Молодежь и ГПУ

(Жизнь и борьба совeтской молодежи)

"Его Императорскому Высочеству Великому Князю Андрею Владимировичу в знак глубокого уважения и преданности.

Автор

София, 6-4-37." автограф на книгe 9

Вмeсто пролога

Воспоминанiя...

Которых нeт сил позабыть...

Сквозь жизненной бури туманы

От сердца к ним тянется нить...

Год 1920

Яркое, солнечное утро конца крымской осени... 1920 год, год отлива послeдней волны Бeлой Армiи, раздавленной девятым красным валом...

Гражданская война окончена. Больше шести лeт напрягались силы страны в непрерывных войнах -- сперва на границах -- с внeшним врагом, а потом -- по всему лицу обширной русской земли -- в братоубiйственной борьбe за право строить жизнь по дiаметрально противоположным принципам...

В этой страшной борьбe выиграла красная сторона.

___

На палубe американскаго миноносца пусто. В жизни его кочующаго по морям маленькаго мiрка этот берег -- только один из многих.

Я стою на бакe, незамeтно для самого себя крeпко впившись руками в поручни, и не слышу ровнаго гула машин и не чувствую ритмичнаго покачиванiя судна. Из утренняго тумана выплывает земля моей Родины...

Я с жадностью смотрю, как растут и ширятся очертанiя крымскаго берега, как в свeтло-сиреневой дымкe все яснeе вырисовываются острые пики гор и выползает покрытый лeсом, как густой шерстью, массив каменной глыбы -Аю-Дага.

И никогда -- ни раньше, ни потом -- я не чувствовал так остро и так жадно тяги к Россiи, как тогда, 16 лeт тому назад, возвращаясь из Константинополя в Крым.

Из Севастополя, кипeвшаго жизнью и бодростью и находившаяся тогда под властью бeлых, мнe пришлось выeхать по дeлам Американскаго Краснаго Креста на нeсколько дней в Константинополь, и там неожиданное извeстiе о начавшейся эвакуацiи армiи ген. Врангеля ошеломило меня. Передо мной во всей своей трагичности встал вопрос -- оставаться ли на чужбинe или возвращаться на Родину, под чьей бы властью она ни была.

В душe разыгралась буря мучительных противорeчiй. Побeдило желанiе остаться на родной землe, раздeлить с другими тревоги и опасности будущаго, продолжить свою работу и свою борьбу на пользу Родинe, и вот быстроходный американскiй миноносец несет меня обратно к русским берегам...

Все ближе... Вот уже видны сползающiя к морю ялтинскiя улицы, бeлая колонна маяка, длинная коса гранитнаго мола.

Мимо проходит нeсколько пароходов, наполненных пестрой массой бeженцев. Порт кипит странным оживлеленiем. Груды ящиков, тюков и бочек безпорядочной кучей навалены на молу и у пакгаузов. Суетящiеся люди торопливо и словно украдкой снуют между зданiями, появляются то здeсь, то там, что-то носят, что-то грузят, но во всей этой лихорадкe чувствуется что-то странно нездоровое... Изрeдка гремят одиночные выстрeлы, еще болeе усиливая тревожное впечатлeнiе от всей картины.

Гул машин ослабeвает, и миноносец пришвартовывается к бочкe. Группы матросов собираются на палубe, дожевывая завтрак, и с любопытством толпятся у поручней, оживленно обмeниваясь мнeнiями о непонятных для них событiях, творящихся в этой странной, громадной странe -- Россiи.

За моей спиной появляется черная физiономiя негра-кока.

-- Сэр, капитан просит вас к себe, -- дружески оскаливая бeлые зубы, говорит он.

В кают-кампанiи молодой стройный розовощекiй капитан, выглядящiй почти юношей, привeтливо встрeчает меня.

Счастливец! Душа его спокойна. Долг -- ясен и прост. Он только мимохожiй зритель, а не участник разыгрывающейся на одной шестой части мiра драмы...

-- Я, к сожаленiю, не могу доставить вас в Севастополь. По моим свeдeнiям эвакуацiя там уже заканчивается. Мнe приказано идти в Керчь, а потом -- обратно в Константинополь. Я знаю, что вы наш сотрудник и начальник скаутов. И, если хотите, мы доставим вас обратно.

Но мучительные часы утренняго раздумья уже сзади.

-- Спасибо, капитан. Но я хотeл бы высадиться на берег.

-- Но вы знаете, -- серьезно предупреждает американец, -- что вам придется столкнуться с большевиками. А это дeло, говорят, не шуточное. Вы сильно рискуете.

-- Я знаю все это... Но как бросить Родину в несчастьи? Может быть, молодыя силы ей еще пригодятся... У нас в Россiи, капитан, говорят: чему быть -- того не миновать!

-- Ну что-ж, ваше дeло... Я прикажу подать катер... Прощайте, -- тепло и задушевно говорит он, крeпко пожимая мнe руку. -- И... и, знаете что? -на вашем мeстe я поступил бы точно так же...

Катер мчит меня к молу... Послeднiе метры, а там -- какая-то новая жизнь. Наконец -- легкiй толчок, "good luck!" молоденькаго лейтенанта, и я в Россiи.

Впереди новая эпоха, суровая и яркая. А опасности? Ну, так что-ж? Развe мнe не 20 лeт?..

Год 1934

Прошло четырнадцать долгих, долгих лeт...

Глухой сeверный лeс, молчаливый и угрюмый. Я бреду на запад, оставив сзади колючую проволоку концентрацiоннаго лагеря, длинный ряд тяжелых, полных лишенiй и страданiй лeт и горечь разбитых иллюзiй...

Путь -- только на запад. Цeль -- уйти из родной страны, оказавшейся для меня не матерью, а мачехой...

Болото и лeс, лeс и болото. Смeняют друг друга неожиданныя опасности, препятствiя, встрeчи, пули, погоня. Каждая неудача -- смерть...

Ноги изранены и дрожат от усталости. Но старая привычная бодрость скаута и спортсмена тянет вперед, как невидимый мотор.

К свободe! На запад!

Опять и опять топкiя болота, таящiя гибель в своих зеленых коврах, лeсныя баррикады поваленных бурей деревьев, просeки, дороги, овраги, озера, рeки. Зигзаги обходов опасных мeст. Все вперед! Назад пути уже нeт... И ставка в этой игрe -- жизнь.

Стрeлка компаса, насаженная на ржавую булавку, колеблется, успокаивается и указывает, что путь правилен. Уже недалеко...

Не могу сказать, когда, пересeкая многочисленныя просeки, я перешел и завeтную черту -- финскую границу. Ощущенiя раненаго преслeдуемаго звeря, избeгающаго охотников, были настолько сильны, что все остальное ушло, как в туманe, на заднiй план.

В душe все сильнeе пeл голос -- "Не сдавайся!", и всe силы были устремлены на то, чтобы заставить ноющiя мышцы двигаться, уши -прислушиваться к каждому лeсному шороху, а глаза -- всматриваться в каждую тeнь, каждый уголок лeсной чащи...

Когда я перешел границу?

Поздно ли вечером, когда опускающееся солнце било в глаза, и всe просeки были пронизаны его яркими лучами и пестрили золотистыми бликами сосновых стволов?

Ранним ли туманным утром, когда, послe сна на сыром болотe, дрожа от ночного холода, мокрый от росы, с трудом открывая опухшiя от укусов комаров вeки, я незамeтно для себя переступил роковую черту?..

Не знаю.

Уже садилось солнце, когда, обходя какую-то небольшую деревеньку -- как оказалось позже, уже в глубинe Финляндiи -- я наткнулся на финна-пограничника и подошел к нему... В своем широком брезентовом плащe, измятом и грязном, с рюкзаком и толстенной палкой, измученным и обросшим лицом, я, видимо, показался пограничнику весьма опасным субъектом. И он, худощавый и щуплый, все тыкал меня концом винтовки в грудь и хотeл заставить поднять руки вверх.

Славный паренек! Он и до сих пор, вeроятно, не понимает, почему я и не думал подчиниться его требованiю и облегченно смeялся, глядя на его испуганное лицо и суетливо угрожающую винтовку...

Еще и еще люди... Финскiй говор. Военная форма...

Это уже твердо -- Ф и н л я н д i я.

Спасен!..

Рапорт

Друзья читатели!

Эта книга -- не роман и не выдумка. Это -- мозаика части моего жизненнаго пути. Но этими страницами я разсказываю не только о том, что было. Всe эти картинки -- иллюстрацiя только одного из этапов борьбы, свидeтелем которой мнe пришлось быть и в которой я лично участвовал...

Борьба русской молодежи против большевизма не только не кончилась, но она уже перешла в формы схватки не на жизнь, а на смерть... Ибо ч т о м о ж е т и с п у г а т ь теперь подсовeтскiй молодняк послe всего того что он видeл и вынес сам?..

В первые годы существованiя совeтской власти эта борьба не была политической. Молодежь инстинктивно отстаивала свою идею Родины-Россiи, свободу своей жизни и чистоту тeх религiозных и моральных установок, какiя были вложены в нее раньше.

И если в началe молодежь только сопротивлялась совeтскому гнету, то потом, в послeднiе годы, это сравнительно пассивное сопротивленiе стало выростать в смeлую и открытую политическую борьбу против большевизма и коммунизма.

Эта книга -- конечно, не полный обзор этой борьбы. Здeсь только -сумма встрeч и наблюденiй за 14 лeт совeтской жизни, и на этих страницах нeт выдуманных лиц и фантастических сюжетов.

"Молодежь и ГПУ", как и все, что мы пишем в "Голосe Россiи" -- боевой рапорт зарубежной Россiи о том, что мы видeли, пережили и перечувствовали. И, может быть, отчасти даже хорошо, что все это выглядит литературно не очень "обработанным". Вся эта эпопея -- это клочки жизни, напряженной и стремительной. Это не ровный ритм спокойнаго существованiя, о котором можно повeствовать эпически и плавно вести к happy end'у.

Здeсь -- только то, что дeйствительно было. Нeкоторым людям в эмиграцiи, авторитет которых высок в моих глазах, я сообщил точныя имена и адреса большинства героев этой книги.

Но не вините меня, если, описывая послeднiе годы своего подсовeтскаго житья, я не обо всем скажу ясно. Борьба молодежи не только не ослабeвает, но и ширится, а мои герои -- это фотографiя ж и в ы х л ю д е й, которые и теперь гдe-то продолжают свою скрытую от глаз посторонняго наблюдателя борьбу...

Много этой молодежи погибло в схватках с безжалостным ГПУ. Мнe удалось почти чудом спастись. А остальные, кого я описал здeсь, -- разбросаны по всей странe, и многiе из них находятся "на карандашикe ОГПУ", на "спецучетe" и на каждаго из них и теперь уже имeется "дeло ОГПУ". От содержимаго этой папки зависит их будущность, а может быть, и жизнь. И я не имeю моральнаго права давать н о в ы я с в e д e н i я в это "дeло". Я никогда не могу забыть, что на обложкe этой папки стоят слова:

Г р у п п а -- контр-революцiя.

К а т е г о р i я -- молодежь.

Х а р а к т е р и с т и к а -- опасная...

___

И вот, вам, русской молодежи, не знавшей "подсовeтскаго существованiя", этой книгой мнe хочется разсказать, как жили мы в эти страшные годы, как не нашлось нам мeста в "соцiалистическом раю", как одна за другой разбивались иллюзiи, уходила вeра в возможность созидательной работы в Странe Совeтов, как росла горечь и отвращенiе к режиму рабства и лжи и как все это толкнуло меня под пулями уйти из родной страны...

Глава I

В водоворотe

При таком обилiи неожиданных опасностей и при такой готовности смeяться -- жизнь переставала быть чeм-то, требовавшим осмотрительности и осторожности"...

Д ж. Л о н д о н.

Вперед

Катер американскаго миноносца, высадившiй меня, круто повернул, и гул его мотора становится все слабeе.

Я стою на набережной Ялты. Под моими ногами родная земля, еще недавно могучая и процвeтающая, а теперь истомленная и вздрагивающая от приступов революцiонной лихорадки. И я бросаюсь в водоворот таких событiй. Что ждет меня впереди?

Гдe-то там, в неизмeримых просторах, с оптимизмом молодости ждут своей очереди стать в строй жизни тысячи и тысячи молодых сердец, с которыми я столько лeт был связан общей работой. Что для них политика и больные узлы жизни, когда чиста душа, ясна улыбками ключем бьет энергiя?..

Теперь я буду опять среди них. Будем вмeстe искать новых путей в новых условiях жизни. Вeдь наша Родина и наш народ остались тeми же. Так неужели же сильныя молодыя руки не найдут себe дeла? Неужели я не сумeю помочь молодежи найти честный путь в кровавой кашe политической борьбы? И если закончилась борьба за идею Родины-Россiи на полях сраженiй, то развe она может когда-нибудь закончиться в жизни?

"Мы еще повоюем, чорт возьми!"

Я снял шляпу, перекрестился и зашагал вперед.

Первыя картинки

Оживленiе порта, замeтное с палубы миноносца, оказалось неприкрытым грабежом. Части Армiи уже эвакуировались вмeстe с гражданскими властями, и город кишeл какими-то странными вооруженными людьми, старавшимися, очевидно, изпользовать перiод безвластiя. Всe склады и пакгаузы были раскрыты, груженые люди и подводы суетились, ругань, драки и одиночные выстрeлы слышались отовсюду.

___

Маленькiй домик из бeлаго камня на склонe гористой улицы казался необитаемым.

Я постучал в дверь. Через минуту послышались шаги.

-- Кто там? -- прозвучал глухой голос. Я назвал себя. Щелкнул ключ, но дверь прiоткрылась только на ширину цeпочки. В щель выглянули недовeрчивые глаза.

-- Это я, Петр Иванович! Свой!

Наконец, дверь открылась, и на порогe показалась знакомая фигура старика-учителя, мужа Вeры Ивановны, начальницы ялтинских скаутов. В рукe у него был большой топор.

-- Что это вы меня, Петр Иванович, с топором встрeчаете? -- засмeялся я. -- С каких это пор?

-- Да это не вас, -- озабоченно сказал старик, с безпокойством оглядываясь по сторонам. -- Тут кругом разбои идут...

-- Так что же вы сдeлаете с топором против бандитов?

Учитель обидeлся.

-- Как это, что сдeлаю? Все-таки безопаснeе... А вы-то с какого неба к нам свалились?

-- С буржуазнаго, П. И., прямо из Константинополя.

-- Как, как? Откуда?

-- Да из Константинополя.

-- Господи Боже! Да вы не шутите?

-- Нeт, Петр Иваныч. Только что прieхал на американском миноносцe.

-- Не может быть! -- воскликнул учитель, уронив свое оружiе и всплеснув руками. -- Да вы в своем ли умe, голулбчик? Сюда, в Россiю, из Константинополя? Да что это вы?

-- Почему это вас так поразило?

-- Господи! Он еще спрашивает! -- внезапно разсердился старик, и его сeдая бороденка негодующе затряслась.

-- Да тут дай Бог каждому ноги унести. Да если бы на пароходах мeсто бы было -- вы думаете, я бы тут остался?

-- Чего же вам бeжать?

-- Ax, ты, Господи! Вот наказанье Божье с этой молодежью! Зачeм? зачeм? -- гнeвно передразнил он. -- Жизнь свою спасать -- вот зачeм.

-- Да кто же вашей жизни угрожает?

-- Эх, вы, -- как бы сожалeя о моей глупости, сказал старик. -- Молодо -- зелено. Понимаете вы во всем этом, как, простите, свинья в апельсинах. Вам бы сидeть в Константинополe и молить Бога за свое спасенiе, а вы, вот, голову в петлю сунули.

Слова старика, сказанныя с глубокой искренностью и убeжденiем, встревожили меня.

-- Почему вы, Петр Иваныч, так пессимистично смотрите на будущее?

Он махнул рукой.

-- Эх голубчик! Видите, -- он склонил голову и показал на свои сeдые волосы. -- Много пришлось пережить на своем вeку. Научился, слава Богу, видeть все в настоящем свeтe. Да что уж там. Не хочется пугать вас. Все равно уже не поправишь. Увидите сами, да уже поздно будет... Да что-ж! Жалко вас, да вeдь молодежь не переубeдишь...

Мнe был непонятен пессимизм старика, но я не стал спорить.

-- А гдe Вeра Ивановна?

-- Да здeсь гдe-то рядом. С ребятишками возится. Видите тот вот дом с зеленой крышей? Она там что-то вродe прiюта устроила.

-- Ладно. Я навeдаюсь туда, Петр Иваныч. А потом -- в Севастополь. До свиданья пока. Бог даст еще увидимся.

Опять страдальческая улыбка промелькнув на лицe старика, и он махнул рукой.

-- Вряд ли... В такой жизни!.. Эх, жалко вас, голубчик, -- сердечно сказал он, пожимая мою руку. -- Погибнете вы или жизнь сломаете. Вот, вспомните еще слова старика, да уже поздно будет!..

Я улыбнулся, пошутил, но гдe-то в глубинe души черной змeйкой промелькнул жгучiй вопрос:

"А не ошибся ли я, прieхав в Россiю?"...

На посту

В зеленом домикe -- шум и дeтскiй плач. Сквозь широко открытыя двери виден десяток малышей самаго различнаго возраста. Дeвочки хлопочут около них, кормят, успокаивают, забавляют...

Вeра Ивановна, начальница скаутскаго отряда, высокая, полная дама с сeдиной в пышных волосах, тоже хлопочет и суетится.

Одновременно со мной к открытой двери подходят два паренька. У одного из них на руках ребенок с заплаканным испуганным лицом. Мальчик неуклюже, но бережно держит дeвочку и старательно успокаивает ее.

-- Ничего, не плачь, дeтка, -- говорит он покровительственным тоном, -тут тебя сейчас покормят и все прочее, что полагается по штату. Тут у нас, брат, не пропадешь...

Маленькое тeльце дeвочки вздрагивает от усталых рыданiй.

-- Мама, мамочка, -- едва слышно стонет она. Мальчик растерянно оглядывается на своего товарища. Что сказать ей в отвeт на эту мольбу?

-- Ладно, ладно, -- увeренно отвeчает другой, стараясь придать своему голосу самое нeжное выраженiе. -- Тут у нас мам -- сколько влeзет... Вот сейчас...

Мы вмeстe входим в домик.

-- Боже мой! Вы, Борис Лукьянович? Вот уж неожиданность-то! -- Вeра Ивановна торопливо пожимает мнe руку и спeшит к новой питомицe.

-- Гдe это вы, Сережа, нашли ее?

-- Да у порта, под сeверными пакгаузами. Мы вeдь с самаго утра вездe рыскаем. Это уже третiй ребенок, что мы нашли. Идем это мы с Жорой, слышим -- плач -- а это, оказывается, она -- забилась между ящиками и, само собой, пищит. Сбоку, правда, как раз грабили -- ну, ясно -- выстрeлы, крики, драки. Ей и страшно, конечно. Ну, мы ее подхватили под жабры и сюда...

-- Молодцы, ребята!

Вeра Ивановна ловким умeлым движенiем подхватывает на руки дeвочку, которая, видя женское привeтливое лицо, начинает успокаиваться. На лицe скаута -- полное удовлетворенiе. Он разминает затекшiя от непривычки руки и оглядывает своего друга.

-- Что, Жоржа, катим еще?

Тот молча кивает головой.

-- Вeра Ивановна, так мы потопали дальше. Может, что еще для вас найдем!

-- Идите, идите, ребята. Вы у нас сегодня самые проворные. Только, смотрите, осторожнeй.

-- Ничего, Вeра Ивановна, -- самоувeренно говорит Сережа. -- Ежели что -- нас и пуля не догонит.

-- Ну, смотрите. Главное не лeзьте туда, гдe драка и грабежи. А дeтишек брошенных, если еще найдете -- несите сюда. Вы сегодня прямо герои.

Мальчуганы с гордостью переглядываются.

-- Ого-го! Прямо -- охотники за головами! -- бросает один из них, и оба исчезают в дверях.

-- Это уже 16-ый ребенок, -- говорит старая дама, суетясь около новенькой. -- Послe этой эвакуацiи и паники всe порастеряли друг друга. Пароходов для всeх желающих уeхать, конечно, не хватило. Погрузились, кто куда успeл, ну, а в толпe, да в спeшкe долго ли малышам потеряться!.. Вот мы я взялись за доброе дeло: дeтей бездомных подбирать. Заняла, видите, покинутый домик, достали немного продуктов из Краснаго Креста и, вот, возимся...

-- Не знаю, что нам сулит ближайшее будущее, -- сказал я, -- а вот тeм, кто уeхал, -- несладко. Чуть ли не на мачтах люди сидeли. Пароходы едва не тонули, когда мимо нас проходили.

-- Как мимо вас? -- удивилась Вeра Ивановна. -- Развe они уже ушли?

-- Часа два тому назад. Мы уже в морe разминулись.

-- Да не может быть? -- испуганно воскликнула начальница. -- Господи! Да вeдь Оля-то наша осталась...

Вeра Ивановна повернулась к двери в другую комнату и позвала взволнованным тоном:

-- Оля, Оля!

-- Сейчас, сейчас, -- откликнулся знакомый голос и маленькая, круглая фигурка дeвушки показалась на порогe.

-- Дядя Боб, -- просiяла она. -- Вот это здорово! А я-то там мою дeтишек и не слышу...

-- Оля, -- встревоженно прервала ее Вeра Ивановна, -- вeдь пароходы-то уже ушли.

Румяное лицо дeвушки разом поблeднeло, и она испуганно вздрогнула.

-- Ушли? Не может быть! Вeдь сказали же вечером!

-- Да вот, Борис Лукьянович сам видeл...

-- Госп... -- дыханiе дeвушки прервалось, и вдруг она метнулась к дверям и исчезла прежде, чeм мы успeли ее удержать.

-- Что это она?

-- Да она вeдь с отцом вмeстe должна была уeхать, -- нервно отвeтила Вeра Ивановна. -- Ей сказали, что пароходы вечером отправляются. Она и пришла мнe помочь... А тут, видите сами, какая неразбериха...

-- Знаете что, -- озабоченно сказал я. -- Пойдемте-ка, Вeра Ивановна, за ней. В порту там такое дeлается...

-- Это правда, пойдем, пойдем. Я тоже, кстати, хотeла взглянуть на город... У вас, между прочим, какое-нибудь оружiе есть? Впрочем, -улыбнулась она, -- пока у вас кулаки при себe, с вами бояться нечего! 21

-- Этот сорт оружiя пока в полном порядкe, но если порыться в карманах, так что-нибудь и подальнобойнeе кулаков найдется.

Рeшенiе

Грабеж города продолжался. Улицы были пусты. То здeсь, то там звучали глухiе отголоски винтовочных выстрeлов...

У первых зданiй порта, съежившись как бы от холода, лежала ничком человeческая фигура. Темная лужа расплывалась около ея головы.

Я подошел к тeлу и повернул к себe его лицо. На меня глянули уже остеклeвшiе широко раскрытые мертвые глаза.

-- Ну, что, что? -- испуганным шепотом спросила Вeра Ивановна.

Я махнул рукой. Старая дама вздрогнула и взяла меня под руку.

-- Какое страшное время! А что-то будет дальше? -- срывающимся голосом сказала она.

Мы вышли на мол. Море тоже было пустынным. Темными точками на самом горизонтe виднeлись ушедшiе пароходы.

-- А гдe же Оля? -- встревожилась старая начальница, и как раз в этот момент издали донесся крик дeвушки.

-- Борис Лукьянович, Борис Лукьянович...

Я бeгом бросился на зов. У зданiй порта Оля, окруженная тремя оборованцами, отчаянно рвала что-то из их рук. При моем приближенiи оборванцы отступили, а испуганная дeвушка бросилась ко мнe.

-- Они, они у меня пальто хотeли отобрать! -- задыхаясь, вскрикнула она.

-- Ничего, ничего, Оля, теперь не отнимут!

-- Ишь ты, -- угрожающе произнес один из грабителей, низкiй, широкоплечiй парень со злыми глазами. -- А может, и отымем. Защитник тоже выискался. -- И видя, что я один, он угрожающе добавил:

-- А ну-ка, буржуйчик, давай сюда ейное пальто, да и свое, кстати, скидавай, покеда жив...

Я молча, с самым свирeпым видом вынул из задняго кармана брюк и переложил в боковой -- браунинг, сверкнувшiй на солнцe своею сталью. Оборванцы, что-то ворча, отступили.

Подошедшая Вeра Ивановна обняла испуганную дeвушку, и мы повернули назад.

-- Погоди-ж ты, -- донеслось сзади угрожающее ругательство, -попадешься как-нибудь еще и без своей пушки...

Очнувшись от испуга, Оля прижалась к плечу старой дамы и заплакала дeтскими безпомощными слезами.

-- Уeхали всe... и папа тоже, -- всхлипывала она. -- Видно, распоряженiе какое-то пришло -- ускорить... Боже мой! Что же мнe теперь дeлать?

Вeра Ивановна, как могла, старалась успокоить дeвушку, но в ея словах, помимо ея воли, звучало безпокойство за дальнeйшую судьбу Оли.

-- Постойте, Оля, -- вспомнил я. -- Да у вас в Севастополe вeдь, кажется, есть еще родные?

-- Да, -- с трудом отвeтила она. -- Там дeдушка живет... старенькiй...

-- Ну, вот и ладно! Вот и двинемся сегодня в Севастополь. Там и дeдушка, да и скауты наши. Там не пропадем!

-- Так вы в Севастополь? Как пeшком?

-- Ax, что вы! Мы не так плохо воспитаны, чтобы пeшком ходить! -пошутил я. -- На автомобилe в одну человeчью силу... Да развe теперь что-нибудь достанешь?.

-- Да вы побыли бы в Ялтe хоть нeсколько дней -- осмотрeлись бы.

-- Ох, боюсь, я, Вeра Ивановна. Видите сами -- какiя событiя. Времени терять нельзя. А там все-таки в знакомом городe будем, среди своих. Ну, так как, Оля -- топаем?

Дeвушка улыбнулась сквозь слезы.

-- Топаем, дядя Боб... Бог даст, хуже не будет...

В пути

Живописныя петли шоссе. Сады, виноградники. Шум водопада Учан-Су. Все выше и дальше.

-- Когда мы придем по вашему расчету, дядя Боб?

-- Думаю, что завтра к вечеру. К ночи, Бог даст, в Байдарах будем. Там гостиница есть. Продовольствiя гдe-нибудь по дорогe купим. Деньги у меня есть. Добредем как-нибудь, Олик. Ничего!

-- Да я не боюсь, -- тряхнула дeвушка своей белокурой головкой. -- Ноги молодыя!

Я был очень рад, что в этом походe у меня оказался спутник. Разумeется, усилилась отвeтственность и количество забот, но зато как-то ослабeло щемящее чувство одиночества.

Оля была одной из лучших патрульных севастопольскаго отряда, веселой смeшливой дeвушкой лeт 17, со вздернутым носиком и льняными кудрями. Она плавала, как дельфин, прыгала, как серна, и ея неунывающiй характер часто оживлял самое хмурое настроенiе ребят. Помню, когда она выбрала себe "патрульнаго звeря" -- сову, весь отряд запротестовал и заставил ее принять названiе синичек... И вот, теперь начальница веселых синичек шла со мной по каменистому шоссе в Севастополь. А впереди перед нами лежало 92 километра. На таком пути всегда будешь рад веселому товарищу.

И я старался поддержать настроенiе дeвушки, чтобы заставить ее забыть только что пережитую драму и не думать об испытанiях будущаго.

Хорошо молодости! Много ли нужно, чтобы смeяться, вопреки всему! Помню, я о чем-то пошутил, и Оля весело засмeялась.

Проeзжавшiй мимо на своей скрипучей арбe мрачный старик-татарин удивленно обернулся в нашу сторону. Оля засмeялась еще звонче и еще заразительнeе, и коричневое морщинистое лицо старика внезапно тоже расплылось в улыбкe, обнаружив два ряда бeлых зубов.

-- Эй, бачка, бачка, баришна! -- позвал он, остановив лошадь.

Мы подошли.

-- Хорошiй твой баришна! -- дружелюбно и одобрительно сказал старик... -- Куда идешь?

-- В Севастополь.

Старик укоризненно почмокал губами.

-- Це... Це... Бeда. Дорога -- плохой!..

-- Что-ж дeлать, дeдушка, -- весело сказала Оля, по привычкe задорно тряхнув своими свeтлыми кудрями. -- Дойдем как-нибудь, Бог даст. Раз нужно -- так нужно...

Татарин еще раз качнул головой и, отвернув войлок арбы, достал оттуда нeсколько вeток винограда.

-- На, дочка, кушай на здоровье, -- привeтливо сказал он, и его арба поeхала дальше.

-- Что это у него все так скрипит? -- удивилась дeвушка, махая рукой уeзжавшему татарину.

-- А это спецiально устроено.

-- Как так?

-- Чтобы показать, что eдет честный человeк, который не имeет никаких основанiй скрывать свое приближенiе.

-- А зачeм ему это?

-- Как доказательство благонадежности. Тихо eдет -- значит, вор подкрадывается. Со скрипом -- значит -- честный человeк. Чeм больше скрипу -- тeм, очевидно, честнeе человeк!

Нам везет

До Байдарских Ворот оставалось еще километров 20. Смeх дeвушки давно уже замолк, и она с трудом шла, одолeвая подъем.

-- Что, Оля, устали?

-- Немножко, дядя Боб, эти дни спать вeдь почти совсeм не пришлось. Да и с eдой не лучше было. А вчера и сегодня с ребятами возилась, Вeрe Ивановнe помогала. Устала немного. Но ничего, как-нибудь дойдем! -- закончила она. Но в ея голосe проскользнули нотки унынiя и усталости, и я украдкой с опасенiем покачал головой.

Это на бумагe, да на картe 90 километров пустяками выглядят... А тут, по горным дорогам! Да еще послe таких ударов судьбы, свалившихся на нее, как гром среди яснаго неба...

Внезапно сзади, гдe-то далеко внизу, прогудeл рожок автомобиля.

-- Вот бы подъeхать! -- с надеждой сказала Оля и утомленное лицо ея просвeтлeло.

-- Ну, что-ж! Попробуем.

Шум мотора зазвучал ближе, и вот, наконец, из-за поворота показался большой открытый автомобиль. Я вынул браунинг и стал посреди дороги.

-- Стой!

Скрипнули тормаза. Из-за спины шоффера высунулась какая-то толстая испуганная физiономiя.

-- Что такое? В чем дeло?

-- Я сотрудник Американскаго Краснаго Креста и иду с сестрой в Севастополь. Категорически требую, чтобы вы взяли нас с собой.

-- Позвольте! Мы не можем! У нас нeт мeста! -- взвизгнул толстяк, а сидeвшая рядом с ним пассажирка стала клясться, что машина перегружена.

Шоффер, небольшой человeчек с сухим твердым лицом молча усмeхнулся и с любопытством взглянул на истерически кричавшую полную даму.

Я ясно видeл, что машина может достаточно свободно помeстить и нас и поэтому, не обращая вниманiя на взволнованных пассажиров, обратился к шофферу:

-- Давайте-ка, договоримся с вами, шоффер. Все равно, сестру я к вам посажу, хотя бы и пришлось прибeгать к силe. У нас другого выхода нeт: не погибать же в пути. А я заплачу, сколько потребуете. Идет?

-- Садитесь, -- лаконически сказал шоффер, берясь за рычаг.

-- Одну сестру или оба?

-- Садитесь оба, -- буркнул он.

Мотор заворчал громче, и мы покатили.

Через нeсколько минут всe мы как-то размeстились, утряслись, и возмущенiе старых пассажиров утихло. Мы разговорились. Мой спутник оказался крупным коммерсантом, не успeвшим эвакуироваться и теперь возвращавшимся в Севастополь...

-- Так, зачeм вам в Севастополь eхать? -- удивился я. -- Сидeли бы себe на дачe в Ялтe и ждали бы порядка.

-- На дачe? -- переспросил толстяк, и губы его искривились в благодушной усмeшкe. -- Порядок, говорите? Хе, хе... как же!.. Хорошенькая дача, когда кругом палят винтовочки. Порядочек, что и говорить! Нeт, уж лучше подальше от таких дач, куда грабители заходят, как к себe домой. Вeрно, сами видeли... Нeт уж, такiя дачи, знаете, да такой порядок меня не вполнe устраивают. Если уж бандиты хозяйничают, как хотят, так уж, по моему, лучше быть поближе к власти, уж какой она бы там ни была... Не люблю я, знаете, сильных ощущенiй...

Под дулами винтовок

Мы избeгали приключенiй, но тeнь их уже нависала над нами. На послeднем поворотe к Байдарским Воротам, у высоких желтых скал, ярко освeщенных опускающимся в море солнцем, сбоку прогремeло нeсколько выстрeлов, и с полдюжины людей самаго мрачнаго вида окружили нас.

-- Сдавайся! -- хрипло закричал один из них, держа винтовку на прицeлe.

-- Будет тебe, дядя, дурака-то строить! -- хладнокровно отвeтил шоффер. -- Говори прямо, что надо-то?

Бандит нeсколько растерянно опустил винтовку и мрачно сказал:

-- Eзжай за нами.

Нам ничего не оставалось дeлать, как покориться. Мой браунинг был бы слабым оружiем в бою с винтовками. Окруженные этим, не очень почетным, экскортом, мы двинулись к длинному зданiю -- духану.

Разгадку всему этому найти было нетрудно. Дезертиры и бандиты, скрывавшiеся при ген. Врангелe в горах и называвшiе себя "революцiонными партизанами", теперь сбросили политическую маску и занялись своей основной профессiей -- грабежом, пользуясь отсутствiем армiи и власти.

-- Боже мой! Что с нами будут дeлать? -- спросила шепотом поблeднeвшая дама... Шоффер, спокойно переставляя рычаги, опять скупо усмeхнулся.

-- Да уж, радостной встрeчи и шампанскаго не ждите! -- И быстро повернув голову к нам, он тихо добавил: -- А если валюта есть -- засуньте скорeй под подушку.

Коммерсант и дама засуетились, пытаясь незамeтно снять кольца с пальцев, но было уже поздно. Машина остановилась перед длинным зданiем, на дверях котораго был прицeплен грязный листок бумаги.

"Военно-Революцiонный Комитет Байдарской Долины" -- с трудом прочел я кривыя сторчки, написанныя химическим карандашем.

-- А ну, буржуи, выкатывайся! -- раздались грубые голоса конвоиров.

Из дверей духана вышло нeсколько пьяных людей, очевидно, и представлявших собой новую "революцiонную власть".

Один из наших "побeдителей", видимо, старшiй, доложил:

-- Так что, товарищ предсeдатель, воны на ахтомобилю ихалы, а мы их тута и застукалы!

Хотя исторiя нашей поимки была ясна и без этого гордаго доклада, но предсeдатель, крупный бородатый мужчинище с толстым, красным, пьяным лицом, одобрительно крякнул.

-- Правильно, -- пробасил он и внезапно рявкнул самым командным тоном.

-- Обыскать.

Проворныя, опытныя руки мигом "освободили" нас от денег, колец, часов и вещей.

-- Позвольте, я протестую, -- взвизгнул толстяк. -- Это не по закону!

-- А ну, Петро, -- буркнул предсeдатель, -- покажь ему наш закон, чтобы он не очень кочевряжился!

К носу побледнeвшаго коммерсанта протянулась грязная волосатая рука с наганом. Очевидно, черная дыра револьвернаго дула прошептала нашему недовольному спутнику что-то чрезвычайно убeдительное относительно революцiоннаго закона, ибо он смяк и в дальнeйшем стал играть самую пассивную и молчаливую роль в калейдоскопe событiй.

Его спутница, тоже пытавшаяся было протестовать, когда с ея пальцев стали снимать кольца, была убeждена еще проще.

-- Молчи, ты, буржуйка, пока жива, -- рыкнул на нее "оператор" и в подтвержденiе своих слов стукнул ее кулаком по шеe.

Судьба наша рeшалась тут же с революцiонной молнiеносностью.

-- Ага, сволочи, -- убeжденно рокотал пьяный бас предсeдателя, -буржуи проклятые! Нагадили, а теперь в кусты? Нeт, голубчики чортовы! От нас, брат, не удерешь...

Другой сиплый и тонкiй голос, принадлежавшiй худому парню с испитым землистым лицом и злыми глазами, шипeл:

-- Да что там на их, гадов, смотрeть? Попили они нашей кровушки! Будя! Чего тут ждать зря? Ставь их к скалe, от туда, и шлепай к чертовой матери...

Среди шума и гама пьяной толпы нас потащили к скалe, возвышавшейся у дороги. Коммерсант наш передвигал ноги, как механическая кукла, а его дама висла на моей рукe в полуобморокe. Оля шла спокойно, но губы ея дрожали, и в лицe не было ни кровинки.

"Чорт побери, неужели так глупо придется погибнуть?" мелькнуло у меня в головe, и я горячо (еще бы не горячо!) стал убeждать "дорогих товарищей" в безсмысленности нашего разстрeла.

-- Да бросьте, ребята! -- спорил я. -- Чего это вы нам свои пушки в нос тыкаете? На кой чорт нужно вам нас разстрeливать, а потом непрiятности себe дeлать? Я вeдь из Американскаго Краснаго Креста. Тут как раз пароход с медикаментами ожидается, а вы, чудаки, меня на луну слать собираетесь... Вeдь буржуи-то всe давно уже уплыли, а мы -- свои люди...

То ли бандиты не думали нас всерьез разстрeливать, то ли мои "краснорeчивые доводы" подeйствовали, но, во всяком случаe, предсeдатель вступил со мной в спор, и роковая команда "пли" стала как-то оттягиваться...

Не знаю все-таки, остались ли бы мы живыми, если бы в рeшительный момент наших дискуссiй из автомобиля, около котораго возился наш шоффер, не раздался его громкiй радостный крик:

-- Братва! Здeсь спирт! Ей Богу, чистый спирт!

Предсeдатель ревкома прервал на полусловe свои ругательства и, мгновенно повернувшись к шофферу, недовeрчиво крикнул:

-- Что ты там врешь-то? Какой спирт?

-- Ей Богу, спирт! У этих буржуев нашел. Глядите -- вот!

Дeйствительно, в руках шоффера появились двe укупоренных и перевязанных жестяных банки...

Перед таким зрeлищем не могли устоять бандитскiя сердца. Винтовки, угрожающе направленныя в нашу сторону, мигом опустились, а предсeдатель с удивительной для его солидности быстротой бросился к автомобилю.

-- Вот это -- да! -- весело просипeл голос худого парня, только что ратовавшаго за наш разстрeл. -- Идем! А буржуи эти покеда пущай подождут. Им не к спeху.

Очевидно, чистый спирт был рeдким лакомством для этих пьяниц, ибо бандиты ликующей толпой направились в духан.

Предсeдатель любовно прижимал банки обeими руками к своей широкой груди и торжествующе шел впереди, покрыв драгоцeнную ношу, как щитом, своей рыжей бородой...

Когда он подошел к порогу дома, на лицe его внезапно промелькнуло удивленiе.

-- А что это они бензином пахнут? -- внезапно обернулся он к шофферу.

-- Да у меня в машинe, почитай, все бензином пахнет. На то и автомобиль! -- хладнокровно отвeтил тот, и с успокоенным лицом предсeдатель исчез в дверях. Его банда послeдовала за ним.

Послeднiй из вооруженных людей на секунду заколебался и со злобой оглянул нас. "Сторожи тут их, буржуев недорeзанных, а они там пока все вылакают", ясно читалось на его лицe. "Развe эти сукины дeти обо мнe подумают?".

-- Эй, Юхман, -- рeшительно крикнул он какому-то татарченку. -- Побудь тута коло арестованных, а я моментом! -- И он тоже нырнул в двери.

Все это произошло так неожиданно, что мы, ошеломленные, остались стоять на мeстe, как истуканы.

Едва слышный свист вывел меня из оцeпенeнiя. Наш шоффер уже сидeл у руля и краснорeчивым жестом показывал на сидeнье автомобиля. Я мгновенно сообразил, в чем дeло, дернул своих "не любящих сильных ощущенiй" спутников и рванулся к машинe.

-- Бачка, бачка, куда? -- в страхe затараторил татарченок, наш страж и хранитель. -- Нилза, нилза!

Жалко было паренька! Хорошiй он был, веселый парнишка! Да что-ж было дeлать? Ударил я его, пожалуй, крeпче, чeм даже нужно было -- гдe уж тут разбирать? Перевернулся он, бeдняга, нeсколько раз от удара, а мы были уже в гудящей машинe и через нeсколько секунд мчались вниз по скалистой дорогe.

Гдe-то сзади раздались неясные крики и звуки выстрeлов. Пуля, отскочив от скалы, жужжа, рикошетом пронеслась над нашими головами...

Русская смекалка

Отъeхав нeсколько километров, мы остановились. Шоффер медленно сошел с машины и, подняв капот, стал спокойно копаться в моторe. Смеркалось все больше.

-- Фу, чорт! -- облегченно вздохнул я. -- Ну и дeла! Словно из печки выскочили!..

-- Боже мой, -- простонала дама. -- Всe мои фамильныя драгоцeнности! Браслеты, кольца... Разбойники! Теперь же я нищая! Что я буду дeлать?

-- Хорошо еще, что голову на плечах унесли! Вeдь вeрно, Оля?

Дeвушка только молча кивнула головой и слабо улыбнулась, видимо, еще не будучи увeренной в своем голосe.

-- Ну, а вас как обчистили? -- обернулся я к коммерсанту.

К моему удивленно, он бодро улыбнулся.

-- Эх, что деньги? Тьфу, и больше ничего! Головы унесли, а это самое важное. А если голова сидит на плечах, так развe в карманах когда-нибудь бывает пусто?

Сухое лицо возвращавшаяся шоффера оживилось одобрительно-насмeшливой улыбкой...

-- Ну, господа, вот кого нам нужно благодарить! -- воскликнул я. -Если бы не его смекалка, лежать бы нам всем теперь у скалы.

-- Да, вот, вы тоже молодцом, -- дружелюбно усмeхнулся шоффер, крeпко пожимая мнe руку. -- Здорово это вы и языком, и кулаком дeйствуете. Убeди-и-и-тельно это у вас вышло!

-- Ну и ладно! Все хорошо, что хорошо кончается! Но вы все-таки, ей Богу, герой! Откуда только вы им спирт выкопали?

-- Спирт? Какой спирт? -- разсeянно спросил наш спаситель, прислушиваясь к шуму мотора и берясь за рычаги.

-- Да тот, в банках!

-- Эва! Откуда там спирт? Там простой бензин был! -- спокойно отвeтил он, и его невозмутимое лицо озарилось лукавой усмeшкой.

В родной семьe

Дом наш там, гдe живут тe, кого мы любим. Все равно замок это или деревня, хижина или дворец, крeпость или тeнь кустарника. Все равно -- это останется нашим домом, пока мы встрeчаем там близких сердцу людей, дружеское рукопожатiе которых готово встрeтить нас в любое время...

Э. С е т о н - Т о м с о н

Гибель брата

Полгода тому назад, эвакуированный, как раненый, из Туапсе в Крым, я очутился в Севастополe с тоскливым сознанiем полнаго одиночества. Слeды старика отца были потеряны в волнах гражданской войны, пронесшихся на Кубани. Оба старших брата были гдe-то на Украинe, через которую тоже перекатывались тяжелые валы грозных событiй.

И я, 20-лeтнiй юноша, чувствовал себя песчинкой в бушующем самумe.

Через нeсколько дней послe моего прибытiя в Севастополь кто-то окликнул меня на улицe.

-- Солоневич, вы ли это?

Под матросской безкозыркой весело улыбалось лицо кiевлянина Лушева, когда-то вмeстe с моими братьями тренировавшагося в "Соколe".

Мы сердечно расцeловались.

-- А Всеволода уже видeли? -- спросил моряк.

Средняго брата Всеволода я видeл в послeднiй раз больше года тому назад в Кiевe, куда я на недeлю с винтовкой в руках прорвался с Кубани. При его имени мое сердце дрогнуло.

-- Да развe он здeсь?

-- Ну как же!.. Комендором на "Алексeевe"!..

Через нeсколько минут я был на Графской пристани и скоро на большом военном катерe подходил к высокому сeрому борту громаднаго броненосца. Сознанiе того, что я сейчас увижу своего любимаго брата, с которым мы были спаяны долгими годами совмeстной жизни, окрыляло и дeлало счастливым.

Бeгом взбeжал я по трапу к вахтенному офицеру.

Высокiй серьезный мичман на секунду задумался.

-- Всеволод?.. Как же помню... В очках? Да... да... Нам только что сообщили, что он умер в Морском госпиталe...

Так же весело плескались волны под бортом катера, так же тепло и ласково грeло весеннее солнце, так же привeтливо пестрили склоны живописнаго городка... Но для меня все было покрыто сeрым туманом перваго в жизни большого горя. И синее прозрачное небо уже не радовало душу, а давило на нее мрачной тяжестью...

Я опоздал на нeсколько часов... Гдe-то в сeрой больничной палатe, окруженный равнодушными чужими лицами, безконечно одиноким ушел из жизни мой брат.

И первый раз в моей молодой жизни гдe-то далеко внутри словно оборвалось, и там показалась кровь душевной раны...

А через недeлю я и сам лежал в сыпном тифe в той же палатe, гдe недавно умирал мой брат. И в полубреду я слыхал, как подходили ко мнe сестры милосердiя и шепотом спрашивали:

-- Солоневич?

-- Да... Только другой...

-- Ну, совсeм как тот!.. Ну, Бог даст, хоть этого выходим!..

И вот, послe выздоровленiя, худой и блeдный, еще шатаясь на слабых ногах, с чувством пустоты и боли в душe, одинокiй болeе, чeм когда-либо, я пошел к скаутам. Их веселая, жизнерадостная семья приняла меня, как родного. И в теплe их дружбы немного залeчились первыя раны, которыя так болeзненны, когда человeку только что исполнилось 20 лeт, а судьба бросила его на острые камни суровой жизни...

"Дом наш там, гдe живут тe, кого мы любим!"... Я любил своих маленьких друзей и сейчас в дни тревог и опасностей стремился в их семью, которая для меня была родной.

Дома

Дальнeйшiй наш путь прошел благополучно. Через нeсколько часов показался Севастополь с мрачной пустыней своих бухт. Еще нeсколько дней тому назад бухты эти были переполнены пароходами и военными кораблями, лайбами и фелюгами, катерами и шлюпками. Сейчас вездe было пусто и безжизненно. На другой сторонe бухты медленно догорало громадное зданiе мельницы, гдe раньше помeщался склад Американскаго Краснаго Креста, да глухiе звуки выстрeлов изрeдка разрывали настороженную тишину. Старые мертвые броненосцы, стоявшiе в Южной бухтe, казались еще болeе печальными и заброшенными.

Один из них, нeкогда могучiй "Iоанн Златоуст", все лeто служил "резиденцiей" для меня и отряда морских скаутов. В полумракe сeраго утра я теперь тщетно звал кого-нибудь с корабля, чтобы подать для меня плотик-переправу. Никто не отзывался. Очевидно, никого из ребят уже не было в нашем пловучем домe.

Дeлать было нечего. Нужно было искать какого-нибудь другого пристанища.

Тут же, невдалекe от порта жила семья одной из наших герль-скаутов. Я направился туда.

Заспанное лицо Тани выглянуло в дверь и внезапно преобразилось удивленiем и радостью.

-- Это вы, дядя Боба? Как это вы прieхали? А мы всe думали, что вы в Константинополe остались! Вот хорошо-то! Заходите, заходите. Сейчас мама встанет.

-- Я уже был на "Златоустe". Гдe же наши ребята, Таня?

-- Да всe по домам. В такое время жутко на кораблe одним. А многiе к вам в Константинополь поeхали.

-- Эх, опоздал я... А всe мои вещи, вeрно, тоже с ними поeхали?

-- Навeрно, что так. Ну, это ничего, Борис Лукьянович. Это все ничего. Вот, так ребята рады будут!.. А никто еще не знает, что вы здeсь?

-- Никто, Танечка. Я покричал, покричал у броненосца и к тебe прямо пришел.

-- Ну, и хорошо. А вот и мама...

Сердечное тепло встрeчи охватило мои напряженные нервы.

Пока я -- дома. А там -- там увидим...

Ребята

Новость -- "дядя Боб вернулся" -- мгновенно разнеслась по скаутским рядам... Через нeсколько часов в маленькой комнаткe Тани, за столом с уютно шумящим самоваром собрались всe наши старшiе скауты.

Многих уже не оказалось в городe. Они вмeстe со своими семьями покинули родную страну и ушли в эмиграцiю. Что-то ждет их на чужбинe? И что сулит нам, оставшимся, туманное будущее?

Старушка -- мать Тани -- суетится и хлопочет, стараясь разсадить всeх и снабдить стаканами.

-- Пусти, мама. Я сама все сдeлаю! -- пытается дeвушка принять "бразды хозяйственнаго правленiя". Глаза ея радостно сiяют. Сегодня -- ея день, ея праздник! Сегодня в стeнах своей маленькой комнатки она принимает всeх старших друзей и начальников...

-- Сколько веселых лиц кругом! сколько молодой энергiи и задора!

Оля с мягким юмором разсказывает наши приключенiя. Сыплется дождь вопросов, шуток, замeчанiй. Хорошо сейчас в теплe и уютe вспоминать пережитое!..

Как славно и задушевно звучат знакомыя слова милых наших пeсен! Пусть хромает на всe 4 лапы наша музыкальность! Пусть энтузiазма в этих пeснях много больше, чeм мелодичности. Ну, так что-ж? Развe это так важно? Мы поем для себя, в своей семьe, гдe всe участники и всe слушатели...

И смeх и бодрость постепенно замeщают в душe тревогу и безпокойство.

А с улыбкой на лицe все в мiрe переносится безконечно легче...

Душа юноши

Поздно вечером шел я с начальницей герль-скаутов, княжной Кутыеьивой и Володей в нашу штаб-квартиру, гдe я пока рeшил ночевать. Улицы были пустынны и тихи. Электро-станцiя не работала. Над городом нависла какая-то печальная, настороженная тишина.

Молчали и мы. Тревога за будущее -- нeт-нeт -- и вспыхивала в глубинe души.

Обычно бодрая и прямая фигура юнкера как-то сжалась и согнулась, словно груз тяжелых мыслей налег на его плечи.

-- Скажите, Володя, -- спросил я у юноши, -- вы что -- отстали от Армiи или сами рeшили остаться в Россiи?

Положенiе Володи было очень своеобразным. Извeстный донской скаутмастор, он попал в Севастополь вмeстe с Бeлой Армiей и часто прieзжал с фронта в наш веселый городок. Он давно уже стал своим, родным в нашей скаутской семьe, но я был увeрен, что он предпочтет уeхать из Россiи, но не оставаться на милость побeдителей.

Юноша отвeтил не сразу.

-- Сам, -- наконец, глубоко и коротко прозвучал его голос.

Княжна Лидiя, пожилая учительница, "скаут-мама" наших отрядов, дружески взяла его под руку и тихо спросила:

-- А почему?

Юноша тряхнул головой.

-- Что-то не привык я, знаете, "драпать", Лидiя Константиновна, -криво усмeхнулся он. -- Раз проиграл -- признайся в этом честно и откровенно и протяни руку противнику.

-- А противник развe ждет этого?

-- А как же! Развe вы не слыхали, что ВЦИК амнистiю всeм бeлым объявил? Да, правда, вы в это время в Константинополe были. А вы, Лидiя Константиновна, вeдь читали?

-- Да, да. Так и объявлено было -- "гарантируется безопасность и право на свободный труд всeм, оставшимся в странe Совeтов".

-- Ну, вот видите, Борис Лукьянович, -- возбужденно воскликнул юноша. -- Значит, протягивают руку. Вот и я -- боролся за Родину, как мог и как понимал свой долг. Хоть мы и побeждены, но я не раскаиваюсь в своем прошлом. Если бы все вернуть назад, -- ей Богу, пошел бы таким же путем...

Голос Володи дрожал. Он словно спeшил излить перед друзьями свои мучительныя думы.

-- Тяжело, знаете, Россiю покинуть... Так все ничего, ничего, а как увидал я нагруженные пароходы, да подумал -- вот еще день, два и прощай Россiя -- так сердце и дрогнуло...

Юноша криво усмeхнулся:

-- Эх, глупое сердце. Не уйти вот от чувства любви к Родинe. Не тянет на чужбину, хоть не думаю я, что и здeсь сладко будет..,

-- А мести большевиков вы не боитесь? -- попрежнему тихо спросила Лидiя Константиновна.

-- Нeт, почему же? Вeдь амнистiя-то была? Да потом, не опасности волнуют меня. Слава Богу, не впервой! Видали виды... Мучительна, вот, эта неувeренность: что, то будет впереди, как новая жизнь развернется, будет ли нам мeсто в этой новой жизни?..

-- А вы вeрите в эту новую жизнь?

-- Да как вам сказать, Лидiя Константиновна? Хочется вeрить, что все-таки не зря же столько крови пролито... Может быть, что-нибудь новое из всего этого и выйдет... Уйти -- это не трудно. Или еще -- пустить пулю в лоб. Нeт, надо в э т о й жизни найти свой путь на пользу Родины...

-- Поэтому то вы и остались в Россiи?

-- Ну да, -- просто отвeтил юноша. -- Да вeдь не я один -- многiе, многiе остались. И офицеры, и солдаты. Врангель вeдь честно сказал -- я не ручаюсь за будущее. А тут -- амнистiя. Ну, сердце и заныло... Тысячи остались. Эх, сказано вeдь:

"Смерть в краю родном

Милeй, чeм слава на чужбинe..."

Может, это политически и невeрно, дядя Боб... Знаю... Но я не политик. Я простой солдат. Сердце говорило мнe -- борись за Россiю. Я сдeлал все, что мог. А теперь хочу, вот, остаться на Родинe, помочь ей. А как -- ей Богу, еще не знаю. Увидим там... Но вот и вы, дядя Боб. Вернулись вeдь? Неужто так уж мы ничего и не сдeлаем?

В голосe Володи что-то дрогнуло. В тишинe и мракe настороженнаго вечера на грани какой-то новой жизни мы обмeнялись крeпким рукопожатiем.

По дорогe на тот свeт

"Выход всегда есть, и мужественное сердце всегда найдет его."

Э. Сэтон-Томпсон

Эвакуацiя была уже закончена. Обычно веселый и оживленный город был как бы придавлен тяжестью 38 надвигавшихся событiй и ожиданiем новых "хозяев", о которых шли самые мрачные слухи и разсказы.

Когда, послe ряда безуспeшных атак Перекопскаго вала, нeсколько тысяч красной конницы, использовав рeдкое сочетанiе событiй, прорвалось в Крым через болота Сиваша, и Русская Армiя рeшила эвакуироваться, -- послe отступленiя Бeлой и до прихода Красной Армiи прошло не менeе 2 суток. Нужно ли говорить, как тревожно были пережиты эти двое суток безвластiя?.. Гдe-то с сeвера на нас катилась грозная красная лавина. Что-то принесет она с собой?

Первыми в город вошли конныя части армiи "батьки Махно", украинскаго авантюриста, сражавшагося на сторонe тeх, гдe ему казалось болeе выгодным.

Головорeзы Махно полностью использовали свое положенiе передовых частей, и по городу прокатилась волна грабежей и убiйств. Пьяные, разгульные и увeренные в своей безнаказанности махновцы группами eздили по улицам и вели себя так, как будто город был отдан им на разграбленiе.

Пришлось, увы, и мнe "коротко" познакомиться с ними.

Вообще, этот перiод моей жизни изобиловал самыми неожиданными опасностями. Как вышел я живым из под каскада этих приключенiй -- право не смогу даже объяснить... "Кисмет", как говорят турки. Судьба...

Жизнь -- копeйка

На второй день послe появленiя махновцев я вышел на улицу поглядeть на новых "хозяев". На мнe, как обычно, был американскiй френч с узенькими полосками-погонами. Волею судеб, эти полоски едва не стоили мнe жизни...

Когда по мостовой зацокали копыта проeзжавшей группы махновцев, гуляющiе остановились и с безпокойством стали наблюдать за горланящей, шумной и пьяной ватагой.

Проeзжая мимо нас, один из всадников случайно обернулся в мою сторону, потом внезапно выхватил привычным и быстрым движенiем шашку из ножен и рванул коня в толпу, крича во все горло:

-- Ага, хлопцы, вот еще один проклятый офицер попался!

Всe шарахнулись в стороны, и я торжественно был выведен на середину улицы, окруженный возбужденными свирeпыми лицами махновцев.

-- Руби его, стерву! -- кричали одни.

-- Ахфицер, так его так... Летчик... Попался, сукин сын...

Если бы их было меньше, то, вeроятно, мнe бы не уйти живым с этого мeста. Но махновцев было много, они мeшали друг другу и старались перекричать один другого. Конскiя морды, возбужденныя поводьями, фыркали мнe в лицо, а сверху сверкали шашки, которыми жестикулировали мои "побeдители". Для многих из них, вeроятно, взмах шашки замeнял собой цeлую фразу...

-- Да бросьте вы, ребята, дурака валять, -- отругивался я. -- Какого чорта вы ко мнe прицeпились? Гдe у вас глаза? Развe-ж это офицерскiе погоны? Это мнe американскiй френч дали. Видно, у них такая и форма...

-- Врешь ты, сукин сын. Ты офицер-летчик...

-- Как же! Как же!.. Был бы я офицер, так остался бы тут, держи карман шире. Да еще по улицe в формe ходил бы. Дурака тоже нашли! Я бы уже давно в Константинополe был. Брось, ребята!

-- Разсказывай тут. А ну-ка, Чуб, сбрей ему покеда погоны по-нашински.

Махновцы довольно загоготали.

-- А ну, Чуб! Покажь свою точность. Шоб на корню дeло было сдeлано.

Чуб, вихрастый крeпкiй казак с тупым рябоватым лицом, польщенный общим довeрiем, потянул меня к тротуару. Там, поставив меня боком к телеграфному столбу и отстегнув край погона, он одной рукой придержал его у дерева, а другой занес шашку.

-- Голову нагни, бeлопогонник проклятый, а то срублю, -- хриплым басом предупредил он.

Не могу сказать, чтобы свист шашки над ухом и звук удара ею по столбу был прiятным музыкальным аккордом... И когда второй удар вмeстe с погоном срeзал часть сукна на плечe, но оставил меня цeлым, я вздохнул с облегченiем.

Махновцы опять загоготали.

-- Здорово, Чуб! Подходяще сработано!

-- Ну, теперь пойдем, ваше благородiе.

-- Куда?

-- А твое дeло шашнадцатое. Иди, пока жив...

Дeлать было нечего. -- "Eхать, так eхать, как сказал зеленый попугай, когда сeрая кошка тащила его за хвост из клeтки", -- почему-то мелькнула в мыслях шутка. -- Тьфу, дьявольщина, отплюнулся я. И какая, однако, дикая чушь лeзет в голову в самые неподходящiе моменты!..

Меня пустили вперед, и за мной вплотную двинулись с обнаженными шашками махновцы.

Положенiе и без того было трагическим, но судьбe было угодно еще осложнить его. Когда я торжественно шествовал по серединe улицы со своим конвоем, из-за угла неожиданно вынырнул патруль наших маленьких скаутов.

Увидeв начальника, они, не поняв всей необычности картины, радостно вытянулись в положенiе "смирно" и привeтствовали меня полным скаутским салютом:

"O, sancta simplicitas!"

("О, святая простота!" -- восклицанiе возведеннаго на костер Яна Гуса, чешскаго религiознаго реформатора, когда он увидeл, что какая-то старушка, искренно вeря, что он дeйствительно грeшник, принесла в костер и свою вязанку дров.)

"Ну, это уж конец!" подумал я, усмeхнулся и отвeтил им на салют.

-- Ну, что-ж это ты врал, сукин сын, что ты не офицер? -- раздался сверху сердитый хриплый бас. -- Вот, глянь, -- тебe даже честь отдают...

Положенiе явственно ухудшалось... Если-б хоть толпа на улицах была -тогда можно было бы рвануться, проскочить в какой-нибудь двор и оттуда удрать... Но как раз прохожих было мало, да и тe испуганно сторонились при видe нашей процессiи. В этих условiях рвануться в сторону и пробeжать 10-12 метров я никак не успeю. За моей спиной -- опытные рубаки. Рвануть коня и взмахнуть шашкой -- для них легче, чeм прочесть строчку книги. А я видывал, как казаки перерубают человeка наискось... Нeт уж. Лучше не давать им случая показать свое искусство. Поищем лучше других способов выкрутиться!..

Через нeсколько минут меня привели на большой двор, гдe размeщался взвод кавалеристов.

-- Эй, ребята, глянь-ка: офицера поймали, -- закричали мои конвоиры.

-- Ого-го! Давай его сюда. О це здорово. Молодцы, хлопцы, -- раздались восклицанiя со всeх сторон, и взлохмаченныя дикiя головы окружили меня.

-- Погоны-то мы вже срубалы, -- довольным тоном объяснил Чуб. -- Вин офицер-летчик. Ему вси честь отдавалы...

-- Ну, так что-ж? Дeло ясное. Чего-ж тут ждать? -- сказал низенькiй коренастый взводный заплетающимся языком. -- А ну, хуч ты, Панас, ты, Осип, да ты, Петро`, поставьте его к тому вон сараю, да и пошлите его на луну к чортовой матери. Что это с бeлогвардейцами цацкаться. Попили нашей кровушки. Будя!..

На продолженiи трех суток это был уже второй молнiеносный смертный приговор. Фронтовая привычка к быстротe дeйствiй и безнаказанности упрощала "судебный церемонiал".

Несмотря на все мое "краснорeчiе", меня потащили к сараю. Трое дюжих "хлопцив", дожевывая что-то, лeниво взяли свои винтовки...

Просто совершались такiя привычныя операцiи в тe блаженныя для бандитов времена... Интерес к моей особe, возбужденный при моем появленiи, упал. Казаки разбрелись по двору, часть пошла к лошадям, часть -- в дом. Только нeсколько махновцев с лeнивым любопытством слeдили за происходящим, словно во всем этом не было ничего, выходящаго за рамки обыденнаго.

Когда меня повели к сараю, одному из них пришла в голову хозяйственная мысль.

-- Хлопцы, да вы хоть с него френч снимите. Сукно-то, видать, хорошее.

-- Вeрно, Трофим, -- поддержал его другой. -- Френч подходящiй. Чего ему пропадать?

Не могу сказать, чтобы я был испуган. Мысль о надвигающейся смерти как-то не укладывалась в головe. Много лeт спустя мнe случилось прочесть отзыв Шаляпина об одном старом солдатe: "если он и думал о смерти, то только как о смерти врага, но никак не о своей собственной"...

Такое же ощущенiе было у меня. Все мое существо не вeрило в смерть...

Мнe не раз приходилось и раньше, и потом видeть разстрeлы, и наблюдать, как приговоренные люди шли на смерть подавленно и пассивно, как во снe..

Но покорность судьбe не была в числe моих малочисленных добродeтелей...

"Вeдь не может же быть, думал я, что вот сейчас я в послeднiй раз вижу ясное небо, зелень деревьев, дома, людей, слышу в послeднiй раз звуки, шум, голоса, ощущаю жизнь своего тeла, нервную быстроту своих движенiй и румянец взволнованнаго лица!"...

Мысли трепетали в мозгу, как плeнныя птицы, но это были не мысли о смерти, а мысли о том, что предпринять, как выкрутиться из создавшагося положенiя.

Под влiянiем моих шутливо-смeлых возраженiй, злобный тон моих "судей" смягчился.

-- А ей Бо, вин ничо`го соби` хлопец, -- вырвалось даже у одного из них, и нeсколько казаков засмeялись неожиданности этого восклицанiя.

Когда с меня сняли френч, под которым была одна только спортивная безрукавка, и зрители, и "операторы" были удивлены, увидав мою атлетическую мускулатуру.

-- Ото, здоров бугай! -- восхищенно воскликнул раздeвшiй меня казак.

-- От, сукин сын! Как битюг! -- одобрительно заговорили вокруг.

Дeйствительно, в тe времена я был хорошо тренирован, и мои массивные бицепсы производили солидное впечатлeнiе. А в глазах бандитов сила -основное право, и физическая сила разцeнивается ими, как идеал и вeнец человeческих качеств. В глазах этих примитивных рубак я был уже не столько ненавистным офицером, сколько силачем, внушавшим почтенiе своими мышцами.

-- Скудова ты, паря, такой здоровый выискался? -- с интересом спросил один из казаков.

Я мгновенно ухватился за спасительную нейтральную тему.

-- Да я, братцы, вeдь цирковой атлет-борец. Может, слыхали: "Черная маска смерти"? Тут в Севастополe в циркe боролся. Здeсь как раз даже сам чемпiон мiра -- казак Поддубный был. Вот борьба была! Аж цирк ломился!

-- Ну? Давно? -- с живым любопытством спросил один из окружающих.

-- Да нeт. Как раз перед Перекопскими боями... Всe борцы еще здeсь. Скоро опять чемпiонат откроем. А вы тут меня шлепать хотите. Какого чорта я офицер? Борец я, а никакой не офицер.

-- Ишь, ты! А может, ты врешь?

-- Вот на, врешь! Давайте сюда кого поздоровeе из ваших ребят, я ему покажу, как "маска смерти" нельсоны дeлает!

-- Ишь, ты! А может, и вeрно! Петро, покличь-ка взводнаго сюда. Скажь ему, что, кажись, это не офицер.

Через минуту к нам, пошатываясь, подошел взводный.

-- Что тут у вас, хлопцы?

-- Да вот, товарищ взводный, как мы его, значится, раздeли перед шлепкой -- он, глянь-кось, якiй бугай. Говорит, что он с цирку, борец. Хиба-ж и, правда, такiе офицеры бывают?

-- Скудова ты, паря? -- уже с нeкоторым интересом спросил взводный.

-- Да я, вот, тут в циркe боролся. Чемпiонат у нас был.

-- Ну, а может, ты брешешь?

-- Да развe-ж вы не видите сами? Скудова офицеру, бeлой кости, такiе мускулы имeть? Вeдь во мнe пудов под 6 вeсу. Развe-ж на аэроплан таких летчиков берут?

Несмотря на шаткость этих доводов, они показались взводному полными убeдительности.

-- Пожалуй, што и правда. А погоны-то у тебя откелe были?

-- Да какiе там погоны? Просто ленточки были. Да и френч-то это не мой вовсе. А погоны? -- я засмeялся. -- Это парню просто с перепою показалось. Он на мнe, может, и зеленых чертенят увидeл бы, не только погоны.

Ребята благодушно разсмeялись.

-- Вы-ж видите сами, товарищи, -- продолжал я убeждать их, -- что я борец. Гляньте сами (я напряг мышцы руки). Вот, пощупайте -- развe-ж это -липа?

-- А и вeрно. Вы, хлопцы, покеда винты составьте. Шлепнуть завсегда успeем. Так ты говоришь, -- повернулся опять ко мнe взводный, -- сам Поддубный, наш Максимыч, здeсь был?

-- А как же! Тут Максимыч всeх, как щенят, кидал. Недавно французика одного так брякнул, что аж нога хряснула.

-- От-то молодец, казак!

-- Вот это да...

-- Знай наших... -- зазвучали кругом восхищенные голоса.

-- Да ты сидай, сидай, хлопче, -- ласково сказал взводный. -- А ну, разскажь нам, как это Максимыч-то наш боролся?...

Короче сказать, часа 2 разсказывал я казакам всякiя исторiи о знаменитых борцах, чудесах их силы, о мiровых схватках, о цирковых тайнах и пр. и пр... Словом, всякiя были и небылицы...

На травe перед нами давно уже появилась водка и закуска, стемнeло, а я все еще разсказывал. Откуда только краснорeчiе бралось?...

Наконец, подождав паузы, я сказал небрежно дружеским тоном:

-- Да вeдь Поддубный-то, ребята, здeсь, в Севастополe живет. Тут ему сейчас жрать, бeдалагe, нечего. Если хотите, я завтра приду с ним вмeстe. Он вам тоже поразскажет всяких исторiй. Матерой казачина, весь мiр объeздил. Чемпiон мiра, не кот начхал...

Имя Ивана Максимыча Поддубнаго, "страшнаго казака", троекратнаго чемпiона мiра, было извeстно каждому русскому так, как имя боксера Карпантье -- каждому французу, Шмелинга -- каждому нeмцу или Демпсея -- каждому американцу.

-- Тащи его, тащи к нам, -- раздались голоса со всeх сторон. -- Он же наш брат, казак. Мы его тут так водкой накачаем, что он и домой не дойдет... Вот это дeло!..

-- Ладно, братцы, так я пока пойду.

-- Кат

Дата добавления: 2015-09-07