Читайте также: |
|
МИЛЛЕР А.Ф.
Младотурецкая революция /
(Турция: Актуальные проблемы новой и новейшей истории. –
М.: Гл. ред. Вост. лит., - 1983. – С.45 – 74).
Османская, или Оттоманская, империя, как называли султанскую Турцию, уже к концу XIX в. превратилась в полуколонию империалистических держав. Формально она считалась самостоятельным государством. Падишах (император), обычно именовавшейся (европейцами султаном, был неограниченным самодержцем. В качестве халифа («наместника пророка») он претендовал также на духовную власть над мусульманами «всего мира». Назначаемое султаном правительство именовалось Блистательной Портой, а премьер-министр носил столь же пышный титул великого везира. Турция заключала международные трактаты, отправляла и принимала дипломатических представителей, имела армию и флот, располагала прочими внешними атрибутами суверенной державы. Но все это было фикцией. Подлинными хозяевами страны являлись иностранные империалисты.
Объявив Османскую империю «больным человеком Европы», империалистические державы присвоили себе «право» решать ее судьбу. Без всякого участия, а часто и без ведома Турции они заключали между собой непосредственно ее касавшиеся договоры и соглашения. Явно и тайно происходил раздел «оттоманского наследства». Многие провинции империи, формально еще остававшиеся под суверенитетом султана, фактически были захвачены иностранными государствами. Боснию и Герцеговину оккупировала Австро-Венгрия, Тунис — Франция, Кипр и Египет — Англия. В Македонии, хотя там и не было иностранных войск, иностранные так называемые гражданские агентства контролировали деятельность турецких властей и иностранные офицеры возглавляли жандармерию. Иностранные инструкторы находились в турецкой армии, во флоте, в различных учреждениях. Иностранные посольства и консульства вмешивались в любые внутренние турецкие дела, вплоть до вопросов о назначении должностных лиц.
Режим капитуляций, предоставляя иностранцам право личной экстерриториальности, освобождение от многих налогов и сборов, низкие таможенные пошлины и различные другие льготы и привилегии, ставил турецких подданных в неравноправное с иностранцами положение в своей собственной стране (С. 45-46). Внешняя торговля Турции была фактически монополизирована иностранцами и их компрадорской агентурой. Во внутренней торговле турецкие купцы также зависели от иностранных фирм и от компрадоров нетурецкого происхождения. Иностранным концессионерам принадлежали: железные дороги, портовые сооружения, рудники и копи, муниципальные предприятия, большая часть имевшихся в стране немногочисленных фабрик и заводов. Иностранные государства располагали в Турции даже собственными почтовыми конторами, изъятыми из ведения турецкой администрации. Основанный в середине XIX в., Оттоманский имперский банк пользовался всеми правами государственного банка Турции, включая право эмиссии банкнот, но принадлежал он англо-французскому капиталу, и турецкое правительство не допускалось ни к управлению этим банком, ни к контролю над его деятельностью.
Заключив во время Крымской войны 1853—1856 гг. свой первый внешний заем, Турция затем быстро докатилась до банкротства и с 80-х годов XIX в. оказалась не только фактически, но» и формально в долговой кабале. Учрежденное иностранными кредиторами и возглавленное ими Управление Оттоманского государственного долга получило в свое ведение важнейшие источники доходов страны и сделалось «государством в государстве» Около 5 тыс чиновников этого Управления занимались взиманием, налогов и сборов непосредственно с населения без всякого участия или контроля со стороны турецких финансовых органов, располагая три этом еще и содействием турецкой жандармерии.и полиции.. На таких же основаниях действовала принадлежавшая французским концессионерам табачная монополия. Только она имела право скупать табак, а также производить и экспортировать табачные изделия. Устанавливая произвольные низкие цены на табачное сырье и произвольные высокие цены на продаваемые ею табачные изделия, французская монополия наживала огромные прибыли и разоряла турецких табаководов.
Иностранный капитал уродовал и тормозил развитие и без того слабой и отсталой турецкой экономики. Заинтересованные в беспрепятственном сбыте в Турцию своих фабрично-заводских товаров, иностранные капиталисты всемерно заботились о том,. чтобы местная промышленность не сделалась для них конкурентом. Иностранные инвестиции направлялись в Турцию преимущественно в виде займов или шли в разработку недр, в транспорт, торговлю, банки и муниципальные предприятия, но не в обрабатывающую промышленность и не в сельское хозяйство. Тем самым иностранный капитал искусственно задерживал рост турецкого капитализма и консервировал феодальные отношения в стране.
По своим размерам Османская империя в рассматриваемое: время была еще весьма обширным государством. Если даже исключить провинции, оккупированные иностранными державами, территория империи составляла около 4 млн. кв. км. Из 28 млн.. жителей почти 24 млн. человек были связаны с сельским хозяйством (С. 46). Наибольшая часть пахотных земель, садов и пастбищ принадлежала помещикам, феодальному государству и мусульманскому духовенству (вакуфные земли). На долю основной массы крестьянства приходилось менее трети обрабатываемой земельной площади. При этом крупное землевладение сочеталось с мелким землепользованием. Помещичьи, государственные и вакуфные земли обрабатывались крестьянами главным образом в порядке полуфеодальной издольщины. В Македонии помещики-мусульмане принуждали крестьян-христиан отбывать и барщину. Капиталистический способ производства 'Проникал в сельское хозяйство чрезвычайно медленно.
Господствующей формой присвоения прибавочного продукта феодальным классом являлась рента-налог. Наиболее тяжелый налог — ашар (феодальная десятина) — взимался натурой при посредстве откупщиков. До уплаты ашар а крестьянин не имел даже права снять урожай. Вопреки своему названию («ашар» по-арабски— «десятая часть») этот налог с конца XIX в. уже и формально составлял не 10, а 12,5% урожая. В действительности же откупщик, применяя различные махинации (перевод, когда это было ему выгодно, натурального налога в денежный и обратно; намеренная задержка взимания ашара, чтобы создать угрозу гибели всего урожая; прямые насилия и обман при подсчете и отборе продуктов, подлежащих сдаче, и т. д.), доводил размер ашара до 30—40% урожая. Сверх того, крестьяне платили различные другие налоги и сборы: поземельный налог, налог на скот, налог со строений, дорожную подать, разнообразные местные сборы, налог с немусульман за освобождение от военной службы и пр. В итоге после уплаты налогов и внесения помещику его доли за пользование землей у крестьянина оставалось не более одной трети валового дохода. Да и то, что оставалось крестьянину, большей частью фактически принадлежало не ему, а ростовщику. Ростовщичество получило в Турции настолько широкое распространение и ростовщические проценты были настолько высоки (60— 80, а иногда и 100—120% годовых), что закабаленный крестьянин после реализации урожая мог в лучшем случае лишь уплатить проценты, а самый долг переходил опять на следующий год.
При этих условиях турецкий крестьянин не имел ни возможности, ни стимула к расширению своего хозяйства и к повышению производительности труда. Техника земледелия оставалась на крайне низком уровне. Господствовало трехполье, а в некоторых местах и двуполье. Крестьяне, за редкими исключениями, не знали ни современных сельскохозяйственных орудий, ни искусственного, ни даже, как правило, естественного удобрения. В ходу была «старинная деревянная соха — караспан. Один иностранный наблюдатель, побывавший в Азиатской Турции в 80-х годах XIX в., писал: «Ныне во всей этой стране от Скутари до Эрзерума и от Синопа до Мокко в повсеместном употреблении подобие того плуга, которым, может быть, еще Ной царапал долины возле Арарата» (С. 47).
Все большее число крестьян разорялось. Крестьяне-собственники становились арендаторами-издольщиками, арендаторы — бездомными поденщиками. Процесс обезземеливания крестьян заметно усилился с конца XIX в., когда насильственное включение Турции в мировую капиталистическую систему и связанный с этим рост товарно-денежных отношений усилили разложение натурального хозяйства.
Немалую роль в процессе разложения натурального хозяйства сыграло расширение железнодорожной сети. Само по себе строительство железных дорог в Турции, производившееся иностранными концессионерами, в гораздо большей степени разоряло страну, нежели содействовало ее прогрессу. Турецкое правительство переплачивало концессионерам огромные суммы и во время строительства и особенно после ввода железных дорог в эксплуатацию, когда вступали в действие так называемые «километрические гарантии», обеспечивавшие концессионеру высокий доход от каждого километра эксплуатируемого пути независимо от того, приносит ли дорога в действительности такой доход или не приносит. Все это ложилось тяжелым бременем прежде всего на турецкое крестьянство, тем более что залогом уплаты километрических гарантий обычно служил ашар, поступавший из вилайетов, по которым проходила железная дорога. Тем не менее, железнодорожный транспорт, несомненно, повышал товарность турецкого сельского хозяйства. Так, например, если в 1895 г. на только что открытых линиях Хайдарпаша — Анкара и Эскишехир — Конья было перевезено соответственно 87,9 тыс. и 26,1 тыс. т товаров, то уже в следующем, 1896 г. грузовые перевозки на этих линиях составили 158,1 тыс. и 60,3 тыс. т. О росте товарно-денежных отношений свидетельствовало и увеличение объема турецкой внешней торговли. В 1878 г. турецкий экспорт составлял 8,4 млн. лир (турецкая лира стоила 8 руб. 54 коп.), черев десять лет, в 1888 г.,— 13,5млн. лир, а в 1907 г., накануне младотурецкой революции,— уже 19,2 млн. лир. Импорт возрос с 20 млн. лир в 1878 г. до 34,8 млн. лир в 1907 г.
Внедрение товарно-денежных отношений в турецкое сельское хозяйство, ускоряя разорение крестьянства, не сопровождалось, однако, интенсивным, ростом капиталистического уклада. Обезземеленные крестьяне становились большей частью не пролетариями, а пауперами. Они влачили нищенское существование в качестве поденщиков, сезонных рабочих в хлопковых хозяйствах, в копях и рудниках, надомников в домашнем ковроткачестве и т. п. Приходя в поисках куска хлеба в большие города, обезземеленное крестьяне пополняли ряды люмпен-пролетариата.
Превращение рабочей силы в товар затруднялось вследствие незначительного использования наемного труда в помещичьих хозяйствах и совсем ничтожного опроса на рабочие руки в городе. Турецкая промышленность носила в основном кустарный и полукустарный характер. «Вместо фабрик, — писал русский публицист И. Голобородько, хорошо знавший Турцию,— страна до сих пор еще переполнена мануфактурами старинного типа с первобытными: машинами и ручными приводами, от которых Европа избавилась уже около ста лет назад...(С. 48-49). Все турецкие ремесла стоят на той же степени развития, на которой они находились несколько веков назад». К типу фабрично-заводских приближались лишь некоторые концессионные предприятия по первичной обработке сельскохозяйственного сырья да несколько небольших казенных фабрик и заводов. Численность турецкого пролетариата в начале: XX в. едва ли превышала 40—50 тыс. человек.
В 1913 г., уже при младотурках, была произведена первая в Турции промышленная перепись. Она охватила не всю страну, а лишь западноанатолийские вилайеты и Стамбул, но именно эти: районы являлись наиболее развитыми в промышленном отношении. Переписью учитывались предприятия не менее чем с десятью рабочими при наличии механического двигателя и не менее чем с двадцатью рабочими, если не было двигателя. Итоговые данные показывают, что в этих районах (Бруса, Измир, Ушах, Измид,. Бандырма и Стамбул) насчитывалось всего 269 предприятий с механической энергией в 221 тыс. л. с. и с общим количеством рабочих и служащих 17 тыс. человек.
Бесправие и беззащитность рабочих, наличие огромной резервной армии труда, многонациональный состав пролетариата — все это позволяло иностранным и турецким предпринимателям доводить эксплуатацию рабочего класса до чудовищных размеров. Никакой регламентации труда не существовало. Не было и профсоюзов, если не считать средневековых цехов — эснафов, объединявших и хозяев и рабочих и возглавлявшихся старшиной: (кяхья), назначаемым властями. Рабочий день продолжался 12— 14, а в некоторых случаях и 16 часов. Широко использовался низкооплачиваемый труд женщин и детей. Дневная заработная плата-взрослого рабочего-мужчины составляла в крупных портовых центрах от 8 до 16 пиастров, т. е. от 70 коп. до 1 руб. 40 коп. (в городах внутренних провинций она была значительно ниже). Женщины получали от 3 до 12 пиастров в день; дети начинали с 2— 2,5 пиастра, и лишь после нескольких лет пребывания на фабрике их заработная плата достигала 10 пиастров.
Бедствия народных масс усугублялись диким произволом султанского правительства и местных властей. Вступивший в 1876 г. на престол султан Абдул Хамид II уже через два года уничтожил провозглашенную под давлением прогрессивных кругов конституцию (так называемую «конституцию Мидхата») и установил жестокий террористический режим, вошедший в турецкую историю под красочным названием «зулюм» (угнетение, тирания). Никто в стране не был гарантирован от насилия, захвата имущества, утраты свободы и самой жизни. Полиция и жандармерия, банды башибузуков (иррегулярные войска) и хамидие (иррегулярная конница, получившая свое название по имени султана Абдул Хамида) свирепствовали на всей территории империи, подавляя малейшие проявления национально-освободительных движений и вообще всякого недовольства (С. 49-50). Абдул-Хамид возвел в систему жестокие погромы армян, балканских христиан и других национальных меньшинств, заслужив этим прозвище «кровавого султана».
Во всех звеньях правительственного, административного и судебного аппарата царили фаворитизм, лихоимство, казнокрадство. Ни одно даже самое мелкое дело не принималось к рассмотрению без традиционного «бакшиша». Расхищение государственного достояния достигло небывалых даже для Турции размеров. Абдул Хамид подавал пример. Присвоив лучшие земельные угодья из казенного фонда (главным образом в Ираке), он сделался крупнейшим помещиком. Много казенных земель султан раздарил своим любимцам. Местные паши сами расхватывали имения. Крупные помещики фактически не платили никаких налогов. Когда приходили сборщики, они откупались от них взяткой или просто выгоняли их.
Губернаторы, облагая население дорожной податью, клали деньги себе в карман, а затем насильно сгоняли крестьян на строительство дорог, которые зачастую так и оставались недостроенными. Например, в санджаке Болу шесть лет строилась, но не была построена дорога протяжением на три часа езды. Подобная же судьба постигла строительство дороги в Европейской Турции между Монастырем и Эльбасаном, тянувшееся около двадцати пяти лет.
В докладе министерства общественных работ за 1880 г. числилась «строящаяся» железнодорожная линия между Муданьей и Каракёем протяжением в 160 км и стоимостью около 7 млн. лир (т. е. около 60 млн. руб.), причем участок от Муданыи до Бруеы фигурировал в качестве «почти оконченного». В действительности же отпущенные казной деньги были разворованы, так же как и некоторые закупленные материалы, а спустя несколько лет это «строительство», даже не начатое, было передано в концессию иностранным предпринимателям.
Пытаясь отвлечь народные массы от классовой борьбы и углубить религиозную рознь в стране, Абдул Хамид II сделал орудием своей политики (как внутренней, так и внешней) наиболее реакционное течение — панисламизм, основанное на фикции единства всех мусульман под главенством турецкого султана-халифа. При посредстве панисламизма Абдул Хамид надеялся не только удержать в подчинении мусульманское население империи, но и распространить свое влияние на мусульман России, Индии, Индонезии, Египта, Северной Африки.
Культурное развитие Турции задерживалось на самом низком уровне. Даже те скромные уступки в области культуры, на которые господствующий класс пошел в период Танзимата, были теперь взяты обратно. Народное образование, наука, литература, искусство, пресса были отброшены на несколько десятилетий назад. Основным типом школ оставались средневековые медресе, (религиозные училища при мечетях). Светские школы насчитывались единицами, и допускались они преимущественно лишь в тех отраслях образования, без которых не мог обойтись абсолютистский режим (военное дело, медицина, ветеринария) (С. 50-51).
Прогрессивные писатели и публицисты периода Танзимата подверглись жестоким репрессиям. Многие из них эмигрировали... Турецкая литература утратила какие бы то ни было прогрессивные черты. Совсем замерла пресса. Из 50 периодических изданий, выходивших на турецком языке в Стамбуле в середине 70-хгодов, теперь сохранились лишь три ежедневные газеты тиражом от 2 до 15 тыс. экземпляров и несколько журналов, имевших совсем, ничтожное распространение.
Султан Абдул Хамид II смертельно боялся проникновения в Турцию прогрессивных идей. По его приказу был воспрещен ввоз произведений Вольтера, Толстого, Байрона, Шиллера, трудов историков Шлоссера, Вебера, Файфа, Соловьева. В театрах не разрешалось ставить «Гамлета», чтобы народ не видел даже на сцене убийства короля. В числе запрещенных цензурой иностранных пьес были также «Венецианский купец», «Орленок», «Сирано де Бержерак», «Дочь мадам Анго» и многие другие. Из газет и книг, издававшихся в Турции, цензура беспощадно вычеркивала малейшие намеки на революцию или государственные перевороты. Об убийстве в Белграде сербского короля и королевы в 1903 г. турецкие газеты сообщили в следующих выражениях: «Его величество король сербский Александр и королева Драга скончались от удара молнии». Существовал длинный перечень «запрещенных»-слов, таких, как «республика», «конституция», «свобода», «право», «равенство», «патриотизм», «герой», «тирания», «кровопролитие» и др. Слово «звезда» (по-турецки «йылдыз») даже в астрономии заменялось словом «светило», чтобы избежать намека на султанский дворец Йылдьпз-киоск.
Болезненно подозрительный, Абдул Хамид не доверял никому. Ему всюду мерещились заговоры и покушения. Все нити государственного управления он сосредоточил у себя в йылдыз-киоске. Этот деспот и маньяк самолично отдавал приказы о погромах,: казйях, арестах, ссылках, тайных убийствах. Достаточным основанием для расправы служили доносы, так называемые джурналы. (от французксого слова «journal» — дневник), ежедневно представлявшиеся, в султанский дворец платными доносчиками — джурналджи. Только в Стамбуле насчитывалось до 30 тыс. таких джурналджи. Султанские шпионы орудовали в учреждениях, армии, школах и даже в семьях. Люди погибали из-за неосторожно сказанного слова, а часто и вовсе без всякой вины. Начальник тайной полиции при Абдул Хамиде Зия-Бей впоследствии признавался: «Если бы я исполнил, то есть, вернее, если бы у меня было время исполнять, все приказы из Йылдыза, то, наверное, в Турции население уменьшилось бы на одну треть.
Абдулхамидовский зулюм был враждебен не только трудящимся, массам, но и турецкой буржуазии и даже значительной части турецких помещиков. Опору султанского трона составляли лишь крупные феодалы, высшие военные и бюрократические круги, высшее мусульманское духовенство да горстка дворцовых фаворитов (С. 51-52). Но главной силой; поддерживавшей султанский деспотизм, являлся, в конечном счете, иностранный империализм. Именно он, уродуя и тормозя социально-экономическое развитие Турции, консервировал в ней феодальные отношения, а, следовательно, и охранял варварский режим зулюма. Иностранные империалисты видели в султане своего союзника по ограблению и закабалению народов Османской империи. Реакционная политика Абдул Хамила способствовала превращению Турции в полуколонию. В ней империалисты видели залог сохранения ее зависимости от иностранного капитала и на будущее. Вот почему державы, делая время от времени фарисейские заявления о своем «сочувствии» жертвам султанского террора, на деле покровительствовали Абдул Хамиду.
* * *
Социально-экономическая отсталость и господство иностранного капитала обусловили неравномерное, запоздалое и однобокое развитие турецкой буржуазии. Даже в конце XIX — начале XX в. в промышленном производстве, банковском деле, во внешней и крупной внутренней торговле господствовали иностранные капиталисты и капиталисты нетурецкого происхождения. Незначительным было и количество рабочих турецкой национальности. Таким образом, формирование основных классов капиталистического общества — буржуазии и пролетариата — в Османской империи происходило без активного участия турок.
Турецкая буржуазная нация складывалась намного медленнее ряда других наций Османской империи, особенно балканских. Многое мешало ее консолидации. Турки имели общую территорию, но количественно они составляли в Османской империи меньшинство— не более трети всего населения. Во многих районах они жили вперемежку с другими народами, причем только в Анатолии и Восточной Фракии — компактной массой. Экономическое единство турок было весьма относительным, как вследствие узости внутреннего рынка и оторванности различных хозяйственных районов друг от друга, наличия внутренних таможен и т. и., так и вследствие той роли, которую играли в развитии капиталистического уклада иностранные и инонациональные элементы.
Процесс создания турецкого национального языка, несмотря на большие сдвиги, происшедшие со времени Танзимата, не был еще завершен. Литературный язык, заполненный более чем наполовину арабизмами и фарсизмами, был чужд и мало понятен народным массам. Распространению грамотности, а стало быть, и укреплению языкового единства препятствовал помимо общих социальных причин также арабский алфавит, трудный для усвоения и не свойственный фонетике и грамматическому строю турецкого языка (С. 52).
Слабо проявлялся и турецкий национальный характер как фактор сплочения нации; Ислам душил ростки турецкого национального самосознания. Такую же роль играли намеренно разжигавшиеся правящими феодально-клерикальными кругами религиозные распри, натравливание мусульман на немусульман, абдулхамидовский панисламизм. Само слово «турок» (по-турецки «тюрк») вплоть до второй половины XIX в. обозначало в языке господствующих классов не этническую или национальную принадлежность, а нечто вроде пренебрежительного прозвища турецкого «мужика», «мужлана», «невежды».
Особенности складывания турецкой буржуазии (по своему составу почти исключительно торговой) наложили свой отпечаток и на развитие турецкого буржуазно-революционного движения. В условиях полуколониальной Турции борьба против султанского самодержавия должна была бы сочетаться с борьбой против феодального гнета и империалистического закабаления, но турецкая торговая буржуазия была слишком слаба, чтобы отважиться на последовательную антиимпериалистическую революцию, и слишком тесно связана с помещичьим землевладением, чтобы возглавить или хотя бы поддержать антифеодальные требования крестьян. Протест турецкой буржуазии направлялся поэтому преимущественно лишь против султанского самодержавия и вопиющих пороков абдудхамидовского зулюма.
Турецкие народные массы со своими собственными требованиями не участвовали в буржуазно-революционном движении. Происходившие время от времени стихийные антифеодальные и антиправительственные выступления турецких крестьян не сливались с ним. В отрыве от него, а часто и в борьбе с ним развивалось и национально-освободительное движение нетурецких народов империи: армян, арабов, балканских народов. Все это придавало турецкому буржуазно-революционному движению ограниченный и незрелый характер.
Носителями буржуазно-революционных идей выступили представители турецкой интеллигенции, главным образом из среды офицерства и учащейся молодежи. По происхождению они были больше связаны с помещичьим классом и с военными и бюрократическими кругами, нежели с буржуазией, да и по национальности многие из них являлись не турками, а спредставителями других мусульманских народов империи. Тем не менее политическая и идеологическая направленность их деятельности отвечала прежде всего интересам турецкой буржуазии.
Начало организационного оформления турецкого буржуазно-революционного движения восходит к 1889г.,когда в Стамбуле был впервые создан тайный политический комитет под названием «Единение и прогресс» (по-турецки — «Иттихад ве теракки»). Его учредили студенты военно-медицинского училища албанец Ибрагим Темо, турок Абдулла Джевдет, курд Исхак Сюкути и черкес Мехмед Решид. Через два года, в 1891 г., сформировался заграничный центр турецких буржуазных революционеров — Османское общество «Единение и прогресс» (С. 53-54). С 1892 г. стал выходить в Париже печатный орган общества — газета «Мешверет» («Дебаты») под редакцией Ахмед Раза-бея, учившегося тогда в парижском сельскохозяйственном институте. Стамбульский комитет Единение и прогресс в своем первоначальном составе просуществовал недолго: шпионы Абдул Хамида проведали о нем, последовали аресты, и комитет распался. Но в 1894 г. он был восстановлен при участии возвратившегося к этому времени в Турцию-Ахмеда Ризы, историка Мурада, доктора Назыма и некоторых других. В Турции существовали и другие тайные политические кружки, носившие различные наименования,— Сторонники свободы, За родину и свободу и т. п. Все они строились строго конспиративно, по принципу «пятерок», и были слабо связаны друг с другом. Комитет Единение и прогресс, или просто Комитет, как его обычно называли в Турции, приобрел наибольшую известность, прежде всего потому, что он располагал за границей печатными органами. Помимо газеты «Мешверет» вскоре появились и другие газеты и журналы турецких эмигрантов: «Шура-и уммет» («Национальное собрание») в Париже, «Османлы» («Османец») в Женеве, «Мизан» («Весы») в Каире, а затем в Женеве, «Истикбаль» («Будущее») — в Неаполе и т. д.
Так началась деятельность турецких буржуазно-революционных организаций, поставивших своей задачей борьбу с абдулхамидовским зулюмом. Участников этих организаций стали называть в Турции «оттоманскими либералами», а за границей — младотурками, понимая тогда под этими расплывчатыми выражениями всех вообще сторонников введения конституционного строя в Турции. Впоследствии младотурками обычно называли уже только членов партии Единение и прогресс.
Опубликованные за границей первые программные выступления младотурок носили весьма умеренный и отнюдь не революционный характер. В изданном в 1894 г. в Париже манифесте говорилось: «В последнее время мы работали в тиши, стремясь не к ниспровержению Османской династии, необходимой для поддержания порядка, а к распространению прогрессивных идей; имея целью прогресс и порядок, мы не хотим уступок, исторгнутых: силой...». Спустя три года декларация младотурок, требовавшая восстановления Конституции 1876г., также старательно подчеркивала верность монархическому принципу: «Да будет всем известно, что мы и при конституционном режиме не можем представить наш трон без ныне царствующей династии».
Несмотря на свою умеренность, младотурки подвергались жестоким преследованиям со стороны Абдул Хамида. В 1884 — 1895 гг. в Стамбуле и некоторых других городах имели место массовые аресты. На эти годы падает и наиболее многочисленная эмиграция младотурок за границу. В 1897 г. после политической-демонстрации перед султанским дворцом, организованной младотурками, был инсценирован судебный процесс над «заговорщиками»: 13 человек: были казнены, 68 заточены в тюрьмы и сосланы на каторжные работы (С. 54-55). Через два года последовал новый судебный процесс над большой группой младотурок, в числе которых было несколько государственных служащих. Агенты султана действовали и за границей: кое-кто из эмигрантов был подкуплен (например, Мурад, редактировавший газету «Мизан»), других запугали. В ряде случаев правительства европейских государств удовлетворяли требования Абдул Хамида о высылке младотурецких деятелей, о закрытии их газет и т. д.
К началу XX в. активность младотурок заметно снизилась. Стали сказываться последствия султанских репрессий, эмигрантские раздоры, а главное, оторванность младотурок от народных масс и от освободительной борьбы нетурецких народов империи. В 1902 г. на созванном в Париже съезде влиятельная группа во главе с принцем-эмигрантом Сабахеддином откололась от комитета Единение и прогресс и основала «Лигу децентрализации и частной инициативы». По существу, группа Сабахеддина (хотя в нее входили некоторые искренние сторонники переустройства Османской империи та федеративных началах) прикрывала либеральной фразеологией реакционные и проимпериалистические тенденции. Она призывала к иностранной интервенции, требовала обеспечить «прилив иностранного капитала» в Турцию, создать в стране «джентльменский класс» и поощрять по примеру Англии и США «частную инициативу».
Деятельность заграничного комитета Единение и прогресс сводилась в это время почти исключительно к изданию газет Ахмедом Ризой в Париже и к эпизодическим пропагандистским поездкам доктора Назыма в Турцию, где ему, однако, становилось все труднее поддерживать связь с распыленными, ушедшими в глубокое подполье ячейками младотурок.
***
В полосу нового подъема младотурецкое движение вступило в 1905 — 1906 гг. Коренные причины этого подъема были внутритурецкими, но решающий толчок пришел извне — от русской буржуазно-демократической революции 1905—1907 гг. Помимо того общего значения, которое русская революция имела для народов всего мира, ее влияние на Турцию усиливалось еще и потому, что царская Россия и султанская Турция были двумя последними самодержавными монархиями в Европе. Революция против царизма в России наглядно свидетельствовала о возможности революции и против султанского самодержавия. Очевидно было и сходство полицейско-террористических режимов царя и султана. Недаром В. И. Ленин говорил, что Абдул Хамид — это «турецкий Николай Второй».
Уже первые известия о Кровавом воскресенье в Петербурге произвели ошеломляющее впечатление на турецкое общественное мнение. В секретной телеграмме от 24 (11) января 1905 г. царский посол в Стамбуле Зиновьев с тревогой сообщал министру иностранных дел Ламсдорфу, что «здесь распространяются самые невероятные слухи о движении среди фабричного населения Петербурга, грозящем будто бы безопасности столицы и государственному порядку», и просил снабдить его необходимой информацией, чтобы он мог «положить конец превратным и злонамеренным толкам» (С. 55-56). Зиновьеву, конечно, не удалось сделать это. Несмотря на свирепую султанскую цензуру, сведения о событиях, в России проникали в Турцию при посредстве иностранной прессы, через иностранные посольства и консульства, от многочисленных приезжих и различными другими каналами.
Султанское правительство осознавало, какую опасность представляет (русская революция для султанского режима. Особенное беспокойство правящих турецких кругов вызвали революционные восстания моряков Черноморского флота. Как отмечал впоследствии в своих мемуарах личный секретарь Абдул, Хамида II Тахсин-паша, восстание на броненосце «Потемкин» явилось «одним из вопросов, который больше всего беспокоил султана Хамида». Султан боялся, что и турецкие моряки последуют «заразительному примеру». Да и одного того факта, пишет Тахсин-паша, что в «Стамбуле станет известным, что мятежный корабль уведен своей командой и что он уведен без разрешения», было бы для султана достаточно, чтобы он «проводил бессонные ночи».
Когда царское правительство обратилось к Турции и Румынии с просьбой о полицейской помощи против революционного «Потемкина», султана и Порту охватил панический страх. Чтобы не допустить «Потемкина» в проливы, были отданы распоряжения об укреплении Босфора. Обсуждался также вопрос об открытии Дарданелл для иностранных военных кораблей. В порт Эрегли (на Черном море) отправились турецкие миноносцы. Посланному туда начальнику турецкого морского штаба было предписано снабдить «Потемкин», если он там появится, топливом и продовольствием, лишь бы он поскорее.покинул турецкие воды. Турецкое командование на Босфоре учредило строгий надзор за судами, идущими из Черного моря.
По мере дальнейшего развития русской революции султанское правительство усиливало свои военные и полицейские меры, направленные на изоляцию Турции от влияния «крамолы». Многочисленные султанские шпионы следили за всеми приезжающими из России, а с конца 1905 г., когда вспыхнула иранская революция, — также и за приезжавшими из Ирана. В Стамбуле шпионы установили постоянное наблюдение за пристанями, вокзалами, общественными учреждениями. Многие кофейни — эти своеобразные «клубы» Востока — были закрыты только за то, что в них: велись разговоры о России. Турецким газетам не дозволялось писать что бы то ни было о России, даже употреблять самое слово- «рус» (русский). Продажа русских газет тоже была воспрещена. Не надеясь на свои меры, Порта обратилась к царскому правительству с просьбой запретить пересылку в Турцию бакинской прогрессивной прессы на азербайджанском языке и воспрепятствовать переходу турецкой границы азербайджанцами (С. 56-57). Турецкой пограничной охране было строжайше предписано не принимать политических эмигрантов. Турецкие власти чинили препятствия даже мусульманским паломникам, направлявшимся из России в традиционный хаджж в Мекку и Медину. Вторжение турецких войск в 1907 г. в Иранский Азербайджан также вызывалось как захватническими, так и контрреволюционными стремлениями Абдул Хамида II, пытавшегося этим способом поддержать иранского шаха в его борьбе против тавризских революционеров.
Однако репрессии оказались бессильными. Усиление зулюма только повысило симпатии народов Османской империи к революционной России и обострило их ненависть к султанскому режиму. Стихийно в различных областях и провинциях, а также в армии и во флоте стали возникать волнения. В июле 1905 г. было произведено покушение на султана. Осенью 1905 г. начались восстания турецких военных моряков, повторившиеся затем и в последующие два года вплоть до младотурецкой революции. Одновременно отмечались серьезные волнения в сухопутных войсках. Бурно активизировалось четническое движение в Македонии. С новой силой вспыхнуло восстание арабов в Йемене. Брожение охватило и анатолийские города: Эрзурум, Ван, Битлис, Трабзон, Синоп, Кастамону. В эти же годы в Анатолии развернулась широкая петиционная кампания под лозунгами снижения налогов и расходования их на местах («ибо государственная казна находится в руках хищников»), сокращения штатов административного аппарата и полиции, упразднения конницы хамидие и пр.
Волнения эти носили неорганизованный характер и были, в конце концов, подавлены. Большей частью они возникали в связи с местными требованиями, не приобретая общеосманского значения. Различные национальные потоки в османском революционном движении — турецкий, македонский, армянский, арабский — по-прежнему развивались изолированно друг от друга. Но, несмотря на все это, создавшаяся обстановка имела явственно выраженные черты революционной ситуации. Примечательно, что во многих случаях солдаты отказывались стрелять в народ. В Анатолии потерпела неудачу попытка властей натравить турок и курдов на армян. Не раз правительству приходилось идти на уступки: смещать губернаторов, отменять распоряжения об отправке войск, отказываться от проведения в исполнение приговоров и т. д.
Нарастание революционной ситуации произвело решающий перелом в тактике младотурок. Русская революция оказала и на них глубокое воздействие. Наиболее консервативных лидеров она испугала «ужасами гражданской войны», как писал Ахмед Риза в своей газете «Мешверет», но большинство турецких буржуазных революционеров увидело в борьбе русского народа против царского самодержавия залог успеха своей собственной борьбы с султанским режимом.
Одним из ярких откликов на русские революционные события явилось обращение группы турецких офицеров к сестре и сыну лейтенанта Шмидта (С. 57-58).
«...Шлем вам с берегов Босфора наше глубочайшее почтение. Да будет вам утешением наша искренняя любовь к погибшему борцу и его доблестным товарищам Сергею Частнику, Александру Гладкову и Никите Антоненко, принявшим мученическую смерть во имя счастья своей родины. В наших сердцах лейтенант всегда останется великим борцом и страдальцем за права человека. Он будет учителем нашему потомству... Наш брат Евгений Петрович,, наша сестра Анна Петровна, знайте, что речь лейтенанта Шмидта,, произнесенная им над трупами борцов в Севастополе, уже разнеслась по всем закоулкам нашей империи, как и каждое произнесенное им слово.
Клянемся и мы великому гражданину Шмидту... что будем бороться до последней капли крови за святую гражданскую свободу, во имя которой у нас погибло немало наших лучших граждан. Мы клянемся еще и в том, что будем всеми силами и мерами стараться знакомить турецкий народ с событиями в России, чтобы общими усилиями завоевать себе право жить по-человечески... Лейтенант Шмидт никогда не умрет в наших сердцах, и слава о нем, как он погиб за свою родину, перейдет из рода в род». Обращение это не дошло по назначению, но А. П. Избаш несколько позднее получила из Вены письмо примерно такого же содержания от Лиги революционных офицеров оттоманской армии и флот.
Были и другие отклики. Некоторые из них исходили от людей, совсем чуждых революционному движению, но видевших положительный для Турции пример в созыве Государственной думы в России. Этими побуждениями объяснялось поздравление, присланное в мае 1906 г. в адрес председателя Думы сыном Мидхат-папш (автора конституции 1876 г.) Али Хайдаром. В других случаях русскую революцию приветствовали представители турецких буржуазных кругов, настроенных шовинистически по отношению к нетурецким народам Османской империи, но решительно выступавших против абдулхамидовского самодержавия. Так, газета «Тюрк», выходившая в Каире, призывала «брать пример с великолепных идей русской революции» и указывала, что новая Россия «станет хранителем свободы и защитником тех народов, у которых силой отнята их свобода». Один из основателей первого комитета Единение и прогресс — доктор Абдулла Джевдет отправил в Баку изданную им в 1905 г. в Женеве брошюру-прокламацию, в которой, несмотря на имевшиеся у него панисламистские тенденции, настаивал на прекращении армяно-мусульманской резни и призывал мусульман не служить орудием политики «разделяй и властвуй», проводимой царизмом. «Братья мусульмане,— говорилось в этом воззвании,— поймите, что вы обмануты, что вы сделались низким орудием царского самодержавия...» Отмечая, что «старания царя и его чиновников... встречают полное сочувствие: со стороны другого тирана — Абдул Хамида» и что «за эти убийства (т. е. за армяно-мусульманскую резню ) ответственны царь, султан и их агенты», прокламация Абдуллы Джевдета призывала мусульман не выступать против «армян и других стремящихся к свободе», но «открыть глаза» и бороться «с собственными недостатками и невежеством» (С. 58-59). В прокламации упоминалось и о том, что «события 9 января, когда улицы Петербурга были обагрены невинной кровью жителей, способны открыть самые заспанные глаза». В обращении «К турецким соотечественникам», посланном в начале 1907 г., тот же Абдулла Джевдет писал: «...Все угнетенное население — мусульманское и немусульманское — объединяйтесь! Объединяйтесь! Бедные и богатые, слабые и сильные, женщины и мужчины, молодые и старые, объединяйтесь! Население Трапезунда, Эрзерума и Кастамону, героическое население этих вилайетов, героические наши братья уже сделали первые шаги. Посмотрите на Россию, посмотрите на Иран...».
Среди турецких буржуазно-революционных организаций этого времени комитет Единение и прогресс был далеко не самым радикальным. Гораздо более демократическую программу выдвигала, например, основанная еще в 1902 г., но оставшаяся малоизвестной партия Мусульманская федерация. Отражая интересы городской мелкой буржуазии, а отчасти и крестьянства, эта партия требовала не только управления страной при посредстве национального собрания в составе представителей всех народов империи, но также сокращения рабочего дня и увеличения заработной платы, вознаграждения за несчастные случаи на работе, основания пенсионных касс для рабочих, предоставления мелкого кредита крестьянам, ремесленникам и лавочникам, учреждения общественных мельниц, амбаров, пекарен41. Однако влияние комитета Единение я прогресс оказалось более сильным. Он привлек на свою сторону наиболее активные элементы турецкой буржуазно-революционной интеллигенции, главным образом в Европейской Турции и в приморских городах Западной Анатолии. В 1905—1907 гг. турецкие офицеры, учащиеся военных и военно-медицинских школ, учителя, мелкие чиновники массами вступали в тайные революционные кружки, которые хотя и носили различные названия, но все примыкали к организации Единение и прогресс. Поэтому, когда в стране назрела революционная обстановка, именно комитет Единение и прогресс оказался во главе движения.
В 1906 г. комитет Единение и прогресс перенес свое местопребывание из-за границы в пределы империи, в главный город Македонии— Салоники. В это же время (также, несомненно, под непосредственным влиянием русской революции) началось сближение между младотурками и другими буржуазно-революционными организациями Османской империи — армянскими, македонскими. Среди младотурецких эмигрантов наблюдалось стремление к установлению контакта и с русскими революционерами.
В конце 1907 г. на созванном в Париже съезде был образован блок османских буржуазно-революционных организаций в составе комитета Единение и прогресс, Лиги принца Сабахеддина, армянской националистической партии Дашнакцутюн, различных «обществ либералов», редакций эмигрантских, газет и т. д. (С. 59-60) Впоследствии к блоку присоединилась и «левица» Внутренней Македонской Революционной Организации, возглавляемая Яне Санданским. Съезд опубликовал декларацию, в которую наряду с другими: постановлениями о мерах борьбы против султанского самодержавия впервые были включены слова «вооруженное восстание».
На Парижском съезде 1907 г. был намечен и срок предстоящего восстания — конец августа 1909 г. (33-я годовщина восшествия Абдул Хамида II на престол). Предлагая столь отдаленный срок, комитет Единение и прогресс, по-видимому, хотел иметь достаточно времени, чтобы укрепить свое влияние не только в Европейской Турции, но и в Анатолии среди преимущественно турецких слоев населения, которые он рассчитывал сделать своей главной опорой. Однако жизнь заставила младотурок выступить гораздо раньше» Решающую роль в этом отношении сыграло обострение македонского вопроса.
Македония издавна являлась очагом бурных волнений. Народные массы здесь никогда не прекращали борьбы против турецкого феодального гнета. Вмешательство империалистических держав, и соседних балканских государств осложняло и затрудняло ее, но, несмотря на это и несмотря на турецкие репрессии, она с каждым: годом расширялась и усиливалась. В июле 1903 г., в «Ильин день», в Македонии вспыхнуло крупное народное восстание. В нем участвовали, крестьяне, рабочие, ремесленники, революционная интеллигенция (особенно учителя). Турецкое правительство прислало в; Македонию целую армию — 200 тыс. солдат, и восстание было подавлено. По далеко не полным данным, между македонскими четами и турецкими войсками произошло 239 сражений, турецкие войска сожгли 201 село, оставили 70 835 человек без крова, убили 4694 человека, около 30 тыс. макендонцев эмигрировало. Империалистические державы молча наблюдали эту бойню, а после подавления восстания воспользовались случаем, чтобы выступить с очередным проектом «реформ».
Заключенное в октябре 1903 г. между Австро-Венгрией и Россией Мюрцштегское соглашение предусматривало создание смешанных комиссий из христиан и. мусульман для распределения денежных пособий среди населения, формирования жандармерии под командованием иностранных офицеров для наблюдения «за образом действий войск по отношению к населению», назначение австрийского и русского «гражданских агентов» при турецком генерал - инспекторе Македонии, новое административное деление Македонии и пр. Во исполнение мюрцштегской программы в Македонию прибыло около 50 иностранных офицеров. Они ничем не помогли населению, а, напротив, ухудшили его положение, так как на деле служили орудием укрепления султанской власти (С. 60).
Между тем огромные расходы на содержание «реформированной» жандармерии — 250 тыс. турецких лир в год — легли новым тяжелым бременем на македонский народ. В 1905 г. в Македонии; был учрежден иностранный финансовый контроль, тоже ни в чем не облегчивший положение македонского народа: все отличие от прежнего порядка свелось к тому, что налоговые поступления шли: теперь не в турецкую казну, а в распоряжение иностранной комиссии, которая расходовала их на содержание жандармерии, на погашение внешних долгов и на оплату километрических гарантий. В 1907 г. державы потребовали от турецкого правительства введения в Македонии также и «судебного контроля» со стороны иностранцев.
В общем, все эти македонские «реформы» отражали обычную политику империалистов по отношению к балканским странам. Как писал впоследствии В. И. Ленин, «Балканские народы могли бы сказать, как говаривали в старину наши крепостные: „Минуй нас, пуще всех печалей, и барский гнев и барская любовь". И враждебное и якобы дружелюбное вмешательство „держав" Европы означает для балканских крестьян и рабочих только прибавление всяческих пут и помех свободному развитию к общим условиям капиталистической эксплуатации».
Влияние русской революции намного усилило национально-освободительную борьбу македонского народа и придало ей новую важную черту — стремление к объединению всех революционных: сил: христиан и мусульман, турок и нетурок. Этим и объяснялось присоединение наиболее демократического крыла Внутренней: Македонской Революционной Организации — «левицы» — к решению Парижского съезда 1907 г. В отличие от болгарских шовинистов, требовавших аннексии Македонии Болгарией, «левица», во главе которой стояли революционные демократы Яне Санданский, Гоце Делчев (погибший незадолго до Илинденского восстания 1903 г.), Димо Хаджи Димов и другие, добивались освобождения Македонии путем народной революции при участии всего угнетенного населения Македонии, в том числе и самих турок.
К началу 1908 г. положение в Македонии достигло крайнего напряжения. Четническое движение приобрело такой размах, что жандармерия и войска были совершенно бессильны бороться с ним. С провокационной целью генерал-инспектор Македонии: Хильми-паша натравливал греков на болгар, болгар на сербов,, албанцев на греков и т. д., но и этот способ не укрепил в Македонии султанскую власть. «Реформы», проводившиеся под давлением империалистических держав, потерпели полное крушение. В январе 1908 г. австрийский министр иностранных дел барон Эренталь публично объявил о предстоящем проведении Австрией с согласия султана железной дороги к Салоникам, чем фактически предрешался переход Македонии под безраздельное австрийское господство. Это выступление, сделанное без согласования с русским правительством, означало также отказ Австро-Венгрии от Мюрцштегского соглашения. Ответом на него явилось свидание русского царя и английского короля в Ревеле в июне 1908 г. (С. 61-62). Намеченные в Ревеле новые «реформы» для Македонии предусматривали еще большее усиление иностранного (на этот раз англо-русского) контроля. Стало ясно, что окончательное отторжение Македонии от Турции является лишь вопросом времени.
Революционный подъем в Македонии, с одной стороны, и возникшая угроза полной утраты этой провинции — с другой, возбудили большую тревогу в кругах младотурок. Было нетрудно предвидеть, что если упустить момент, то либо победит самостоятельное македонское национально-освободительное движение, либо Македонию захватят империалистические державы. Младотурки решили воспрепятствовать и той, и другой возможности.
С середины июня 1908 г. началась непосредственная подготовка к восстанию. К этому времени младотурецкая тайная организация в Македонии, чрезвычайно разрослась. Число ее членов/ составляло 15 тыс. Во всех городах и даже в маленьких местечках.действовали отделения комитета Единение и прогресс. Члены и сторонники младотурецкой организации находились во всех правительственных учреждениях, что позволяло комитету заранее узнавать о мероприятиях властей. Часто комитет оказывался. сильнее правительства. По приговору комитета совершались убийства султанских шпионов, и власти были бессильны даже разыскать убийц.
Наибольших успехов младотурецкая пропаганда достигла среди средних и младших офицеров расквартированного в Македонии 3-го корпуса османской армии. Помимо общей обстановки, воздействовавшей на усиление патриотических и революционных настроений офицерства, большое значение имело и то обстоятельство, что в Македонии особенно наглядно проявлялись пороки существующего строя. Турецкие офицеры сталкивались здесь с иностранным контролем и иностранными офицерами, возглавлявшими жандармерию, видели, как ускользает эта провинция из рук турок, убеждались на собственном опыте в ненависти народных масс к султанскому режиму. Росту недовольства среди офицеров способствовали и такие причины, как задержка жалованья, раздача чинов и орденов султанским фаворитам, замена заслуженных офицеров неграмотными султанскими шпионами, постоянная угроза увольнения или ссылки.
В среде этого патриотически настроенного офицерства и возникло решение о вооруженном выступлении против султанского самодержавия. Инициатива исходила от низовых организаций, младотурок. 28 июня 1908 г. организация младотурок в маленьком македонском городе Ресна, насчитывавшая всего 40 человек, постановила немедленно создать турецкую чету и начать борьбу. На следующий день это решение было санкционировано областным комитетом Единение и прогресс в Монастыре (Битоли), и 3 июля 1908 г. сформированная в Ресне чета вышла из города. Только после этого, т. е. когда восстание уже началось, его возглавил центральный салоникский комитет (С. 62).
Во главе ресненской четы стоял кол-агасы (секунд-майор) Ахмед Ниязи-бей, по происхождению албанец. Это был скромный, ничем до того не известный офицер, родившийся и проведший почти всю свою жизнь в Ресне. Он даже не знал, кто именно входит в состав монастырского областного комитета Единение и прогресс, и только после революции с удивлением констатировал, что это были его хорошие знакомые. Ниязи-бей при выступлении четы следующим образом определил задачи начинающейся борьбы: «В этой революции, которую мы поднимем против правительства и ревельских решений, мы должны на деле показать, что мы любим христиан, как наших соотечественников, считаем их равными; с собой, уважаем их земли, как наши собственные земли, их жизни, как нашу жизнь, их имущества, как наше имущество. Наша революция... будет восстанием против образа правления, делающего нас и все остальные национальности врагами друг друга; она провозгласит свободу, равенство и братство».
Свободолюбивые лозунги, обещание установить всеобщее равенство и удовлетворить насущные нужды народа произвели в накаленной атмосфере этих дней огромное впечатление. Первоначально отряд Ниязи-бея состоял всего из 160 фидаев («жертвующих, собой»), через две недели он насчитывал 500, а спустя еще неделю — 3 тыс. человек. 6 июля в районе Демирхисара выступил во главе революционной четы майор Энвер-бей, занимавший перед этим видный пост в штабе Хильми-паши в Салониках и бежавший оттуда, опасаясь ареста.
Ниязи и Энвер, первыми поднявшие знамя революции, приобрели огромную популярность. Впоследствии они получили почетное прозвище «героев свободы» («Хюрриет кахраманлары»). Но, ни тому, ни другому не пришлось провести ни одного сражения. Батальоны и полки 3-го корпуса один за другим переходили на сторону революции. Македонские и албанские четы также примкнули к младотуркам. Наибольшее значение при этом имели позиция македонской «левицы» и решение многотысячного собрания албанцев в окрестностях Феризовича.
Султан назначил для подавления восстания генерала Шемси-пашу, который слыл «специалистом по укрощению албанцев», не останавливавшимся «для приведения их к порядку... перед самыми жестокими расправами». Тотчас по прибытии в Монастырь, 7 июля, Шемси-паша был убит по приговору младотурецкого комитета. Одновременно младотурки послали угрожающие письма Хильми-паше и другим генералам, предупреждая их, что в случае сопротивления движению их ждет та же участь. И действительно,. как только командир бригады в Монастыре генерал Осман Хидайет-паша огласил перед своими офицерами телеграмму султана, в "Которой объявлялось о прощении восставших, если они сложат оружие, и о строгом наказании «непокорных», он был тотчас же застрелен одним из присутствовавших молодых офицеров. Стрелявшего, как сообщили властям, «не смогли обнаружить». Средь бела дня был застрелен в Салониках султанский шпион военный муфтий Мустафа-эфенди, а в Монастыре — полицейский инспектор Сами; в этих и в других таких же случаях полиция и военные патрули не двинулись с места, чтобы задержать стрелявших (С. 63-64). Бессилие властей дошло до того, что назначенный на место Шемси-паши в Монастырь маршал Осман-паша был по решению комитета «похищен» из своего дворца отрядом Ниязи-бея и уведен в горы».
К младотуркам присоединились офицеры 2-го корпуса, расквартированного в Адрианопольском вилайете. Султан приказал перебросить в Македонию анатолийские полки, но и это не помогло. Прибывшие из Измира в Салоники 27 батальонов (всего намечалось перебросить из Анатолий 48 батальонов) были еще до отправки, а затем в пути распропагандированы младотурками и отказались выступить против революционеров. Ничего не дали султану и все прочие меры: повышение в чинах офицеров, посылавшихся против повстанцев, многочисленные аресты сторонников младотурок в Стамбуле и Анатолии и даже провокационное обращение к македонским христианам, в котором утверждалось, что младотурецкое движение грозит их жизни и имуществу.
Фактически султанский, режим в Македонии рухнул уже в первые дни революции. Правительственный' аппарат был совершенно парализован. Даже высшие военные и гражданские чины (в том числе и генерал-инспектор Хильми-паша) частью из страха за свою жизнь, частью в надежде на сговор с младотурками проявляли за редкими исключениями полную пассивность. Хозяином положения сделался салоникский комитет Единение и прогресс. Он не только осуществлял все руководство движением, но и подчинил себе гражданские и военные власти провинции.
В своих воззваниях к народу комитет применял самые решительные выражения. Так, например, в прокламации, расклеенной на улицах Охриды Ниязи-беем, содержались и гневные слова в адрес султанских властей — «этих змей, этих коварных зверей, этих грабителей, врагов народа, этих убийц, губящих отечество»; и недвусмысленные намеки на то, что «наши предки свергли с престола и повесили не одного падишаха» и воспоминания о «славном прошлом» турецкой «расы завоевателей», которая ныне «обращена в рабство» и сделалась «трусливой, как лиса, невежественной, как ребенок»; и заверения в том, что нетурецкие народы империи являются для турок «друзьями и братьями».
«О, сыны отечества! О, братья османы! О храбрый народ Румелии! — восклицали младотурки.— Наконец пришла пора показать вашу храбрость... Отечество в опасности: наши села и наши крестьяне разорены... Наши очаги остались без дыма, наши сердца без радости, наши поля без обработки, плуги без волов, наши жены без мужей, наши матери и отцы без сыновей. У каждого дома свой траур, у каждого сердца своя рана и свое горе... Горы и скалы не выдержали бы мучений, перенесенных нашим народом. Тюрьмы наполнены людьми, говорившими и признававшими правду и требовавшими ее... Вперед, герои, пришла пора спасти наше отечество! (С. 64-65). Оковы не созданы для львов. Стыдно, чтобы они позволяли обманывать себя лисицам. Сделаем наше отечество счастливым, отомстив за него!».
Совсем по-другому звучали обращения комитета к султану и представителям иностранных держав. Требования о восстановлении конституции выдвигались перед султаном хотя и настойчиво, но в почтительных, «верноподданнических» формах. Чрезвычайно умеренным был и меморандум комитета, врученный иностранным консулам в Македонии 12 июля 1908 г. В нем указывалось, что «основная и конечная цель» младотурок сводится к обеспечению «открытого и правильного применения конституции 1876 г.» и что державам следовало бы «посоветовать» султану удовлетворить это требование, исходящее от «его подданных, еще верных, но возмущенных постыдным положением, в которое поставлено их отечество».
Младотуркам удалось добиться своего. Использовав для устрашения султана народное движение, они вместе с тем сумели ограничить революцию только коституционными задачами. 23 июля 1908 г. революционные отряды, восторженно приветствуемые населением и войсками, вступили в Салоники, Монастырь и другие большие города Македонии. Повсюду на многолюдных митингах было «от имени армии и народа» провозглашено восстановление конституции. Этот день, 23 июля, и явился днем торжества младотурецкой революции.
Султан был поставлен перед свершившимся фактом. Комитет Единение и прогресс отправил ему телеграмму с сообщением о состоявшемся провозглашении конституции и с ультимативным требованием издать в трехдневный срок соответствующее ираде (указ). Со своей стороны Хильми-паша сообщил великому везиру, что дальнейшее сопротивление бесполезно. К этому выводу пришло и правительство. Как указывалось в представленном султану протоколе заседания совета министров, только за 2 дня, 22 и 23 июля, из Македонии от различных начальствующих лиц поступило 67 телеграмм, в которых отмечалась решимость армии и народа применить любые меры для достижения намеченной цели. В одной из этих телеграмм содержалась прямая угроза провозгласить султаном вместо Абдул Хамида II наследника престола и послать стотысячное войско на Стамбул.
Абдул Хамиду пришлось смириться еще до истечения срока ультиматума. В ночь на 24 июля было подписано ираде о восстановлении Конституции и производстве выборов в палату депутатов, и наутро население Стамбула узнало об этом. Для большинства жителей столицы известие оказалось совершенно неожиданным. По свидетельству очевидцев, первые покупатели утренних газет, увидев напечатанное в них слово «конституция», стремительно выбрасывали их, так как опасались, что имеют дело с очередной провокацией султанских шпионов.
Правительство пыталось изобразить провозглашение конституции как «милость.» султана, В этом смысле и была составлена ответная телеграмма великого везира на имя Хильми-паши (С. 65-66). Однако, когда Хильма-паша прочитал ее перед громадной толпой, собравшейся у губернаторского дворца в Салониках, младотурецкие офицеры тут же заявили протест и в резких выражениях сказали Хильми-паше, что Конституция восстановлена ими, а не султаном и что они «докажут ему это».
* * *
Так совершилась почти бескровная младотурецкая революция. Иностранных буржуазных наблюдателей она поразила «своей внезапностью и своим мирным характером». С точки зрения внешнего хода событий это определение верно. Но необходимо иметь в виду, что быстрота и «бескровность» проистекали в данном случае не из силы революции, а из того потрясающего развала к которому пришел прогнивший абдулхамидовский режим. Младотурецкая революция сама по себе была не сильной, а слабой, ограниченной, узкобуржуазной революцией. Классическое определение дал ей В. И. Ленин в своем труде «Государство и революция»: «Если взять для примера революции XX века, то и: португальскую и турецкую придется, конечно, признать буржуазной. Но „народной" ни та, ни другая не является, ибо масса народа, громадное большинство его активно, самостоятельно, со своими собственными экономическими и политическими требованиями, ни в той, ни в другой революции заметно не выступают».
На первых порах победа младотурок вызвала всеобщий энтузиазм. По всей стране происходили торжественные манифестаций: под лозунгами: «свобода», «равенство», «братство» (к которым неизменно добавлялся и четвертый, возникший в условиях зулюма, специфическй младотурецкий лозунг: «правосудие»).
Из тюрем было освобождено 40 тыс. заключенных. Возвратились политические ссыльные и эмигранты. Специальным указом; была уничтожена система джурналов.
Была отменена и цензура. В явочном порядке возникло много новых газет, создались различные клубы, ассоциации, появились, даже первые ростки рабочего движения — классовые профсоюзы, социалистические кружки, происходили стачки. На турецкий язык: были переведены «Капитал» К. Маркса, произведения Л. Н. Толстого, А. П. Чехова и др. Младотурецкая газета «Танин» («Эхо») стала печатать в турецком переводе повесть М. Горького «Мать».. В Измире была основана первая газета на турецком языке, объявившая себя социалистической,— «Иршад» («Наставление»).
Характерные требования выдвинула в первые дни революции-; младотурецкая организация в Неврокопе (Македония). Под давлением народных масс и под несомненным влиянием «левицы» Санданского, а косвенно и идей русской революции эта организация выработала подробную программу, в которой предусматривалось: парламентарное управление со всеобщим, прямым, равным избирательным правом при тайном голосовании, широкое самоуправление общин, округов и областей, полная свобода печати и собраний, отмена всех национальных привилегий, «широкое социальное законодательство» и «охрана труда», наделение крестьян землей за счет государственных, вакуфных и помещичьих земель, отмена натуральных податей и введение прогрессивного налога, государственная эксплуатация железных дорог, почт, телеграфа и рудников, учреждение народной милиции, отделение церкви от государства, введение светского образования, всеобщая амнистия (С. 66-67).
Казалось, исчезло и наиболее острое из всех противоречий старой Турции — национальный вопрос. Повсюду мусульмане братались с немусульманами, турки с нетурками. В Стамбуле большая толпа мусульман отправилась на армянское кладбище и возложила венки на могилы, армян, погибших во время абдулхамидовских погромов. В Бейруте турецкие офицеры и солдаты присутствовали в армянской церкви на богослужении, устроенном в память жертв деспотического режима. Особенно разительная перемена произошла, в Македонии. Мгновенно прекратились столкновения между четами и турецкими властями. Яне Санданский, прибыв в Салоники, опубликовал «Манифест ко всем народностям империи», в котором заявлял: «Вы, принесшие столько жертв на алтарь свободы, можете радостно вздохнуть. Теперь вы не угнетены, и ваша борьба стала, более надежной и более лёгкой... Возврата назад нет...»
Новый режим представлялся современникам устойчивым и прочным. Реакционные силы совсем притихли. Султан "Абдул Хамид объявил себя сторонником конституции. За исключением нескольких наиболее одиозных деятелей старого режима, бежавших за границу с помощью иностранных посольств (главным образом германского и австро-венгерского), все министры, сановники, генералы, высшее мусульманское духовенство также демонстрировали свою приверженность конституционному строю. После недолгого периода выжидания одобрили младотурецкий переворот и империалистические державы. Они воздержались от осуществления выдвинутого было Италией предложения о. вооруженной интервенции в Турции, наподобие той, которая была произведена в 1900 г. в Китае, и стали наперебой выражать сочувствие и похвалу младотуркам. Англия и Россия приостановили проведение в жизнь своей ревельской программы. Из Македонии были отозваны иностранные офицеры, возглавлявшие жандармерию. Некоторые европейские монархи, в том числе английский король Эдуард VII, отправили султану поздравления с введением конституционного строя. Даже Германия, которой Абдул Хамид оказывал наибольшее предпочтение при выдаче концессий, приглашении инструкторов и вообще во всей своей политике, предпочла не скорбеть о прошлом, а спешно искать сближения с новыми правителями Турции.
«Весна» младотурецкой революции проходила в условиях своеобразного двоевластия. Абдул Хамид II остался на троне (С.67). В правительство, составленное из старых султанских сановников, не вошел ни один представитель младотурок. Почти нигде не был» вменены губернаторы, полицейские, жандармские и судебные чины. Но наряду с офи
Дата добавления: 2015-09-06; просмотров: 103 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
ЗАЙЧИК - КОЛЬЦО | | | Идея справедливости в представлениях россиян. |