Розы и шипы

«Сквозь мягкий зеленый свет деревьев,

По ковру мха, где твое детство прошло;

К твоему дому, откуда ты

Впервые взглянул с любовью в летнее небо»

Миссис Химанс

Маргарет возвращалась домой с отцом, который приезжал в Лондон на свадьбу. Ее мать осталась дома по многим причинам, но только мистер Хейл знал истинную. Миссис Хейл решительно отказалась надеть на свадьбу серое сатиновое платье, которое было уже не новым, но еще и не старым, аргументируя это тем, что, если у ее мужа нет денег, чтобы одеть свою жену во все новое, то она не покажется на свадьбе дочери своей единственной сестры. Если бы миссис Шоу догадалась о настоящей причине отсутствия миссис Хейл, она бы подарила ей кучу платьев. Но прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как миссис Шоу была бедной хорошенькой мисс Бересфорд, и она уже забыла все огорчения, кроме роковой разницы в возрасте, о которой она могла распространяться в течение получаса. Ее дорогая Мария вышла замуж по любви за человека с прекрасным характером лишь на восемь лет старше ее. Мистер Хейл был одним из самых очаровательных проповедников, которых она когда-либо слышала, и совершенным идеалом приходского священника. «Что еще может желать дорогая Мария в этом мире, выйдя замуж по любви?» − рассуждала миссис Шоу.

Миссис Хейл могла бы многое на это ответить. Она бы обязательно упомянула серебристо-серое шелковое платье, белую шляпку, еще дюжину нарядов и украшений и сотни вещей для дома.

Маргарет знала лишь, что ее мать не нашла удобным приехать, и в глубине души не сожалела об этом, полагая, что им лучше встретиться в Хелстоне, чем посреди суматохи в доме на Харли-стрит, где ей самой пришлось играть роль Фигаро и быть повсюду в одно и то же время. Маргарет слишком устала от того, что ей пришлось сказать и сделать за последние сорок восемь часов. После всех поспешных прощаний с тетушкой и кузиной она чувствовала себя подавленной, сожалея о временах, которые больше не повторятся, какими бы они не были. На сердце у Маргарет было намного тяжелее, чем она ожидала, хоть она и возвращалась в свой родной дом, — к той жизни, о которой она мечтала долгие годы, пока тоска не притупилась. Она с болью отгоняла воспоминания о прошлом, надеясь на радостное и безмятежное будущее. Наконец ее мысли обратились к настоящему, к ее дорогому отцу, который спал, откинувшись на спинку сиденья. Его иссиня-черные волосы уже начали седеть и падали на лоб редкими прядями. Черты его лица сейчас казались резкими, хотя когда-то они были очень изящными и считались даже красивыми. Во сне лицо старого священника стало безмятежным, но это был скорее отдых после трудов, чем спокойствие того, кто вел жизнь, лишенную тревог. Маргарет была глубоко поражена его изможденным видом и вновь копалась в воспоминаниях о прошлом, чтобы понять, какие страдания точили сердце ее отца.

«Бедный Фредерик! − подумала она, вздохнув.− О, если бы Фредерик стал священником, вместо того, чтобы пойти на флот и исчезнуть для нас! Мне бы хотелось больше знать об этом. Я ничего не поняла со слов тети Шоу. Я только знаю, что он не может вернуться в Англию из-за того ужасного случая. Бедный дорогой папа! Каким печальным он выглядит! Я так рада, что еду домой, чтобы быть рядом с родителями».

Когда отец проснулся, она встретила его радостной улыбкой, в которой не было ни тени усталости. Он улыбнулся в ответ, но слабо, как будто это было для него непривычно. На его лицо опять вернулось выражение обычного беспокойства. У него была привычка приоткрывать рот, как будто он говорил, что постоянно изменяло форму его губ и придавало лицу нерешительное выражение. Но у него были такие же большие нежные глаза, как у дочери. Их зрачки двигались медленно, почти величаво, и были прикрыты прозрачными веками. Маргарет была больше похожа на него, чем на свою мать. Иногда люди поражались, что у таких красивых родителей дочь была далеко не так красива, некрасива вообще, как полагали многие. Ее рот был широковат и совсем не напоминал бутон розы, слегка раскрывающийся, чтобы сказать «да» или «нет» или «пожалуйста, сэр». Но ее пухлые алые губы имели мягкий изгиб. А кожа, не белая и не светлая, была гладкой и нежной, напоминая цветом слоновую кость. Если выражение ее лица было обычно слишком сдержанным и даже высокомерным для такой молодой девушки, то теперь, разговаривая со своим отцом, она сияла, как утро, на щеках появились ямочки, а взгляд говорил о детской радости и бесконечной надежде на будущее.

Маргарет вернулась домой в конце июля. Деревья в лесу оделись в темную, густую зелень, а папоротник под ними купался в косых солнечных лучах. Дни стояли знойные и душные. Маргарет много гуляла, сминая папоротник с жестоким весельем, чувствуя, как он поддается под ее легкими ступнями и испускает ему одному присущий аромат. Она забредала на пустоши, купавшиеся в теплом ароматном свете, видела множество диких, свободных, живых существ − зверьков и насекомых, наслаждающихся солнечным светом, травы и цветы. Эти прогулки в полной мере оправдали ожидания Маргарет. Она набиралась гордости у своего леса. Люди, живущие по соседству, были близки ей. Она завела сердечных друзей, с радостью училась говорить, как они, чувствовала себя среди них свободно, нянчилась с их детьми, беседовала с ними или читала медленно и отчетливо для стариков, носила вкусные похлебки больным, вскоре решилась преподавать в школе, куда ее отец ходил каждый день. Ей постоянно хотелось пойти и навестить кого-то из новых друзей − мужчину, женщину или ребенка − живущих в коттеджах в зеленой тени леса. Ее жизнь за пределами дома была превосходной, однако в доме далеко не все шло на лад. Она винила себя, как может винить ребенок, за проницательность, за то, что она понимала, что все не так, как должно было быть. Ее мать, всегда такая добрая и нежная, казалась временами очень недовольной их положением. Она считала, что епископ поступил несправедливо, не предоставив мистеру Хейлу лучшего положения, и укоряла своего мужа за то, что он не мог заявить о своем желании оставить приход и получить более высокий пост. Он неизменно отвечал, что если бы ему удалось сделать что должно в маленьком Хелстоне, он был бы вполне доволен. Но с каждым днем отец становился все более подавленным. Каждый раз, когда миссис Хейл требовала, чтобы ее муж просил о повышении, он все больше замыкался в себе. В такие дни Маргарет старалась примирить свою мать с Хелстоном. Миссис Хейл жаловалась, что близкое соседство с лесом плохо сказывается на ее здоровье, и Маргарет пыталась напомнить ей об освещенных солнцем пустошах. Она была уверена, что мать просто слишком привыкла к домашней жизни, редко прогуливаясь за пределы церкви, к школе и соседским домам. На время такие разговоры помогли, но когда наступила осень, и погода стала более изменчивой, мысли матери вернулись к нездоровому климату Хелстона. Она снова стала жаловаться, что, хотя ее муж более образован, чем мистер Хьюм, и лучше исполняет обязанности приходского священника, чем мистер Голдсворт, он не занимает такой высокий пост, как эти два их бывших соседа.

Маргарет оказалась не готова к атмосфере недовольства, царящей в доме. Она с удовольствием рассталась с роскошью, царившей в доме на Харли-стрит, которая лишь мешала ее свободе. Конечно, роскошь приносила наслаждение, но в то же время гордость могла помочь Маргарет обойтись без нее, если было нужно. Но облака никогда не приходят с той стороны, откуда их ждешь. Когда раньше Маргарет проводила каникулы дома, она только изредка слышала жалобы матери. Воспоминания тех времен были счастливыми, — она просто забывала все неприятные мелочи.

Во второй половине сентября начались осенние дожди и сильные ветры. Маргарет вынуждена была проводить дома больше времени, чем прежде. В Хелстоне было мало людей их круга, и в доме пастора редко бывали гости.

− Хелстон, несомненно, одно из самых захолустных мест в Англии, − заявила миссис Хейл в одну из своих плохих минут. − Я не могу не сожалеть о том, что папе не с кем здесь общаться: мы живем так уединенно, что он неделями не видит никого кроме фермеров и рабочих. Если бы мы только поселились на другой стороне прихода, мы бы могли прогуливаться до Стэнфилдза, и, конечно, навещать Горманов.

− Горманы?− переспросила Маргарет.− Это те Горманы, что разбогатели на торговле в Саутгемптоне? Я рада, что мы не навещаем их. Я не люблю торговцев. Я думаю, нам лучше жить вдали от всех, общаясь только с сельскими жителями и рабочими, и людьми, которые не умеют притворяться.

− Ты не должна быть такой привередливой, Маргарет, дорогая! − сказала ее мать, вспоминая молодого красивого мистера Гормана, с которым она однажды познакомилась у мистера Хьюма.

− Вовсе нет! У меня весьма разносторонний вкус. Мне нравятся люди, чьи занятия связаны с землей. Мне нравятся солдаты и моряки, и еще ученые люди. Ты же не хочешь, чтобы я восхищалась мясниками, булочниками и изготовителями свечей, правда, мама?

− Но Горманы никогда не были ни мясниками, ни булочниками, — они очень уважаемые люди и занимаются производством экипажей.

− Очень хорошо. Производство экипажей − та же самая торговля, и я думаю, они намного бесполезнее, чем мясники и булочники. Как же я уставала кататься каждый день в экипаже тети Шоу, и как я наслаждалась прогулками!

И Маргарет гуляла, несмотря на погоду. Она была так счастлива, уходя из дома, что готова была пуститься в пляс. Она шла по пустоши, а западный ветер мягко подталкивал ее в спину. Ей казалось, что она − листок, уносимый осенним ветром. Но по вечерам ей было трудно сохранять мир в семье. Сразу же после чая отец удалялся в свою маленькую библиотеку, и они с матерью оставались наедине. Миссис Хейл никогда не интересовалась книгами и в начале своей семейной жизни запрещала мужу читать ей вслух, пока она работала. Иногда они играли в триктрак. Но позже у мистера Хейла появилось много забот, связанных со школой и приходом, и вскоре он обнаружил, что жена вовсе не считает эти заботы важной частью его профессии, а полагает, что он поступает так просто, чтобы позлить ее. Тогда он стал уходить в свою библиотеку, где проводил вечера за чтением философских и богословских трактатов.

Когда Маргарет приезжала домой на каникулы, она привозила с собой большую коробку книг, рекомендованных учителями или гувернантками. Тогда же она выяснила, что летний день слишком короток, чтобы тратить его на чтение. Теперь у нее были только книги английских классиков, которые были перенесены из отцовской библиотеки, чтобы пополнить маленькие книжные полки в гостиной. «Времена года» Томсона, «Коупер» Хейли, «Цицерон» Миддлтона были самыми новыми и самыми занимательными из них. На книжных полках помещалось не так уж много книг. Маргарет рассказала матери все подробности своей жизни в Лондоне. Миссис Хейл слушала с интересом, иногда удивлялась и задавала вопросы, а иногда, не без сожалений, сравнивала спокойную и комфортную жизнь сестры с довольно скромным образом жизни в Хелстонском приходе. В такие вечера Маргарет частенько довольно резко обрывала разговор и слушала, как дождь стучит по свинцовому подоконнику эркерного окна. Один или два раза Маргарет поймала себя на том, что считает капли. Она гадала, сможет ли когда-нибудь спросить, где сейчас Фредерик, что он делает, давно ли получали от него письмо. Но Маргарет также понимала, что хрупкое здоровье матери и явная неприязнь к Хелстону начались со времени мятежа, в котором Фредерик принимал участие. Маргарет никогда не знала подробностей случившегося, но ей казалось, что вся семья молча согласилась делать вид, что забыла об этой печальной истории. Это заставляло Маргарет останавливаться и уходить от опасной темы. Когда Маргарет была с матерью, отец казался ей тем самым человеком, к которому можно обратиться с вопросом. Когда же она была с отцом, она думала, что легко могла бы поговорить со своей матерью. Возможно, что ничего нового она бы не услышала. В одном из писем, которые она получила до отъезда с Харли-стрит, отец написал ей, что они получили весточку от Фредерика. Он находится в это время в Рио-де-Жанейро в добром здравии и посылает ей горячий привет. Это были скупые строчки, — ни капли живого участия, которого она ожидала. Фредерика всегда называли не иначе, как «бедный Фредерик» в те редкие часы, когда упоминали его имя. Его комната оставалась точно такой же, какой он ее оставил. Диксон, служанка миссис Хейл, регулярно убирала ее и поддерживала в порядке. Диксон всегда вспоминала день, когда леди Бересфорд взяла ее в дом сэра Джона в качестве служанки к прекрасным мисс Бересфорд, красавицам Рутлэндшира. Служанка всегда считала мистера Хейла препятствием, вставшем на пути блестящего будущего юной леди. Если бы мисс Бересфорд не вышла в такой спешке замуж за бедного сельского священника, кто знает, кем бы она могла стать. Но Диксон была слишком преданной, чтобы оставить свою госпожу в несчастье (то есть в замужестве). Она осталась с ней и всегда считала себя доброй защитницей-феей, в чьи обязанности входит расстраивать планы злобного великана мистера Хейла. Мастер Фредерик был ее любимцем и гордостью, и она еженедельно приходила прибирать его комнату, будто он мог вернуться домой в этот же вечер.

Маргарет догадывалась, что, наверняка, были еще письма от Фредерика, о которых ее мать не знала, и из-за которых ее отец стал беспокойным. Миссис Хейл, казалось, не замечала перемен во внешности и поведении мужа. Он всегда был нежным и добрым, и всегда готов был помочь всем, кто нуждался в помощи. Обычно он по нескольку дней бывал подавлен, побывав у смертного ложа или получив известие о преступлении. Но теперь Маргарет замечала его отсутствующий взгляд, как будто его мысли были постоянно чем-то заняты. Его ежедневные дела, утешение страдающих, преподавание в школе не могли отвлечь его от тревог. Мистер Хейл не ходил к своим прихожанам, как обычно, он все больше закрывался в своем кабинете, беспокойно ожидая деревенского почтальона, который извещал семью о своем приходе легким стуком в ставень кухни. Теперь мистер Хейл часто бродил без дела по саду, если утро было хорошим, а если нет — стоял задумчиво в кабинете у окна, пока его не звал почтальон. Проходя по тропинке, почтальон почтительно кивал головой священнику, который наблюдал за ним из-за изгороди шиповника или из-за большого земляничного дерева, прежде чем вернуться в комнату и начать работать, с тяжелым сердцем и беспокойными мыслями.

Но Маргарет была в том возрасте, когда любое предчувствие, не основанное на фактах, легко изгоняется ярким солнечным днем или какими-то счастливыми внешними обстоятельствами. И когда наступили две замечательные недели в октябре, ее заботы унеслись, как пушинки чертополоха, и она не думала ни о чем, кроме красоты леса. Папоротники завяли, и теперь, когда прошел дождь, стали доступны многие просеки, которые Маргарет только разглядывала в июле и августе. В Лондоне она училась рисовать вместе с Эдит и теперь, когда, наконец, наступила хорошая погода, решила сделать несколько эскизов. Так, однажды утром она занималась подготовкой своей доски, когда Сара, горничная, широко распахнула дверь гостиной и объявила: «Мистер Генри Леннокс».

Дата добавления: 2015-10-16