме императора, не смел пользоваться смарагдом, чтобы лучше видеть. Запрещено было браниться и рыгать перед изображением императора. Малейшая провинность в этом отношении, даже нечаянная, каралась. Доносы процветали.

За оскорбление величества, в конце концов был осужден и ковровый фабрикант Ниттайи. Он давал много денег на спортивные цели, устроил на своей вилле тот красивый двор для игр, где в свое время встречались иногда Варрон и полковник Фронтон, покровительствовал искусству. Но однажды он не к месту проявил бережливость: из-за превышения первоначальной сметы отказался взять на фабрике на Красной улице заказанную им статую Митры. Теперь против него было выдвинуто обвинение: он будто бы, собираясь отправлять естественную нужду, не снимал с пальца перстня, в который была вделана камея с изображением головы Нерона. Сенат присудил его к ссылке. Император удовольствовался тем, что конфисковал его имущество. Нерон и Кнопс посмеивались. Теперь торговец коврами Ниттайи уже не мог притеснять честных горшечников в тех случаях, когда заказ не укладывался в скудную сумму, которой он предполагал отделаться.

Распространение слухов о мужском бессилии Нерона император также толковал как оскорбление величества. Так как эти слухи нельзя было заглушить запретами, он пытался действовать другими путями. На глазах у всех к нему в спальню приводили по его приказанию женщин - знатных и простолюдинок; а затем через несколько дней эти женщины исчезали. Всюду шепотом, на ухо рассказывали, что боги, завидуя счастью Нерона, не позволяли ему наслаждаться утехами любви и умерщвляли каждую женщину, к которой он прикасался. Когда небо вернуло ему власть, император надеялся, что это проклятие будет с него снято, но теперь оказывается, что оно все еще в силе. Поэтому император решил окончательно отказаться от женщин. По той же причине - не желая, чтобы проклятие это поразило его подругу, Клавдию Акту, - он расстался с ней и, несмотря на свою любовь, отослал из своей империи. Были люди, которые этому верили.

Нерон чувствовал себя в безопасности, счастливым, и ему казалось, что власть его упрочена на вечные времена. Он принимал парады, солдаты с ликованием встречали его. На Евфрате поднялся точно из-под земли его город Нерония, в городах подвластных ему областей повсюду вырастали белые, в золоте здания. Его окружал "ореол", впереди него несли огонь. Не было никого, кто усомнился бы в том, что в Лабиринте становилось светло, когда он туда спускался; он отправлялся в свой искусственный грот, кормил своих летучих мышей, в которых жили души людей, посланных им в подземное царство, вел с ними разговоры. Он созерцал, сытый и счастливый, золотую монету с двойным контуром своего лица. Он все теснее срастался со своим выдуманным "ореолом".

А на реке Скирт, над городом Эдессой, с каждым днем все выше поднималось на скале его изображение: Нерон верхом на летучей мыши. Зеваки толпились вокруг и глазели на рабочих и на гигантский барельеф. Императору это изображение казалось прекраснее, чем статуя всадника Митры. Народу оно, быть может, внушало страх, а быть может, казалось смешным. Этого никто не знал: ибо никто не осмеливался говорить об изображении императора - из страха перед шпионами Кнопса и Требона.

Работа подвигалась вперед. Уже можно было назначить день, когда барельеф будет открыт и освящен: 21 мая.

Дата добавления: 2015-10-16