Душевные муки. Еще одна ступень позади

К тому времени, когда Керри добралась домой, ее снова стали терзать сомнения и опасения, всегда возникающие при недостатке решимости. Она никак не могла убедить себя, что поступила правильно, дав Герствуду обещание, и не знала, должна ли теперь сдержать свое слово. В его отсутствие она перебрала в уме все случившееся и обнаружила много таких препятствий, которые раньше, во время пылких объяснений Герствуда, не приходили ей в голову. Сейчас она сообразила, в какое двусмысленное положение поставила себя, согласившись выйти замуж за Герствуда, хотя он должен был считать ее замужней женщиной. Вспомнила она и многое из того, что сделал для нее в свое время молодой коммивояжер, и подумала, что с ее стороны было бы очень некрасиво уйти от него, не сказав ни слова. А кроме того, что будет дальше? Сейчас она живет в уюте и комфорте, а это весьма убедительный аргумент для человека, который боится жизни.

«Ведь ты не знаешь, что тебя ждет, — шептал ей внутренний голос. — На свете много бедствий. За стенами этого дома много несчастных женщин. Там люди ходят, протягивая руку за куском хлеба. Никогда нельзя знать, что случится с тобою. Вспомни-ка время, когда ты, голодая, бродила по городу. Не упускай того, что у тебя есть!»

Как ни странно, но, несмотря на чувства, которые Керри питала к Герствуду, ему не удалось подчинить ее себе. Она слушала, улыбалась, одобряла его намерения и все же окончательно не соглашалась. Очевидно, Герствуду не хватало силы воли, а страсти его — той мощи, которая отметает в сторону разум, разбивает вдребезги все теории и доводы и на время отнимает всякую способность логического мышления. Почти каждому мужчине дано раз в жизни зажечься такой могучей страстью, но обычно это бывает лишь в молодости, и тогда возникает счастливый союз.

Герствуд, человек уже зрелый, не сохранил огня юности, хотя и был сейчас охвачен пылкой, безрассудной страстью. Эта страсть была достаточно сильна, чтобы вызвать в Керри влечение к нему, пожалуй, даже чтобы заставить ее вообразить, будто она любит его. Такое нередко случается с женщинами, и причиной тому служит их склонность к любви и жажда сознавать, что они любимы. Желание быть под надежной защитой, стать предметом нежных забот, встречать во всем сочувствие — неотъемлемая черта женского характера. А если к этому примешивается еще природная эмоциональность, то женщине бывает трудно отказать мужчине, и поэтому ей кажется, что она влюблена.

Вернувшись домой, Керри переоделась и стала приводить в порядок комнату, так как уборка, которую производила горничная, не удовлетворяла ее. Особенно манера горничной расставлять мебель. Например, она неизменно задвигала в угол комнаты качалку, которую Керри любила ставить у окна. Сегодня она, поглощенная своими мыслями, не сразу заметила, что качалка не на своем месте. Часов около пяти пришел Друэ. Он был в весьма возбужденном состоянии. Твердо решив узнать правду об отношениях между Керри и Герствудом, Друэ весь день ломал над этой загадкой голову и потому чувствовал себя усталым и хотел поскорей покончить с ней. Он не предвидел каких-либо серьезных осложнений, но все-таки не решался начать разговор.

Керри, утомленная собственными раздумьями, сидела у окна и, покачиваясь в качалке, глядела на улицу.

— Что ты сегодня так мечешься? — невинным тоном спросила она, удивленная торопливыми движениями и плохо скрываемым волнением Друэ.

Друэ все еще колебался. Сейчас, в присутствии Керри, он не мог решить, как ему держать себя. Он не был дипломатом. Он не умел читать чужие мысли и вообще не был наблюдателен.

— Когда ты пришла домой? — с глупым видом спросил он.

— С час назад, — ответила Керри. — А почему ты спрашиваешь?

— Мне пришлось вернуться утром, и я не застал тебя, — продолжал Друэ. — Значит, ты куда-то уходила.

— Да, я вышла погулять, — просто ответила Керри.

Друэ смотрел на нее рассеянно. Несмотря на то, что самолюбие его в подобных случаях обычно молчало, он все же не решался начать разговор. Однако он так пристально глядел на Керри, что та, наконец, не выдержала.

— Почему ты так уставился на меня? — спросила она. — Что случилось?

— Ничего, — ответил Друэ. — Я только думал…

— Что ты думал? — с улыбкой спросила она, удивленная его странным поведением.

— Нет, ничего, ничего особенного.

— Почему же ты так странно смотришь на меня? — снова спросила она.

Друэ стоял у туалетного столика, и вид у него был очень комичный. Он повесил шляпу, положил перчатки и теперь перебирал всевозможные вещицы на туалете, не зная, как начать разговор. Ему не хотелось верить, что эта красивая женщина замешана в столь неприятной для него истории. Он склонен был думать, что в конце концов ничего плохого не произошло. И все же в голове у него крепко засели слова горничной. Ему хотелось начать разговор без обиняков, но он не знал, как это сделать.

— Куда же ты ходила утром? — нерешительно спросил он.

— Я уже говорила тебе, что вышла погулять, — ответила Керри.

— Это правда?

— Ну, конечно, правда! А почему ты спрашиваешь?

Керри стала догадываться, что Друэ кое-что знает. Она внутренне насторожилась, и щеки ее слегка побледнели.

— Я думал, что это, может быть, и не так, — произнес Друэ, которому никак не удавалось хотя бы на йоту продвинуться к цели.

Керри глядела на него, и постепенно к ней возвращалась смелость, которая на время совсем было покинула ее. Она видела, что Друэ в затруднении, и чисто женской интуицией поняла, что оснований для особой тревоги нет.

— Почему ты так разговариваешь со мной? — спросила она, наморщив хорошенький лобик. — Ты так смешно ведешь себя сегодня!

— Я и чувствую себя в смешном положении, — отозвался он.

Секунду они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец Друэ набрался храбрости и сделал решительный шаг.

— Что у тебя с Герствудом, хотел бы я знать? — спросил он.

— У меня с Герствудом? — спросила Керри. — Что ты хочешь этим сказать?

— А разве он не приходил сюда без конца, когда меня не было в городе?

— Без конца?! — дрогнувшим голосом повторила Керри. — Нет, я тебя совершенно не понимаю.

— Мне сказали, что ты с ним ездила кататься, что он приходил сюда каждый вечер.

— Ничего подобного! — воскликнула Керри. — Это неправда! Кто тебе это сказал?

Она покраснела до корней волос, но сумерки мешали разглядеть ее лицо. Видя, что Керри только отпирается, он вновь обрел уверенность.

— Не все ли равно кто, — заявил он. — Правда ли, что этого не было?

— Разумеется! — ответила она. — Ты же знаешь, сколько раз он был здесь.

Друэ снова задумался.

— Я знаю только то, что ты мне говорила, — ответил он наконец.

Он нервно зашагал по комнате, а Керри в смятении следила за ним.

— Но я тебе не говорила ничего подобного, — сказала она, немного овладев собой.

— На твоем месте, — продолжал Друэ, оставляя без внимания ее последние слова, — на твоем месте я не стал бы связываться с ним. Ведь он женат.

— Кто… кто женат? — запинаясь, переспросила Керри.

— Как кто? Герствуд, конечно, — ответил Друэ.

От него не укрылось то впечатление, которое произвели его слова.

— Герствуд!.. — воскликнула, вскакивая, Керри.

Она то краснела, то бледнела. Ошеломленная, она не в состоянии была разобраться в том, что происходит у нее в душе; комната ходуном ходила перед ее глазами.

— Кто тебе сказал, что он женат? — спросила Керри, совсем забывая о том, что выдает себя, проявляя к этому такой интерес.

— Да я сам знаю, — ответил Друэ. — Мне это очень давно известно.

Керри тщетно пыталась собраться с мыслями. Вид у нее был жалкий и растерянный, но вместе с тем в душе ее шевелились чувства, ничего общего не имеющие с гибельной трусостью.

— Мне казалось, я говорил тебе об этом, — добавил Друэ.

— Нет, ты мне ничего подобного не говорил! — возразила Керри, вновь обретая дар речи. — Ты ничего подобного не говорил! — еще раз повторила она.

Друэ в изумлении слушал ее. Это было что-то новое.

— А мне казалось, я говорил, — сказал он.

Керри угрюмо обвела глазами комнату и подошла к окну.

— Ты не должна была заводить с ним шашни после всего, что я для тебя сделал, — обиженным тоном произнес Друэ.

— Ты? — воскликнула Керри. — Ты?! А что ты такое для меня сделал?

В ее маленькой головке теснилось множество противоречивых мыслей, порождавших столь же противоречивые чувства. И стыд от сознания, что ее изобличили во лжи, и негодование на коварство Герствуда, и озлобление против Друэ, сделавшего ее посмешищем в собственных глазах. Одно было ясно: во всем виноват Друэ. В этом не могло быть никакого сомнения. Зачем он привел к ней этого Герствуда, женатого человека, ни словом не предупредив ее? Но не о Герствуде и о его вероломстве надо сейчас думать, — а вот почему Друэ так поступил с нею? Почему он вовремя не предостерег ее? И теперь он, обманувший ее доверие, смеет еще стоять перед ней и говорить о том, что он для нее сделал!

— Вот это мне нравится! — воскликнул Друэ, далеко не отдавая себе отчета в том, какую бурю вызвали его слова в душе Керри. — По-моему, я очень многое для тебя сделал.

— По-твоему? Вот как? — отозвалась Керри. — Ты обманул меня — вот что ты сделал. Ты приводишь сюда своих приятелей и выставляешь их передо мной в ложном свете. А меня выдаешь за… О!

Голос Керри сорвался, и она трагическим жестом сжала руки.

— Но все-таки я не вижу, какая между всем этим связь? — сказал Друэ, окончательно растерявшись.

— Ты не видишь? — сказала Керри, овладев собой и крепко стиснув зубы. — Конечно, ты не видишь! — продолжала она. — Ты вообще ничего не видишь. Ты не мог вовремя предупредить меня, да? Ты молчал до тех пор, пока не стало поздно. А теперь ты еще шпионишь за мной, собираешь сплетни и еще говоришь, что ты для меня много сделал!

Друэ и не подозревал, что Керри способна на подобные вспышки. Она пылала от негодования, глаза ее метали искры, губы дрожали, и все тело трепетало от обиды, которая, по ее мнению, была ей нанесена.

— Кто за тобой шпионит? — пробормотал Друэ; он смутно сознавал, что виноват, но в то же время был вполне уверен, что с ним поступили очень нехорошо.

— Ты! — бросила ему в ответ Керри. — Ты отвратительный, самовлюбленный трус, вот ты кто! Будь в тебе хоть что-то от настоящего мужчины, тебе бы и в голову не пришло так поступать!

Друэ даже рот раскрыл от изумления.

— Я не трус! — ответил он. — И я желаю знать, почему ты шляешься по городу с другими мужчинами.

— С другими мужчинами! — воскликнула Керри. — С другими мужчинами! Ты прекрасно знаешь, с каким мужчиной! Я часто выходила с мистером Герствудом, но кто в этом виноват? Разве не ты привел его сюда? Разве не ты предлагал ему навещать и развлекать меня, когда ты уезжаешь? А теперь, после всего этого, ты приходишь и заявляешь, что я не должна выходить с ним, что он женатый человек!

Произнеся последние два слова, Керри внезапно прервала свою речь и снова заломила руки. Мысль о коварстве Герствуда ранила ее, как острый нож.

— О!.. — всхлипнула она, но прекрасно справилась с собой и не пролила ни слезинки.

— Вот уж не думал, что ты начнешь шляться с ним, когда меня нет в городе! — сказал Друэ.

— Ты не думал! — язвительным тоном повторила Керри, до глубины души возмущенная поведением этого человека. — Конечно, ты не думал! Ты ни о чем другом, кроме своего удовольствия, не думал. Ты полагал, что тебе удастся сделать из меня игрушку, что я буду для тебя приятной забавой! Так вот я тебе докажу, что этого не будет! С этой минуты я не желаю иметь с тобой ничего общего! Можешь получить назад свои дрянные подарки и хранить их на память!

Сорвав с груди маленькую брошку, Керри с силой швырнула ее на пол и забегала по комнатам, собирая кое-какие вещицы, которые принадлежали ей.

Друэ, несмотря на свою злость, смотрел на Керри, как зачарованный.

— Не пойму, почему ты бесишься? — наконец, сказал он изумленно. — Вся правда на моей стороне, а уж никак не на твоей! Ты не должна была так некрасиво вести себя после всего, что я для тебя сделал!

— А что такое ты сделал для меня? — пылая гневом, спросила Керри.

Она гордо откинула голову и чуть приоткрыла губы.

— По-моему, я сделал совсем не мало, — ответил Друэ, многозначительно обводя глазами комнату. — Разве я не покупал тебе все, что только тебе хотелось? Разве я не водил тебя повсюду, куда только тебе хотелось пойти? Ты получала столько же удовольствий, сколько и я, пожалуй, даже больше.

Можно было сказать про Керри что угодно, но неблагодарной она не была. По ее понятиям за полученные блага она платила достаточной признательностью. Она не нашлась, как ответить Друэ, однако ее гнев далеко не утих. Ей казалось, что коммивояжер нанес ей непоправимую обиду.

— Разве я тебя об этом просила? — сказала она.

— Во всяком случае, я давал, а ты принимала, — парировал Друэ.

— Можно подумать, что я тебя уговаривала! — воскликнула Керри. — Чего ты вздумал хвалиться тем, что ты для меня сделал? Наряды твои мне не нужны! Я их не стану больше надевать! Можешь хоть сегодня получить их и делать с ними все, что угодно! Я ни одной минуты больше не останусь здесь!

— Это мне нравится! — воскликнул в свою очередь Друэ, обозленный предчувствием грозящей утраты. — Использовать меня, а потом оскорбить и уйти! Что ж, это очень по-женски. Я приютил тебя, когда у тебя ничего за душой не было, а теперь вдруг является другой, и я уже нехорош! Впрочем, я всегда думал, что этим рано или поздно кончится.

Он был глубоко уязвлен тем, как отнеслась к нему Керри, и сознанием, что ему уже не удастся добиться справедливости.

— И вовсе это не так, — сказала Керри. — Ни к кому я не ухожу. А ты вел себя грубо, гадко и эгоистично, как, впрочем, и следовало ожидать! Я тебя ненавижу, слышишь, ненавижу, и ни одной минуты больше не останусь с тобой! Ты просто подлый…

Керри запнулась и не добавила слова, которое готово было сорваться с ее губ.

— Иначе ты не посмел бы так говорить! — закончила она.

Керри взяла шляпу, накинула жакет на скромное вечернее платье, поправила волнистые пряди, выбившиеся из прически на разгоряченные щеки. Она была озлоблена, раздавлена горем, уничтожена. В ее больших глазах стояли слезы, но веки были сухими. Она рассеянно и неуверенно двигалась по комнате, бесцельно перекладывая вещи с места на место, принимая какие-то смутные решения и совсем не представляя себе, во что выльется их ссора.

— Хорош конец, что и говорить! — сказал Друэ. — Уложила вещи — и адью, не так ли? Право, тебе следует за это выдать приз! Уж конечно, ты сошлась с Герствудом — не то вела бы себя иначе. Мне эти комнатенки не нужны, можешь не выезжать из-за меня. Оставайся здесь — мне все равно. Но, черт возьми, ты со мной скверно поступила!

— Я не стану жить с тобой, — спокойно сказала Керри. — Я не хочу жить с тобой. Ничего, кроме бахвальства, я от тебя не слыхала за все время, что мы были вместе.

— Вот уж ничего подобного, — возразил Друэ.

Керри направилась к двери.

— Куда ты? — крикнул Друэ.

Он сорвался с места и загородил ей дорогу.

— Дай мне пройти!

— Куда ты? — повторил он.

Друэ был человек мягкосердечный, и, несмотря на горечь обиды, ему стало жаль Керри, уходившую неизвестно куда. Керри, ничего не ответив, дергала ручку двери. Однако напряженность этого разговора оказалась ей не под силу. Она сделала еще одну тщетную попытку открыть дверь и вдруг разрыдалась.

— Будь же благоразумна, Кэд, — ласково сказал Друэ. — Зачем тебе убегать отсюда? Тебе же некуда идти. Оставайся здесь и успокойся. Я не стану беспокоить тебя, я и сам не хочу здесь больше оставаться.

Керри, всхлипывая, отошла от двери к окну. Она была так измучена, что не могла произнести ни слова.

— Будь же благоразумна, — повторил Друэ. — Я вовсе не намерен удерживать тебя силой. Если уж тебе так хочется, можешь уйти, но прежде обдумай все хорошенько. Бог видит, я тебе препятствовать не стану.

Ответа не последовало, но мало-помалу, под действием его теплых слов, Керри стала успокаиваться.

— Оставайся здесь, а я уйду, — сказал наконец Друэ.

Керри слушала его с самыми разноречивыми чувствами. Мысли ее точно шквалом отнесло от маленького причала логики, которой все же не был лишен ее разум. Ее тревожило одно, сердило другое, она терзалась собственной несправедливостью, и несправедливостью Герствуда и Друэ к ней, и воспоминанием о доброте обоих, и мыслью о том, что за стенами этой комнаты лежит холодный мир, в котором она уже однажды потерпела поражение, и тем, что она больше не имеет права оставаться здесь. Все это вместе превратило ее в клубок трепещущих нервов, в потерявшее якорь, исхлестанное штормом утлое суденышко, способное лишь беспомощно нестись по волнам.

— Послушай, Керри! — сказал вдруг Друэ, которого, видимо, осенила какая-то новая мысль.

— Не трогай меня! — прошептала Керри, отшатываясь, но не отнимая платка от заплаканных глаз.

— Не огорчайся из-за нашей ссоры, Керри, ну ее! — снова начал Друэ. — Оставайся здесь до конца месяца, а тем временем ты решишь, как быть дальше. Ладно?

Керри не отвечала.

— Право, так будет лучше, — продолжал Друэ. — Какой смысл сейчас укладываться? Тебе же некуда идти!

Его слова по-прежнему остались без ответа.

— Если ты сделаешь, как я говорю, мы больше не будем толковать об этом, и я уйду.

Керри отняла от глаз платок и посмотрела в окно.

— Ты согласна? — снова спросил он.

По-прежнему никакого ответа.

— Согласна? — повторил он.

Керри молчала и только рассеянно смотрела на улицу.

— Да полно, Керри! — настаивал Друэ. — Ну, скажи, ты согласна?

— Я не знаю, — тихо произнесла она, вынужденная что-то ответить.

— Обещай мне, что ты так и сделаешь, и бросим об этом говорить, — снова сказал Друэ. — Ведь лучшего сейчас не придумаешь.

Керри слушала его, но не могла собраться с мыслями, чтобы дать разумный ответ. Этот человек был ласков с нею, его привязанность к ней нисколько не ослабела, и ее стали мучить угрызения совести. Она была в состоянии полной беспомощности.

Что касается Друэ, то он сейчас переживал то, что переживает ревнивый любовник. В чувствах его царил полнейший сумбур — тут была и ярость обманутого, и боль утраты, и горькое чувство поражения. Ему хотелось так или иначе отстоять свои права, но для этого он должен был удержать Керри и заставить ее понять свою ошибку.

— Ну что, обещаешь? — торопил он ее.

— Я подумаю, — ответила Керри.

Вопрос, таким образом, остался открытым, но и это было уже кое-что. Казалось, буря пронесется мимо, лишь бы только им снова найти общий язык. Керри стало стыдно, а Друэ был огорчен. Он сделал вид, будто принимается укладывать свои вещи в чемодан.

Керри исподтишка следила за ним, и в голове у нее начали зарождаться трезвые мысли. Правда, этот человек совершил ошибку, но разве не была виновата и она? При всем своем эгоизме Друэ был добр и ласков. Во время их ссоры он не сказал ей ни одного оскорбительного слова.

С другой стороны, Герствуд оказался еще большим обманщиком, чем Друэ. Он делал вид, будто влюблен в нее, он разыгрывал страсть и все время лгал и притворялся. О, коварство мужчин! Она любила его!.. Но теперь с ним все кончено. Она никогда больше не увидит Герствуда. Она напишет ему и выложит все, что о нем думает… Ну, а потом что она будет делать? Тут у нее, по крайней мере, есть квартира, Друэ, умоляющий ее остаться. Очевидно, все может идти по-старому, если только как-то уладить все дело. Во всяком случае, это лучше, чем улица, лучше, чем остаться без крова.

А пока она размышляла, Друэ рылся в ящиках, собирая сорочки и воротнички, потом долго и усердно искал запонку. Он, по-видимому, не особенно торопился. Влечение к Керри у него не исчезло. Он не мог себе представить, что вот он уйдет, и все будет кончено. Должно же найтись какое-то иное решение, какое-то средство заставить Керри признать, что он прав, а она не права! Тогда можно было бы заключить мир и навсегда захлопнуть двери перед носом Герствуда… Друэ был возмущен бесстыдной двуличностью этого человека.

— А ты не думаешь попытать счастья на сцене? — спросил Друэ после продолжительного молчания.

Его интересовало, что она намеревается делать.

— Я еще ничего не решила, — сказала Керри.

— Если хочешь попытаться, я помогу тебе. У меня много друзей в театральном мире.

Керри ничего не ответила.

— Не вздумай только уходить без денег, — сказал он. — Позволь мне помочь тебе. Здесь, в Чикаго, на свои силы нечего полагаться.

Керри сидела в качалке и молча раскачивалась взад и вперед.

— Я бы не хотел, чтобы тебе снова пришлось тяжко, — продолжал Друэ.

Он опять принялся возиться с вещами, а Керри все продолжала раскачиваться.

— Ты бы взяла да рассказала мне все, как есть, — немного погодя начал Друэ. — И больше мы к этому не возвращались бы. Ты что, в самом деле любишь Герствуда?

— Зачем ты опять начинаешь сначала? — сказала Керри. — Ты сам во всем виноват.

— Ничего подобного! — запротестовал Друэ.

— Нет, именно ты виноват, — стояла она на своем. — И ты не должен был передавать мне эти сплетни.

— Надеюсь, ты не зашла с ним слишком далеко? — продолжал Друэ, горя желанием успокоиться, получив отрицательный ответ.

— Я не желаю говорить об этом, — заявила Керри, удрученная тем, что их примирение приняло такой комический оборот.

— Что толку вести себя так, Кэд? — не унимался Друэ. Он даже перестал собираться и выразительным жестом поднял руку. — Ты могла бы, по крайней мере, внести какую-то ясность в мое положение.

— Не хочу! — буркнула Керри, видя в гневе единственное свое прибежище. — Что бы там ни было, во всем виноват только ты.

— Значит, ты в самом деле любишь его? — произнес Друэ.

В приливе негодования он бросил упаковывать чемодан.

— Ах, перестань! — воскликнула Керри.

— Нет, не перестану! — рассвирепел Друэ. — Я не позволю тебе дурачить меня! Ты можешь сколько угодно играть им, но себя я не дам водить за нос! Хочешь говорить — говори, не хочешь — не надо, как тебе угодно, но я не желаю, чтобы ты делала из меня дурака!

Друэ запихал последние вещи в чемодан и захлопнул его, словно вымещая на нем свою злость. Потом он схватил пиджак, который снял, чтобы удобнее было собираться, взял перчатки и двинулся к выходу.

— Можешь отправляться ко всем чертям! — крикнул он, подойдя к двери. — Я тебе не мальчишка.

Он с силой рванул дверь и шумно захлопнул ее за собой.

Керри продолжала сидеть у окна, скорее пораженная, нежели оскорбленная этим внезапным взрывом ярости. Она не верила своим ушам: Друэ всегда был такой добродушный и покладистый. Где ей было разбираться в источниках человеческих страстей! Истинная любовь — вещь очень тонкая. Ее пламя мерцает, как блуждающий болотный огонек, и, танцуя, уносится в сказочные царства радостей. Оно же бушует, как огонь в печи. Увы, как часто оно питается ревностью!

Дата добавления: 2015-09-06