Глава двадцать пятая. Вот мы приближаемся к развязке рассказа, который можно было назвать

Вот мы приближаемся к развязке рассказа, который можно было назвать

"историей одного отпуска в Германии".

Вечером, после сражения, госпожа Келлер, господин де Лоране, Марта,

Ирма, Жан и я снова были вместе в одном из домиков деревни Вальми.

Можно представить себе наше счастье, нашу радость свидеться опять после

стольких испытаний!

- Друзья мои, хоть я и не любопытен, - начал я, - но все-таки хотел бы

знать...

- Каким образом Жан оказался твоим соотечественником? - докончила за

меня сестра.

- Да, Ирма, это так необыкновенно... Вы, верно, ошиблись...

- В таких вещах не ошибаются, милый Наталис! - возразил господин Жан.

И в нескольких словах мне сообщено было следующее.

В деревне Ла-Круа-о-Буа, где мы покинули господина де Лоране и его

спутниц, вскоре австрийцев заменила колонна пруссаков. В этой колонне

находилось несколько молодых людей, оторванных от семей указом 31 июля.

Среди этих юношей был славный малый, по имени Людвиг Пертц из

Больцингена. Он был знаком с госпожей Келлер и, узнав, что она в плену у

пруссаков, зашел навестить ее. Ему рассказали обо всем случившемся с Жаном и

о том, что он должен был спасаться бегством через Аргоннский лес.

Услышав это, Людвиг Пертц воскликнул:

- Теперь вашему сыну нечего бояться! Его не имели права призывать на

военную службу. Он не пруссак! Он француз!

Можно себе представить впечатление, вызванное этими словами! От Людвига

Пертца потребовали подтверждения его слов и он, вместо ответа подал госпоже

Келлер номер "Leitblatt".

В этой газете была напечатана резолюция суда от 17 августа по делу

Келлера с правительством. Семейству Келлер было отказано в иске на том

основании, что право на поставки для государства может принадлежать только

пруссаку. Между тем установлен факт, что предки господина Келлера,

переселившись в Гельдерн после отмены Нантского эдикта, никогда не были

натурализованы и не хлопотали о принятии их в прусское подданство, что

вышеупомянутый господин Келлер всегда был французом и что поэтому

государство ничего ему не должно.

Вот так рассудили! Что господин Келлер остался французом, это

несомненно, но из этого не следует, что ему не надо уплачивать долгов! Ну,

словом сказать, вот как судили в Берлине в 1792 году. Легко поверить, что

Жан не думал обжаловать это решение суда. Он считал свой процесс

окончательно проигранным. Несомненно было одно: рожденный от отца француза и

матери француженки, он был самым чистокровным французом, и, если ему

недоставало обряда крещения, то он получил его в сражении при Вальми. А

такое крещение стоит всякого другого!

Разумеется вслед за сообщением Людвига Пертца, нужно было во что бы то

ни стало разыскать Жана. Между тем, в Ла-Круа-о-Буа узнали, что он был

схвачен в Аргонне, отправлен в Лонгве и затем отведен в прусский лагерь

вместе с вашим покорным слугою. Нельзя было терять ни минуты. Перед

грозившей сыну опасностью к госпоже Келлер вернулись силы. После ухода

австрийской колонны, несчастная мать, в сопровождении господина де Лоране,

Марты, Ирмы, и при помощи славного Ганса Штенгера в качестве проводника,

покинула Ла-Круа-о-Буа, прошла ущелье и прибыла к лагерю Брауншвейга в то

самое утро когда нас собирались расстреливать. Мы только что покинули

палатку, в которой происходил военный совет, когда госпожа Келлер вошла в

нее.

Тщетно требовала она помилования сына, опираясь на решение суда,

установившего, что он француз, - просьба ее была отвергнута. Тогда она

бросилась по шалонской дороге в ту сторону куда нас повели... Дальнейшее

известно.

Когда все складывается так, чтобы хорошие люди были счастливы, то

остается только воздать хвалу Богу за то, что Он все так хорошо устраивает!

Что касается положения французов после Вальми, - опишу вам его в

нескольких словах.

Прежде всего, Келлерман приказал занять высоту Жизокур, - маневр,

окончательно обеспечивший позиции всей армии.

Тем не менее пруссаки отрезали нас от шалонской дороги, прервав таким

образом сообщение с военными складами; но так как мы владели Витри, то обозы

все-таки доходили и армия в лагере Сент-Менегульда не терпела недостатка.

Неприятельские войска оставались на своих позициях до конца сентября.

Шли переговоры, не приведшие ни к какому результату. Все-таки пруссаки

поторопились перейти обратно границу. У них не хватило провианта, и болезни

уносили много людей, так что герцог Брауншвейгский 1 октября покинул

позицию.

Надо сказать, что когда пруссаки снова овладевали проходами Аргонны, их

не слишком ретиво выпроваживали, давая спокойно отступать. Почему это было

сделано я не знаю. И не мне одному, а многим другим образ действия Дюмурье в

данном случае был совершенно непонятен.

Вероятно тут была замешана политика, в которой я, повторяю, ровно

ничего не смыслю.

Важно было, чтобы неприятель перешел обратно границу; хотя медленно, но

все-таки перешел и во Франции не оставалось ни одного пруссака, даже Жан и

тот оказался самым настоящим французом!

Как только возможно было выехать, в первых числах октября, мы все

вернулись в мою дорогую Пикардию, где наконец была отпразднована свадьба

Жана Келлера с Мартой де Лоране! Еще в Бельцингене я должен был быть

свидетелем при венчании, а потому не удивительно, что был им и в Сен-Софлье.

И если этот брак не будет счастливым, то значит таковых никогда не бывает.

Что касается лично меня, я через несколько дней после свадьбы вернулся

в полк. Я научился читать, писать, был произведен в лейтенанты, а во время

имперских войн в капитаны.

Вот мой рассказ, изданный для того, чтобы положить конец переживаниям

моих друзей в Граттепанше. Он может быть не литературен, но во всяком случае

правдив. А теперь, читатели, позвольте отсалютовать вам шпагою.

Дата добавления: 2015-10-21