Часть вторая 11 страница. -- упиться кровию врагов наших

-- Упиться кровию врагов наших! -- вскричал Черкасский, -- кровию губителей России, кровию всех ляхов!

-- Да, да, всех ляхов! -- повторил Барай-Мурза Алеевич Кутумов, поглядывая на Черкасского.

-- Но русские, присягнувшие в верности Владиславу...

-- Пусть гибнут вместе с врагами веры православной! -- перервал хозяин.

-- Итак, -- возразил Юрий, -- одна жажда крови, а не любовь к отечеству, боярин, заставляет тебя поднять оружие?..

Черкасский устремил сверкающий взор на Милославского и, помолчав несколько времени, спросил его: был ли он на нижней торговой площади?

-- Нет, -- отвечал Юрий, не понимая, к чему клонится этот вопрос.

-- Жаль, -- продолжал Черкасский, -- ты увидел бы, что на ней цела еще виселица, на которой нижегородцы повесили изменника Вяземского (10). Берегись дерзкою речью напомнить им, что не один князь Вяземский достоин этой позорной казни!

-- Князь Димитрий!.. -- сказал боярин Мансуров, -- пристало ли тебе, хозяину дома!.. Побойся бога!.. Сограждане, -- продолжал он, -- вы слышали предложение пана Гонсевского: пусть каждый из вас объявит свободно мысль свою. Боярин князь Черкасский! тебе, яко старшему сановнику думы нижегородской, довлеет говорить первому; какой даешь ответ пану Гонсевскому?

-- Я уже отвечал, -- сказал Черкасский. -- Избранный нами главою земского дела, князь Димитрий Михайлович Пожарский пусть ведет нас к Москве! Там станем мы отвечать гетману; он узнает, чего хотят нижегородцы, когда мы устелем трупами врагов все поля московские!

-- Итак, ты объявляешь?..

-- Непримиримую вражду до тех пор, пока хотя один лях или предатель дышит воздухом русским! Мщение за погибших братьев! кровь за кровь!

Мурза Кутумов встал с своего места, погладил бороду и начал:

-- Бояре, что сказал князь Димитрий Мамстрюкович Черкасский, то говорю и я: вражда непримиримая... доколе хотя один лях или русский... то есть предатель... сиречь изменник...

-- Довольно, Барай-Мурза, садись! -- перервал Черкасский.

Барай-Мурза Алеевич Кутумов отвесил низкий поклон всем присутствующим и сел на прежнее место.

-- Граждане нижегородские! -- сказал кипящий мужеством и ненавистью к полякам дворянин Образцов. -- Чего требует от нас этот атаман разбойничьей шайки, этот изверг, пирующий в Москве на могилах наших братьев?.. Он желал бы, чтоб нижегородцы положили оружие так же, как желает хищный волк, чтоб стадо осталось без пастыря и защиты. Сигизмунд дает нам своего сына -- и берет Смоленск, древнее достояние царей православных! Поляки предлагают нам мир -- и покрывают пеплом сел и городов всю землю русскую! Нет, сограждане! не царствующий град целовал крест королевичу Владиславу, а пленная Москва; не свободные граждане клялись в верности иноплеменному, но безоружные жители, рабы, отягченные оковами!.. и насильственная клятва, данная под ножом убийц, должна служить примером для вольных сынов Нижнего Новгорода!.. Нет! да будет вечная вражда между нами и злодеем нашим, Сигизмундом! Гибель и смерть всем ляхам!

-- Гибель и смерть всем ляхам! -- повторили Черкасский, Барай-Мурза и все старшины казацкие.

-- Мужи доблестные и верные сыны отечества! -- сказал боярин Туренин, вставая с своего места. -- Нельзя без радостных слез видеть ваше рвение на защиту земли русской! И во мне кипит желание обагриться кровию врагов наших, и я готов идти к Москве; но прежде всего следует помыслить, чего требует от нас отечество: кровавой мести или спасения от конечной своей гибели? Великое дело, с малым и необученным войском устоять против бесчисленных врагов... но господь укрепит десницу рабов своих, хотя, по тяжким грехам нашим, мы не достойны, чтоб свершилось над нами сие чудо, и поистине не должны надеяться... но милосердие всевышнего неистощимо. Пусть будет так: мы победим ненавистных ляхов; рассеем, как прах земной, их несметные ополчения; очистим Москву и, несмотря на то, останемся по-прежнему без главы, и вящее тогда постигнет нас бедствие. Каждый знаменитый боярин и воевода пожелает быть царем русским; начнутся крамолы, восстанут новые самозванцы, пуще прежнего польется кровь христианская, и отечество наше, обессиленное междоусобием, не могущее противустать сильному врагу, погибнет навеки; и царствующий град, подобно святому граду Киеву [138], соделается достоянием иноверцев и отчиною короля свейского или врага нашего, Сигизмунда, который теперь предлагает нам сына своего в законные государи, а тогда пришлет на воеводство одного из рабов своих. Помыслите, сограждане! что станется тогда с верою православною? что станется со всеми нами, когда и имя царства Русского изгладится из памяти людской?.. Я все сказал: судите слова мои, бояре и сановники нижегородские!

-- Боярин Андрей Никитич Туренин! -- сказал с низким поклоном дьяк Семен Самсонов. -- В речах твоих много разума, хотя ты напрасно возвеличил могущество врагов наших. Нам известно бессилие ляхов; они сильны одним несогласием нашим; но ты изрек истину, говоря о междоусобиях и крамолах, могущих возникнуть между бояр и знаменитых воевод, а посему я мыслю так: нижегородцам не присягать Владиславу, но и не ходить к Москве, а сбирать войско, дабы дать отпор, если ляхи замыслят нас покорить силою; Гонсевскому же объявить, что мы не станем целовать креста королевичу польскому, пока он не прибудет сам в царствующий град, не крестится в веру православную и не утвердит своим царским словом и клятвенным обещанием договорной грамоты, подписанной боярскою думой и гетманом Жолкевским.

-- Я мыслю то же самое, -- сказал боярин Мансуров. -- Безвременная поспешность может усугубить бедствия отечества нашего. Мой ответ пану Гонсевскому не ждать от нас покорности, доколе не будет исполнено все, что обещано именем Владислава в договорной грамоте; а нам ожидать ответа и к Москве не ходить, пока не получим верного известия, что король Сигизмунд изменил своему слову.

-- Мы согласны во всем с боярином Мансуровым, -- сказали воеводы Михаил Самсонович Дмитриев и стольник Левашев.

-- И мы также! -- вскричали все дворяне московских полков.

Князь Черкасский вскочил с своего места.

-- Как! -- сказал он, бледнея от гнева и досады, -- вы согласны признать Владислава царем русским?

-- Да, если он сдержит свое обещание, -- отвечал спокойно Мансуров.

-- Признать своим владыкою неверного поляка! -- перервал Образцов.

-- Он отречется от своей ереси, -- возразил дьяк Самсонов.

-- Кто нейдет к Москве, тот изменник и предатель! -- вскричал Черкасский.

-- Изменник и предатель! -- повторил Барай-Мурза.

-- Князь Димитрий! -- сказал Мансуров, -- и ты, Мурза Алеевич Кутумов! не забывайте, что вы здесь не на городской площади, а в совете сановников нижегородских. Я люблю святую Русь не менее вас; но вы ненавидите одних поляков, а я ненавижу еще более крамолы, междоусобие и бесполезное кровопролитие, противные господу и пагубные для нашего отечества. Если ж надобно будет сражаться, вы увидите тогда, умеет ли боярин Мансуров владеть мечом и умирать за веру православную.

-- Боярин! -- сказал Образцов. -- Когда мы не согласны меж собою, то пусть решит весь Нижний Новгород, кто из всех нас любит более свое отечество.

-- Вы это сейчас увидите, бояре и сановники нижегородские, -- сказал Минин, вставая с своего места и поклонясь почтительно всем присутствующим.

-- Да ты еще ничего не говорил, Козьма Минич, -- вскричал Черкасский. -- Говори, говори, чья сторона правее!

-- Не мне, последнему из граждан нижегородских, -- отвечал Минин, -- быть судьею между именитых бояр и воевод; довольно и того, что вы не погнушались допустить меня, простого человека, в ваш боярский совет и дозволили говорить наряду с вами, высокими сановниками царства Русского. Нет, бояре! пусть посредником в споре вашем будет равный с вами родом и саном знаменитым, пусть решит, идти ли нам к Москве, или нет, посланник и друг пана Гонсевского.

-- Что ты, Минин! в уме ли? -- вскричал Черкасский.

-- Юрий Дмитрич, -- продолжал Минин, обращаясь к Милославскому, -- ты исполнил долг свой, ты говорил, как посланник гетмана польского; теперь я спрашиваю тебя, сына Димитрия Юрьевича Милославского, что должны мы делать: идти ли к Москве, или покориться Сигизмунду?

Яркий румянец покрыл лицо Юрия; он приподнялся до половины, хотел что-то сказать, но вдруг остановился и с судорожным движением закрыл рукою глаза свои.

-- Боярин! -- продолжал Минин. -- Если бы ты не целовал креста Владиславу, если б сегодня молился вместе с нами на городской площади, если б ты был гражданином нижегородским, что бы сделал ты тогда? Отвечай, Юрий Дмитрич!

-- Что сделал бы я? -- сказал Юрий, устремив сверкающий взор на Минина. -- Что сделал бы я?.. Положил бы мою голову за святую Русь!

-- Что ты, Юрий Дмитрич! -- шепнул Туренин.

-- Молчи, боярин! -- вскричал Милославский с возрастающим жаром. -- Это выше всех сил моих! Так, граждане нижегородские! я умер бы, благословляя господа, допустившего меня пролить всю кровь за веру православную. К Москве, верные и счастливые нижегородцы! Спасайте угнетенных ваших братьев! Они ждут вас. Они рабы поляков, а не подданные Владислава. Не верьте Сигизмунду: он вечный и непримиримый враг наш; не страшитесь поляков -- их многочисленная рать страшна для одних безоружных жителей московских. Спешите, храбрые нижегородцы! спешите водрузить хоругвь спасителя на поруганных стенах священного Кремля! Вы свободны, вы не присягали иноплеменнику. А я... я добровольно поклялся быть верным Владиславу; я не могу умереть вместе с вами! Но если не оружием, то молитвами буду участвовать в святом и великом деле вашем. Так, граждане нижегородские! Я удалюсь в обитель преподобного Сергия; там, облеченный в одежду инока, при гробе угодника божия стану молиться день и ночь, да поможет вам господь спасти от гибели царство Русское.

Юрий замолчал; крупные слезы градом катились по лицу его. Пораженные неожиданною речью Милославского, все присутствующие онемели от удивления. Несколько минут продолжалось общее молчание; вдруг опрокинутый стол с громом полетел на пол, и князь Черкасский, перескочив через него, бросился на шею к Милославскому.

-- Прости меня, любезный! -- кричал он, прижимая его к груди своей, -- я обидел тебя!.. Пусть осмелится кто-нибудь сказать, что ты не сын моего друга Милославского!

-- Да, да, пусть попытается кто-нибудь! -- повторил Барай-Мурза.

-- Ты достоин быть нижегородцем, Юрий Дмитрич! -- сказал Образцов, пожимая его руку.

Минин не говорил ни слова, но с нежностию отца смотрел на Юрия и утирал потихоньку текущие из глаз слезы.

-- Итак, -- продолжал Черкасский, -- теперь, кажется, нам спорить не о чем, идем ли к Москве?

-- Идем! -- вскричали почти все присутствующие.

-- К Москве так к Москве! -- сказал боярин Мансуров. -- Дождемся князя Пожарского да с божьим благословением...

-- Но кто же будет главою царства Русского? -- спросил дьяк Самсонов.

-- Прежде очистим Москву, а там уж подумаем, -- отвечал Мансуров.

-- Изберем всей землей в цари кого бог даст! -- сказал Образцов.

-- И поклянемся, -- прибавил Мансуров, -- жить дружно, забывать всякую вражду, а помнить одного бога и святую Русь!

-- Насилу-то и ты заговорил, молодец! -- закричал Черкасский. -- Пусть дьяки и бояре, которые ничем не лучше дьяков, -- прибавил он, взглянув на Туренина, -- заседают в приказах, а в воинскую думу им бы и носа не надобно показывать.

-- Теперь, Юрий Дмитрич, -- сказал боярин Мансуров, -- ты можешь отвезти наш ответ Гонсевскому.

-- Не лучше ли остаться с нами, -- перервал Черкасский, -- и подраться с поляками?

-- Нет, боярин: бог карает клятвопреступников: пока я ношу меч -- я подданный Владислава.

-- Юрий Дмитрич, -- сказал Мансуров, -- мы дозволяем тебе пробыть завтрашний день в Нижнем Новгороде; но я советовал бы тебе отправиться скорее: завтра же весь город будет знать, что ты прислан от Гонсевского, и тогда, не погневайся, смотри, чтоб с тобой не случилось того же, что с князем Вяземским. Народ подчас бывает глуп: как расходится, так его ничем не уймешь.

-- Прощай, боярин! -- сказал Минин. -- Дай бог тебе счастия! Не знаю отчего, а мне все сдается, что я увижу тебя опять не в монашеской рясе, а с мечом в руках, и не в святой обители, а на ратном поле против общих врагов наших.

Милославский, уходя, заметил, что боярина Туренина не было уже в комнате. У самых дверей дома встретил его Алексей; он казался очень встревоженным.

-- Я больше часу дожидаюсь тебя здесь, Юрий Дмитрич, -- сказал он. -- Знаешь ли что? Ведь хозяин-то наш недобрый человек!

-- Что ты хочешь сказать?

-- А то, что мы из одного омута попали в другой. Воля твоя, боярин! сердись на меня или нет, а я, не спросись тебя, перетащил наши пожитки на постоялый двор, вот тот, что возле самой пристани.

-- Для чего ты это сделал?

-- А вот для чего. Знаешь ли, кто теперь спрятан в дому у боярина Туренина?.. Тот самый разбойник, который вчера в лесу хотел нас ограбить!

-- Неужели?

-- Да добро бы один, а то с ним еще четверо пострелов, из которых каждый уберет нас обоих. Как ты пошел сюда, я вышел поглядеть на улицу и присел у самых ворот за столбом. Этак около сумерек -- гляжу, крадутся пятеро молодцов вдоль забора; я-то за столбом им был не в примету, а мне все было видно. Вот один из них шмыг в ворота! глядь -- тот самый разбойник, которого Кирша называл Омляшем. Он перемолвил словца два с дворецким, махнул товарищам, и они шасть на двор. Пошептались, потолковали меж собой, да и полезли все на сенник. Вот, боярин, и я смекнул, что дело плоховато; тотчас все наши пожитки и конскую сбрую вытащил потихоньку за ворота да ну-ка скорей выводить лошадей будто б на водопой; навьючил на одну все наше добро, да и был таков. Хорошо еще, что некому было за мной присмотреть: дворецкий, видно, заболтался с своим гостьми, другие слуги пошли шататься по городу, а конюха так пьяны, что лыка не вяжут.

-- Ты хорошо сделал, Алексей. Я и сам не слишком доверяю нашему хозяину.

-- Да он сущий Иуда-предатель! сегодня на площади я на него насмотрелся: то взглянет, как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь. Когда Козьма Минич говорил, то он съесть его хотел глазами; а как после подошел к нему, так -- господи боже мой! откуда взялися медовые речи! И молодец-то он, и православный, и сын отечества, и бог весть что! Ну вот так мелким бесом и рассыпался!

В продолжение этого разговора они дошли до городских ворот, и когда вышли в предместие, то Юрий увидел, что кто-то идет за ними следом. Несмотря на умножающуюся ежеминутно темноту, Милославский заметил, что всякий раз, когда он оглядывался назад, этот человек старался прятаться за углы домов. Юрий шепнул Алексею, чтоб он остерегался и вынул на всякий случай саблю. Между тем они вошли в улицу, или, лучше сказать, переулок, ведущий прямо к пристани: по обеим его сторонам тянулись длинные заборы, и только изредка кой-где выстроены были небольшие избы, но и те казались пустыми и. вероятно, служили амбарами для складки хлеба и товаров. Когда они поравнялись с одной полуразвалившеюся деревянною церковью, которая, судя по разбитым окнам и совершенно обрушенной паперти, давно уже была оставлена, незнакомый, который следовал за ними издалека, удвоил шаги и стал к ним приближаться. Юрий, желая скорее узнать, чего хочет от них этот безотвязный прохожий, пошел вместе с Алексеем прямо к нему навстречу; но лишь только они приблизились друг к другу и Алексей успел закричать: "Берегись, боярин, это разбойник Омляш!.." -- незнакомый свистнул, четверо его товарищей выбежали из церкви, и почти в ту ж минуту Алексей, проколотый в двух местах ножом, упал без чувств на землю.

Дата добавления: 2015-09-06