Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава восьмая. «о том, как самая легендарная в мире любовь была в одно мгновение снизведена до самого

Читайте также:
  1. Беседа восьмая
  2. Восьмая книга
  3. Восьмая модель - самовзвинчивание.
  4. Глава восьмая
  5. Глава восьмая
  6. Глава восьмая
  7. ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ТОММИ

«О ТОМ, КАК САМАЯ ЛЕГЕНДАРНАЯ В МИРЕ ЛЮБОВЬ БЫЛА В ОДНО МГНОВЕНИЕ СНИЗВЕДЕНА ДО САМОГО ЗНАМЕНИТОГО В МИРЕ СЛОМАННОГО НОГТЯ»

Я выложу тебе всё, чувак: С тех пор как Винс вернулся в группу, мне не нравилось направление, в котором мы начали двигаться, т. к. это было движением назад. А потеря поддержки со стороны нашего звукозаписывающего лейбла и вовсе усугубила ситуацию. Я так одержим музыкой, чувак, но выходя на сцену, я больше не чувствовал этого. Впервые в моей жизни я не был в восторге от того, что мы делаем. Меня словно заарканили, а барабанщик, который чувствует себя так, словно у него связаны руки, чёрт возьми, никуда не годится.

Тогда у меня только что появился второй ребёнок, и отцовство совершенно не шло в соответствии с тем, как это описано в книжках. Я читал какое-то дерьмо и пытался вникать и учиться, но Памела постоянно твердила, что я всё делаю не так. Обычно я всегда находился на вершине чартов Памелы. Когда родился Брэндон, я опустился на вторую строчку, потому что в этом возрасте ребёнок, конечно же, всё время нуждается в своей маме. Так что я бродил по дому, как человек-невидимка. Я говорил, “Эй, детка, в чём дело? Я люблю тебя”. А она только кивала, не обращая на меня никакого внимания. Я просил её спуститься в гараж и послушать новую музыку, над которой я работал; она обещала быть там через минуту, но потом совершенно забывала об этом. Я не мог даже поговорить с нею, потому что она всё время была чем-то обеспокоена из-за ребёнка (because she had her panties in a wad about the baby all the time). Затем, когда родился Дилан (Dylan), я с’ехал на третью позицию. Теперь меня вовсе не существовало. И я не мог с этим мириться. Я — парень, который любит дарить любовь и любит, когда ему отвечают взаимностью. Но дома всё, что я делал, это дарил. Я не получал ничего взамен (I wasn’t getting jack back). Затем Памела привезла своих родителей из Канады, чтобы те помогали ей с мальчиками. Это хорошо, когда рядом с детьми находится бабушка, но родственники супруги находились в доме каждый грёбаный день круглые сутки, отнимая у Памелы ещё больше времени. Так, неспособный отступить и посмотреть на ситуацию со сколько-нибудь разумной точки зрения, я превратился в плаксивого, капризного маменькиного сынка (whiny, needy little brat). Возможно, это был мой способ стать третьим ребёнком Памелы, чтобы получить свою порцию внимания, в которой я тоже нуждался. Теперь, совершенно неожиданно, мы с Памелой начали всё время ссориться. Наши отношения постепенно перешли от чистой любви к любви-ненависти.

Если бы у меня была ясная голова, я дал бы ей перерыв и, чёрт возьми, любил бы сам себя (given her a break and fucking loved myself) вместо того, чтобы обращаться к другим людям за одобрением. Но трудно ломать старые привычки: Я провёл всю свою жизнь, ища самого себя в других людях, ища тех, кто скажет мне, кто я такой. И как только я позволял им меня идентифицировать, я становился полностью зависимым от них, потому что без них меня не существовало.

В День Святого Валентина, который мы всецело должны были посвятить грёбаной любви, мы отправились в «Хард-Рок Казино» в Лас-Вегас (Hard Rock Casino in Las Vegas). Я попросил флориста усыпать номер лепестками роз, заказал бутылку «Дом Периньон» и создал отличное настроение для нашей первой за последние месяцы ночи. Но после нескольких бокалов шампанского Памела так забеспокоилась о том, что она далеко от детей, и поэтому даже не может расслабиться. Всё, о чем она могла говорить, это о кормлении Дилана грудью, а всё, о чём мог думать я, это о том, что сейчас моя очередь кормиться грудью. На следующий день мы спустились посмотреть выступление «Rolling Stones», и всё было просто ужасно. Она увидела, как после концерта со мной разговаривала одна стриптизёрша, и мы устроили чудовищную ссору (huge-ass blowout) прямо посреди казино. Я схватил её и хотел отвести в номер, чтобы грёбаная светская хроника не переполнилась новостями о том, как мы ругались на людях, и её это взбесило. Наш взаимный гнев дошёл до того, что она, наконец, выскочила из отеля, взяла машину и ухала назад в Малибу без меня. День Святого Валентина был испорчен (was a fucking wash). Я был вынужден приползти назад домой на четвереньках и умолять её о прощении.

Неделю спустя я был на кухне, готовя обед для детей и Памелы. Всё снова было тихо и мирно, мы распили по бокалу вина (we were splitting a glass of wine), и я вытащил из холодильника пучок овощей для того, чтобы приготовить жаркое. Я облазил все полки в поисках кастрюли, потому что долбаная домработница раскидала нашу чёртову посуду по всему дому. Я был настолько взвинчен и напряжён, что как только малейшая вещь шла не так, как надо, я начинал волноваться, словно это был конец света. Поэтому, когда я не смог найти кастрюлю, я начал хлопать дверями кухонных полок и разбрасывать вокруг всякое дерьмо, как маленький ребёнок, который плачет, чтобы привлечь к себе внимание в надежде, что сейчас придёт мамочка и решит все его проблемы. Поэтому когда пришла мамочка — Памела — и увидела, что я нахожусь в одном из этих своих состояний, то просто всплеснула руками. “Успокойся, это просто кастрюля”.

Но это была не просто кастрюля. Она значила для меня всё. Всё моё душевное равновесие и здравомыслие зависело от этой грёбаной кастрюли. И независимо от того, нашёл бы я эту кастрюлю или нет, Памела, по моему мнению, оскорбила мои чувства. В моём озабоченном эгоистичном мышлении это подразумевало, что Памела не понимает меня — худший грех, который кто-то может совершить в отношениях между людьми. Я схватил все горшки и миски, бросил их в большой выдвижной ящик, из которого я их вытащил, и закричал, “Это чушь собачья!”

И затем Памела сказала слова, которые вы никогда не должны говорить тому, кто легко теряет самообладание, слова, которые только подливают масла в огонь: “Успокойся. Ты меня пугаешь”.

Мне следовало бы выйти наружу и просто излить накипевшее звёздам в небе или уйти надолго, пробежаться трусцой или принять холодный душ. Но я этого не сделал. Я был слишком поглощён этим моментом, моим гневом из-за отсутствия кастрюли, который на самом деле был гневом из-за непонимания между мной и Памелой, что в итоге свелось к моей незащищённости, неуверенности и страху.

“Пошла ты…! Иди к чёрту! Оставь меня в покое!” завопил я ей, пнув ящик ногой, как идиот, причинив себе боль, потому что забыл, что на мне были мягкие шлёпанцы.

И тут понеслось. Она кричала на меня, я кричал на неё в ответ, и очень скоро начали кричать дети. Дилан плакал в своей детской кроватке, и я мог слышать, как ревел Брэндон в своей спальне. “Вааааа! Мама! Папа! Что происходит? Вааааа!”

“С меня хватит”, сказала Памела, подбежав к кроватке и взяв Дилана. Она принесла его в гостиную, схватила телефон и начала набирать номер.

“Кому это ты вздумала звонить?”

“Я хочу, чтобы приехала моя мама. Ты меня пугаешь”.

“Не звони своей матери. Положи этот грёбаный телефон. Мы можем сами во всём разобраться”.

“Нет, не пытайся остановить меня. И не ругайся при детях. Я звоню им”.

“Твои родители здесь всё время, чёрт побери. Это так глупо. Мы можем поговорить об этом и уладить всё за одну минуту. Посмотри на меня: Я уже спокоен. Я больше не злюсь”.

“Я звоню маме. И прекрати сквернословить”.

Она набрала номер, и я повесил трубку. Тогда она обернулась и уставилась на меня тем самым неодобрительным взглядом, который говорил о том, что я — гнусный эгоист, тем взглядом, который превращал меня в самого уродливого и тонкого червя на этой грёбаной планете. Я дико ненавидел этот взгляд, потому что он говорил о том, что ситуация вышла из-под моего контроля и никакие извинения и цветы не смогут убедить её в том, что я хороший парень, который снова любит её. Её психотерапевт дал ей глупый совет — не обращать на меня внимания, когда я злюсь, потому что, согласно его заключению, я получаю достаточно внимания как рок-звезда. Но чего он не знал, так это того, что я стал рок-звездой, потому что нуждался во внимании. Молчание равняется смерти. Поэтому, когда Памела начала эту безмолвную терапию — точно так же, как это делали мои родители — это только довело меня до предела. Тем временем Дилан вопил у неё на руках, а Брэндон всё громче и громче выл из своей комнаты.

Она демонстративно схватила телефон и снова набрала номер своих родителей. Я с грохотом нажал на рычаг. “Я же сказал, ‘Не звони ей, чёрт подери!’ Ну же. Я извиняюсь. Это такой пустяк, мать твою”.

Она бросила телефонную трубку, сжала кулак и вслепую махнула им, ударив меня наполовину в нижнюю челюсть, наполовину в самую уязвимую часть моей шеи, что, чёрт возьми, было весьма болезненно. Меня никогда прежде не била женщина, и как только я почувствовал удар, я пришёл в ярость (I saw red). Я так старался разрядить ситуацию, но с каждым шагом она становилась всё более ненормальной, и это только сердило меня ещё больше. Чем больше я старался успокоиться, тем более безумным я становился, когда она не позволяла мне этого сделать. Поэтому, как только она ударила меня, мой “эмоциомер” (emotional meter) накалился докрасна и застил мои глаза. Словно животное, я сделал первое, что инстинктивно пришло мне на ум, чтобы остановить развитие ситуации. Я схватил её и крепко стиснул. “Что, чёрт возьми, с тобой такое?” заорал я, не отпуская её. И снова моя попытка успокоить её только привела к тому, что она запаниковала ещё больше. Теперь она кричала, дети плакали, а телефон трезвонил что есть мочи, потому что её родители волновались из-за всех этих прерванных телефонных звонков. Моё жаркое превратилось в кошмар.

Пока я держал её, молчаливая терапия закончилась. Она проорала всё дерьмо, которое она обо мне думает, обзывая меня самыми ужасными литературными терминами (every dirty name in the book), нанося удары в каждую мою слабую точку. Я даже не мог себе представить, когда мы всю ночь сидели в «Синьоре Фроге», уставившись друг на друга, что всё закончится таким вот образом, когда мы будем кричать друг на друга, точно демоны. Я отпустил её, и она побежала в спальню Брэндона, словно она была любящей матерью, которая должна защитить свой выводок от их жестокого отца. Пока она пробегала мимо меня, я махнул ногой ей вслед и придал ей ускорения на её пути, шлёпнув её тапкой по заднице. “Ты — чёртова сучка!” “Ах ты дрянь!”

Я последовал за нею. Я испытывал крайне неприятное чувство от того, что мы дрались на глазах у детей. Это было достаточно тяжело — пытаться растить их, когда повсюду были папарацци; самое малое, что мы могли делать — подавать хороший пример как родители. Разозлённый, я направился в комнату Брэндона, чтобы поговорить с ним. Но она взяла его и начала защищать его от меня, в то время как он плакал.

“Отпусти его”, сказал я. “Я хочу погулять с ним. Ты хочешь пойти посмотреть на лягушек, Брэндон?”

Наш пруд на заднем дворе за зиму неожиданно наводнился лягушками, и я подумал, что это хорошее место для того, чтобы отдышаться и успокоиться. “Убирайся отсюда!” истерично закричала она.

“Послушай”, сказал я. “Я хочу показать ему лягушек, чтобы он смог успокоиться. Ты останешься с Диланом, т. ч. вы оба тоже сможете прийти в себя. Всем нужно просто перестать кричать”.

Но все продолжали кричать, кроме Памелы, которая снова со мной не разговаривала, что лишало нас возможности что-либо решать.

Я взял руку Брэндона, но она оттащила его от меня. Внезапно, мы начали бороться за него, и каждый из нас снова обезумел. Независимо от того, что я делал, ситуация только обострялась. Когда я оторвал Брэндона от неё, я толкнул её, и она опрокинулась назад на маленькую доску, на которой наши дети рисовали мелом. Она попыталась ухватиться за доску руками, но лицевая часть доски завертелась вперед, и она сломала свой ноготь.

Прежде, чем она закончила вопить, я взял Брэндона на руки и пошёл с ним на улицу. Я отнёс его к пруду с лягушками и усадил его там. Пока он хлюпал носом, я сказал ему, что мама и папа очень любят друг друга, и его мы очень любим. Я обещал, что мы никогда больше не будем сердиться и повышать голос, если это напугало его. Я взял одного славного лягушонка и посадил его в свои ладони, сложенные чашечкой. Когда мои руки сомкнулись вокруг него, он начал крутиться и вырываться. “Вот так и папа иногда чувствует себя. Именно поэтому хорошо иногда выйти наружу, вдохнуть свежего воздуха и прояснить свои мысли”.

Успокоившись и высушив наши слезы, мы пошли назад внутрь. мне хотелось думать, что Памела извинится и предложит заказать какой-нибудь обед. Я обыскал все комнаты нижнего этажа и не смог найти её. Я принес Брэндона в его детскую, и пока я усаживал его рядом с его игрушками, я услышал голоса позади меня. Я обернулся и увидел, что там стоят двое полицейских.

“Повернитесь спиной, мистер Ли”, пролаяли они мне.

“Зачем?”

“Повернитесь”.

Это было похоже на то, что снова повторяется инцидент с Бобби Браун. Были двое полицейских, которые собирались арестовывать меня независимо от того, что я говорю. Если требуется два человека, чтобы затеять ссору, то почему я всегда единственный, кого арестовывают?

Я повернулся и почувствовал, как двумя щелчками холодные металлические обручи сомкнулись вокруг моих запястий. “Вы надеваете на меня наручники? Вы разыгрываете меня, вашу мать? Тогда наденьте наручники и на неё. Она ударила меня в лицо”.

“Нас это не волнует, мистер Ли”.

“Но … ”

Они повели меня вниз, мимо гостиной (где я увидел Памелу, сидящую с её родителями), через переднюю дверь и на заднее сидение полицейской машины. Затем они оставили меня там одного, а сами вернулись внутрь, чтобы задать вопросы Памеле. Я расслабился, когда понял, что они, вероятно, просто разделили нас, чтобы расспросить нас в индивидуальном порядке. Меня, вероятно, не заберут в тюрьму. Час спустя офицеры вышли из дома. Один из полицейских нес пистолет времён Гражданской Войны, который висел у меня на стене в качестве украшения, и когда я это увидел, мое сердце ёкнуло. Я понял, что они каким-то образом хотят ввернуть антиквариат в обвинение во владении огнестрельным оружием, что нарушало условия испытательного срока, который я получил четыре года назад после того, как я упаковал полуавтоматический пистолет в свою туристическую сумку и глупо понёс её через рамку металлодетектора в аэропорту.

Безмолвно полицейские сели в машину и вырулили на дорогу. “Эй, куда вы едете?” спросил я в панике.

“Вы едете в центр города”.

Снова я почувствовал, что ситуация, которая могла бы легко разрешиться, раскручиваясь по спирали, вышла из-под моего контроля и вылилась во что-то, что будет для меня теперь настоящей болью в заднице. “Чувак, вы, парни, даже ещё не поговорили со мной. Вы слушаете только её сторону истории. Как же относительно моей стороны?”

Они не сказали ни слова. Они просто не обращали на меня внимания и продолжали движение. А я, брат, только колотил, чёрт подери, своей башкой в проволочную сетку, отделявшую переднюю часть автомобиля от заднего сидения. Я беспомощно бился о проволоку, вопя, “Почему вы, мать вашу, не хотите меня выслушать? Поговорите со мной, чёрт возьми!” Я снова превратился в ребёнка, потому что мне опять прописали молчаливую терапию. А молчание равняется смерти.

 


Дата добавления: 2015-09-06; просмотров: 114 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ДЖОН КОРАБИ | Глава восьмая | Глава десятая | СКОТТ ХАМФРИ | Глава первая | Глава вторая | Глава третья | Глава четвёртая | Глава пятая | Глава шестая |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава седьмая| Глава девятая

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)