События после ноября 1938 года

Уже в декабре 1938 года началось массовое освобождение находящихся под следствием «контрреволюционеров». По данным историка Н. В. Петрова, в 1939—1940 гг. из мест заключения были освобождены от 100 до 150 тысяч человек, причём в основном за счёт тех, кого арестовали, но не осудили до 17 ноября 1938 года^[76]. Экспертная комиссия МГУ оценивает количество освобождённых в 1939—1940 гг. в 150—200 тыс. человек^[77].

Начиная с октября 1938 года, Берия проводил аресты людей из ежовского окружения. Как рассказал на допросе в 1953 году В. Н. Меркулов, начальников региональных НКВД—УНКВД арестовывали партиями. В Москву была вызвана группа руководителей региональных НКВД—УНКВД (от 15 до 20 человек), «все они по одному вызывались из приёмной в кабинет наркома и здесь же арестовывались». Меркулов пояснил, что «операция эта была проведена Берией»^[78]. В 1939—1940 гг. были расстреляны такие одиозные фигуры, как Б. Д. Берман, Г. Ф. Горбач, А. А. Наседкин, С. Ф. Реденс, А. И. Успенский и многие другие активные участники Большого террора.

В Викитеке есть полный текст Спецсообщения Л.П. Берии И.В.Сталину с приложением заявления Фриновского от 10.04.39 г.

6 апреля 1939 года был арестован Фриновский, 10 апреля — Ежов. Им предъявили обвинения в руководстве контрреволюционной фашистской организацией в НКВД, подготовке государственного переворота и терактов, шпионаже, убийствах неугодных им лиц. Также Ежова обвинили в мужеложстве. 3 февраля 1940 года ВКВС под председательством В. В. Ульриха приговорила их к расстрелу. 4 февраля они были казнены. Тела Ежова и Фриновского кремировали, прах захоронили на Новом Донском кладбище.

По свидетельству авиаконструктора Яковлева, в 1941 году Сталин так высказался о Ежове:

Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь ему в Наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли. ^[79]

В связи с бериевской «оттепелью» партийные деятели начали критиковать следователей за применение пыток к арестованным:

Первый секретарь ЦК КП Белоруссии П. К. Пономаренко потребовал от руководителя республиканского НКВД Наседкина — о чём тот позднее письменно доложил новому главе НКВД СССР Берии — отстранить от выполнения служебных обязанностей всех работников, которые принимали участие в избиениях арестованных. Но от этой идеи пришлось отказаться: Наседкин объяснил первому секретарю ЦК, что «если пойти по этому пути, то надо 80 процентов всего аппарата НКВД БССР снять с работы и отдать под суд».

— Владимир ФЕДОТОВ [1]

В ответ на это 10 января 1939 года секретарям обкомов, крайкомов и руководству НКВД была разослана шифротелеграмма Сталина, разрешавшая применять меры физического воздействия в отношении «явных и неразоружающихся врагов народа».

Уже 20 марта 1940 г. нарком внутренних дел Берия, почувствовав поддержку Сталина, издал приказ, согласно которому ни одно оправдательное решение суда или постановление прокурора о прекращении дела не вступало в силу без согласия НКВД. Это решение настолько противоречило Конституции и законодательству, что вызвало протесты у части работников юстиции. Нарком юстиции БССР С. Лодысев писал Сталину:

Выходит так, что хотя на человека, оправданного судом, не будет законного основания для содержания его под стражей, он всё же будет оставлен в тюрьме, и судьба его зависит от усмотрения административного органа^[80]

Письмо передали Вышинскому, который разъяснил Лодысеву его «ошибку».^[81]

---

Дата добавления: 2015-10-13