Другая женщина

Неделю спустя Пиппа, открыв глаза, поняла, что во сне отлежала руку. Ощущение было такое, словно ночью тело вколотили в матрас, а лицо размазали по подушке. Фи, даже во рту мерзкий привкус! Она неловко села и пошевелила онемевшей рукой, стараясь вернуть ее к жизни. Господи, как чужая, как деревянная…

В кухне на белом пластике стола засыхал яркий островок омлета, рядом лежала растерзанная коробка шоколадных конфет, а на самом краешке стула — вилка.

Вспомнив о камере слежения, Пиппа резко подняла голову. Чудо техники взглянуло на нее сверху вниз холодным стеклянным глазом и угрожающе замигало красным индикатором «Запись». Нет, Герба нельзя подвергать таким испытаниям! Именно поэтому она решила каждое утро вставать пораньше, при необходимости уничтожать улики и стирать с кассет компрометирующий материал. Герб ничего не узнает! Пиппа ликвидировала бардак и, чувствуя, что вот-вот заплачет, ногтем соскребла с пластика засохший желток.

Запершись в маленькой комнатке, она вставила кассету в пасть магнитофона. Сердце бешено колотилось. При черно-белом воспроизведении (совсем как по телевизору, когда показывают хронику вооруженных налетов!) ее кухня, снятая с двухметровой высоты, казалась зловещей, словно место преступления. Пиппа нажала на ускоренную перемотку. Ничего, снова ничего… Затем в кадре пронеслась фигура в белом. Так, нужно перемотать назад и нажать на «Воспроизведение». Кухня опять опустела, через пару минут негромко хлопнула дверь — и появилась женщина. Это была Пиппа и одновременно не Пиппа. Незнакомка шаркала, сильно сутулилась, ходила, вперив глаза в пол, неуклюже, неграциозно. Странная особа выпала из кадра, но вскоре появилась на периферии, взбивая яйца прямо на сковороде. Потом она вывалила яйца на стол, опустилась на корточки и начала соскребать их с белого пластика, отправляя в рот механическими, как у робота, движениями. Пиппа следила за собой с недоверием и отвращением: от той сцены веяло явным безумием.

Она распахнула дверь спальни так резко, что едва не высадила. Не успевший проснуться Герб сел на кровати:

— В чем…

Через секунду голова Пиппы уже покоилась в него на груди, по щекам катились горючие слезы.

— Это я! — объявила она. — Герб, это я…

— Тише, милая, тише! О чем речь?

— Шоколадный торт… Потом яйца… Я… Я просмотрела кассету. Господи, какой ужас!

Несколько минут Герб не выпускал ее из объятий и молча гладил по голове.

— У меня, наверное, лунатизм…

— Что-то не припоминаю никаких яиц.

— Яйца были сегодня утром. Размазанные по столу… Она… Я… вывалила их со сковороды и… Боже, чувствую себя ненормальной.

— Разве в детстве с тобой такого не случалось?

— Я лишь пару раз гуляла по дому. Четырнадцатилетняя Пиппа с подушкой в обнимку расхаживала по второму этажу дома приходского священника, пока страдающая бессонницей мать не отводила ее обратно в спальню.

— Твой лунатизм куда лучше моего слабоумия! — Герб перевернулся на бок и поднял колени, усадив Пиппу в живое «кресло». Спиной чувствуя родное тепло, она поставила ноги между его волосатых икр.

— Да, пожалуй…

— Милая, лунатизм сейчас встречается сплошь и рядом. Настолько часто, что его даже на суде в качестве отмазки не принимают! В общем, не бери в голову.

Пиппе тут же стало легче. Герб умел разгонять тучи и приводить в порядок запутанные мысли. Непоколебимый рационализм он унаследовал от отца, обладавшего черным юмором человека, который презирал религию, любые преувеличения и мюзиклы. Истинное воплощение невозмутимости! Мать Герба умерла, когда мальчику только исполнилось два, так что многие годы его любящим, хоть и суровым покровителем был отец. Мистер Ли владел магазином бытовой техники в Квинсе, который приносил доход до тех пор, пока не грянула Великая депрессия, сделавшая потенциальных покупателей нищими. С экономическим кризисом юмор мистера Ли заметно почернел. Подшучивание над умным отпрыском превратилось сперва в угрозы, а потом в полное отторжение Герба как «никчемного интеллигента», без пяти минут гомика. Если простофиль, взывающих к Богу с просьбой излить бальзам на израненные души, мистер Ли жалел, то людей, «кичащихся тем, что читают книги», откровенно презирал. Отцовская неприязнь сильно обидела юного Герба, зато параллельно освободила от чувства вины за то, что он во многом превосходит своего предка. В девятнадцать парень уехал в колледж и жил на стипендию, ощущая себя волком-одиночкой. Герб твердо решил: никто на свете больше не посмеет его унижать. Литературные пристрастия сформировались под влиянием человека, которого он стал по-настоящему ненавидеть. Герб не доверял экстравагантным метафорам, отдавая предпочтение сухой прозе. Как следствие, он считал своим долгом «удалять из характера жены лишнюю влагу».

Пиппа почувствовала, как на ягодицы легла ладонь. Через пару секунд ее отпустили, но следующее прикосновение получилось куда настойчивее. Будто какой-то зверь носом тыкался! Она повернулась, закрыла глаза и нежно поцеловала Герба.

Пиппа с влажным от слез лицом лежала рядом с мужем, когда в дверь постучали. Пришлось встать на колени и, раздвинув занавески, выглянуть в окно. Снова Дот!

— Неужели у этой женщины нет телефона? — едко спросил Герб.

Пиппа накинула пеньюар и вышла на кухню.

— Привет! — замурлыкала с порога Дот. Тем утром она выглядела совершенно иначе. Даже испещренная морщинами, высушенная солнцем кожа не портила впечатление от волевого подбородка и сияющих карих глаз. Да, в свое время Дот наверняка считалась красавицей!

— Ты просто обворожительна! — похвалила Пиппа.

— Шутишь? Я как раз к косметологу иду. А ты что, плакала?

— Нет, аллергия! — отмахнулась хозяйка. — Может, зайдешь?

Глаза Дот метнулись к камере слежения, затем снова к Пиппе.

— Хочу пригласить тебя познакомиться с Крисом, — объяснила она. — Герба, естественно, тоже приглашаю. Просто неловко его тревожить…

— С Крисом?

— Ну да, с моим сыном. Он переехал к нам, так что все законно.

— Да, конечно.

— Устав комплекса разрешает принимать гостей моложе пятидесяти на срок до шести месяцев. Я позвала еще нескольких соседей. Пусть не думают, у нас с Джонни тайн нет!

— Приду с удовольствием. Скажи — во сколько?

— Часам к четырем. Выпьем по паре коктейлей и к ужину освободимся. Надеюсь, ничего страшного, если не накормлю гостей ужином?

— Конечно нет!

— Просто не люблю готовить в больших количествах. Почему-то нормально никогда не получается.

Закрывая дверь, Пиппа старалась не строить догадок относительно Дот. В соседке чувствовался какой-то трагизм, незатягивающаяся сердечная рана. Пиппа вообще страдала от избытка различных «со»: содружества, сочувствия, сопереживания. Иногда думать об окружающих становилось невмоготу: откроешь одну дверь, а за ней еще одна, потом еще и еще, — бесконечные лабиринты противоречивых качеств, желаний, воспоминаний, отражающих друг друга, словно гравюры Эшера, непостижимых, как головоломки. Здорово видеть людей такими, какими им хочется быть увиденными. В конце концов, именно к этому стремилась сама Пиппа — чтобы ее принимали такой, какой она кажется.

Дата добавления: 2015-09-06