Перун, воля и победа над Эго

После погружения в поток архетипа бога Перуна я испытала неопределенной природы пульсации в теле, словно бы от сдерживаемой внутри жизненной силы. Какое-то время я ничего не могла увидеть, перед внутренним взглядом не проходило ни одного образа. У меня было отчетливое ощущение, что я нахожусь в замкнутом пространстве. Постепенно начал вырисовываться и образ: пещера, в которой я находилась в самом начале своего путешествия. Отождествившись с ней, я получила ответ, что пещера олицетворяет собой темницу для духа, которой является не столько физическое тело, сколько человеческая участь изначально, которая, как известно, включает в себя и необходимость воплощения духа в теле. Этот воплощенный дух в конечном итоге оказывается «заперт» в теле, но не с самого момента рождения, а с момента формирования человеком восприятия себя как отдельной, обособленной частицы и разделения мира на «я» и «не-я», и процессе взросления границы тела и растущая сила «эго» и становятся темницей для духа.

Перун объяснил, что мое путешествие и не могло начаться ни с какой иной отправной точки, кроме как с темницы, что, по-видимому, отражало мою насущную проблематику. Перун напомнил мне, что его божественная участь также состояла в том, чтобы быть усыпленным и запертым в подземной темнице, устроенной для него Скипер-Зверем (прим. Скипер-Зверь – царь Пекла), откуда его вызволяли братья-Сварожичи. Чтобы обрести божественную мощь, Перун должен был биться со Скипер-Зверем, но до поры до времени он был усыплен для того, чтобы великий Скипер-Зверь обрел власть над миром.

(В нашем понимании значения этого мифа, битва Перуна со Скипер-Зверем символизировала сражение человека с собственным «эго». Перун подтвердил нашу догадку и согласился с тем, что над подавляющим большинством людей их «эго» захватило практически полную власть, но указал нам на путь к освобождению от контроля «эго» - или Скипер-Зверя,- который проложил сам, и обещал свою помощь и покровительство тем немногим, которые пойдут по этому пути).

Я продолжила свое путешествие. Все еще находясь в пещере, я увидела прямо перед собой появившуюся свечку, которая была единственным источником света, и позволяла разглядеть пещеру изнутри. Я увидела древние каменные своды, пол из песка, а затем села перед свечой, скрестив ноги и испытывая при этом некую умиротворенность. Свечка наверняка означала для меня слабую надежду выбраться из пещеры на белый свет, но с другой стороны, в пещере было привычно, тихо и даже, в некотором роде, красиво. В этом мягком состоянии самоуспокоенности возник соблазн променять весь белый свет на эту маленькую свечку.

Через некоторое время я увидела в стенах пещеры отверстия или лазы, один из которых мог наверняка вывести меня наружу, однако желания исследовать их у меня не возникло. Вместо этого я хотела остаться на месте и ждать, пока сверху (или откуда-нибудь еще) в мою пещеру не прорвутся какие-нибудь волшебные существа, призванные освободить меня оттуда. Очевидно, что в этом переживании отразилось так или иначе свойственное каждому человеку ожидание помощи в освобождении извне, причем помощи спонтанной и, может быть, даже магической.

Ведущий напомнил мне, что это путешествие – за силой воли, и предложил мне исследовать эти лазы. Я согласилась, и, взяв свечку, протиснулась в один из них, и поскольку он был довольно узкий, поползла по нему на животе. Далее, впереди себя я увидела белесое облако тумана, под которым, по моим ощущениям, был какой-то обрыв, и далеко внизу - свет, скорее всего - дневной. Меня сразу же потянуло туда, вниз, к этому свету.

Спросив Перуна, куда я выбралась, я услышала в ответ единственное слово – Макошь. Видимо, это означало, что выбраться из пещеры – моя судьба.

Я внутренне готовилась к падению вниз, в этот обрыв. Перун в помощь мне дал свой огромный щит, на который я смогла бы приземлиться при падении, пожелав при этом, чтобы щит не перевернулся и не накрыл меня.

Упав в обрыв, я приземлилась на щит, который при ударе о землю издал сильный грохот, и вдали прокатилось эхо от звенящего железа. Я словно оповестила этим шумом кого-то или что-то о том, что я выбралась из пещеры, при этом щит служил мне также и защитой. Я смогла рассмотреть его – он был больших размеров, мне даже показалось, что его диаметр превышал мой собственный рост (неясно было, как я могла его удержать при этом), с внешней стороны он был украшен гравировкой в виде различных чудесных зверей, а в центре узоров помещался тавр – бычья морда.

В первые минуты после падения я щурилась, так как меня ослепил дневной свет. Потом я обернулась на скалу, в одной из пещер которой я была заключена. Перун подошел к скале и воткнул в нее свое копье – она дала трещину. Он пояснил, что это – моя первая трансформация в этом путешествии, где выход из пещеры, спрятанной в скале, символизирует позволение себе выйти за рамки привычных ограничений и отправиться дальше за обретением свободы.

Я довольно ясно увидела Перуна, когда он оказался радом со мной. Он предстал как мощный рослый мужчина, почти великан, облаченный в железные доспехи и в шлем, у него были ясные глаза и длинная коричневая борода. Он весь был олицетворением силы и мужественности.

Перун велел мне лечь на землю. Вероятно, он сделал это для того, чтобы я могла набраться сил после долгого пребывания в пещере, и продолжить дальше свое путешествие, неся при этом щит – сакральный подарок Перуна, смысл которого полностью должен был мне открыться несколько позже.

Через некоторое время Перун наклонился надо мной и слегка вдавил меня в сырую, черную землю как в тесто. Я чувствовала, что земля – это живое, и более того, родное мне существо, которое и убаюкивает меня, и питает, наполняя соками жизни; ободряя, говорит мне что-то без слов. Лежа на земле и испытывая от общения с ней самое настоящее блаженство, одновременно с ракурса полета над землей я видела летящую в небе чудо-птицу, которая постоянно меняла обличье, являясь мне то орлом, то грифоном, то неопределимым крылатым существом.

Я поняла, что эта птица является, так же, как и Перун, моим проводником в пространстве путешествия, а может быть, и в пространстве всей жизни в целом, символизируя собой ту часть души, которое обычно называется «внутренним голосом» или «голосом сердца».

Далее, решив, что я набралась достаточно сил, Перун протянул мне руку и поднял меня с земли. Я обнаружила, что за это время выросла и прихожусь ему примерно до середины груди. Теперь я была в состоянии нести щит.

Вокруг нас были весенние луга, зеленые травы, над головой – прозрачное, бледно-голубое небо. А до этого я видела только землю и поднимающийся от нее пар. У меня было очень радостное, легкое настроение, я не могла себе и представить, что мне предстоит серьезная битва.

Мы с Перуном пошли по дороге, которая скоро начала подниматься в гору. Я знала, что на вершине этой горы или холма расположена кузница, и к ней-то мы и направляемся. Перун, забыв на какое-то время свой божественный статус, как беззаботный ребенок радовался всему, что видел вокруг – мелким желтым цветам, растущим вдоль дороги, и наваленным тут и там живописным грудам булыжников. Тем самым он показывал мне, что, даже твердо идя к своей цели, можно и нужно оглядываться вокруг, и славить жизнь и красоту всего сотворенного.

Подойдя к сложенной из бревен кузнице, с висящей над входом большой медной подковой, мы с Перуном поклонились перед входом. Перун стал подниматься по ступеням, я пошла за ним следом. Эта кузница символизировала собой некую область внутри человека, в которой формируется особое намерение – намерение на освобождение.

Перун клещами вынул из огня раскаленный докрасна, светящийся меч, и передал клещи мне, чтобы я держала меч на наковальне. Он посоветовал мне быть собранной, так как от того, как мы скуем меч, зависит и то, как я пройду свой путь. В данном случае ковать меч означало утвердить свое намерение, придать ему форму и острие.

Перун взял молот, сообщив мне, что молот этот – Сварожий, но из тех, что поменьше – а иначе мне не сносить головы - поиграл им, как палицей, и велел мне на каждый свой удар молотом издавать громкий воинственный клич, то есть вкладывать личную силу в формирование намерения. Сначала у меня возникли трудности с тем, чтобы выполнить задание Перуна, горло как будто бы перехватило. Но, затем, как следует прокричавшись внутри себя, я сделала то, что он мне велел, и Перун в три удара сковал меч, причем на каждые три удара в небе также отзывался и гром. А молот - как формирующая сила намерения - отождествлялся здесь с творящим, мужским началом Вселенной.

Мы вышли из кузницы; теперь в правой руке у меня был щит, в левой – меч. Спустившись по склону холма, мы оказались у реки, где стояла ладья. Здесь река представляла собой направление, по которому следует двигаться, или поток, который выносит на нужные события, а ладья в этом потоке – сам человек.

Мы сели в ладью и поплыли, по реке нас двигал попутный ветер, в ладье не было весел. Через некоторое время ладья пристала к острову на реке. С виду это был самый обычный остров, но на нем меня вдруг захватили эротические переживания, меня буквально пронизывало желание. Я не могла понять, было ли это случайностью на моем пути или неким испытанием, но покидать этот остров уже не хотелось. Перун объяснил, что этот остров как раз и связан с эротическими удовольствиями, спросил меня, хочу ли я остаться на нем, и призвал меня не стесняться пробудившихся во мне настроений. А я и действительно уже мечтала о том, чтобы остаться на этом острове, и было уже неважно, является ли это первым искушением на пути или нет. Возможно, что путь к моему индивидуальному освобождению лежал через эротическую энергию. Так или иначе, мое намерение таяло на глазах. Я бросила на землю свои щит и меч, потому что в этот момент поняла, что оружие – совершенно лишний атрибут для женщины… Я ожидала реакции моего бога-спутника, которая в этой ситуации была бы знаковой.

Перун потрепал меня по голове, поднял с земли щит и меч и вручил мне их обратно. По-доброму усмехаясь, он направился к реке, где нас ожидала ладья. Перед тем, как покинуть этот чудо-остров, я ощутила желание издать тот же буйный воинственный клич, что и сделала, три раза ударив при этом мечом и щитом. Перун, обернувшись, одобрительно мне кивнул.

Мы недалеко отплыли от острова, как Перун спросил, а хочу ли я, чтобы он сейчас поднял грозу. Я ответила, что на то его воля есть. Набежали сизо-черные тучи, ярко мелькнула молния, и пошел ливень. До того, как Перун поднял грозу, я снова увидела мелькнувший над ладьей образ птицы, а в самый разгар непогоды мне предстала другая картина: силуэт огромной рыбины, плавающей вокруг ладьи. Далее, словно поднявшись в воздух, я увидела, что таких чудо-рыбин - две и они плавают вокруг ладьи, образуя завораживающий, перетекающий сам в себя символ, напоминающий инь-янь. Мне было ясно, что движение этих рыб, отображающее древний символ, символизирует воссоединение мужского и женского начал. Гроза же означала акт некоего очищения от скверны, то есть отделение того, что условно можно назвать похотью, от эротики в более глубоком и даже священном смысле. А в целом, посещение этого острова принесло прочищение и оживление эротических каналов, более глубокое и утонченное восприятие половой сферы, и всего, что с ней связано, как на телесном уровне, так и на уровне сознания.

Гроза разошлась, мы плыли по тихой воде, а я уже знала, что Перун готовит мне новую встречу. Я уловила образ девушки, царевны или царицы, ожидающей меня на определенном этапе моего путешествия. Ну, а до тех пор мы просто неспешно плыли, пока я не оказалась на цветущем лугу, где и дожидалась меня царевна, сплетая венок из цветов. Перуна рядом со мной уже не было. Царевна доплела венок и возложила мне его на голову, заливисто смеясь при этом. Внезапно мой щит и меч перестали казаться мне привлекательными, я почувствовала, что даже стесняюсь своего оружия, которое незамедлительно начало менять свой внешний вид: и щит, и меч, раньше казавшиеся мне олицетворением мощи и красоты, теперь заметно потускнели, кое-где на них проступила ржавчина. Я решила сложить их на землю, и склонилась перед царевной, также поклонившейся мне в ответ. Теперь я чувствовала себя гораздо свободнее, и, оглянувшись вокруг, увидела просторное цветущее поле, и на нем – множество прекрасных девушек в венках. Еще над полем я увидела радугу, и ясно различимый лунный диск над ней, хотя и стоял белый день. Это поле символизировало царство абсолютной женственности, где ни Перуну, ни ничему, что связано с мужским началом, не было места. Царевна объяснила мне, что все девушки, которых я вижу, - мои сестры, и призвала меня стать одной из них. Тем временем, девушки окружили меня и стали развлекать – катать лунный диск по радуге. В этом простом действии была заключена какая-то неуловимая, тонкая красота, и я, как зачарованная, наблюдала за этим зрелищем. Перун все не проявлялся, и мои щит и меч, отложенные в сторону, уже постепенно начали зарастать травой, но это меня не особо беспокоило.

Ведущий попросил меня обратиться к Перуну, чтобы он разъяснил, что символизирует собой лунный диск, катающийся по радуге. Через некоторое время я получила ответ, который мне почему-то совершенно не понравился: символ полового акта. Я спросила у Перуна, что мне следует делать – остаться здесь, на этом поле, или же продолжать идти дальше. Очевидно, что во второй раз возникло искушение, близкое по своей сути к тому, что было на острове, а именно – искушение чувством сопричастия, или своей полной принадлежности, к женской природе. А женская природа не предполагает оружия и битв, в том числе и за свое собственное освобождение.

Перун посоветовал мне во второй раз издать клич и наблюдать за тем, что будет дальше. Я почему-то ощутила разлившуюся по телу волну радостного предвкушения и последовала совету Перуна. В тот же миг поднялся сильный ветер, девушки в ужасе стали разбегаться, лунный диск на радуге остановился, а царевна, стоящая передо мной, обернулась львицей и медленно начала подбираться ко мне. Я отступала назад, туда, где, моим расчетам, должно было лежать оставленное мной оружие, опасаясь при этом, что оно успело зарасти травой окончательно. Львица стала готовиться к прыжку.

Ведущий предложил мне на время остановить путешествие, и поинтересоваться у моего проводника, в чем состоял смысл только что увиденной мною сцены, и чего я добилась, испустив свой буйный клич. Ответ был прост: я только что спасла себя. Дело в том, продолжал Перун, что увиденные мною женщины были, по сути, сродни древнегреческим вакханкам. И вообще, «вакханка» - это один из столпов женской природы, и его невозможно ни победить, ни отринуть. Тогда я спросила, в чем же заключалось мое спасение, на что Перун ответил, что «вакханка» теперь не сможет одолеть меня без моего ведома.

Еще мне предстояло выяснить вопрос с львицей. Я осознала, что львица представляет собой сексуально-звериный аспект моего «я», и по совету Перуна, решила позволить ей прыгнуть на меня. По телу повторно прошла волна предвкушения, смешанного со страхом.

Когда львица ринулась на меня, я была близка уже к восторженному состоянию. Мы принялись с ней кататься по земле, она не грызла меня и не причиняла никаких увечий, и ощущения от ее сильного, мускулистого тела были мне необычайно приятны. Я чувствовала, что постепенно и неуловимо мы перетекаем друг в друга и становимся одним целым. Смысл происходящего, как объяснил Перун, для меня состоял в том, что я воссоединилась с силой своих инстинктов. Надо сказать, что это был один из самых сильных и захватывающих по ощущениям (и, наверняка, по последствиям) этапов моего путешествия.

Я поднялась с земли и направилась к тому месту, где валялись брошенные мной щит и меч. Их уже изрядно опутали проросшие травы, и мне пришлось потрудиться для того, чтобы вызволить свое оружие. Очевидно, что проросшие травы символизировали собой забвение, которое чуть не похоронило мое изначальное намерение, и, следовательно, мне надо было приложить усилия для того, чтобы вновь его воскресить.

Далее, в один миг я перенеслась в ладью, напротив меня сидел Перун, и мне показалось, что на его кольчуге теперь выгравирована львиная морда.

Неожиданно для себя я сделала следующий шаг в своем путешествии: воткнула меч в деревянное дно ладьи, которое дало сильную трещину и немедленно начало расходиться. Перун расценил мой поступок как знак того, что время движения по воде окончилось, и настало время двигаться по суше. Вода и суша здесь олицетворяли области женского и мужского начал, соответственно. Видимо, своим поступком я неосознанно дала понять Перуну, что уже готова к битве, к которой мы шли с самого начала своего путешествия. А битва эта могла состояться только на суше.

Теперь мы вдвоем шли по дороге. Образы быстро сменяли друг друга. Сначала мы шли пешим ходом, потом на конях, то черной, то белой масти. Нами был пройден долгий путь, пока мы не приблизились к каменным стенам какого-то города. Перун объяснил, что этот город символизирует собой мое царство, а точнее – мой внутренний мир, то единственное настоящее царство, которое может быть у человека.

Перед нами открылись городские ворота, и мы сразу оказались на рыночной площади, в бурлящей людской толпе. Я чувствовала, что в этой толпе находятся люди, с которыми я так или иначе соприкасалась в своей жизни, однако я не различала ни голосов, ни лиц, и не узнавала никого в отдельности. Я начала ощущать беспокойство, что на этой многолюдной площади я могу потерять из виду Перуна, и, как маленький ребенок, уцепилась за его руку. В этот момент мое тело и в самом деле уменьшилось до размеров детского, я остро нуждалась в покровительстве и защите своего спутника. Собственно говоря, я начала испытывать к Перуну те же чувства, что и маленькая девочка к своему отцу. Если на стадии путешествия по реке, я видела в своем проводнике мужчину, то после того, как мы вошли в шумный город, я начала относиться к нему, прежде всего как к своему учителю и защитнику.

Таким образом, картина получилась следующая: мое намерение сначала проходило испытание инстинктами, а на этом этапе – мышлением, где рыночная площадь означала пространство мышления, а снующие вокруг люди – собственно, мысли. Моей задачей на этот момент было сохранить свое намерение, не позволяя толпе (читай – мыслям) «размыть» его и при этом не терять связи со своим спутником-Перуном.

Поскольку я ощущала себя в теле маленького ребенка, я уже не обладала достаточной силой для того, чтобы нести щит, хотя меч я все еще могла удерживать. Перун поднял меня на руки и пошел через толпу, прокладывая моим щитом себе дорогу. Люди расходились перед нами, а мне с большим трудом удавалось удерживать в руках меч.

Мы, наконец, выбрались и толпы, и почти сразу, справа от себя я, к своему удивлению и даже ужасу, увидела болтающегося в петле повешенного человека. Он выглядел как оборванец, его одежда истрепалась и превратилась в лохмотья. Он висел не на виселице, а на балке какого-то строения. Мы приблизились к нему, и я своим мечом перерубила веревку, повешенный упал и в труху рассыпался о землю. Перун объяснил мне, что повешенный олицетворял одну из моих личин – личину жертвы, и поскольку необходимость в ней уже отпала, пришло время от нее избавиться.

Мы продолжили свой путь по городским улицам и приблизились к богатым каменным палатам. Можно сказать, что эти палаты представляли собой вместилище «эго» в моем внутреннем мире. Мы поднимались по лестнице, Перун продолжал нести меня на руках, а я тем временем рассматривала убранство этих палат – позолоченные залы, стрельчатые окна, - и ощущала нарастающую внутри робость. Мы зашли в одну из зал, там во главе стола сидел или сидела некто, кому я сразу же поклонилась в пояс. Это и было мое пресловутое Эго. Оно выглядело так же, как и я, но было облачено в парчовое одеяние, и выражение его лица было не в пример надменное.

Так мы и нашли моего собственного Скипер-Зверя. Я чувствовала, что Перун рассержен на меня, и быстро догадалась, почему – я ведь с ходу поклонилась в пояс своему Эго. Я немедленно почувствовала себя жалкой, словно червяк, и сразу же начала уменьшаться в размерах. Для того чтобы сохранить свой человеческий образ, я, по молчаливой подсказке Перуна, воткнула в пол свой меч, и, используя его как опору, вытянулась снова вверх.

Тем временем Эго не удостаивало нас ни малейшим вниманием, и я почувствововала нарастающую в груди волну ярости. С одобрения Перуна испустила свой воинственный клич в третий, последний раз, и он был настолько мощным, что заполнил все пространство зала от пола и до потолка, заставив его завибрировать.

В зале все мгновенно изменилось: потрескались столы, с них на пол попадали блюда. Эго осталось невозмутимым, но приняло мой вызов. Оно с достоинством вышло из-за стола, за которым восседало, и я невольно восхитилась его самообладанием, при этом чувствуя, как внутри меня снова зашевелились раболепные чувства.

Я стояла в ожидании битвы с Эго. Оно приближалось ко мне, скидывая свои парчовые одежды, под которыми обнаружилась кованая ратная кольчуга, и на груди был также выгравирован некий знак. Я поняла, что не могу оказаться от своего уважения к Эго, хотя и пришла биться с ним в серьезном бою.

В этот момент Перун сделал следующее: он запустил некое завихрение, которое преобразило помещение, где мы находились, - исчезло все убранство, и возник простой зал с серыми стенами. Вместе с этим исчез и сам Перун.

Внезапно ко мне пришло осознание того, что наверху, в палатах, заключены три узника, которые очень важны для меня, и их можно освободить ценой победы над Эго.

Началась битва. Я осознавала, что бой этот – вовсе не смертный, и я вовсе не собиралась убивать свое Эго, а хотела заставить его подчиниться и служить мне. Мы бросились друг на друга, и я довольно быстро раскрошила своим мечом меч Эго, поэтому вскоре у нас пошла рукопашная. Здесь мне пришлось нелегко, Эго проявило огромную силу и постепенно начало одерживать надо мной верх – сначала мы пытались друг друга придушить, а затем оно навалилось на меня и принялось хлестать железной перчатью по лицу. Мне каким-то образом удалось перевернуться, я оказалась сверху своего противника и схватила его за лицо – однако лицо неожиданно начало таять под моими пальцами, и вскоре истаяло все Эго целиком. На полу остались лежать пустые доспехи, а я была в полной растерянности.

Тут снова проявился Перун и сообщил, что я почти уже одержало победу, однако мое Эго оказалось настолько хитрым, что нашло какую-то лазейку, куда благополучно и «слилось». Меня стала разбирать сильнейшая злость, и я никак не могла себе уяснить, как Эго могло так подло поступить со мной.

Однако теперь путь наверх, к узникам был пока свободен. Перун предложил вызволить их, а тем временем Эго и само явится. Мы поднялись наверх, передо мной были три одинаковых деревянных двери с железными засовами. Я разгадала замысел Эго – оно притаилось за одной из этих дверей, неизвестно, за какой именно, и намеревалось обрушиться на меня с внезапной силой, когда я буду открывать ее.

Перун поведал, что за одной из этих дверей томится Любовь, за другой – Душа, а за третьей – Ярость. Я подошла к крайней левой двери, отодвинула засов, и осторожно отворила дверь – за ней была непроглядная тьма. Перун встал рядом с дверью, его глаза ярко засверкали, как драгоценные камни, и я, отразив свет его глаз щитом, осветила мрак внутри комнаты. Я увидела очертания маленькой человеческой фигурки – девочки, в сарафане и с длинной косой, которая склонилась и плакала. Я влетела в комнату, схватила ее, и вытащила наружу, на белый свет. Эта девочка оказалась Любовью. Она была очень трогательной, и по-детски наивно смотрела на меня снизу вверх, утирая слезы и пытаясь улыбнуться. Я не знала, что и сказать…

Подойдя ко второй двери, я уже знала, что Эго наверняка притаилось там, однако его нападение на меня все равно было неожиданным. Оно, объятое пламенем, повалилось на меня откуда-то сверху, я мгновенно рассекла его мечом, однако ни огонь, ни меч не причинили Эго ни малейшего вреда. Я вдруг обнаружила, что вовсе не хочу больше биться с Эго, и – поскольку со мной была теперь Любовь, – решила принять и полюбить его. Оно с живостью откликнулось на мое решение, и вскоре уже рыдало у меня на плече, сквозь всхлипы прося прощения и сочувствия к себе.

Перун зашел в комнату вместе с девочкой-Любовью, и потребовал, чтобы Эго присягнуло нам троим, а в особенности мне, на верность. Это было необходимо, поскольку, несмотря на то, что сейчас раскаяние Эго было искренним, у него по старой памяти опять мог возникнуть соблазн управления и власти надо мною. Эго с готовностью опустилось на колено, я поставила перед собой меч, Перун расположился слева от меня, а Любовь – справа. Эго начало произносить клятву верности, повторяя слова вслед за Перуном, но я их не слышала, потому что вспомнила, что и в этой комнате должен быть заключен узник. Но я никого не видела, кроме сизой голубки, сидящей на окне. Когда я к ней пригляделась, она стала снежно-белой, и, наконец, я поняла, что это и есть второй узник – Душа. Она легко выпорхнула наружу.

Мы отворили и третью запертую дверь, за ней оказался веселый игривый юноша в русской рубахе и с русыми волосами до плеч. Хотя он и не представлялся, я знала, что зовут его – Ярила. Хотя в славянской мифологии Ярила – это прежде всего бог солнца и весны, тем не менее он олицетворял для меня мою Ярость, как глубокую страсть к жизни и готовность сражаться за нее без ненависти, а яростно.

Мы вышли из палат, я чувствовала сильнейшую усталость и в теле, и в эмоционально-психическом плане. Больше сил на подвиги, даже и с помощью Перуна, не было. Но от меня их уже и не требовалось, я чувствовала, что справилась со своей задачей в этом путешествии.

Нам осталось только выйти за черту города и подойти к камню, стоящему на пересечении множества тропинок. И каждый из нас, объяснил Перун, может по этим тропинкам уходить, но должен обязательно к камню возвращаться, делиться друг с другом тем, что видели, одобрение и помощь оказывать друг другу. Это камень для нас теперь является сакральным местом встречи.

Мы – я, мое Эго, а также освобожденные Любовь, Душа и Ярость – в пояс поклонились Перуну, и у этого камня нас покинул. Чтобы выразить ему свою благодарность, мы теперь его будем постоянно славить!

На этом мое путешествие закончилось.

Дата добавления: 2015-09-06