Le Provençal», 20 июня 1991 г. 6 страница

Подняв глаза, Сириль увидела, что находится напротив входа в отделение Б. Корпус из коричневого мрамора, десяток окон с решетками, два этажа. Если она ничего не перепутала, комната медсестер находится слева, сразу за приемной стойкой. Нельзя было терять ни минуты. Она поднялась и прихрамывая направилась к зданию, куда обещала себе никогда не возвращаться.

* * *

На входе была система охраны с кодом и внутренним телефоном. Сириль Блейк позвонила и представилась. Послышался щелчок. Дверь открылась.

Она вошла в отделение, и ее поразил смешанный запах рвоты и хлорки. Она узнала дверь, расположенную справа от входа в отделение Б, — наиболее сложные случаи, требовавшие постоянного наблюдения или даже изоляции. Были слышны стоны. Где-то страшным голосом кричал мужчина.

Она вошла в левую дверь, в диспансер, где рассматривались в порядке очереди общие случаи. Было еще довольно рано, и несколько десятков человек сидели на серых пластмассовых стульях, ожидая, когда ими кто-то заинтересуется. Женщина, закутанная в шаль, держала на руках кричащего младенца. Бородатый бомж с ногой, обернутой пластиковым пакетом, смотрел куда-то в пустоту. Еще один, грязный и полуодетый, раскачивался на стуле… Сириль показалось, что она вернулась в прошлое. Она невольно вздрогнула. Именно здесь, рядом с телевизором, на молоденькую студентку интернатуры набросился токсикоман. Он схватил ее за шею, угрожая «розочкой», сделанной из пивной бутылки. Тогда помощницы медсестры спасли ей жизнь.

В то время она посменно работала в диспансере и в отделении Б. Должно быть, Жюльен Дома наблюдался в последнем. Может быть, она видела его здесь? Нет.

Она прошла мимо кабинета медсестер, остановилась возле комнаты отдыха персонала, постучалась и вошла. Здесь были три медсестры, принявшие смену утром. В комнате пахло кофе и хлебом. На огромном столе было все необходимое для завтрака: мед, варенье, сыр…

— Здравствуйте.

Ни одного знакомого лица. Медсестры прекратили разговор и вопросительно взглянули на Сириль: посещения были разрешены строго с двух часов дня до восьми вечера.

— Я доктор Блейк, бывшая студентка интернатуры этого отделения. Этим утром у меня была встреча с профессором Маньеном.

Женщины переглянулись. Сириль продолжала:

— Нино Паки еще работает здесь?

Одна из медсестер, пухленькая коротышка, жуя бутерброд, отрицательно покачала головой.

— Он перешел на другую должность.

Сириль взглянула на расписание дежурств. Нино будет здесь только через три дня.

— Спасибо.

Она огорчилась. Это был единственный человек из этого учреждения, о котором у нее сохранились хорошие воспоминания. Сириль включила поиск на своем айфоне. Она помнила, что раз или два, в связи с праздниками, была у него дома и что он жил где-то в восьмом округе. Справочник выдал ей сведения лишь об одном Нино Паки. Адрес — улица Толбиак.

Сириль вышла из Интернета и нашла в списке контактов номер Мари-Жанны. Набрав его, она снова попала на автоответчик.

Жюльен полураздетый сидел напротив окна, облокотившись на стол. Он надел очки, чтобы лучше видеть, и аккуратно прикрепил к деревянной подставке железную проволоку длиной около сорока сантиметров, а сверху прицепил бабочку из разноцветной ткани. Он повернул всю эту конструкцию к солнцу, не особенно яркому, но этого было достаточно, чтобы бабочка выглядела как живая. Жюльен, наклонив голову, несколько секунд рассматривал ее, потом, вполне удовлетворенный результатом, встал, подошел к кровати и провел рукой по рыжим прядям волос, выглядывавшим из-под одеяла. Показались глаза, затем нос, и Мари-Жанна потянулась как кошка. Жюльен присел на кровать.

— Смотри, это тебе.

Мари-Жанна подняла голову.

— Ты сам это сделал?

Молодой человек кивнул. Лицо ее просияло.

— Как красиво… Спасибо!

Она снова опустила голову на подушку и закрыла глаза. Если Жюльен и дальше будет смотреть на нее глазами цвета моря в шторм и скромно улыбаться, она в него влюбится. И это будет трагедия. Ей только страданий не хватало! В то же время он сделал ей подарок, а значит, дорожит ею.

«Нет, не поддавайся на эту уловку! Ты и так приговорена».

Она протянула руку и взяла мобильный телефон. Два пропущенных вызова от Сириль. Черт! Она не вышла сегодня на работу, ну и ладно! Мы живем один раз, и работа — это всего лишь работа, к тому же Жюльен нуждается в ней. Она сейчас же позвонит в Центр.

Жюльен погладил ее по плечу, и чувство вины мгновенно улетучилось. Мари-Жанна любовалась его спортивной, без единого грамма жира фигурой, бархатистой кожей с рыжеватыми пятнышками на плечах. Прямо как у нее!

Этой ночью, когда он позвонил в дверь, она впустила его без колебаний. Очень быстро атмосфера в комнате стала просто горячей. Она даже пыталась соперничать с ним в оригинальности и искусности, предлагая различные позы и проявляя как инициативу, так и податливость. Собственное удовольствие было для нее на втором месте. Мари-Жанна стремилась, чтобы он надолго запомнил эту ночь и захотел вернуться к ней.

Но Жюльен был не таким, как все. Он был мягким и внимательным, делал все очень медленно и тщательно. Похоже, ее акробатика его мало интересовала. И он все время спрашивал, хорошо ли ей. Она чуть было не расплакалась, когда он долго ласкал ее, не попросив того же в ответ. Мари-Жанна была удивлена и даже почувствовала комок в горле. Внутри ее что-то образовалось, и когда она проснулась, это «что-то» никуда не исчезло. Она положила ладонь на руку Жюльена и принялась поглаживать его пальцы. Она была счастлива. Жюльен посмотрел на нее.

— Твои глаза просто роскошны по утрам, — негромко произнес он.

* * *

10.15

Сириль сидела в своем кабинете, занимаясь счетами, но сосредоточиться не могла. Чем больше она думала, тем больше мучилась. Она принялась грызть ручку. Вторая консультация Жюльена Дома была назначена на это утро, на десять часов, но он так и не объявился и не отвечал на звонки.

«Интересно, знает ли он, что я побывала у него дома?»

Сириль поставила на полях записной книжки красный крестик напротив графы «материалы для исследований», написав «РД», что означало «рассмотреть детально». Бухгалтер был человеком преданным и старательным, и Сириль оставалось лишь выяснить некоторые детали. Завтра она сможет передать этот документ инвесторам, не внося в него практически никаких изменений.

Она снова отвлеклась.

«Психически нездоровый человек калечит животных, завлекает меня к себе домой, чтобы я своими глазами увидела дело его рук, и исчезает. С какой целью? Опасно ли это? Несомненно. Опасен ли он для других? Нахожусь ли я сама в опасности?»

Она задумалась и закрыла глаза.

«Я позволила ему манипулировать собой. Рассказ о нашей встрече в Сент-Фелисите, ключ, просьба о помощи, ужасающее зрелище в его квартире — все это спланировано заранее. Я должна возобновить контроль над ситуацией, привести в порядок свои мысли и обдумать игру, в которую меня вовлек Жюльен Дома».

Подобное состояние духа успокоило Сириль. Страх и ужас не повлияли на ее способность анализировать ситуацию. Она хотела позвонить мужу, но не сделала этого. Она все еще злилась на него за вчерашнее.

Она сняла телефонную трубку, намереваясь попросить Мари-Жанну соединить ее с бухгалтерией Центра, когда вспомнила, что девушка не вышла на работу.

«И она туда же!»

Сириль еще раз попыталась дозвониться ей на мобильный телефон, но безрезультатно. Сегодня вечером она непременно зайдет к ней и скажет пару слов!

Она открыла на своем компьютере файл с презентацией и просмотрела двадцать два слайда, подготовленных для конгресса в Бангкоке. За последний год она многое узнала. Чтобы хорошо зарабатывать, недостаточно быть хорошим врачом. Нужно быть еще и известным. Реклама в ее профессии запрещена, но при этом необходима. Сириль должна была прибегнуть к ней окольными путями, иначе Центр не выживет. Конгресс психоневрологии был ключевым событием этого года. Ей не приходилось ждать помощи от коллег, они охотнее вставляли бы палки ей в колеса. Но журналисты были настроены более доброжелательно.

К половине двенадцатого она съела плитку шоколада и составляла комментарии к своим слайдам, когда ее айфон резко завибрировал. Мари-Жанна. Надо же! Она ответила.

— Почему ты не отвечаешь, когда я звоню? — спросила Сириль.

— Прости. Я чувствую себя разбитой.

— Что с тобой?

— Страшная головная боль.

Сириль с сомнением хмыкнула.

— Выпей парацетамол. Спустись к нам, прими ванну.

— Спасибо. А можно я постираю?

— Ты разве не стирала вчера? Смежная дверь была открыта.

— Прости. Мне нужно еще кое-что выстирать.

Сириль барабанила пальцами по столу. Она не могла заставить племянницу Бенуа быть откровенной, но чувствовала, что происходит нечто странное.

— Все хорошо?

— Да, да. Я буду завтра, обещаю. Ты дежуришь сегодня ночью?

— Да, еще одно дежурство.

В голосе Мари-Жанны слышалась веселая нотка, хотя она и пыталась выглядеть страдалицей. Сириль могла бы поспорить, что она не одна, что рядом с ней мужчина. Что еще она могла сказать? Мари-Жанна повесила трубку.

* * *

Мари-Жанна приготовила омлет с салом и кофе. Жюльен голый лежал на кровати, и она взглянула на него, в очередной раз отметив мышцы, накачанные в результате плавания и бега. По крайней мере, так она себе это представляла. По ее телу пробежали мурашки удовольствия. Он был не то что бы красив, но притягателен. Ему не нужно было разговаривать, он заполнял собой все пространство, заставляя мир двигаться вокруг себя. А когда он смотрел на нее, оболочки его глаз становились цвета глубокого озера, а зрачки, казалось, пронзали до глубины души… Благодаря этому взгляду он мог бы переспать с кем угодно. Она не понимала, как такой парень мог заинтересоваться рыжеволосой пышкой, как она. Но она не собиралась спрашивать у него объяснений. Никогда раньше она не занималась любовью так, как с ним. Он отдавал не меньше, чем брал, совершенно не пользуясь ею. Он был не таким, как все. Мари-Жанна подумала, что хотела бы вернуть девственность, чтобы подарить ее именно ему.

Она поставила тарелки с едой на крошечный столик у окна. Жюльен натянул трусы и, сидя на кровати, принялся за завтрак. Мари-Жанна поцеловала его, ощутив сладкий привкус на губах. Она надела футболку и трусики, принесла табуретку. Она немного замерзла. Она повернула подарок Жюльена таким образом, чтобы бабочка снова принялась порхать. Затем прокашлялась и спросила:

— Ты планируешь вернуться в Центр «Дюлак»?

Жюльен проглотил кусок омлета.

— Нет, все очень сложно. Твоя тетя говорила с тобой обо мне?

Нет, Сириль ничего ей не говорила. Но ее тетя знала далеко не все и, скорее всего, просто не могла оценить страдания своего пациента. Мари-Жанна снова подумала о газетной вырезке в сумке. Ей следовало предупредить Сириль, одно временно она хотела сохранить эту тайну, хотя и сознавала, что это непрофессионально.

— Нет, она ничего не говорила. Но вчера она была обеспокоена тем, что ты не явился на консультацию.

Наступила тишина.

— Я не могу туда вернуться.

— Почему?

— Потому что она хочет отправить меня в больницу, я это чувствую. А об этом не может быть и речи. В любом случае, я уезжаю.

Мари-Жанна вертела вилку в руках. У нее пропал аппетит.

— Как? Куда?

— Меня ждет работа во Вьетнаме на следующей неделе.

— Во Вьетнаме?

— Да, это официально. А потом я буду снимать открытие сезона серфинга на Бали.

— А когда ты вернешься?

— Я хотел бы, чтобы обо мне здесь немного позабыли.

— Тебе следовало бы сообщить об этом моей тете.

Говоря это, Мари-Жанна понимала, что пытается его удержать. Возможно, Сириль смогла бы найти подходящие слова, чтобы развеять его страхи и уговорить остаться? Она была очень терпелива со своими пациентами, даже очень упрямыми. Но Жюльен отрицательно покачал головой.

— Я не могу. Кое-кто хочет напакостить мне.

— Кто? Предупреди полицию!

— Неудачная идея.

Он отодвинул тарелку.

— Ну что ж, — сказал он. — Я могу спуститься вниз кое-что постирать?

— Без проблем. Одевайся и сходим.

Жюльен привлек Мари-Жанну к себе и запечатлел поцелуй на ее губах.

— Ты уверена, что уже хочешь одеваться?

19.30

Не самое подходящее время для визита. Сириль подумала, что следовало бы позвонить, но она не хотела, чтобы у нее перед носом снова закрыли дверь. На табличке под звонком изящным почерком было написано «Паки». Она позвонила в Центр и предупредила, что будет через час. Она также набрала Бенуа, и он напомнил ей, что отправится со своими друзьями по гольф-клубу на ежемесячную партию в покер.

«Тем лучше».

Это было как нельзя более кстати. Она спокойно, ни перед кем не отчитываясь, может провести свое расследование, а также избежать неприятного разговора с Великим Человеком. Перспектива беседы на тему их ссоры, состоявшейся накануне, ее совершенно не воодушевляла. Вся энергия Сириль направилась в другое русло.

Она немного постояла в нерешительности перед дверью квартиры главного медбрата. Она знала, что Жюльен Дома больше не вернется в Центр «Дюлак». Он сбежал. Такое иногда случалось. Некоторые пациенты отказывались выздоравливать, предпочитая привычное невеселое состояние и не желая вносить кардинальные перемены в свою жизнь. Он был выдумщиком, ладно, но он был также одержимым и отнесся к ней, как к объекту своих желаний. Она могла бы отказаться от него, прекратить на этом поиски и закрыть его дело. Возможно, ничего бы и не произошло. Но она знала, что в таком случае не сможет спать спокойно. Она должна была каким-то образом завершить начатое и узнать, лечила она этого пациента десять лет назад или нет.

«Вперед, смелее!»

Она нажала на кнопку, и в квартире послышался звонок. Здание было красивым, на каждом этаже располагалось по две квартиры, разделенные широкими лестницами с новыми красными коврами и позолоченными перилами.

«Квартиры у служащих госорганов просто шикарные…»

Сириль услышала в квартире какие-то звуки, скрипнул паркет, и ее сердце забилось быстрее. Она чувствовала себя сильной и уверенной. Она опытный врач, глава процветающего учреждения, жена будущего обладателя Нобелевской премии. Ее просьба была чисто профессиональной и вполне законной: получить дело потенциально опасного пациента. Она заранее решила, что должна сказать.

Сириль выпрямилась и откашлялась.

— Ты что, не взял ключи? — послышался мужской голос.

Дверь открылась. Нино замер от изумления, его рука застыла на ручке двери.

Сириль помнила, что Паки был старшим медбратом, родом с Сицилии, симпатичным, с чувством юмора и утонченными манерами, но безжалостным и решительным, если что-то в его работе шло не так. Он всегда относился к ней дружелюбно и любезно. Она запомнила его умным, открытым и прямолинейным. Однажды, например, он отчитал начальника отделения, который осмелился отдать ему указание, не сказав при этом «пожалуйста». Его боялись и уважали.

Сириль шевельнулась, и Нино словно очнулся. Его вопрос прозвучал как выстрел:

— Что ты здесь забыла?

Сириль была ошеломлена грубостью приема и тем, что Нино обратился к ней на «ты». По тому, с каким видом он стоял в дверях, она поняла, что хозяин не намерен приглашать ее войти. Подготовленная речь мгновенно вылетела у нее из головы.

— Я…

Она предполагала, что он будет удивлен ее визитом, но чтобы раздражен…

Она собралась с духом и сказала:

— Я Сириль Блейк. Я училась в интернатуре Сент-Фелисите десять лет назад. Можно мне войти? Это важно.

— Я знаю, кто ты. Что тебе нужно?

Снова обращение на «ты» и ни малейшего признака того, что он пригласит ее войти. Сириль дрогнула и постаралась говорить более уверенно:

— Я займу максимум пять минут вашего времени.

Она сделала шаг вперед, практически заталкивая его в квартиру. В конце концов Нино отступил в сторону и, по-прежнему хмурясь, позволил ей войти.

Сириль прошла в гостиную. Если бы она была менее расстроена, то обратила бы внимание на дорогую коллекцию ваз, красивые японские лампы в рисовой бумаге и мебель в стиле арт-деко. Она села на черный диван с красными подушками, невольно отметив про себя орхидеи на окне и японские иероглифы на стенах.

— Роскошно…

Старший медбрат сел напротив нее на такой же диван и, нервничая, схватил со стеклянно-хромового столика пачку сигарет. Он закурил, не предлагая ей сделать то же самое. Подогнув одну ногу под себя, он выпустил несколько колечек дыма. Сириль сидела прямо, скрестив ноги и положив руки на колени.

— Как вы, наверное, знаете, я вот уже пять лет возглавляю Центр «Дюлак». На прошлой неделе ко мне обратился пациент с жалобой на постоянные кошмары.

Она снова откашлялась: в горле у нее пересохло, как будто она не пила вот уже несколько дней. Из-за гнетущего молчания Нино Паки она с трудом подбирала слова.

— Мне кажется… точнее, я уверена, что у этого молодого человека серьезные проблемы. У него случаются садистские приступы, в результате которых он… калечит животных.

Сириль все же произнесла это. Она взглянула на Нино в надежде увидеть его реакцию.

«Никакой реакции».

Его лицо, на котором раньше читалось изумление, теперь не выражало ровным счетом ничего. Он затянулся и выпустил дым через нос.

— Этого пациента зовут Жюльен Дома, — продолжала Сириль. — Он наблюдался в Сент-Фелисите в октябре двухтысячного года. Профессор Маньен, которого вы знаете ничуть не хуже, чем я, отказывается передать мне это дело. По его словам, все дела были переданы в архив. Вы же понимаете, что моим долгом является собрать как можно больше информации касательного человека, который, возможно, находится в опасности или потенциально опасен.

Сириль замолчала, осознав всю нелепость ситуации. Что она здесь делает? Умоляет старшего медбрата передать ей дело, которое утром отказался передать начальник отделения? Неужели она думает, что это сработает?

Она поняла, что является начальником лишь своей небольшой команды. Что, как только она выходит за территорию своего Центра, ее власть заканчивается. Она ругала себя за то, что предприняла эту абсурдную попытку. Ей было стыдно. Нино не произнес ни слова, и ее неловкость все росла. Он молча докурил сигарету, бросил окурок в пепельницу из кованого железа, оперся локтями на колени и четко произнес:

— Хватит уже издеваться надо мной, sporca bugiarda!

Сердце Сириль бешено забилось. Не нужно было знать итальянский язык, чтобы понять, что слова Нино далеки от комплимента. Она несколько раз растерянно моргнула.

— Я не понимаю…

Взгляд его был мрачным и непонятным.

— Ты вваливаешься ко мне после десяти лет молчания и просишь передать тебе дело…

— Я знаю, что это не очень удачно, — попыталась обороняться Сириль, — но это мой последний шанс. Жюльен Дома, вероятно, опасен. У меня на руках должны быть все данные, чтобы я могла найти его и вылечить. Или же отправить в больницу.

Нино потер глаза, потом тряхнул головой.

— Porco Dio, это что, скрытая камера? — Он внимательно посмотрел на Сириль. — В какую игру ты играешь?

Сириль почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она ничего не понимала.

— Но я не играю, я…

Нино резко встал и воскликнул:

— Вон!

— Простите?

— Вон, тебе говорят! Ты больше ни на секунду не останешься в моем доме.

Он бросился к входной двери, и Сириль против воли последовала за ним. Вдруг дверь открылась, и вошел высокий антилец с пакетами в руках. Сириль едва поздоровалась с ним и оказалась на лестничной клетке. Не оборачиваясь, она принялась спускаться по лестнице. Ей хотелось убежать и забиться в норку, как мышке.

За ее спиной Нино и его друг обменялись ошеломленными взглядами. Оба смотрели на Сириль, спускавшуюся по ступенькам.

Нино перегнулся через перила.

— Сириль! — закричал он.

Сириль подняла на него глаза.

— Поднимайся!

— Что?

— Поднимайся, тебе говорят!

Она остановилась, держась рукой за перила.

— Я… Я ничего не понимаю…

Нино спустился на несколько ступенек и взял ее за руку.

— Поднимайся и заходи.

— Но вы…

— Ты не узнала Тони?

— Кого?

Нино взглянул на друга, пожал плечами и покачал головой. Потом снова обратился к Сириль, и на этот раз его голос был мягче:

— Пойдем. Похоже, у тебя большие проблемы.

Несколько секунд спустя Сириль снова сидела на том же диване. Этот диалог был самым странным в ее жизни. Нино чуть не силой заставил ее подняться наверх и усадил в гостиной. Она в полной растерянности повиновалась. Тони, тот самый Тони, которого должна была узнать Сириль, скрылся в кухне. Нино снова закурил. Сириль не курила уже много лет, но сейчас не отказалась бы от сигареты. Однако она не осмелилась попросить, а ей никто не предложил закурить. Тони вернулся, неся в руках поднос с тремя стаканами, наполненными оранжевым напитком с зелеными трубочками. Празднично, но не вполне уместно. Сириль сначала отказалась, но в результате уговоров все же попробовала пунш домашнего приготовления. Королевский вкус, с примесью имбиря и зеленого лимона. В конце концов она выпила около трети стакана и почувствовала себя более комфортно.

— Ну что ж, Сириль, продолжим. Ты утверждаешь, что не знаешь Тони.

— Мне очень жаль, но нет. А что, я должна его знать?

Нино уклонился от ответа.

— А меня, Сириль? Меня ты узнаёшь?

Она раздраженно пожала плечами. Она сделала это скорее из-за тона Нино, чем из-за самого вопроса. Старший медбрат обращался с ней, как с вновь прибывшей пациенткой. Он говорил твердым и уверенным голосом, достаточно властным.

«Он обращается ко мне на „ты“ и разговаривает, как с сумасшедшей, честное слово!»

— Послушайте, я не сумасшедшая! Вы старший медбрат Сент-Фе. Именно поэтому я здесь.

— И это все?

Сириль прикусила губу.

— Что значит «и это все»? Вы старший медбрат Сент-Фелисите, один из немногих, о ком у меня остались хорошие воспоминания. Именно поэтому я и решила, что могу обратиться к вам с просьбой.

Теперь она задумалась над тем, почему Нино ведет себя как инспектор на допросе. Все это было очень неприятно.

Нино наклонился и оперся локтями на колени.

— Это действительно все?

— Господи, да! Что вы хотите от меня услышать?

Нино обменялся с другом взглядом, вздохнул и покачал головой.

— Что ж, похоже, мы в тупике…

Тони молчал. Он, даже когда сидел, казался очень высоким. Стройный, прекрасно сложенный, уравновешенный. Сейчас он, нахмурив брови, взволнованно наблюдал за Сириль.

— Это какая-то шутка… Да, так и есть, это шутка, — наконец негромко сказал он.

У Сириль возникло ощущение, что она оказалась не в том месте не в то время. У нее было лишь одно желание: побыстрее уйти отсюда. Но Нино с его твердым взглядом не отпускал ее.

— Итак, ты пришла, чтобы я передал тебе дело одного из твоих пациентов… Верно?

И снова этот тон врача, который беседует с больным, боясь его оскорбить. Она попыталась сохранять спокойствие и четко произнесла:

— Да, дело Жюльена Дома, молодого человека, страдающего депрессией, который в двухтысячном году наблюдался в Сент-Фелисите и который пришел ко мне на консультацию в Центр на улице Дюлак. Я опасаюсь, как бы он не оказался потенциально опасным. Все это я уже говорила вам пятнадцать минут назад.

— Жюльен Дома, говоришь?

— Именно так. И если вам не трудно, не могли бы вы перестать обращаться ко мне на «ты»?

— А его ты тоже не помнишь? Nada?

Сириль взглянула на Нино и ничего не ответила. Он принялся кусать губы, превратившиеся в две бледные полоски. Воцарилась гнетущая тишина. Прошло несколько минут, и Сириль почувствовала, что ее охватывает гнев. Она раздраженно прервала молчание:

— Ладно, месье, послушайте. Вы мне очень симпатичны, но у меня еще много дел. Сегодня ночью у меня дежурство, и вообще я глава учреждения, которым необходимо управлять. Если вы хотите мне что-то сообщить, сделайте это сейчас, хватит ходить вокруг да около. Или же мы распрощаемся.

Нино молчал еще несколько секунд. Сириль казалось, что она видит, как активизируются клетки его мозга. Он мысленно прокручивал в голове все, что хотел сказать, и раздумывал над тем, что предпринять дальше. В конце концов он произнес:

— Я не знаю, что с тобой произошло за последние десять лет, Сириль, но ты забыла некоторые очень важные вещи. Это, впрочем, может объяснить твое поведение.

Сириль откинулась на спинку дивана. Она чувствовала, что сейчас на ее голову обрушится нечто серьезное.

— И что же я забыла?

— Ты знаешь Тони, причем очень хорошо. Потому что десять лет назад ты, он и я были неразлучными друзьями, еще теми гуляками.

Граната…

Без чеки…

Взрывается…

У нее в голове…

Сириль закрыла глаза.

«Что это еще за глупости?»

Во-первых, она никогда не была гулякой. Во-вторых, если бы у нее в Сент-Фелисите были друзья, она бы непременно помнила их. На ее губах появилась легкая улыбка.

Нино встал и направился к китайскому секретеру, стоявшему у стены напротив окна с орхидеями. Он повернул ключ в замке внутреннего отделения и выдвинул ящик. Большой ящик, заполненный документами, письмами, фотографиями. Сириль и Тони смотрели на него. Некоторое время Нино рылся в ящике и наконец нашел конверт размером 10х15 см. Он сел на диван, выбрал несколько снимков и протянул их Сириль.

— Смотри. Вот ты с короной на голове. Я хорошо помню этот день, мы праздновали мое назначение на должность. А это вечеринка. Я еще задавался тогда вопросом, не станет ли Тони снова гетеросексуалом. Взгляни, как он пялится на твои бедра. А эта фотография, наверное, лучшая из всех. Тони приготовил нам огромную лепешку.

Сириль почувствовала, как ледяная рука погладила ее по спине, сжала сердце, потом пронзила грудь. Ее знобило, она задыхалась. Это была она. Или ее клон. Длинные светлые волосы, на каждом снимке — бокал пива в руке. Это была она в окружении своих друзей, Нино и Тони…

— Если хорошенько поискать, я найду и другие снимки, — сказал Нино. — А помнишь пьянку, после того как на тебя напал сумасшедший в диспансере? Мы пытались тебя успокоить. А еще однажды мы сделали куклу Маньена и вонзали в нее иголки.

Сумасшедший… Да, его она помнила. Сириль прикусила губу. Кукла Маньена… Это ей что-то напоминало… но что-то очень отдаленное, размытое… Все остальное… вечеринки… нет…

Нино увидел в ее глазах растерянность.

— Мне продолжать?

Сириль подняла голову. Она чувствовала себя так, словно оказалась в ловушке.

— Это всего лишь фотографии. Они не являются доказательством нашей дружбы.

Нино прищурился. Сириль боролась с собой, не желая уступать тому, что казалось очевидным.

— Хорошо… Дай-ка я подумаю… — Несколько секунд он молчал. — Я знаю, как звали твоих родителей — Луи и Франсина. Твоя мать умерла, когда тебе было десять лет. Ты выросла на севере страны. После смерти матери отец отправил тебя в пансионат Амьена.

Сириль съежилась в кресле. Она разрывалась между желанием убежать и умереть на месте. Она боялась пошевелиться.

Нино добавил:

— А еще я знаю, что бы ты хотела делать, если бы не была врачом.

— Что? — прошептала она.

— Играть на бандонеоне. Или же давать уроки танго.

У Сириль перехватило дыхание.

— Один-единственный раз мы слышали, как ты играла на бандонеоне. Ты никогда ни перед кем не играла… Это было в девяносто девятом году, на следующий день после Рождества, когда брат Тони разбился на мотоцикле. Ты играла композицию под названием Milonga del Angel, настолько красивую, что мы втроем плакали.

22.00

В лаборатории сна Центра «Дюлак» было пусто. Кровати стояли застеленные. Работа здесь возобновится не раньше следующей недели. Только в двух палатах из трех, расположенных на втором этаже, были пациенты, которых лечили мезератролом. Сириль задумавшись шла по слабо освещенному коридору. Не слышно было ни звука. Пациенты спали. Она прошла в ординаторскую и окинула взглядом датчики. Все было в порядке.

Положив в карман прибор, уведомляющий о вызове из палаты, Сириль прошла в свой кабинет, включила лампу, заполнила карточки пациентов и расставила их по порядку. Затем перебрала все анкеты и бланки, не пропустив ни одного. Поправив диванные подушки и разложив на низком столике разбросанные журналы, она взяла в руки тряпку, которой каждое утро пользовалась уборщица, и принялась энергично вытирать невидимую пыль. Сириль протерла мебель, кофейник, африканские статуэтки на японской этажерке и даже две абстрактные картины на стенах.

Выключив лампу, она вышла в коридор и направилась в лабораторию сна. Она решила не включать свет — почти полная луна достаточно освещала помещение. В ящике стола Пани она обнаружила пачку «Мальборо» и зажигалку. Сириль запретила курение в своем учреждении, но закрывала глаза на некоторые нарушения Пани. Достав из пачки сигарету, она сбросила мокасины и устроилась на подоконнике широкого окна, выходившего во двор, приоткрыв окно, чтобы в комнату проникал свежий воздух.

Огонек зажигалки осветил ее бледное лицо. Сириль глубоко затянулась, отчего у нее закружилась голова. Она провела рукой по волосам, обхватила руками колени и медленно выдохнула дым через нос. Долгое время она сидела не двигаясь, ни о чем не думая, лишь наблюдая за движением машин, за тем, как зеленый свет светофора сменялся желтым, затем красным, потом снова загорался зеленый. Две слезинки скатились по ее щекам. Она чувствовала себя покинутой и одинокой, стоящей на краю пропасти. Что сказал Нино Паки? Ах да, что у нее большие проблемы. Она кусала большой палец руки до тех пор, пока не почувствовала боль. Теперь она и сама была в этом уверена.

Дата добавления: 2015-09-06