Глава двадцать восьмая. Остался позади Сталинград, где наши войска в январе‑феврале сорок третьего года

Остался позади Сталинград, где наши войска в январе‑феврале сорок третьего года добили окруженную немецкую группировку; давно осталось в тылу Котельниково, где танкисты приняли удар Манштейна, где оборонялись, а потом наступали; остались позади Ставрополье, Кубань, донские степи, Батайск и Ростов.

С середины февраля танкисты Асланова, захватив ряд важнейших населенных пунктов, в том числе село Генеральское, вышли в район Матвеева Кургана. Снова танкисты действовали в составе 51‑й армии. И снова им пришлось вести тяжелые бои с врагом.

На правом берегу реки Миус, от Азовского моря до Ворошиловграда немцы успели создать сильно укрепленную линию обороны. Путь нашим войскам преградили река, минные поля, проволочные заграждения, доты, дзоты, несколько линий траншей, хорошо организованная система артиллерийского и минометного огня.

Это был так называемый «Миус‑фронт». С ходу наши войска захватили плацдарм на правом берегу Миус. Распутица днем, заморозки – ночью. Плохие дороги. Плохой подвоз. Насквозь простреливаемая переправа… Трудно.

Наши войска овладели позициями немцев в районе Матвеева Кургана.

Вскоре на левом берегу Миуса возникла сеть окопов, блиндажей и укрытий; зарылись в землю пехотинцы, артиллеристы, танкисты; зарылись и замаскировались так, что даже самолеты‑разведчики не могли увидеть их с воздуха.

Чтобы выявить наши огневые точки, немцы не раз открывали по нашим позициям орудийный огонь, но наши не отвечали им.

Завязались ожесточенные бои за каждый вершок земли, за плацдарм, за переправу через Миус.

Главную роль в этих боях играли стрелковые части.

Танкисты вышли в резерв, заняв позиции на правом фланге наших войск.

Пользуясь относительным затишьем, старшина второй роты Воропанов устраивал банные дни чаще обычного, менял белье, кормил танкистов почти домашними вкусными обедами. Он любил говорить, что солдат горы может свернуть, если он сыт, одет, обут и спокоен за своих домашних. Первые три условия зависят от старшины, и в этом отношении моя совесть совершенно чиста, я делаю все, что могу.

Как раз в это время весь личный состав армии перешел на новую форму одежды; вводились погоны и офицерские звания.

И Воропанов выдавал танкистам новое обмундирование, доставленное со складов соединения. Танкисты одевались, перебрасывались шутками.

– Коля, тебя не узнать!

– Мустафа, как ты похорошел!

– А чего ему, не похорошеть, – отвечал Киселев, расправляя складки на гимнастерке Парамонова. Надень такую одежду на жердь, и она тоже станет красивой, правда, дядя Миша?

– Прямо как форма старой армии. – Парамонов отступил назад, разглядывая Мустафу. Помню, в шестнадцатом, когда я был на действительной, под Петроградом, фотографировался в такой вот форме. Было мне тогда примерно столько же, сколько сейчас тебе. Пуговицы сверкали, как золотые. И погоны ровненькие, аккуратные. Погоны – это вещь! Человек делается строже, стройней. Солдат, одним словом.

– Отличная форма!

– Эх, Вася, настоящей формы ты еще не носил. Это полевая форма. Надел бы парадную обомлел бы А офицерская форма парадная… Ты ее видел? Погоны золотые, на фуражке кокарда, пояс, пуговицы – все золотое. И кортик – тоже сверкает золотом.

– Какое нам дело до офицеров, дядя Миша? У вас, у солдат, тоже была парадная форма или только такая вот, полевая?

– И полевая, и повседневная, и парадная. Правда, погоны были простые. Но уже у ефрейторов и фельдфебелей форма от нашей отличалась. На погонах золотые лычки…

Мустафа хвастливо вытянулся.

– Значит, и на моих погонах лычки будут?

– Ну, ты особенно не бахвалься, – сказал Велиханову сержант Киселев. Если у ефрейтора лычки будут, то у сержантов и подавно. А парадной формы, пока война, нам, наверное, не видать.

– Доктор идет, ребята! Вы, в случае чего, крепких словечек, того, не употребляйте, – предостерег Парамонов.

Вася и Мустафа замолчали, принялись кусками от шинели наводить блеск на густо смазанные сапоги.

Поскольку полк был отведён с переднего края, работы в медсанчасти не было, и, тоскуя от безделья, Лена Смородина ходила по ротам, справлялась у танкистов о здоровье и самочувствии, а по вечерам читала книги.

На сей раз Киселев, Велиханов и другие напрасно прихорашивались, – не дойдя до них, Лена свернула влево и направилась в другой конец села, чтобы повидать свою подругу, инженера Барышникову.

– Лена! – раздалось откуда‑то.

Смородина вздрогнула и остановилась. Потом подошла к полуразрушенному дому, заглянула в окно. Никого. Но окрик раздался откуда‑то отсюда. Поэтому, отойдя на середину улицы, Лена крикнула:

– Тамара, где ты там, выходи! У меня нет желания играть в прятки.

Барышникова, смеясь, вышла из разрушенного дома.

– Куда ты направляешься?

– К тебе.

Вслед за Барышниковой из дома вышел Анатолий Тетерин в коротком полушубке, красивый, уверенный в себе, при усах, бровях и ресницах – не скажешь, глядя на него, что он горел. Тетерин подал Смородиной руку.

– Здравствуйте, капитан.

– Здравствуйте. Нашли укромное местечко?

Тетерин слегка покраснел.

– Нет, мы село осматривали.

Чтобы замять неловкость, Тамара обняла Лену за талию, спросила:

– От Николая есть весточки?

Лену покоробило, что Тамара задала вопрос в присутствии младшего лейтенанта: обязательно надо, чтобы все знали о ее отношениях с Прониным? Она пропустила вопрос подруги мимо ушей, не ответила на него. Тамара снова спросила о Пронине, и Лена снова прикинулась, будто не слышит.

Тетерин заметил смущение Смородиной, понял ее нежелание отвечать на вопросы Барышниковой при нем, при Тетерине, но уйти сразу он не мог, не хотелось и с Тамарой расставаться; он сделал вид, будто прислушивается к далекой орудийной канонаде, потом поднялся даже на ступеньки крыльца и устремил взгляд к горизонту и, наконец, глянул на часы.

– Ого, у меня осталось всего десять минут. До свиданья, девочки, я пошел.

И зашагал прочь. Барышникова тотчас ласково обняла Смородину и спросила:

– Скучаешь?

– Некогда скучать. Среди стольких людей разве заскучаешь?

– Не говори. Будь рядом хоть миллион, а если среди них любимого нет, тоска возьмет!

– Не всегда и не каждую. Все зависит от характера человека.

– Будет тебе кривляться! Если бы Николай был рядом с тобой, тебе, наверное, было бы лучше, чем теперь?

– Конечно, когда он был рядом со мной…

– Вот ты и ответила на мой вопрос.

– Слушай, зачем ты при других‑то задаешь такие вопросы?

– Да не обижайся, что тут такого? Подумаешь, секрет! Каждому солдату известен. Но если бы я знала, что ты обидишься, и рта не раскрыла бы.

– Стыдно ведь.

– Чего стыдиться? Тетерин тоже все знает. А что касается твоего ненаглядного Коли, то не обижайся, Лена, я скажу прямо: не нравится мне его поведение. Да имея такую девушку, как ты, он должен считать это счастьем, молиться на тебя должен! А он от радости обалдел и не понимает, что делает. То ревность какая‑то глупая, то обида. Писем ведь не пишет? Так мужчины, извини меня, не поступают. Я бы на твоем месте до конца жизни даже разговаривать с ним не стала.

– Каждый со своей колокольни смотрит. Я думаю, ты не права, Тома. Я ему докажу, что он ошибается. А пока мы не встретимся и откровенно не поговорим, ничего не прояснится, правды он так и не узнает.

Беседуя, они шли по улице.

– Все это пустые книжные слова! – горячо возразила Тамара. Поверь мне, придет время, ты убедишься в моей правоте. А пока что ты сидишь одна день и ночь, ждешь писем и всего такого прочего, а он той порой пишет в полк, я уж не говорю, командиру полка – ему обязан! – но вообще всем, кому попало, а тебе – ни строчки. Это как понимать?

– Я верю, что рано‑поздно он в этом раскается и попросит прощения.

– Я знаю, в подобных случаях неуместно лезть с советами, но все же хочу сказать прямо: плюнь ты на него! Что ты в нем нашла? Уже немолод. Характер плохой. Разве мало в полку красивых ребят? Вот хотя бы тот же командир роты Гасанзаде? Я слышала, он относится к тебе с уважением. Если копнуть глубже, то даже с благоговением. Отчего? Почему? Потому что любит, я в этом уверена. Он красавец прямо, пора тебе повернуться лицом к нему.

– Прекрати, Тома! Брось свои фантазии. Ни у Гасанзаде ко мне, ни у меня к нему нет никаких чувств, кроме дружеских.

– Это тебе так кажется. И потом, что ты, монашка? Есть возможность, дай понять своему Николаю, что стоит тебе бровью повести, как самые интересные мужчины будут у твоих ног. Ну, пофлиртуй немножко. Думаешь, он там беспокоится о тебе, помнит хотя бы? Как бы не так! Мало ли в госпитале красивых девушек, незамужних женщин?… Развлекается с какой‑нибудь, пока ты тут сохнешь…

– О чем ты говоришь, Тома? Что советуешь? Разве я способна на такое?

– Не способна? Ну, тогда сиди и жди, чем все это кончится. Желаю тебе успехов!

– Нет, ты все это серьезно говоришь? Не шутишь? Не разыгрываешь меня?

– Боже, какая ты наивная. Конечно, серьезно.

– Ты и о Тетерине так думаешь?

– Конечно, как еще о них думать? Да если бы Анатолий обошелся со мной, как Пронин с тобой, я бы ему так отомстила, что всю жизнь помнил бы.

– А ты жестокая, Тома, я не представляла тебя такой.

– Да, в этих вопросах я очень жестока. Никому не прощаю и от других милосердия к себе не жду!

Смородина не могла согласиться с Барышниковой, с ее взглядом на отношения мужчин и женщин, но поняла, что спорить об этом попросту ни к чему. Тамара, наверное, никогда по‑настоящему не любила, и друг друга они не поймут.

Они расстались возле кирпичного здания, в котором разместился хозвзвод. Смородина зашла к портному, попросила его сузить юбку, а заодно и ушить шинель.

Вернувшись с совещания в штабе корпуса, полковник Асланов вызвал комиссара.

– Михаил Александрович, я привез добрые вести.

Филатов подумал, что это та новость, о которой он уже слышал.

– Наверное, пошли на фронт машины танковой колонны «Ленкоранский колхозник»? А, может, уже прибыли?

– Нет, дорогой Михаил Александрович, совершенно другие вести. Согласно приказу командования, на базе нашего полка создается танковая бригада.

– Бригада?

– Да. И мы с тобой должны развернуть полк в бригаду. Так сказал Черепанов.

– А руководство бригадой?

– Остается прежним. Мы возглавим бригаду. Думаю, нас вызовут на собеседование. Генерал велел все обдумать, прикинуть, взвесить и явиться к нему с готовыми предложениями. Как ты смотришь на это?

– Самым восторженным взглядом. Это же какое доверие! Спасибо за это. Все, что зависит от нас, мы сделаем. Нас перебросят в тыл, или будем переформировываться тут?

– На какое‑то время придется отойти в тылы. Прибудет много новых людей, техника. Как я понял генерала, нам передадут из других частей целые взводы и роты.

– Это облегчает работу. И времени нам меньше потребуется.

– Очень кстати будет нам колонна «Ленкоранский колхозник».

Асланов открыл полевую сумку, достал памятную книжку, просмотрел свои пометки, сделанные во время беседы с генералом.

– Значит, основная техника будет, будет и рядовой и сержантский состав; надо думать о командирах среднего звена. Черепанов советовал подумать, кого из наших людей можно повысить в должности.

– Достойных у нас много. Ротных можно смело выдвинуть на должности командиров батальонов, командиров взводов – на должности ротных. Есть командиры экипажей, которые потянут на должность командира взвода. Среди сержантского состава есть такие ребята, которых можно представить на присвоение офицерского звания.

– Я такого же мнения, Михаил Александрович. И даже записал себе некоторые имена. Я вообще сторонник того, чтобы на свободные места по возможности назначать кого‑то из своей части. Ну, а если уж таких людей не окажется, или не хватит, надо просить из резерва.

– Продвижение по службе, перспектива роста всегда возвышают людей. Если люди видят, что достойных, самоотверженных ценят и выдвигают, это лучше всяких речей поднимает моральное состояние.

– Эх, как нам сейчас не хватает Николая Никаноровича! Он ведь пунктуален и точен, он бы уже многое взял «на карандаш». Увы, еще лечится. Правда, когда Черепанов спросил, как мы обходимся без Пронина, и предложил подыскать нам нового начальника штаба, я ответил, что капитан Данилов пока с делами справляется, а там, смотришь, и Пронин вернется. – Асланов закрыл записную книжку. – Да, Пронин скоро должен вернуться, будем его ждать.

– Правильно, Ази Ахадович. Лучше Пронина мы вряд ли кого можем найти. Но почему‑то от него писем давно нет.

– Я тоже давно не получал весточки, но твердо знаю, что тоскует он в госпитале, и если бы мог, давно уже оттуда удрал бы. Думаю, письма где‑нибудь задержались. Ничего, подождем. Ради дельного человека и подождать можно.

Они сидели по разные стороны стола, прислоненного к стене землянки. Колеблющийся свет коптилки падал на золотую звезду на груди Асланова, при каждом движении звезда слегка покачивалась, и четкие грани ее отбрасывали на стену тонкие лучи.

Из всех своих орденов и медалей полковник носил только эту звезду – все остальные отдал на хранение лейтенанту Смирнову. А у Филатова хранился орден Красного Знамени, которым был награжден Пронин. Что орден пришел, об этом Пронину написали и поздравили его, но посылать в госпиталь побоялись: еще пропадет в дороге.

Дата добавления: 2015-09-05