Читайте также: |
|
Недолго я задержалась на пересылке, хотя могла бы там остаться до трубы Архангела. На этот раз я нарушила воровской закон.
Моих малолеток угнали неизвестно куда. Самую младшую, одиннадцатилетнюю Маню Петрову, дежурнячка в первый же день вырвала из этого шалмана и устроила у мамок – нянчить детей, рожденных в неволе. На освободившееся после них место на верхних нарах поместили этап, прибывший из Караганды.
Женщины – их было 24 – находились в состоянии крайнего истощения: вместо трех дней они были в пути 15 суток! Сперва их продержали в Акмолинске, затем повезли в сторону Петропавловска, но с полпути вернули и погнали почти до самого Магнитогорска... Снова вернули в Акмолинск, а оттуда в Барнаул. Видно было, что они уже почти «готовы», и их высадили в Новосибирске. Дотащились они в два часа ночи и имели все шансы не дотянуть до утра. Особенно плохи были мужчины. Женщины в заключении выносливей к голоду, и при прочих равных условиях мужчин умирает вчетверо больше.
Решено было весь этап ночью же накормить. Они сложили свои торбы, сидора» по-лагерному, на нары рядом со мной, и поплелись за дежурнячкой.
Я уже было опять засыпала, когда шорох заставил меня встрепенуться: рядом со мной на нарах копошились какие-то тени. «Неужели их уже успели накормить?» – сквозь сон удивилась я, думая, что это уже вернулись новенькие из Караганды. Но странно! Почему же они высыпают содержимое торб и ворошат его руками? Блеснул нож – резкий звук разрываемой ткани... Сон как рукой сняло – это же малолетки шарят в нищенских пожитках! Хлеба, сухарей там нет. Так что им нужно?
– Вот блузочка фартовая, – слышу я перешептывание. – Табак-самосад...
– Это что такое? А ну брысь отсюда, соплячки!
Малолетки почти не обратили на меня внимания. Та, у которой был нож, распорола еще один сидор, не утруждая себя развязыванием тесемок. В следующее мгновение она полетела вверх тормашками на головы тех, кто сгрудился внизу. Вторая, третья и четвертая последовали за ней.
Шелест пронесся по камере. Три сотни растрепанных голов повернулись в мою сторону.
– Я ничего не видела! – проскандировала одна из них.
Им дали команду ничего не видеть. Значит, дано разрешение на расправу со мной.
– Я ничего не ви-де-ла! – откликнулось из разных углов.
Все легли и притихли, лишь малолетки – целая свора в несколько десятков штук – молча полукругом приближались ко мне. Свидетелей нет: все спят».
Что и говорить, положение не блестящее... Я как олень, окруженный стаей волков. Только у оленя есть рога, и он может умереть сражаясь, а не головой в параше. Через полчаса или час приведут карагандинских новичков. Вряд ли смогу ли я до тех пор отбиваться... А если смогу? Все равно дежурнячка (даже двое, трое) побоится зайти: они храбры лишь по ту сторону дверей. Значит, рассчитывать надо лишь на себя. Что ж, a la guerre сомме a la guerre!*
Сколько времени прошло? Мне об этом судить трудно. Как будто они не приближаются, их стало вроде бы меньше... Я стояла в углу на верхних нарах, чуть пригнувшись, крепко упираясь ногами и напружинив все мускулы, готовая первой нанести удар.
Кто кого? Кажется, все же не одни хищные звери иногда пасуют перед спокойной силой или перед тем, что лишь кажется силой. А если это не сила, то что? Блеф или мужество?
Но вот загремели засовы. Дежурная впустила «накормленных» новеньких, и они заняли свои места на нарах. Они нисколько не удивились тому, что некоторые их сидора оказались раскуроченными. Удивлялись только, что я осмелилась вмешаться:
– Ведь это их право! Малолетки всегда обирают вновь поступивших!
Утром ко мне подошла староста камеры – «заслуженная» рецидивистка. У нас с ней произошел приблизительно следующий диспут «о законах»:
– Учти: малолетки имеют право курочить фраерские сидора и никто не смеет им мешать. Понятно?
– Учти: никто не имеет права обижать тех, кто и без того обездолен. И я этого не допущу. Понятно?
– Да ты сама фраерша! Смотри, как бы тебе не пришлось заглянуть на дно параши. Понятно?
Я прошла уже нелегкий путь и чувствовала, что самое тяжелое – впереди. На что опереться, когда силы изменяют? Что сможет поддержать меня, указать прямой путь, подсказать правильное решение? Безусловно, не страх. Уж это я твердо знала: кого страх однажды победил, тот будет его рабом всю жизнь.
«Agit qui voudra, advienne que pourra!» – говорила Жанна д'Арк, что в вольном переводе значит: «Выполняй свой долг, и будь что будет!» Разумеется, на эту тему я часто рассуждала сама с собой, а поэтому ответ был не в кармане.
– Не испугалась щенят – не испугаюсь и взрослых шакалов! Понятно?
Параша... Обычно это ведро. Вернее – смрадная бадья. Но здесь, когда в одной камере человек 300, а то и больше, это бочка ведер в 20-25, куда выливают быстро наполняющееся ведро. Но это еще не все. Параша – это символ тюремной солидарности и угроза нарушителю тюремного закона. Незадолго до моего прибытия на эту пересылку, там произошла очередная расправа. Какая-то женщина наябедничала – выдала, где блатные прячут нож. Утром ее нашли мертвой: ее утопили в параше. Виновных не нашли – все 300 человек ничего не видели. Иначе, в какую бы отдаленную тюрьму их не отправили, они бы не ушли от тюремного закона. А этот закон пощады не знает.
И снова мне пришлось удивляться: ни у кого в отношении меня не было заметно враждебности. Даже у малолеток.
Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 65 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Малолетки: полуфабрикат и сырье | | | Азербайджанские «преступники» и европейская тупость |