Жить сегодняшним днем

Энтони Фосетт

Д Ж О Н Л Е Н Н О Н:

ЖИТЬ СЕГОДНЯШНИМ ДНЕМ

Anthony Fawcett

John Lennon: ONE DAY AT A TIME

New York, Grove Pr., 1981

ОБ АВТОРЕ:

Энтони Фосетт родился в 1948 году в Англии, в городе Хил-

лингдон-Хит. Учился в школе "Абингдон-Скул" в Беркшире, затем

изучал искусство в Оксфордском университете. Сотрудничал в ежене-

дельнике "Изида" в качестве критика-искусствоведа.

В качестве критика-искусствоведа Фосетт вел регулярную

рубрику в журнале "Art And Artists" и писал для журналов

"Sculpture International", "Studio International", "Vogue" и

"Opus International".

В 1969 году был принят в Международную ассоциацию крити-

ков-искусствоведов (А.I.C.A.).

После двухлетней работы и разъездов с Леннонами

(1968-1970) он возглавил фирму АРТ (Art And Pop On Television).

Живет в Нью-Йорке с женой Кристиной Биррер (фотографом по про-

фессии) и 4-летней дочерью Кристен-Ив.

О Г Л А В Л Е Н И Е

ЧАСТЬ I - ЧЕЛОВЕК

Жить сегодняшним днем..............................7

Баллада о Джоне и Йоко.............................11

Политик мира.

"Бед-ины" - Амстердам и Монреаль..............20

Кампания "насыщения масс-медиа"................25

Канада: Фестиваль мира и премьер Трюдо.........28

Монополия в "Эппл" и азартный игрок с Миссисипи....32

Раскол БИТЛЗ.......................................42

Сон прошел.........................................51

"Мясной город - Нью-Йорк"..........................55

Власть народу......................................57

Джон Леннон против США.............................60

Жизнь в 75-ом......................................67

ЧАСТЬ II - МАГИЯ

Первобытный музыкант...............................70

Поэт и художник

"В своей манере письма"........................74

Эротические литографии.........................76

Путь провозвестника...............................81

ПРИЛОЖЕНИЕ:

Хронология жизни Джона Леннона....................85

Список фотографов, работавших с Джоном Ленноном...94

В В Е Д Е Н И Е

Художник-дадаист и фотограф Мэн Рей однажды сказал мне -

художник - вот кто настоящий мудрец. Он идет к нам с открытой ду-

шой и распростертыми объятиями. Когда его произведения встреча-

ются с публикой, то судят не художника, а скорее, зритель судит

сам себя. Время снова и снова доказывает справедливость этой

мысли... На улицах полно прекрасных ремесленников, но так мало

практических мечтателей.

Эта книга рассказывает о том, как рос Джон Леннон-худож-

ник, поэт, первобытный музыкант и, безусловно, практический меч-

татель. Джон, как зеркало нашего времени, постоянно чувствует

потребность изменяться, искать новые идеи, новые впечатления, но-

вых людей. Принцип "Жить сегодняшним днем" позволяет Джону, как и

многим из нас, не только держать свою жизнь и свое равновесие.

Джон все время как бы говорит нам: "Вот где я нахожусь в данный

момент, вот что со мной сейчас происходит".

Сегодня, десять лет спустя после распада БИТЛЗ и через

пять лет после того, как Джон фактически стал затворником, инте-

рес к нему по-прежнему огромен. Его песни звучат непрерывно на

разных радиостанциях, потому что его музыкальное наследие живо.

Множество новых людей, которых не было в те старые дни, вновь

приходят к Леннону и вновь потрясены.

Джон Леннон, вероятно, был самым непонятым из БИТЛЗ, и

прошло много времени с тех пор, как он был в центре общественного

внимания. После четырехлетней борьбы с эмиграционной службой за

право остаться в Соединенных Штатах и рождения в 1975 году Шона,

его первого ребенка от Йоко, Джон решил уйти в подполье и прекра-

тить писать музыку на время. Причины этого понятны. Он объяснял

их так: "Прошло много времени, прежде чем мы смогли иметь нор-

мального ребенка, и я хотел отдать Шону полных пять лет. Я совсем

не видел, как рос Джулиан, мой первый сын."

Теперь этот период позади, Джон вернулся в студию, чтобы

снова записывать рок-н-ролл. Первый из новых альбомов, "Двойная

Фантазия", появился вскоре после того, как Леннон отметил свой

сороковой день рождения.

Американский писатель Пит Хемилл говорит: "Что в действи-

тельности произошло с Джоном после его встречи с Йоко Оно в 1966

году в лондонской галерее "Индика" - об этом мы знаем очень мало.

Подробности принадлежат только ему одному". Именно в этот период

моя жизнь пересеклась с жизнью Джона. Я работал в Лондоне, писал

критические статьи об искусстве и поначалу был связан только с

художественными выставками: я помог организовать Национальную

выставку скульптуры, частью которой была выставка "концептуаль-

ной" скульптуры под названием "Желуди" Джона и Йоко, подстрекнул

одного американского издателя устроить выставку эротических ли-

тографий Джона. Потом, в начале 1969-го, я забросил свои крити-

ческие статьи и перешел на работу к Джону и Йоко: стал управляю-

щим их офисом, организовывал их деловые встречи, каталогизировал

их сочинения и фильмы.

Эта работа очень скоро стала отнимать у меня все мое вре-

мя, 24 часа в сутки, дни и ночи, и моя жизнь переплелась с их

жизнью. Работа была очень интересная, но тяжелая и ответственная.

Джон и Йоко стали полагаться на меня, я должен был знать

каждую мелочь, любую деталь всех их многочисленных проектов -

прошлых, настоящих и будущих. Я сопровождал их по извилистому ла-

биринту творческих поисков. Через меня они поддерживали контакт с

внешним миром, когда под тяжестью своих проблем и травм они вели

жизнь отшельников, не желая никого видеть.

Джон Леннон обладает способностью вдохновлять и гипноти-

зировать людей, и многие из нас стали жертвами его чар. Он вдох-

новлял Пола МакКартни, Джорджа Харрисона и Ринго Старра, и то,

что они сделали, уже принадлежит истории. Пит Хемилл в журнале

"Роллинг Стоун" очень хорошо написал о наследии Джона: "У нас

есть 20 альбомов БИТЛЗ. Голоса вечно молодые. Джон Леннон, моло-

дой человек с гитарой, который поехал в Гамбург и играл там на

гитаре по восемь часов подряд, глотая таблетки, чтобы выдер-

жать... - от него исходила какая-то маниакальная энергия. Позднее

он говорил: "Мы хотели быть больше Элвиса..."

Больше Элвиса. Больше Синатры. Больше Бога. Джон сообщил

всем, что БИТЛЗ популярнее Иисуса Христа, и в то лето западный

мир две недели гудел от возмущения. Неужели мир быт таким невин-

ным совсем недавно?

Нет. Просто Джон Леннон объяснил, что мир изменился и га-

зеты должны это понять. Нам больше не нужны герои-супермены. "Мы

могли носиться по бесконечной пустоте футбольного поля в "Вечере

трудного дня", падая и поднимаясь, но рано или поздно мы должны

были повзрослеть". БИТЛЗ были хранителями детства. Они не могли

быть вечно. И все же, и все же... Когда, наконец, все кончилось,

когда каждый из них пошел своим путем, когда Брайан Эпстайн умер,

а "Эппл" лежала в руинах, по которым бродили адвокаты, агенты и

дельцы, пытаясь заграбастать все, что там осталось, - Джон, ка-

залось, был единственным человеком, который переживал все

по-настоящему... Из какого-то уголка своего разбитого сердца Джон

давал интервью, полные боли и негодования. В определенном смысле

он был движущей силой группы, ее защитной броней. Он был неспоко-

ен, быстро разочаровывался, любил скорость в том смысле, в каком

ее любил Пикассо. У него было фанатичное сердце бунтаря...

Джон двигался, испытывая разнообразные влияния. Он прошел

через "бед-ины", плакаты, призывающие к миру, арест за наркотики,

желуди, посаженные в пластиковые горшочки на территории собора в

Ковентри. Он последовал за Йоко, окунувшись в своеобразную ат-

мосферу авангарда, наткнувшись на Кейджа и Бартока, подвергнув

свою музыку повторной "варваризации", как будто бежал назад, к

своему старому, более чистому идеалу, созданному в одинокой ат-

мосфере ливерпульской Школы искусств, где он впервые уверовал в

свои способности. "Бэгизм", "шагизм", Рубин и Хофман, ЛСД и

ярость, свадьба в Гибралтаре. 17 швов после автомобильной аварии

в Шотландии, возврат Королеве Ордена Британской Империи, "Пластик

Оно Бэнд", длинные волосы, короткие волосы, тонкие черты лица с

целой серией масок, жизнь с Йоко, ставшая предметом пересудов.

Пролетарский герой. Некоторое время в Нью-Йорк-сити. Власть наро-

ду. И еще глубже в Америку: в ее безумное, грязное никсоновское

нутро, эмиграционное дело и та "форма Высшей Паранойи, которая

тебя преследует, потому что ты - жертва и у тебя нет доказа-

тельств."

Мы говорим: дайте миру шанс... Да, это было далеко от Ча-

ка Берри. Я был рядом с Джоном в те дни, когда это было счастьем и

в те дни, когда это было пыткой. Его жизнь проходила через фильтр

страданий. БИТЛЗ находились на грани распада, а отношения между

Джоном и Йоко были шаткими. Последние месяцы, которые я провел с

ними, были насыщены драматизмом. Я все чаще оказывался под перек-

рестным огнем их споров.

Я был с ними вплоть до их отъезда в Калифорнию, мае

1970-го, куда они отправились на курс психотерапии. Для Джона это

был поворотный момент в его жизни, время бурного роста. События

этих двух лет, с 1968 по 1970, радикально изменили направление

его развития. В этой книге я проследил путь Джона сквозь 70-е го-

ды, вплоть до счастливого разрешения его эмиграционных проблем и

рождения сына, Шона Оно Леннона.

Есть сходство между прошлыми работами Леннона и новой му-

зыкой восьмидесятых, сходство с такими группами, как "Мэгэзин",

"Пи Ай Эл", "Джой Дивижн", и "Скримерс". В музыке Джона всегда

был дух протеста, необыкновенная острота, особенно в ранящих

песнях периода "Cold Turkey". Этот же дух вернул музыку к

рок-н-роллу, когда панк расчистил дорогу новой музыке, взбудора-

жив застойную атмосферу второй половины 1977 года.

Эти события я рассматриваю как начало новой фазы, фазы

большой продуктивности в его жизни. Леннон - интереснейшая твор-

ческая личность, и меня занимает прежде всего его глубинная,

внутренняя энергия. В данной книге я пытался понять этого челове-

ка, художника и его внутренние побуждения. Если такое понимание

предастся читателю, я буду удовлетворен. Генри Миллер писал:

"Изучив художника глубоко, искренне и беспристрастно, всегда об-

наруживаешь, что он сам и его творчество составляют единое целое."

Так и с Джоном Ленноном.

Энтони Фосетт Нью-Йорк,

май 1976 г. (Дополнено: Лондон, октябрь

1980 г.)

Часть первая

Ч Е Л О В Е К

Глава 1

ЖИТЬ СЕГОДНЯШНИМ ДНЕМ

Моя жизнь круто переменилась в тот день, когда я познако-

мился с Джоном Ленноном. Он сидел на ступеньках лестницы в здании

Лаборатории искусств, на Дрюри-Лейн, в матерчатом кепи, которое

закрывало знаменитые круглые очки, и если бы не присутствие Йоко,

я бы его не узнал. Йоко я встречал и раньше, на разных выставках,

написал даже статью о ее творчестве, поэтому я смело остановился,

чтобы поговорить с ней.

Это было весной 1968-го, на открытии их первой совместной

выставки, но мысли Джона, казалось, витали где-то далеко от этого

события. У него был такой вид, словно он не спал несколько дней

кряду. Худое небритое лицо было мало похоже на пухлое лицо преж-

него Битла. Он был в поношенном костюме, узких брюках, двигался

нервно и одну за другой курил сигареты "Голуаз". Пока мы с Йоко

разговаривали, он оглядывал меня своими колючими глазами. Йоко

представила меня своему другу Хью Шоу - тихому, но очень важному

человеку, координатору выставок из Художественного совета. Потом

я смешался с толпой, которая, казалось, была полна решимости раз-

рушить деревянные скульптуры, задуманные как "объекты, которые

надо разобрать или к которым надо что-нибудь добавить". Когда це-

ремония открытия завершилась, ко мне подошел Джон и пригласил

присоединиться к нему, Йоко и Хью Шоу, чтобы пообедать. Шел

дождь. Мы перебежали через дорогу, вошли в ресторанчик "Тандури"

и заняли угловой столик в глубине зала. Даже не взглянув на экзо-

тическое индийское меню, Джон заказал рыбу с чипсами, и когда ее

принесли, стал есть, макая ее в томатный соус. Он явно устал. В

то же время меня поразила его ранимость. Если он заговаривал, то

говорил очень быстро, так что его предложения и темы сливались в

словесный поток, за которым было трудно уследить. Потом он умол-

кал, напрочь выходя из разговора и полностью погружаясь в себя.

Разговор перешел к искусству, в частности, к искусству

Йоко. Еще раньше я понял, что Йоко становится прекрасным специа-

листом по связям с общественностью, когда нужно убедить нужных

людей помочь в реализации ее планов. Сначала она тихо стоит в уг-

лу комнаты, вся такая хрупкая, что кажется - подует сейчас ветер,

и она свалится, но потом эта робкая фигурка вдруг преображается,

и Йоко превращается в динамичного волшебника слов и эмоций, заво-

раживающего аудиторию своим живым остроумием.

Между тем на улице, на узком тротуаре, собралась толпа.

Пока мы пили кофе, на белом роллс-ройсе подъехал Лес Энтони, шо-

фер Джона и, когда мы встали из-за стола, Джон предложил подвезти

меня домой.

Автомобиль помчал нас по Нью-Кингз-Роуд. Йоко расспраши-

вала меня о Национальной выставке скульптуры, которую я помог ор-

ганизовать. Роллс-ройс подкатил к моему домику на Парсонс-Грин.

Джон выпрыгнул из машины, попросил меня достать сигарету и

проследовал за мной в дом. В холле он внезапно остановился: его

удивило то, что он увидел здесь картины своего товарища по Школе

искусств Джонатана Хейга. "Откуда у тебя это?" - недоверчиво

спросил он, уставившись на полотна. Недавно, в одной частной лон-

донской галерее была престижная персональная выставка Хейга, уст-

роенная с помощью Леннона и МакКартни. Я рецензировал эту выстав-

ку и познакомился с Хейгом. Все непроданные работы остались в мо-

ем доме, потому что Хейг жил на севере Англии, но хотел, чтобы

его работы хранились в большом городе.

Мои разъяснения развеселили Джона. Пока он перебегал от

одной картины к другой, я пошел наверх искать сигареты и будить

Симмондса, этот домик мы снимали с ним на пару. "Там, внизу, Джон

Леннон!" - заорал я, - где сигареты?" Спросонья Симмондс попы-

тался приподняться, и тут в комнату ввалился Джон. "Вот отличная

вещь" - сказал он, разглядывая очередную картину, и пробормотал

"Хэлло" в сторону фигуры в пижаме. Не вполне веря в то, что все

это происходит наяву, мой друг с трудом выдавил из себя ответную

фразу, а когда мы выходили из комнаты, он уже скрылся под одея-

лом.

Внизу, в гостиной, Йоко минутку что-то пошептала Джону на

ухо, а потом спросила, нельзя ли им представить совместную работу

на выставку, которую я готовлю. Я обещал поговорить с главным

устроителем выставки. Джон посмеивался про себя, по-моему, ему

очень льстила мысль попасть на крупную художественную выставку.

Во всяком случае, он был гораздо более весел, чем за обедом. Ког-

да мы выходили, он попросил меня не терять с ним связи. Затем он

нырнул на заднее сидение. Йоко села рядом с ним. Я махнул рукой,

прощаясь, и белое пятно "роллса" мигом растворилось в холодной

лондонской ночи.

В студии звукозаписи на Эбби Роуд неприветливый секретарь

повел меня по навевающему скуку длинному узкому коридору с блек-

ло-желтыми стенками. Но мое настроение сразу переменилось, как

только передо мной открылись массивные стальные двери студии.

Чуть не столкнувшись с Джоном, сидевшим на полу, я очутился в

крохотной комнатке, где меня окружили все четверо Битлов.

Как сквозь призму, я видел лица, знакомые мне не меньше,

чем лица моих родных, но было во всем этом что-то обескураживаю-

щее, и я невольно задерживал дыхание. Пол сидел за фортепиано и

весело извлекал какие-то аккорды. Джордж сидел на высоком табуре-

те, поглощенный своей гитарой, а у Ринго, зажатого барабанами,

был потерянный вид. Йоко поманила меня рукой, приглашая сесть ря-

дом с ней и Джоном. Слова Джона потонули в потоке хлынувшей музы-

ки.

Со времени моей встречи с Джоном и Йоко прошел месяц.

Фэйбио Барраклау, главный устроитель выставки, положительно от-

несся к идее их вклада в выставку скульптуры, и мы вынесли это

предложение на рассмотрение совета. Хотя некоторые из старых и

наиболее консервативно настроенных членов были против, Фэйбио дал

согласие, и я сообщил эту новость Йоко. Несколько дней спустя это

тайное послание и привело меня в студию звукозаписи.

Когда запись кончилась, Джордж Мартин, маячивший за

толстым стеклом, сделал знак, и все побрели в аппаратную. Почти

всю комнату занимал огромный 8-дорожечный пульт. Я очутился в ла-

биринте перепутанных проводов и гигантских громкоговорителей.

Джон сел у пульта, зажег сигарету "Диск бле" и повел шутливый

разговор со звукооператором. Пока шло очередное прослушивание, он

трогал все ручки и кнопки, которые там были, а лицо его передава-

ло напряженнейшее внимание. Потом в дверях появился добродушный

гигант Мэл Эванс с подносом в руках, и работа была прервана на

чашку чая.

Джон и Йоко подошли ко мне, и мы начали говорить о выста-

вке. Я спросил, какую работу они собираются выставить. Йоко пошеп-

талась с Джоном, они рассмеялись, и Джон сказал: "Это секрет". Я

колебался, не зная, что сказать, потом все-таки объяснил, что

знать мне это просто необходимо: иначе не получить согласия орга-

низационного комитета. Они опять зашептались. Наконец, Йоко ска-

зала: "Это идея Джона. Она так прекрасна, что я ее подхватила.

Вот какой будет наша скульптура: два желудя, посаженные в землю.

Один будет обращен на восток, другой - на запад. Желуди будут

символизировать нашу встречу и нашу любовь друг к другу, а также

единение и развитие наших культур."

Моя первая реакция была двойственной. Я попытался

представить, насколько желуди впишутся в обзор новейшей бри-

танской скульптуры - а в те годы это были в основном метафори-

ческие фигуры из камня и бронзы. С другой стороны, концептуальная

идея желудей как "живого искусства" показалась мне оригинальной.

Во всяком случае дадаисты были бы от нее в восторге. Концептуаль-

ное искусство было уже заметным явлением, а Йоко одной из первых

устроила "концептуальную" выставку в Лондоне. Я понял, что благо-

даря Йоко, Джон меняет свое отношение к искусству и всему осталь-

ному. Главное же, она показала ему, что все возможно, и важно,

чтобы он воплощал в жизнь все идеи, теснившиеся у него в голове,

а не оставлял их просто фантазиями.

Другие Битлы уже звали Джона работать. Когда я уходил,

Джон пригласил меня на следующей неделе в офис "Эппл" на Уиг-

мор-стрит, чтобы подробнее обсудить выставочные планы. Главный

устроитель выставки сомневался, что желуди удастся включить в ка-

талог. Узнав об этом Джон и Йоко реагировали так: "Ну и черт с

ними, мы сделаем свой каталог." Джон тут же повел меня в пустой

кабинет и сказал: "Садись и пиши текст." "Эппл" напоминала потре-

воженный муравейник. Пока особняк на Севил-Роу ремонтировался,

БИТЛЗ перебрались на пятый этаж одного здания на Уигмор-Стрит.

Набросав черновой текст для каталога, я вернулся в ма-

ленький офис, где, сидя друг против друга, Джон и Йоко пили кофе.

Здесь были также Пол МакКартни и Нейл Эспинолл. Они читали гранки

"официальной" биографии БИТЛЗ, листки из которой валялись по все-

му столу и на полу. Только я хотел начать разговор, как в дверях

появился репортер из "Дейли Миррор" со своим фотографом. Раздра-

женные этим внезапным вторжением, Джон и Пол воскликнули в

унисон: "Выгнать его!" "Всего один снимочек, ребята, - умолял ре-

портер, а фотограф уже прицеливался, не дожидаясь разрешения.

"Каковы ваши планы с этим большим бизнесом?" Я вздрогнул от нео-

жиданно резкого крика Джона: "Вон отсюда, мы ничего вам не ска-

жем!" Пол сказал тоже что-то резкое, но репортер как-будто не

особенно обиделся и спокойно вышел из комнаты.

На другой день я понял, как делается "миф БИТЛЗ":

хотя сам я был свидетелем недружелюбного отношения Джона и Пола к

репортеру, в "Дейли Миррор" я увидел большую статью под заголов-

ком "БИТЛЗ делают большой бизнес", с полным перечислением сотруд-

ников "Эппл" и с изложением деловых амбиций БИТЛЗ.

Снимок для каталога делался, как обычно, в последнюю ми-

нуту. Вечером мне позвонила Йоко из одного вегетарианского ресто-

рана, и сказала, что они готовы фотографироваться. Не могу ли я

приехать через полчаса с каким-нибудь надежным фотографом?" Я

сказал "Могу" и тут же позвонил Кейту МакМиллану, с которым рабо-

тал раньше. Когда мы приехали, нас провели в кабинет в глубине

ресторана. Там мы увидели Джона и Йоко: они сидели на полу, на

мягких подушках. Они были одеты во все белое, с головы до ног, и

выглядели безукоризненно. От их облика веяло свежестью и бод-

ростью. Каштановые волосы Джона аккуратно уложены в пробор, как

будто в унисон с Йоко, чьи черные, как смоль, волосы закрывали

лицо, подчеркивая линии ее густых бровей и пронизывающие гла-

за-угли. В комнате царила атмосфера блаженного покоя. Впервые я

был с ними наедине, вне суеты офисов и студий звукозаписи. Их

спокойные лица излучали счастье, в каждой их фразе или в том, как

они смотрели друг на друга, чувствовался некий внутренний покой.

И в эту минуту я понял, что оба они - очень нежные, даже хрупкие

существа.

Джон и Йоко хотели, чтобы фотография была необычной и

прямо отвечала смыслу "события". Кейт интуитивно понял, что надо

делать. Он заставил их сесть на корточки на один конец узкого

длинного стола, а у другого конца, близко к объективу, поместил

два пластиковых горшочка с желудями. Необычная перспектива приве-

ла к тому, что на фотографии Джон и Йоко как бы растут из этих

горшочков. Получилось просто и с "замыслом". Джон и Йоко были до-

вольны.

Теперь каталог был готов и его можно было посылать в ти-

пографию. Фото поместили на всю первую обложку, а на обороте на-

печатали высказывания Джона и Йоко о скульптуре: "Вот что случа-

ется, когда встречаются два облака" - гласило заявление Джона. А

рядом Йоко: "Вот что случается, когда встречаются два облака (эту

фразу придумал Джон, но она так хороша, что я решила ее ук-

расть)." На задней странице обложки была моя статья, где среди

прочего я писал: "Для произведения искусства не может быть лучше

идеи: Мать-природа превыше всего, она затмевает искусственные

творения человека".

Джон действительно играл теперь в игры Йоко, и хорошо иг-

рал. Неполных двух месяцев совместной жизни оказалось достаточно,

чтобы Джона полностью захватили идеи Йоко и стиль ее жизни. Ему

легко дышалось в изысканной атмосфере авангарда. Он нашел в нем

отдых от Битловских неурядиц. В его голове теснились сотни твор-

ческих идей. Трудно поверить, что еще десять недель назад, живя у

Махариши в его горном убежище, он писал полные отчаяния строки,

вроде "да, я одинок и хочу умереть". Знакомство с Йоко вызвало

внезапную трансформацию Джона.

Джон и Йоко решили прибыть в собор Ковентри в день

предварительного осмотра выставки (15 июня 1968) на официальную

церемонию посадки желудей до открытия выставки для публики.

В этот день мы встретились в "Кенвуде", загородном доме

Джона. Джон и Йоко, радостные и возбужденные, выбежали из дома,

оба в белых одеждах и с горшочками в руках. До Ковентри было три

часа езды. В пути мы говорили о лицемерии мира искусства и тому

подобных вещах, а Джон возился с аппаратурой на заднем сиденьи:

там были магнитофоны, телевизор, видеокассетный проигрыватель и

сделанный по специальному заказу "плавающий" проигрыватель, на

который не влияют никакие ухабы.

Нас никто не встретил. Джон предложил идти по аллее к

ресторану, где должен был состояться прием. Но прошло несколько

секунд, и мы услышали крики: толпа молодых людей узнала Джона и

пошла за нами следом. Когда мы подошли к ресторану, толпа выросла

до тревожных размеров, и нас окружили, требуя автографы. Йоко

нервничала и казалась испуганной, но Джон с удовольствием давал

автографы и был, кажется, польщен таким вниманием. Он вел себя

спокойно и непринужденно, но когда пришло время двигаться дальше,

он стал "вежливо тверд".

После представлений и тостов главный устроитель выставки

быстро повел нас в ту часть собора, где была выставка. Здесь нас

встретил суровый каноник Верни. "К сожалению, - изрек каноник, -

соборные власти не могут позволить нам выставить вашу работу на

главной территории выставки, потому что она находится на освящен-

ной земле." Я подумал, что Йоко сейчас взорвется, но она не успе-

ла, так как каноник тут же повернулся и пригласил нас следовать в

кабинет настоятеля, "где можно обо всем поговорить конфиденциаль-

но". Когда двери за нами закрылись, вспыхнула перепалка, в основ-

ном между Йоко и каноником, а Джон изредка вставлял слово-другое.

Пока Верни пытался объяснить позицию собора, Йоко заводилась все

больше и больше. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпе-

ния, было заявление каноника, что все равно желуди - это не

скульптура. Тут с Йоко случилась истерика. Она стала кричать на

каноника, требуя немедленно позвонить все м ведущим скульпторам

страны - она была уверена, что они ее поддержат. Джон в замеша-

тельстве упал в кресло, и тут, наконец, стороны пришли к компро-

миссному решению: Джону и Йоко дадут специальный участок на тра-

вяной лужайке около нового здания собора. Компромисс никак нельзя

было назвать унизительным. К тому же, территория главной выставки

была покрыта средневековыми каменными плитами, и сажать там желу-

ди все равно было немыслимо.

Центр активности переместился на упомянутую лужайку и,

спустя несколько минут, состоялось "желудевое событие". Тщательно

разобравшись, где восток и где запад, Джон и Йоко принялись ко-

пать ямы для своих горшочков. Наконец, горшки были установлены.

Джон сказал маленькую речь, выразив надежду на скорое объединение

востока и запада.

Когда церемония закончилась, Джону захотелось поскорее уйти

присутствие незнакомых людей нервировало его. Распорядившись,

чтобы каталог раздавали бесплатно, мы торопливо попрощались со

всеми и вскоре уже мчались обратно в Лондон. Джон, весь день дер-

жавший эмоции при себе, наконец дал волю чувствам и стал извер-

гать потоки брани со своим гнусавым ливерпульским акцентом.

Однако история с желудями этим не кончилась. В припадке

злобной мести, каноник Верни запретил раздавать каталог публике.

Люди могут подумать, говорил он, что данный экспонат имеет отно-

шение к личным взаимоотношениям Джона и Йоко, кои он не одобрял.

Джон был разъярен этой выходкой каноника, но, желая умерить свой

гнев, он послал ему письмо, где благодарил за христианское отно-

шение. Христос стоял за народ, писал он, и наверняка возлюбил бы

его и Йоко за их "вклад".

Спустя неделю кто-то похитил желуди, выкопав их ночью.

Вызвали полицию. Местные газеты смаковали это, как могли. Джону и

Йоко пришлось прислать новые желуди. После этого мы договорились

об охране на все время выставки.

"Желудевое событие" было важно для Джона не только пото-

му, что это был первый художественный проект совместно с Йоко, но

и потому, что это был жест за мир - за "объединение востока и за-

пада" - эта утопическая тема скоро ляжет в основу его философии и

музыки. Это событие было предтечей "лежачих демонстраций" и тех

желудей, которые они потом послали руководителям многих стран ми-

ра. Джон говорил тогда: "Если они посадят эти желуди и увидят,

как они растут, то может быть, они поймут, в чем тут смысл".

Г Л А В А 2

БАЛЛАДА О ДЖОНЕ И ЙОКО

"Два года до встречи с Йоко я

был в жуткой депрессии. Каза-

лось, жизнь моя не имеет ни-

какой цели. Я писал песни без

вдохновения. Она научила меня

думать, благодаря ей я понял,

почему смешно жить так, как я

жил раньше."

Джон Леннон, 1969

"Когда я встретила Джона, я была на грани

исчезновения в глазах других людей и в сво-

их собственных. Я делала бесшумную музыку,

но никто ее не ценил. Что было делать? Мне

было что сказать людям, но они не хотели

меня понять, и я была очень одинока. Я про-

сто не могу выносить это одиночество и су-

ществование на грани исчезновения. Поэтому

я счастлива, когда кричу и тому подобное,

делая свое присутствие ощутимым. Это гораз-

до полезнее."

Йоко Оно, 1971

Нетрудно понять, что Джона и Йоко увлекло друг другом: оди-

ночество и боль. Их связывала также интенсивная жажда творить и

всепоглощающее художническое "эго", которое нуждается в преданном

поклоннике, чтобы расцвести. И, несмотря на их внутреннюю силу,

они питали склонность к популяризации своей деятельности и само-

утверждению в ней.

Мои первые впечатления от Йоко сводились к тому, что это не-

обычный человек, личность иногда сильная и доминирующая, иногда

хрупкая и кроткая. На первый взгляд она казалась честолюбивой жен-

щиной, решительным, смелым художником, не скрывающим своего наме-

рения завоевать успех. Нельзя было не восхищаться ею. Ее открытое

лицо светилось, как бы обнаруживая внутреннее знание. Ее улыбка

часть бывала пленительной - счастливая улыбка, из-за которой было

просто невозможно отказать ей в чем-либо. Когда она тихо сидела в

уголке, то была похожа на ребенка, и ее можно было принять за

юную японскую принцессу. Было трудно поверить, что ей 34, и у нее

шестилетняя дочь. Но иногда ее лицо вдруг принимало надменное вы-

ражение, когда она откидывала голову назад, распустив свои длин-

ные черные волосы. Несмотря на всю ее энергию, казалось, что в ее

жизни есть что-то трагическое. Вскоре я обнаружил, что под внеш-

ним фасадом энергичности скрывается очень несчастная женщина.

Отец Йоко был довольно известным пианистом, но потом его отец

заставил его бросить все и стать банкиром. Она увидела отца впер-

вые, когда ей было три года, и первое, что он сделал, это внима-

тельно обследовал ее руки, чтобы определить, сможет ли она играть

на фортепиано. Йоко не любила играть на фортепиано, но ей нрави-

лось сочинять песни - эта способность обнаружилась в ней лет с

пяти. Она сочиняла песни, рисовала картинки к ним и устраивала

детские концерты для своих друзей.

"Это странно, потому что в то же самое время они воспитывали

во мне уверенность, что я стану большим человеком - первой женщи-

ной премьер-министром Японии или хотя бы дипломатом. Из всего

этого получилось вот что: я начала понимать - они любят меня

только за то, что я ношу фамилию Оно. Родители считали, что я

должна этим гордиться, потому что они сами этим гордились, а если

они смогут мною гордиться, тогда смогут терпеть и мое

присутствие."

Война оставила в душе Йоко глубокий след. Ей было девять, ко-

гда началась война. Власти отдали приказ эвакуировать население

из городов, и родители Йоко отправили своих детей вместе со слу-

гами в деревню. Но слуги вскоре сбежали, и Йоко пришлось самой

добывать пищу и заботиться о малышах.

"С этими ужасами мне пришлось бороться в одиночестве. Я стала та-

кой, какая я сейчас, именно из-за этого. Я ушла в себя. Я

чувствовала, что все это мне навязали против моей воли, а позд-

нее, когда я хотела выразить через свое искусство то одиночество

и ту боль, через которые я прошла, никто не хотел меня понять."

В 50-х годах семья Йоко переехала в Нью-Йорк. Там она посту-

пила в колледж Сары Лоуренс, где изучала композицию. Она увлек-

лась новой музыкой и новой графикой, но никто этого не одобрил

- это было против традиций. Йоко вошла в круг авангардистов,

последователей композитора-экспериментатора Джона Кэйджа, а также

Энди Уорхолла, но очень скоро отвергла их идеи и пошла своим пу-

тем. Она снова ушла в себя и развила свой собственный стиль,

основная тема которого проходит через всю ее жизнь: необходимость

ограничиваться внешними обстоятельствами.

"Я знала, что мне нужно что-то свое особое и в этом была при-

чина моего одиночества, но меня возбуждала мысль о том, что я

способна что-то сделать, оставить в мире свой след. Это было

ужасно - жить со всеми этими идеями и не знать, как их подать,

куда их приложить. Я знала только, что должна кому-то передать те

ощущения страха и одиночества, которые преследовали меня всю

жизнь. Я знала, что это универсальные ощущения, и что поэтому я

должна их передать."

В середине 60-х Лондон стал международным центром современного

искусства. Его "свингующий" образ, создаваемый модными дизайнера-

ми, музыкантами и молодежными движениями, привлекал художников

андерграунда из всех уголков мира. Лаборатории искусства и "под-

польные (underground) выставки, не имевшие ничего общего с "милым

искусством", демонстрировавшимся на Бонд-стрит, открывались

повсюду и приглашали окунуться в атмосферу авангарда.

К тому времени, когда Йоко пригласили в Англию (1966 г.) на сим-

позиум "Разрушение искусства", она уже приобрела широкую извест-

ность в художественных кругах Нью-Йорка, как оригинальный мастер

и устроитель причудливых "событий" (happenings). В Лондоне она

нашла подходящую атмосферу для своего концептуального подзода к

искусству и решила там остаться. Вскоре она обратила на себя

всеобщее внимание, когда с помощью добровольцев, она закутала в

белый брезент каменное изваяние льва на Трафальгарской площади.

Скептическая британская пресса не пришла в восторг. Не пытаясь

даже разобраться в причинах, побудивших Йоко сделать это, пресса

отвергла это, как рекламный трюк.

Но теперь для Йоко уже не имело значения, понимают ее пресса

и широкая публшика или нет. В художественных журналах уже начали

появляться благоприятные отзывы о ее работах. А вскоре мир Йоко

столкнулся с миром Джона Леннона. Их первая встреча произошла в

галерее "Индика", где проходила "Выставка N2" Йоко Оно. Один из

выставочных залов нового стиля, "Индика" принадлежала Джону Дан-

бару, выпускнику Кембриджа, женатому на певице Мэриан Фейтфул и

дружившему со многими деятелями поп-звездной элиты. Галерея нахо-

дилась в Мейсонс-Ярде, в самом центре лондонского Вест-Энда. К ней

вела узкая улочка, мощеная булыжником.

Есть несколько версий относительно их первой встречи. В кни-

ге "Леннон вспоминает" Джон так рассказывает о ней: "В промежут-

ках между записями в свободные дни я ходил по разным выставкам.

Мне сказали, что на будущей неделе выставляется одна удивительная

женщина, что там будут люди в мешках, что это что-то вроде хэппе-

нинга, и все такое. Я пришел на предварительное открытие. За 200

фунтов там продавалось яблоко. Мне это срашно понравилось - я

сразу понял ее юмор. Но окончательно я был сражен другой вещью:

там стояла лестница, ведущая к картине, подвешенной к потолку;

это был черный холст с цепью, с одного конца которого свисала лу-

па. Я влез по лестнице, посмотрел через эту лупу и увидел над-

пись, сделанную крохотными буковками: "ДА". Итак, ответ был поло-

жительным. Я испытал облегчение. Потом Джон Данбар представил нас

друг другу. Ни я ни черта не знал о ней, ни она обо мне. А Данбар

вроде как подхлестывал ее: "Вот хороший спонсор, поговори с ним,

поздоровайся с миллионером", и все такое - вы знаете, как это бы-

вает. Она подошла и протянула мне карточку. Я прочел "Дыши". Ну я

и дыхнул вовсю. Так мы и познакомились."

Йоко вспоминает об этом иначе: "Джон захотел вбить гвоздь -

это был экспонат "Вбей гвоздь молотком". Знаете, это символично:

девственная доска и мужчина, вбивающий в нее гвозьд... За каждый

вбитый гвоздь я установила плату - 5 шиллингов. Но когда владелец

галереи сказал Джону, что надо платить, он спросил: "А нельзя ли

вбить воображаемый гвоздь?" Фантастика! Это была моя игра. Мы оба

играли в одну и ту же игру. Кто он, я не знала. А когда узнала,

это ничего не изменило. Потому что Битл для мира искусства -

это... в общем, вы понимаете. И потом, он был в костюме. У него

был самый обычный вид."

В ответ на это Джон говорит:" Я был небрит, одет кое-как. Три но-

чи не спал. В те дни это часто со мной было, потому что я прини-

мал "колеса", и в тот день я был обдолбан. Никакого костюма на

мне не было. То было в мой психоделический период!"

Их следующая встреча произошла в другой художественной гале-

рее, где была выставка рисунков Клеза Ольденбурга в стиле

поп-арт. Йоко робко кивнула Джону, и они обменялись всего

несколькими фразами. Спустя несколько недель она позвонила ему -

один раз по поводу нот его песен для книги о Джоне Кэйдже, а вто-

рой раз - с просьбой поддержать ее будущую выставку. Она послала

ему экземпляр своей книги "Грейпфрут". Это был сборник ее назида-

тельных стихов, пронизанных теми же идеями, что и ее живопись и

театральные постановки. Джон держал эту книгу около своей кровати.

"Иногда я читал ее, и она очень раздражала меня. В ней были

такие перлы: "Рисуй, пока не упадешь замертво" или "Истекай

кровью". Но иногда эта книга меня посветляла, и со мной происхо-

дили те же перемены, что и со всеми, кто знакомился с ее работа-

ми."

Джон согласился финансировать ее шоу "Полу-ветер" в гале-

рее "Лиссон". Это было их перво е совместное предприятие, и Йоко

назвала его "Йоко и я". Джон так нервничал, что даже не пошел на

открытие. На выставке демонстрировались самая обычная мебель, но

вся выкрашенная в белый цвет и аккуратно разделенная надвое: нап-

ример, спальня с полу-кроватью, на которой лежали полу-подушки и

полу-простыни, рядом стоял полу-стул, а чуть дальше - полу-рако-

вина, а на ней, разумеется, зубная полу-щетка!

Мир Йоко заворожил Джона, но его мучали сомнения, действи-

тельно ли ему место в этом мире. Потом он говорил: "Все это каза-

лось таким заумным, таким авангардным, что было страшновато. Мне

то нравилось все это, то не нравилось."

Когда Йоко поставила свой "танцевальный хэппенинг", Джон стал

каждый день находить у себя под дверью карточки с такими надпися-

ми: "Дыши", "Танцуй" или "Наблюдай за огнями до рассвета". Это

его то раздражало, то приводило в экстаз в зависимости от настро-

ения.

В феврале 1968 года Джон вместе с другими БИТЛЗ отправился в Ин-

дию, чтобы изучать трансцендентальную медитацию под руководством

Махариши. Здесь у него было много времени для спокойных размышле-

ний. Постепенно он стал ловить себя на мысли, что любит Йоко.

"Она писала мне такие письма: "Я - облако. Смотри на небо, и

ты увидишь меня". Меня возбуждали эти письма. В них не было ни

одной строчки, которую могли бы понять моя жена и теща. Там, в

Индии я начал думать о ней не только как об умной женщине, но и

просто как о женщине."

В горном уединении Джон чувствовал себя неспокойно: он разочаро-

вался в Махариши, и плюс к тому, его не покидали мысли о том. что

его первый брак неудачен, но просто так взять и уйти, бросить

Синтию и сына Джулиана, он боялся. Сам Джон так вспоминает об

этом:

"Как было с Синтией? Она забеременела, и мы поженились. Нам

не о чем было говорить. Но это меня не беспокоило: она вела себя

тихо, а я почти всегда был в разъездах. Правда, иногда мне все

надоедало, и я начинал предаваться мечтам: "Где она, моя

единственная?" Я все надеялся, что "она" вдруг появится. Потом

это проходило. Наверно, я надеялся встретить женщину, которая

могла мне дать то, что раньше я мог получить только от мужчины в

интеллектуальном плане. Мне нужен был человек, с которым бы я был

самим собой."

В апреле Джон вернулся из Индии, и Йоко засыпала его потоком

писем: одни были накаряканы на обратной стороне старых конвертов,

другие - длинные, на нескольких листах - аккуратно напечатаны на

машинке, третьи были написаны изящным почерком на нотной бумаге и

пахли духами. Грубо говоря, Джон попался на крючок. В конце кон-

цов он принял решение, после которого назад пути уже не было. Вот

его собственные слова:

"Я позвонил и пригласил ее к себе. Была полночь, Син не было

дома, и я думал: теперь или никогда. Она пришла, и я не знал, что

делать. Мы поднялись наверх, в мою студию, и я проиграл ей все

свои записи - комедийные вещи и электронную музыку. Ей, вроде бы,

понравилось. Потом она сказала: "Давай запишем что-нибудь вместе".

И мы сделали "Two Virgins". Начали в полночь, закончили с рассве-

том, а на рассвете мы занялись любовью. Это было прекрасно."

Йоко так описывает то, что произошло во время их первой сов-

местной записи.

"Эта музыка была для меня совершенно новым опытом. Джон и я

делали ее вместе. Все произошло само собой. Это была самая насто-

импровизация без всякого плана. И это была наша встреча: через

музыку, через создание музыки. Мы входили в область, которую ник-

то из нас до этого не знал. Я использовала свой голос, а Джон

использовал все, что было в комнате: старые диски, пианино, пер-

куссию. Он манипулировал двумя магнитофонами. Он был ужасно за-

нят. Ну а я просто сидела рядом и создавала вокал. И это действи-

тельно неоконченная музыка. Потому, если вы ее послушаете, то вы,

может быть, что-нибудь добавите к ней. Или измените ее, или отре-

дактируете, или же добавите к ней что-нибудь мысленно."

Так они вступили в эру "Двух девственников", эру забав и

"протирки морали", как Джон однажды это назвал. Джон стал про-

дюсером искусства Йоко. Йоко стала преедатчиком его фоантазий,

превращая их в "события". И все, что они делали вместе, станови-

лось Событием. Она научила его абстрактному искусству, абстракт-

ной музыке, а он, в свою очередь, научил ее рок-н-роллу. Джон был

пленен: все, что бы он ни делал, было посвящено Йоко. Он сразу же

начал жадно ловить все, что бы она ни сделала, и опыт ее работ не

только радикально изменил его отношение к своей собственной рабо-

те, но, что еще важнее, его отношение к обществу, в котором он

жил. Постепенно даже самым циничным наблюдателям стало ясно, что

Джон безнадежно увлечен Йоко, но ему было все равно, кто и что

думал об этом. Сколько бы люди не оскорбляли их, не издевались и

не смеялись над ними, или не писали им письма с угрозами, это не

имело значения, просто потому что они любили друг друга.

Они настолько забылись на своем любовном облаке, что даже не

опасались остальных трех Битлов, враждебно относившихся к Йоко.

По возвращении БИТЛЗ в студию для записи их следующего альбома,

Пол и Джордж особенно скептически были настроены по отношению к

ней, как к назойливой самозванке. Пол ревновал к Йоко из-за того,

что она теперь занимала все время и внимание Джона, и не оставлял

ни малейшего сомнения в том, что не любит ее. Джон признался

позднее в "Леннон вспоминает": "Йоко, наивная, думала, что будет

исполнять вместе с ними что-нибудь, как с любой другой группой,

устраивать что-то вроде джэма, но встретила одну только холод-

ность... Знаете, я думал, что смогу все это выдержать и просто

сделать Йоко частью нашей жизни, но оказалось, что я должен

состоять в браке либо с ними, либо с Йоко; я выбрал Йоко, и я был

прав."

Джон публично объявил о своей любви к Йоко 1 июля 1968 года

на открытии своей первой художественой выставки в престижной лон-

донской Роберт Фрэйзер Гэллери. Шоу называлось "Ты здесь" и имело

посвящение: "Йоко от Джона. С любовью." Главным экспонатом стал

большой круглый кусок белого холста, в центре которого рукой Джо-

на было написано: "Ты здесь". Но, чтобы добраться до этого экспо-

ната, посетитель должен был пройти мимо множества ящичков для

сбора пожертвований в пользу самых разных организаций от "Нацио-

нальной Лиги в защиту собак" до "Сыновей божественного провиде-

ния".

На открытии было много газетчиков и фотографов, а также жи-

вописных гостей, как из мира искусства, так и из поп-мира. Толпа

растянулась далеко по улице. Зрелище приняло еще более сюрреа-

листические формы, когда 365 шаров, наполненных гелием, взметну-

лись в небо и поплыли над Мэйфайером. К каждому шару была прик-

реплена записка: "Вы здесь, - просим написать Джону и Йоко по ад-

ресу: Лондон, Дюк-стрит, Галерея Роберта Фрэйзера". На это приг-

лашение откликнулись сотни людей: они протестовали против

предстоящего развода Джона и Синтии, против его связи с Йоко, его

богатства, его длинных волос и его вторжения в сферу искусства.

Эти атаки искренне удивили Джона. "Дело, наверное, в том, что я

испортил свой имидж. Люди хотят, чтобы я оставался в том мешке,

который они для меня придумали. Они хотят, чтобы я был пай-маль-

чиком, Но я им не был. Даже в школе я был просто "Леннон". Никто

никогда не считал меня послушным (cuddly)."

Реакция критиков была неожиданно холодной. Об этом Джон го-

ворит: "Само устройство такой выставки уже было ударом по ним.

Многие говорили: "Если бы это не была выставка Джона Леннона,

никто бы не пришел". Но это моя работа, а они только пользуются

этим, чтобы говорить: не сработало. Не сработало, как что?"

Йоко говорит: "Люди ждали большего. Кто-то написал: "Это да-

же не поп-арт, это - лоллипоп-арт (lollipop - леденец). Что ж,

прекрасно. Я приняла это, как комплимент. Выставка была детищем

Джона. Многие думают, что любая дикая идея Джона идет от меня или

как-то связана со мной. На самом же деле у Джона в голове - вся-

кие дикие идеи. Но раньше он просто не использовал их, считал,

что это просто шутки для себя. За 20 минут ему в голову приходят

20 идей. Но он только болтает о них, болтает и ничего не делает.

Я говорю: "Вот хорошая идея, почему ты не реализуешь ее?" А он и

не думает о какой-то реализации. Когда что-то делаешь, то что-то

происходит, это очень просто, и потом люди начинают как-то реаги-

ровать на это - вот в чем дело. Ты что-то завариваешь."

События последующих месяцев были трагическими и причинили

много вреда этой и без того уязвивой паре. Любовное облако рассе-

ялось под ударами суровой действительности.

Незадолго до полудня 18 октября 1968 года Джон и Йоко были

разбужены громкими криками и чьими-то ударами в дверь квартиры

Ринго, где они обосновались, на лондонской Монтегью Сквер. Джон

в пять минут вскочил с кровати и подошел к двери взглянуть, в чем

дело. Когда он открыл ее, то оказался носом к носу с сержантом

Норманом Пилчером из отдела Скотланд Ярда по наркотикам.

Через час Джон, одетый в форму Армии Спасения длиной добедер и

черные брюки-клеш, и Йоко в меховом полушубке и брюках, были вы-

ведены женщинами-полицейскими, одетыми по форме, и еще шестью

другими полисменами и припровождены в ожидавшие их полицейские

машины. В полицейском участке на Пэддингтон Грин их обвинили в

незаконном хранении смолы каннабиса, а также преднамеренном соп-

ротивлении полиции при исполнении приказа об их задержании.

"Это было одним из самых ужасных испытаний, которым я когда-

либо подвергался", - говорил позднее Джон. На следующий день он и

Йоко появились в Мэрилбоунском судебном магистрате и были отпущены

под залог. Толпа из трехсот человек теснила полисменов, стоящих

плечо к плечу, защищая их, когда они входили и выходили из здания

суда.

Джон взял вину на себя, для того, чтобы полиция не трогала

Йоко, и с нее были сняты обвинения. Он не подозревал о

последствиях, которые повлекло за собой это решение, когда он

несколько лет спустя отчаянно хотел остаться жить в Нью-Йорке.

Позднее Джон клялся, что кусок гашиша был подброшен в их

квартиру, потому что ни он, ни Йоко не употребляли в то время

наркотиков и жили в этой квартире всего несколько месяцев. Это

общеизвестный факт, что Пилчеру было отказано в повышении, а за-

тем он был арестован, после чего его отстранили от работы.

В Палате Общин мистер Артур Льюис, представитель лейбористов

в Парламенте, спросил министра внутренних дел, была ли необходи-

мость в том, чтобы использовать столь большой отряд особого наз-

начения для исполнения сравнительно простых обязанностей. И зачем

к тому же полицейские собаки и другие помощники?

Министр внутренних дел, мистер Каллаген, ответил, что поли-

ция полагает, что двенадцать человек - это вполне подходящее ко-

личество, собаки же стали необходимыми с тех пор, как их специ-

ально натренировали на поиск каннабиса. Общая стоимость этой по-

лицейской операции равнялась 178 фунтам, 1 шиллингу и 7 пенсам.

Несколькими месяцами раньше жена Джона Синтия объявила о том,

что подает на развод по причине его адюльтера с Йоко, в котором

он и обвинялся.

Когда дело о разводе слушалось в суде, Джона там не было. Он

решил отказаться от защиты, что было разумным шагом, так как за

неделю до этого Йоко поместили в большицу и сделали ей несколько

переливаний крови. Выяснилось, что она беременна и должн родить

от Джона ребенка в первые дни после Рождества. Когда слушалось

дело о разводе, Джон спал в спальном мешке у кровати Йоко в ро-

дильном доме имени королевы Шарлотты. Капитан Генри Кирби, член

парласмента, консерватор, поднял вопрос о "вторжении" Джона в ро-

дильный дом. Самому министру здравоохранения пришлось защищать

Джона: он ответил, что в роддоме королевы Шарлотты принято "поз-

волять будущим отцам быть около своих жен в предродовый переод и

при родах, если на это согласен врач."

Адвокат Джона Дэвид Джекобс договорился с адвокатами Синтии обо

всех финансовых проблемах к ее полному удовлетворению. Муж Йоко,

Тони Кокс, заявил: "Джон - отличный парень, желаю им счастья", а

Джон записал для потомков биение сердца ребенка. Но через день

после развода случилось несчастье: у Йоко был выкидыш. Еще не

кончились неприятности с наркотиками, а тут такая беда. Джон,

убитый горем, затворился ото всех. "Дети делают мир счастливее, а

мы как раз за это", - сказал он, когда узнал, что Йоко ждет ре-

бенка.

Через три недели суд приговорил Джона к штрафу в 150 фунтов

и двадцать гиней судебных издержек, после того, как он признал

себя виновным в нелегальном хранении 219 граммов каннабисовой

смолы (этого достаточно для 40 сигарет). Он взял всю вину на себя,

и обвинение с Йоко было снято.

Перед лицом нараставшей критики и непривычной ругани со стра-

ниц британских газет, Джон и Йоко, как быдто назло, выбрали имен-

но этот момент для выпуска альбома "Два девственника" со своими

обнаженными фотографиями на обложке. Это была та самая пластинка,

которую они записали в свою первую ночь. Альбом был выпущен 29

ноября, в день осуждения Джона судом - как будто им мало было

прочих неприятностей! Многим казалось, что Джон специально делает

все, чтобы растерять последние остатки своих поклонников и стать

первой суперзвездой рока, закатившейся от всеобщих насмешек.

" Два девственника " представлял собой абстрактный коллаж

электроники и шумов сюрреалистического кино. Он был использован

как звуковая дорожка к одноименному фильму Джона и Йоко. Первона-

чально Джон представлял себе его только как альбом Йоко и думал

поместить ее обнаженное фото на обложке, "потому что ее творчест-

во - обнаженное, в основе своей простое, правдивое и полное детс-

кости". Музыкальные газеты Англии назвали этот альбом "главным

антимузыкальным событием года, о котором все говорят." Снимки бы-

ли сделаны самим Джоном с помощью автоспуска в квартире Ринго.

"Сначала я немного смутился, - рассказывает Джон о своей первой

реакции на получившиеся снимки, - я подумал: вот я весь как есть.

Не иначе, как теперь будут неприятности."

Неприятности были. Несколько типографий отказались печатать

обложку. Когда ее все же напечатали "И-Эм-Ай" - концерн, которому

принадлежали исключительные права на все записи БИТЛЗ, - отка-

зался иметь дело с этой пластинкой, а ведущие поп-музыкальные га-

зеты отказались печатать рекламу. Вместо фотографии Джон нарисо-

вал карикатуру, но они и ее забраковали. И только маленькая бри-

танская фирма "Трэк-Рекордз" взяла на себя этот проект и выпусти-

ла пластинку в простой оберточной бумаге коричневого цвета. Ана-

логичная история произошла в США, где альбом был отвергнут фирмой

"Кэпитол": здесь все заботы взяла на себя компания "Тетраграмма-

то". В Ньюарке, штат Нью-Джерси, полиция конфисковала 30000 копий

"Two Virgins", сочтя обложки порнографией.

"Эти фотографии должня были показать, что мы - нормальные

люди, а не полоумные чудаки, что мы в здравом уме. Если вы счита-

ете, что это порнография, то вам самим надо лечиться. Для нас это

была кульминация нашей любви друг к другу и наших мыслей о полез-

ности любви других людей". Так отвечал Джон на критику и добав-

лял: "Если мы заставим общество признать, что мы любим друг друга

и поэтому они должны прекратить насмехаться над нами, это будет

значить, что мы своей цели добились."

Через неделю после выпуска альбома, на Чикагском кинофести-

вале состоялась премьера первых двух фильмов Джона и Йоко "Smile"

("Улыбка") и "Two Virgins" ("Два девственника"). Снятые на

8-мм-вой пленке, они были сделаны в духе домашних фильмов. Оба

отсняты в саду, в Кенвуде. "Улыбка" состоял из одного единствен-

ного кадра, показывающего улыбающееся лицо Джона. Съемка заняла

всего три минуты, но во время демонстрации их растянули до 52 ми-

нут, т.к. съемка производилась высокоскоростной камерой (20 тысяч

снимков в минуту). "Два девственника" был снят с гораздо более

медленной скоростью. В нем тоже демонстрируется лицо Джона, но

здесь оно накладывается на лицо Йоко, так что мы видим Йоко как

бы глазами Джона или Джона улыбающегося ртом Йоко. Фильм идет 19

минут; к концу два изображения медленно разъединяются, и Джон и

Йоко обнимаются. "Для нас главное в этих фильмах - вибрации

(мысли и чувства, передаваемые без помощи слов - здесь и далее

прим.перев.), вызываемые ими, и те вибрации, которые возникали

между нами", - объясняла Йоко. Джон говорил:"В фильме мог бы улы-

баться и кто-нибудь другой. Сначала Йоко хотела попросить миллион

людей со всех концов света прислать свои улыбающиеся снимки, по-

том - чтобы не миллион, а просто много людей, затем - один или

два человека, и наконец, остался один я, улыбающийся, как символ

улыбающегося сегодня - а это и есть я, что бы это ни значило. И

вот я улыбаюсь, и опять неприятности, потому что это опять я. Но

когда-нибудь они должны понять - это всего лишь я. Пусть люди

пойдут в кино и увидят, что я улыбаюсь - это не так уж вредно.

Идею фильма поймут только лет через 50 - 100, наверное. Вот в чем

дело. Просто так случилось, что лицо в фильме - это я, не в этом

суть".

1969 год плохо начался для Джона. Из-за неприятностей и ду-

шевных кризисов предшествующих месяцев он мало думал (если вообще

думал) о БИТЛЗ или о музыке БИТЛЗ. Он был поглощен Йоко, общими с

ней проблемами и проектами. Когда Пол решил, что пора сделать

очередной Битл-фильм или, может быть, поехать на гастроли, Джон

не хотел и слушать об этом. Правда, подвергаясь постоянному дав-

лению со стороны Пола, он не нашел в себе сил прямо сказать

"нет". Он так вспоминает об этом:

"Он (Пол) вроде как все устроил, и начались обсуждения - ку-

да ехать, и все такое, а я плелся за всеми, не говоря ничего оп-

ределенного; у меня была Йоко, и мне было насрать на все. Я

постоянно был обдолбан и ни на что не реагировал."

И Джону, и Джорджу надоело быть подсобными рабочими для Пола,

который спланировал "Let It Be" по своей воле, не считаясь ни с

кем. Дело осложнялось еще и тем, что все, включая остальных Бит-

лов и их жен, презрительно относились к Йоко. Пока снимался

фильм, она все время была рядом с Джоном, а один раз даже присое-

динилась к групповой импровизации, но потом Пол распорядился вы-

резать это место из фильма.

Джон горько переживал этот эпизод: "Пол носился с идеей зас-

тавить нас репетировать. Он все время ищет совершенства, и вот у

него эти идеи: надо репетировать, а потом делать альбом... Мы за-

писали несколько дорожек, но никто по-настоящему не врубался. Не

знаю. В этой Твикенхэмской студи была какая-то гнетущая атмосфе-

ра. И все время работали эти кинокамеры! Я хотел, чтобы операторы

Дата добавления: 2015-09-06