Новая и новейшая история. – 2000. - № 3.- С.141-156).

М.С. Горбачев столкнулся с проблемой советско-японских отношений вскоре после прихода к власти, в 1985 г. Премьер-министр Накасонэ (премьер-министр Японии 1982-1987), встретившись с ним в Москве летом этого года, официально пригласил его в Японию, чтобы "увидеть собственными глазами страну, понять ее проблемы и намерения, в том числе - в отношении СССР". Приглашение затем подтверждалось всеми политическими деятелями Японии, с которыми Горбачев виделся. Однако поездка его туда среди десятков других его визитов в рамках двусторонних отношений оказалась последней.

И хотя к этому времени за плечами Горбачева был огромный "капитал" новой его политики, визит в Японию оказался едва ли не наименее результативным в практическом плане. Преодоление "главного препятствия" в советско-японских отношениях было, что называется, уже на расстоянии протянутой руки. Но помешали обстоятельства - объективные и субъективные.

Однако все по порядку.

Делегации из Японии приезжали часто. И едва ли не каждая просилась на прием к Горбачеву. Я заметил: почти никому из японцев, какого бы уровня тот ни был, он не отказывал. И все более откровенно с ними разговаривал. Но как только дело доходило до главного, что заморозило наши отношения на десятилетия, - Горбачев тему свертывал. Для него поначалу вопрос об островах был решен. Об этом он говорил и мне, и на политбюро. Вообще послевоенное определение границ государств считалось аксиомой. И это Горбачев воспринял целиком от своих предшественников (хотя с Курильскими островами дело обстояло сложнее, разграничение не было оформлено в международно-правовом порядке).

Примерно в конце 1986 г. "в орбите" Горбачева появился человек, который вскоре стал "перманентным раздражителем", своего рода "лоббистом" - одиночкой в пользу Японии. Он был настойчив до нахальства в своей одержимости обратить внимание советского руководства, внимание Горбачева на то, что, оставляя эту страну на "заднем" плане своей международной активности, мы допускаем большую ошибку. Я говорю о Владиславе Ивановиче Дунаеве. Он провел многие годы в Японии на разных должностях, в том числе "деликатных". Прекрасно знал страну и ее народ, лично знаком был со многими японцами из разных слоев общества. И его хорошо знали. Это человек - влюбленный в Японию. И он хотел, чтобы эту любовь разделила с ним вся его страна, считая, что взаимность тут будет благотворной прежде всего для нас самих - во всех отношениях.

Дунаев появлялся у меня каждый раз, когда приезжал в Москву - он работал корреспондентом Агентства печати новости (АПН) в Японии. Звонил бесперечь и оттуда. Я был вежлив, но сдержан (С. 141).

За множеством других дел и повседневной служебной суеты не находил времени "углубляться" в японские дела. Но от Владислава Ивановича не так просто было отгородиться. Он не отступался, даже видя с моей стороны раздражение. Но "отторгнуть" его я не мог. Я чувствовал, что это достойный человек. Его занимает не "верчение" вокруг помощника Президента, не корыстные личные соображения. Его интересует дело. И я поверил, что он всерьез озабочен нашей политикой и движут им настоящие патриотические чувства, что он - пусть дискредитировано теперь это слово - доподлинный интернационалист, который может понять другой народ и привязаться к нему. И "зауважал" его. А он, несмотря на мое ворчание, насмешки и иронию ("на Японии свет клином сошелся!"), не позволял себе обижаться. Наверно, тоже почувствовал, что я "не безнадежен". Я стал внимательнее его слушать, читать записки, аналитические статьи, другие материалы, книги, которые он мне приносил. И в конце концов тоже немножко "заболел" Японией.

Я познакомил Дунаева с Горбачевым, стал снабжать его информацией, которую в изобилии поставлял мне Владислав Иванович. В какой-то степени он заменил в этом качестве целый научный институт, а заодно и отдел ЦК, где был японский сектор, но работники его настроены были неприязненно в отношении страны, которой занимались. И каких-то идей от них нельзя было ждать.

Горбачев тоже оценил достоинства Дунаева, его компетентность, здравомыслие, практичность, увлеченность делом, увидел возможную полезность этого человека не только как профессионала, специалиста, но и как оригинального и интересного человека. Таких не хватало в нашей новой политике.

В дальнейшем я привлекал Дунаева к подготовке материалов, связанных с нашей политикой на японском направлении. Большую роль он потом сыграл и в налаживании первых контактов Горбачева с Ро Дэ У - президентом Южной Кореи. Результатом было установление дипломатических отношений с этим государством.

Начиная с 1986 г., я присутствовал при всех контактах Горбачева с японцами, делал записи.

Мое первое впечатление от его внешне доброжелательных разговоров с ними было не очень обнадеживающим. Первые две беседы - с руководителем компартии Японии (КПЯ) Фувой. Заведомо можно было считать, что информация из этого источника не будет объективной: отношения с японской компартией у КПСС на протяжении десятилетий были плохими. Разговоры с Генсеком КПЯ были посвящены по большей части выяснению межпартийных сложностей. Много говорили и о борьбе против ядерной угрозы - очень актуальной в Японии теме. Но и в этом вопросе позиции не совпадали. С обеих сторон сильно присутствовал антиамериканский аспект.

Разумеется, была речь и о советско-японских отношениях. Фува, понятно, был не тот собеседник, чтобы выяснять межгосударственные вопросы. Да и политики для достижения реальной цели у нас еще на японском направлении не было. А без этого "подвести черту под прошлым и начать все по новой" (слова эти Горбачев не раз повторял) было невозможно.

Он не чувствовал еще значимости - государственной, политической, эмоциональной, традиционной, психологической, всякой, - какую придают японцы проблеме Островов, отхваченных у них Сталиным уже после капитуляции в конце второй мировой войны. Зная это, но движимый инерцией советского великодержавия, Горбачев исключал для себя тогда саму возможность возвращения этих территории. Иногда довольно определенно и саркастически высказывался по поводу тщетной "настырности японцев". На первых порах он даже обсуждать этот вопрос не хотел. Не признавал и самой проблемы. По формуле министра иностранных дел А.А. Громыко, она была решена "в результате войны". И это было единственным объяснением, почему собственно четыре острова должны принадлежать Советскому Союзу, у которого, мол, хоть он и большой, "лишних земель нет". Иногда Горбачев этими словами предварял попытки японских собеседников выйти на дискуссию. Была определенная игра в такой постановке вопроса (С. 142).

Эволюция взглядов Горбачева была медленной, растянулась едва ли не на 5 лет. Попробую проиллюстрировать эту эволюцию, опираясь на официальные записи его бесед с государственными и общественными деятелями Японии и свои собственные заметки.

Сквозной темой первых бесед Горбачева с японскими деятелями было "отговаривание" от впутывания Японии в американские военные планы на Тихом океане и в особенности - чтобы она не включалась никаким образом в рейгановскую программу Стратегической Оборонной Инициативы (СОИ). Была ли тут реальная опасность, сомневаюсь, но Горбачева это беспокоило. Тем более что перемену в мировой расстановке сил, которую он застал, взойдя на вершину власти, он связывал также и с "появлением на мировой арене японской нации как крупнейшей величины, причем с огромными миролюбивыми потенциями, прежде всего экономического плана". Это его слова. В одной из своих первых бесед он сказал:

"Пришли другие времена, сегодня японская нация вышла в ряды крупнейших наций мира и демонстрирует свои способности".

На неизменные приглашения посетить Японию Горбачев отвечал примерно так, как он однажды сказал Фуве: "Я не уклоняюсь, считаю, что с нашим соседом Японией мы должны иметь самые широкие связи. Исходите из этого. Если Япония не будет предъявлять нам ультиматумов, то для этого имеется большой потенциал... А почему, собственно, Япония предъявляет ультиматум Советскому Союзу, - ведь мы ей войны не проигрывали?".

Мне кажется своего рода "зарубкой" в эволюции подходов Горбачева к японской теме была его беседа с Председателем ЦИК Социалистической партии Японии Такако Дои 6 мая 1988 г. Был сделан обширный обзор всего круга советско-японских отношений. Причем с обеих сторон, должен сказать, сделано это было в самом доброжелательном духе, со стремлением понять друг друга, как-то приблизиться к реалистической оценке места Японии в развертывании новой советской политики. Присутствовали в разговоре все элементы - и эмоциональные, и психологические, и сугубо политические. Короче говоря, для Горбачева беседа с этой очень милой, очень умной, интересной, духовно богатой женщиной было своего рода рубежом в понимании масштабности японской проблемы в целом и сложности наших отношений с этой нацией, с этим государством. Разумеется, Дои также делала акцент на то, что стоит Горбачеву приехать в Японию, все решилось бы проще. Если сейчас спросить японцев, говорила она ему, чего они ждут от советско-японских отношений, то большинство ответят вопросом: когда же Генеральный секретарь Горбачев приедет в Японию?

"Когда время наступит, - ответил Горбачев, вызвав иронические улыбки. — Я готов. А Япония готова?".

Надо сказать, что японцы (исключая коммунистических лидеров) были очень деликатны в постановке "ключевого" вопроса - об островах. Само это слово не произносилось при первых беседах, обволакивалось терминами: "ряд нерешенных проблем", "Декларация 1956 г." и т.д. Естественно, Дои тоже не могла обойти этого вопроса и спросила Горбачева: как он относится к документу, который был ратифицирован в 1956 г. и на основании которого были восстановлены дипломатические отношения? Он ответил пространно, и эта позиция потом долго сохранялась в разных вариантах.

Горбачев. Давайте, прежде всего, договоримся: Декларация 1956 года родилась в конкретных условиях, в конкретных политических обстоятельствах. Обсуждались конкретные вопросы. Но это обсуждение не завершилось соглашением.

Дои. Тем не менее 9-й параграф (речь идет о островах Кунашир и Итуруп) был согласован и вошел в Декларацию.

Горбачев. Я говорю, что это не завершилось реальным процессом. Прошло много времени, и это все осталось в истории. Мы имеем сегодня одно: послевоенные реальности. Из этого надо исходить (С. 143).

Дои. Из чего именно исходить?

Горбачев. Из сложившихся послевоенных реальностей. То, что было в разные годы, никак не завершилось, не оформилось. Причем не по нашей вине. Я не вижу никакой необходимости реанимировать вопросы, которые уже ушли в историю. Давайте исходить из реальностей и будем развивать отношения.

Дои. Реальность состоит в том, что вы считаете, что вопрос решен, что его не существует. А мы считаем, что он не решен. Так мы понимаем реальность... Чувства народа имеют глубокие исторические корни. Эти чувства говорят нам, что там наши земли, там жили наши предки. И эти настроения очень сильны в Японии.

Горбачев. У нас тоже есть национальные чувства. Русские не забыли, что они открывали Курилы. Вы ссылаетесь часто на договоры 1855, 1875 гг. Но ведь после этого был Портсмутский договор 1905 года, который перечеркнул те договоры, сделал их недействительными. Подход, не признающий послевоенных реальностей, ведет в тупик.

Дои. Но ведь Декларация 1956 г. - это тоже послевоенный акт... Эта Декларация - эффективно действующий документ. Как же его можно считать вопросом истории?

Горбачев. Японская сторона не воспользовалась шансом. Поэтому все и вернулось к послевоенным итогам.

Как видит читатель из этой весьма оживленной дискуссии, здесь столкнулись две логики. Аргументы одной не перекрывали аргументы другой. Они находились в разных плоскостях. И тут уже стало ясно, что решение проблемы - в политической воле, способной взвесить действительные, реальные интересы на вполне современном, актуальном уровне.

Спустя два месяца, Горбачев вновь встретился с Накасонэ, теперь уже экс-премьером. У Горбачева сложилось особое отношение к этому человеку.

Он знал о нем как о крупном деятеле не только национального масштаба, читал его выступления и некоторые его работы, знал его биографию. Известна была репутация его в Японии и его международный авторитет. При личном знакомстве возник и своего рода "контакт высокого напряжения". Я его связываю с пониманием обоими значения отношений их друг с другом не только для двух стран, но в широком плане - для философии международного развития. Во всяком случае, всегда при мне, когда заходила речь о Японии, Горбачев вспоминал об этом человеке, отзывался о нем с самым высоким уважением.

В беседе, которая шла непринужденно и в духе совместного размышления, затрагивались большие проблемы мировой политики, в том числе и в Азиатском регионе. Советско-японские отношения рассматривались тоже в контексте начавшихся изменений в мире и в особенности - с учетом перспектив развития в Азиатско-тихоокеанский регион (АТР).

Вместе с тем Накасонэ, опираясь на факты, откровенно дал понять, что слабость экономических позиций Советского Союза, особенно на Дальнем Востоке, препятствует тому, чтобы он мог претендовать на полноценное сотрудничество с Японией.

Горбачев апеллировал к своей владивостокской речи[2]. Но при всей широте своих политических и философских взглядов Накасонэ оставался японцем. А им свойственно предметное мышление.

Вежливо, но настойчиво и по-японски конкретно Накасонэ подошел к болезненной теме - к "препятствиям в советско-японских отношениях".

"Я очень хочу добиться их улучшения, - сказал он. - За этим и приехал в Москву. Во-первых, в наших отношениях существует территориальная проблема. Когда в наших переговорах она возникает, советская сторона сразу гневается и не хочет ее обсуждать (С. 144). Я думаю, что после 1956 года, когда были восстановлены дипломатические отношения, у нас было сделано слишком много заявлений с обеих сторон, представляющих собой политический блеф. Давайте поговорим об этих проблемах хладнокровно, как юристы".

Он подробно изложил историю с островами, как она сложилась после второй мировой войны, и заключил следующими словами: "Мы не думаем, что наши северные территории сразу будут возвращены, но очень важно опираться на исходные договоренности, которые зафиксированы в международных соглашениях между нашими двумя странами. Это будет большим вкладом в развитие их отношений. Я прошу вас серьезно отнестись к этому и изучить вопрос. Надо, чтобы настроения наших двух народов в этом вопросе были освобождены от эмоций и проблема решалась спокойно".

Как реагировал Горбачев? Вот его слова: «Могу повторить наш принципиальный подход. Мы заинтересованы в добрых отношениях с Японией. Они должны охватывать политический диалог, экономическое, научно-техническое, культурное сотрудничество, обмен людьми. Мы за самые широкое связи. В 1985 году, когда мы с вами встречались впервые, я тоже говорил об этом. Что произошло за три года? Со многими странами наши отношения расширились, стали продуктивными. А с Японией не только не продвинулись, а застыли. А кое в чем откатились. Мы об этом сожалеем. Вы об этом должны знать. Нам кажется, что в Японии сложилось мнение, будто Советский Союз, больше чем Япония заинтересован в улучшении отношений. До меня доходят сведения, что японцы делают вывод: Советский Союз нуждается в новой технологии. Он обязательно придет на поклон к Японии. Это большое заблуждение. Если такой подход лежит в основе японской политики, ничего у нас не получится...

Японские представители начинают отсчет с 1956 года. А их надо начинать с послевоенной ситуации. Тогда и 1956 год выглядит иначе. Тогда в контексте того периода для восстановления отношений с Японией, их нормализации Советский Союз решил пойти на благородный шаг - отдать два острова. Это была добрая воля Советского Союза. А со стороны Японии сразу было выдвинуто требование четырех островов. И все завершилось ничем, хотя в 1956 году были восстановлены дипломатические отношения. Но потом последовал 1960 год. Япония пошла на сближение с США. Присутствие США в этом регионе возросло и приняло нынешние размеры. Это потребовало от Советского Союза ответных шагов».

Дальнейшая дискуссия Горбачева и Накасонэ в тот раз ни к чему не привела, оба исходили из зафиксированных позиций, каждый считал себя правым, а реальности они действительно оценивали по-разному.

В мае 1989 г. министр иностранных дел Японии С. Уно привез в Москву план развития диалога с СССР из "пяти пунктов". Они включали подготовку мирного договора, укрепление доверия, развитие торгово-экономических связей, расширение контактов между людьми, подготовку визита Горбачева.

Уно не удержался, чтобы не сообщить руководителю СССР "от имени своего правительства", что Япония не может признать советские юридические и исторические аргументы, согласно которым четыре острова принадлежат Советскому Союзу.

Горбачев в беседе с Уно констатировал изменение атмосферы отношений к лучшему: "Начался регулярный диалог министров иностранных дел. Появились рабочие группы по заключению мирного договора... Я за то, - подчеркнул он, - чтобы превращать сотрудничество в дружественные отношения, продвигать процесс взаимопонимания, не оставляя в стороне никаких вопросов", Горбачев заверил японского министра, что его визит в Японию состоится.

Как видим, появился нюанс, новая нотка, а именно: не уходить ни от каких вопросов, любые могут быть предметом дискуссии, значит, подразумевалось, что их нельзя считать окончательно закрытыми.

Прежде чем продолжать рассказ о политике Горбачева и эволюции его взглядов, я хотел бы остановиться вот на чем. Огромную и незаменимую роль во всем процессе изменения отношений между Японией и СССР играл японский посол в Москве Сумио Эдамура (С. 145-146). Не помню уже, когда мы встретились в первый раз, но думаю, что это было еще в 1989 г., скорее всего в начале года, когда мне позвонили из японского посольства и сказали, что посол хочет со мной познакомиться. Просто так, прийти и поговорить...

Вскоре он ко мне пришел. С тех пор у нас наладились регулярные связи. Мы перезванивались по дипломатическим делам. Он стал бывать у меня. Иногда приглашал к себе. С самого начала он произвел впечатление человека глубокого, интересного, умного, не просто профессионала, а дипломата высокого класса, с широким политическим кругозором. Горбачев однажды сказал про него: "Дипломат и личность в полном смысле слова".

Эдамура умел деликатно и вместе с тем настойчиво отстаивать позиции своего правительства и народа. Но делал это так, что не получалось разговора глухих - была серьезная дискуссия, что-то принималось, что-то отвергалось, что-то откладывалось.

Я исходил из позиции Горбачева не только потому, что был его официальным помощником, а потому, что был убежден в правильности его подхода, который он не раз излагал и в узком кругу, и на политбюро. А именно: отношения надо улучшать. Надо делать это по всем направлениям. Надо включать в этот процесс как можно больше людей и с японской, и с нашей стороны, на официальном, профессиональном, на деловом и личностном уровне, между гражданами, особенно соседних районов. Нужно создать атмосферу "для решения вопроса". Я не скрывал от посла своего ощущения, что "в душе" Горбачев не исключает возможность передачи островов. Но как государственный деятель, за которым страна и определенные чувства, настроения народа, неважно - правильные они или неправильные - он не может их не учитывать. Поэтому он за предельно постепенный и очень осторожный подход, за внимание ко всем "привходящим моментам". Эдамура понимал мои аргументы. Но вместе с тем просил и нас - в Кремле, в Москве - понять чувства японского народа. Он предупреждал меня от упрощенного подхода к проблеме (в отличие от некоторых других японских деятелей, которые напрямую делали "увязку" между передачей островов и экономическими "приманками"). Рассчитывать, что японцы уступят, соблазненные нашим рынком или сибирскими природными богатствами, опрометчиво. Технологический потенциал Японии таков, что она вполне может обходиться без этого. Но для японцев эти крохотные острова - часть их национального самосознания и достоинства. Не поняв этого, невозможно двигаться вперед в отношениях. Эдамура рассуждал об этих отношениях в категориях, близких к тому, что принес в мировую политику Горбачев, пытавшийся сблизить политику с нравственным и научным началом.

Эдамура держался с достоинством, которое, на первый взгляд, могло показаться высокомерием с самурайским душком. Но это мне не мешало видеть в нем воплощение национального характера, человека большой культуры, сына великого народа, который за короткий исторический срок занял место в авангарде мировой цивилизации. И именно таким он располагал к откровенности, к доверию.

Познакомившись с послом, Горбачев быстро понял, с кем имеет дело. У них установились отношения, я бы сказал, дружески иронические. Горбачев любил подшучивать над некоторыми послами, в уме и достоинстве которых он не сомневался, делал это и в присутствии их начальства - министров, глав правительств и государств. Таким способом как бы давал понять, что с главным представителем их страны в Москве у него "живая связь". Некоторые смущались, бывало, терялись, начинали "оправдываться". Эдамура отвечал на шутку шуткой иногда более ядовитой, выпускал, бывало, довольно колкие иронические стрелы. И это только укрепляло и оживляло их отношения, которые в какой-то степени компенсировали отсутствие практических сдвигов в решении главного вопроса.

Дело постепенно шло к визиту. Японцы разными способами напоминали об обещанном. Но в отличие от отношений с другими странами, с руководителями которых Горбачев встречался регулярно - а с некоторыми подружился — с японским премьером он ни разу и никак не общался (С. 145-146). Но случай представился: в августе 1990 г. разразилась война в Персидском заливе. Горбачев был очень обеспокоен, как бы акция по пресечению агрессии Хусейна против Кувейта, "наказание" его не нанесли необратимого ущерба всему делу кардинального улучшения международных отношений, которое началось по его инициативе и его трудами. Горбачев делал все, чтобы эта акция была совместной - от имени международного сообщества. Настаивал перед Дж.Бушем ст., чтобы ни одного шага не было предпринято без ведома и одобрения Совета Безопасности ООН. С этой же целью он старался вовлечь в разрешение конфликта - первого по окончании "холодной войны" и как бы проверочного, "испытательного" для новой ситуации в мире - руководителей других государств, обладающих наибольшим влиянием. В критические дни января 1991 г., когда американцы изготовились перейти к военным действиям на суше, он постоянно звонил руководителям США, Англии, Франции, Италии, ФРГ - Бушу, Мейджору, Миттерану, Андреотти, Колю. Но вспомнил и о еще одной "большой фигуре" мировой политики - о Японии и позвонил премьер-министру Кайфу (премьер-министр: 1989-1991). Их разговор был основательный, доверительный, с пониманием главного: кризис надо преодолеть по возможности так, чтобы не подорвать более важные для мира процессы.

Японский премьер высоко оценил этот жест Горбачева. Японцы вообще весьма чувствительны к оказанному им доверию. А в данном случае это доверие означало подключение японского премьера к острейшему вопросу международной политики, причем - сделанное самым на тот момент авторитетным мировым лидером.

Когда окончательно определились сроки визита, начались несколько нервные и не совсем удачные дипломатические ходы с обеих сторон, особенно со стороны определенных японских кругов, включивших визит в свою внутриполитическую игру. В этом смысле любопытен приезд в Москву генерального секретаря либерально-демократической партии Японии (ЛДПЯ) Итиро Одзавы в конце марта 1991 г. Горбачев знал о роли этой партии в определении и осуществлении государственной политики Японии. Даже пошутил однажды: ЛДПЯ, мол, правит в Японии еще покруче, чем КПСС в свое время в Советском Союзе.

Когда они встретились в Кремле, Горбачев так определил формат их беседы: поговорим как "руководители правящих партий о том, что будем делать дальше, как строить наши межгосударственные отношения". Мы не должны отрываться ни от внутреннего компонента политики каждой из стран, ни от мирового контекста. Долгое время все было просто и ясно: предъявляли друг другу ультиматум - и все. А чего добились? Доказали, что можем жить друг без друга и задачу решили. Но в чем смысл такого подхода? Если мы всерьез осмыслим весь пройденный путь, то вывод может быть один: было бы лучше, если бы мы все это потерянное теперь время сотрудничали.

Сроки мои скоро истекут, продолжал Горбачев. Однако для советско-японских отношений пока я ничего не сделал. Но дело не во мне. Ведь СССР и Япония - два великих соседних государства, два великих народа. И это обязывает меня, нас вместе что-то сделать.

Было ясно, что появление Одзавы в Москве было результатом серьезных размышлений в японских правящих кругах. И в правительстве, и в политических партиях, видимо, хотели заранее знать, с чем Горбачев приедет. И, естественно, Одзава хотел быть первым, кто привезет нечто существенно новое. Присутствуя вместе с В.М. Фалиным (он был руководителем международного отдела ЦК КПСС, а встреча проходила вроде по партийной линии) на этой беседе, мы констатировали, что в позиции Горбачева продвижение на этот раз обозначилось более отчетливо. Попробую это проиллюстрировать, опираясь на свою запись беседы.

Горбачев опять - это стало уже правилом - апеллировал к опыту, наработанному СССР и Германией в ходе реализации национальной идеи немцев - воссоединения страны (С. 147).

В этом я усмотрел подтверждение своего внутреннего убеждения, что, Горбачев склонен решить и "японский вопрос". Решить его - пусть через компромисс, - но, во всяком случае, так, чтобы это удовлетворяло бы и японцев. Он предлагал ее решать в рамках своей "философии" постепенного улучшения отношений, все теснее включая в этот процесс и то, что связано с островами.

Моя обновленная позиция, говорил Горбачев Одзаве, состоит в следующем: давайте сотрудничать, искать пути развития наших отношений, обсуждать все вопросы - и жизнь покажет, какое решение должно быть справедливым. Будем продолжать работу над мирным договором и обсуждать. Во всяком случае, у нас к этому есть добрая воля.

Собеседники возвращались к тем или иным пунктам проблемы несколько раз. И все воспроизводить нет необходимости. Но вот Одзава сказал: "В нашей беседе сейчас мы должны добиться максимально плодотворных результатов. Но существует коренная разница между японо-советскими и советско-германскими отношениями. Наша страна во время второй мировой войны не нападала на Советский Союз, не наносила ему вреда".

После долгий окольных рассуждений с обеих сторон Горбачев поставил вопрос прямо: "Вы говорите о смелых шагах. А что вы имеете в виду?" Одзава только этого и ждал. Он сказал: "Весь японский народ хочет визита Президента СССР. Мы надеемся, что он откроет новую историческую страницу в наших отношениях, придаст им новый, тесный характер. Но есть проблемы. Я думаю, что вы понимаете, что речь идет о четырех островах - Кунашир, Итуруп, Хабомаи, Шикотан. Мы ждем от вас признания в принципе суверенитета нашей страны на эти острова. Хочу Вас заверить, что с точки зрения материальной, практической выгоды эти острова мало что значат для Японии. Эта проблема является делом принципа, затрагивая весь народ, основу всей нации".

,.?ч Горбачев вновь вернулся к своей концепции: "Проблема родилась в историческом процессе, и история так или иначе ее решит. Давайте идти навстречу. Я не форму­лирую вам нашу позицию в завершенном виде. За последние годы в нашем обществе значительно изменилось отношение к японцам. Оно стало очень положительным. Но в то же время опросы и на Сахалине, в Хабаровском крае кое о чем говорят. Все взаимосвязано и нельзя разом все переломить. Я понимаю: японскому народу от этого не легче и вы не можете отбросить проблему островов. Поэтому и надо идти на сотрудничество и одновременно вести переговоры о мирном договоре. Оба процесса будут оплодотворять друг друга, приносить позитивный результат. Тут должна распо­рядиться история. Может быть, совсем близкая, а может быть, и дальняя. Посмотрите, как стремительно все произошло в Германии". Ободренный этими намеками, Одзава опять перешел в наступление:

- Что ж, будем ждать 50-100 лет?

- Думаю, жизнь внесет ясность, - опять и опять твердил Горбачев. - Я предлагаю то, что будет способствовать снятию всех вопросов. Жизнь времена меняет. Если мы будем стараться облагородить наши отношения, углублять доверие, то это как раз то, что нужно. Убежден, что это перспективно.

"Одзава. Я не совсем понимаю, что вы сейчас сказали. Что, конкретно за этим стоит?

Горбачев. Главное я вам сказал. Конечно, это должно вылиться в какую-то политическую форму. Она будет учитывать и те проблемы, которые вы ставите. То, что я говорю, - не снимает этих проблем. В Токио мы обсудим весь комплекс вопросов без исключения. До чего договоримся, на какие решения выйдем - посмотрим".

Одзава ушел после беседы, судя по всему, и вдохновленный, и озадаченный. Потому что очень скоро пошли звонки от него самого, от его окружения с просьбой вернуться к разговору с Горбачевым. Небывалый случай, чтобы Горбачев, закончив беседу и сказав все, что он хотел сказать, тут же возвращался к пройденному. Но на этот раз он уступил, опять же уважая "японскую специфику" (С.148).

Одзава долго извинялся, объяснял, что он не успел сказать всего того, что он привез из Японии, и что ему показалось, не сумел прояснить свою позицию до конца.

Но, очевидно, дело было в другом. Связавшись с Токио или посоветовавшись со своим окружением, он пришел к выводу, что не выполнил задачи, которую он перед собой поставил или которую перед ним поставили перед поездкой в Москву: он должен обязательно привезти какой-то определенный ответ. Видимо, это было важно для внутренней расстановки политических и партийных сил в Японии. Это моя догадка. Одзава начал с изложения концепции, как мне показалось, согласованной еще в Японии, до первой его беседы с Горбачевым. В ней три пункта:

- Признать действенность совместной Декларации 1956 г. (где было обещано вернуть два острова).

- Подтвердить, что в дальнейшем под территориальным вопросом между СССР и Японией подразумевается решение судьбы двух других островов - Кунашира и Итурупа.

- Переговоры о них завершить до конца года, а точнее, осенью. Тут же Одзава вдруг намекнул, что в случае такого решения японские фирмы готовы оказать "существенную экономическую помощь Советскому Союзу".

Горбачев отреагировал сразу и довольно резко: он не склонен и не может вести разговор в таком плане - что-то вы даете и за это мы вам тоже даем то, что вы хотите. Это не тот разговор, который с нами можно вести. Вы - политик. Вы -энергичный человек, я это понимаю. Вы хотите конкретного результата. Но подход: "даешь — даю" совершенно неприемлем не только между Японией и Советским Союзом, но и вообще.

Ответ Горбачева на три пункта Одзавы был таков: мы еще не готовы к конкретным решениям. Главной задачей и вашего визита ко мне и моего в Японию - подготовка условий для вывода отношений на новый уровень, придания им мощного импульса развития. На этой новой основе мы сможем начать обсуждение всего комплекса вопросов, включая мирный договор и в его контексте - о прохождении границы.

Тем самым - и это следует тоже зафиксировать - Горбачев признал, что окончательной международно-признанной границы между СССР и Японией нет. Хорошо понимаю, добавил он, настроения общественного мнения в Японии и связь вашей позиции с ним. Но и руководство Советского Союза тоже должно теперь учитывать общественное мнение!

Это не удовлетворило собеседника. Одзава перевел разговор в такую плоскость: мы, мол, не объявим вашего конкретного решения. Это останется между нами. Но давайте уже сейчас договоримся о том, на что вы пойдете во время своего визита в Японию.

Такой подход Горбачев отвел и довольно бесцеремонно "закруглил" встречу.

Я уже тогда - и не только я, все, кто был причастен с нашей стороны к визиту Одзавы - сделал вывод: второй беседой он "испортил Горбачеву настроение" перед визитом. Горбачев насторожился. Если так будут действовать и его официальные собеседники в Японии, он может оказаться в неловком положении. На него оказывают давление. И его "продвижение вперед" по "главному вопросу" будет расцениваться и в СССР, и в мире с этого угла зрения.

Визит Горбачева в Японию начался 16 апреля 1991 г. Главным в его подготовке была оптимальная оценка отношения нашей общественности к проблеме островов. Пресса уже развернула довольно разноречивую кампанию.

Одна часть доказывала, ссылаясь на то, на что обычно ссылались японцы, - на исторические факты: острова нам никогда не принадлежали и захвачены они были после войны Сталиным уже после капитуляции Японии, захвачены незаконно. Поэтому упираться в передаче едва населенных и в общем-то мало значимых для нас островов нет ни оснований, ни смысла. А что касается военной безопасности, то при современном оружии и в новых международных условиях острова теряют свое значение - если, разумеется, подходить к проблеме не ведомственно, а здраво и без великодержавных предрассудков (С. 149-150).

Другая часть общественности, апеллируя к патриотизму и прочим соображениям традиционного свойства, а также ссылаясь на мнение части населения островов, выступала против самой постановки вопроса о возможности их передачи Японии. Кроме яростного обстрела в печати, в защиту такой позиции, прежде всего на Сахалине, в городах Дальнего Востока, появилось уже и движение, которое энергично поддержала местная администрация.

Мне трудно судить, были ли какие-то дополнительные обстоятельства, которые, по мере того как делегация в течение двух суток приближалась к Японии, задержавшись в Хабаровске, ослабляли решимость Горбачева решать вопрос более или менее определенно. Но нежелание расставить точки над "i" ощущалось. Он все больше упирал на свою "философию" подхода к решению, а не на поиск формулы решения.

Не буду описывать, как был принят Горбачев в Японии, - императором, правительственными кругами, партийными лидерами, общественностью, учеными, деловыми кругами, молодежью, да и просто массой людей на улицах, где временами была просто эйфория, особенно в Киото и - еще впечатляюще - в Нагасаки, где в вечерний час высыпало на улицы приветствовать гостя едва ли не все население. Это подробнейшим образом и красочно было отражено на телеэкранах и в прессе. Попытаюсь лишь оценить, что же это, собственно, было. Ведь можно очень упрощенно подойти к характеристике этого взрыва энтузиазма и восхищения, с которым Япония встретила Горбачева: мол, эмоциональные и вместе с тем прагматичные японцы всего лишь ждали от этого человека решения их собственной национальной, очень болезненной и затянувшейся проблемы. Да, скорее всего, именно это было на первом месте. Но нельзя к этому сводить. Это было бы недооценкой духовной культуры японской нации и уровня ее цивилизованности. Было, думаю, осознанное, а в массе, может быть, и неосознанное восприятие этого человека как ключевой фигуры в повороте мирового развития в совсем другое русло - то самое, которое большинство японцев всех слоев и поколений, пережив трагедию второй мировой войны, окончательно избрало для себя - мирное, миролюбивое. Было ощущение, что с появлением Горбачева в мировой политике Япония, действуя как миролюбивая и экономически мощная сила, может занять в международных делах место, подобающее потенциалу и одаренности ее народа.

Было много встреч в разных аудиториях. Были выступления в средствах массовой информации. Были многолюдные конференции, на которых с присущей японцам деликатностью, ставились и острые вопросы. Провокационные, недоброжелательные вопросы задавали больше советские журналисты и некоторые иностранцы. В целом атмосфера в ходе этого визита была предельно благоприятна, чтобы ожидать от визита прорыва в советско-японских отношениях, по крайней мере, его начала. Однако прорыва все-таки не произошло. Ответ в какой-то степени можно найти в переговорах, которые в течение трех дней шли между Горбачевым и Кайфу в резиденции гостя.

Японский премьер, после приветствий и подчеркнув, что это первый в истории визит высшего руководителя нашей страны в Японию, высоко оценив деятельность Горбачева в мировой политике, довольно эмоционально отметил факт посещения Горбачевым кладбища японских военнопленных в Хабаровске. "Япония очень высоко оценила этот ваш шаг", - заявил премьер-министр.

Между прочим, эпизод этот заслуживает внимания еще и потому, что с нашей стороны, даже со стороны самого Горбачева, этот его шаг, в общем-то, не расценивался как крупное мероприятие в рамках визита. Сказалось, видимо, психологическое различие между мировоззрениями, самой культурой двух наций. Для нас это был более или менее формальный дипломатический, церемониальный акт. Для японцев это был символ изменения отношения нашего народа к их традициям, к их мировосприятию (С. 150).

Помню, еще в Москве, когда составлялась программа визита, возникли колебания: нужно ли вообще это делать? Были недоуменные голоса - и не только в аппарате, но и в верхнем эшелоне. Не то чтобы кто-то возражал, но высказывали сомнения: как поймут это у нас. Глубоко еще сидели в головах, хотя бы и на иррациональном уровне, подозрения, даже неприязнь к японцам, уходившие далеко - в войну 1904-1905 гг., во времена интервенции в 1918-1922 гг. И поэтому все связанное с военными аспектами отношений воспринималось настороженно. Поэтому - с какой, мол, стати воздавать почести японским военным, в обыденном сознании олицетворявшим милитаризм, который принес много бед нашей стране. Такого рода мнения высказывались и публично. Но Горбачев, в конце концов, этим пренебрег. И, видимо, сам не ожидая, сделал очень важный шаг в сближении двух народов.

Кайфу дал такую "формулу" визита: это - выражение искреннего желания Советского Союза подвести черту под прошлым и начать новый этап - этап построения мирных и дружественных отношений, этап воплощения в советско-японские отношения нового политического мышления на основе исторической справедливости и без каких-либо конъюнктурных расчетов.

Горбачев предложил свою "формулу" переговоров. Дал оценку "продвижения" за последние годы, уже "при нем": до того, мол, было все просто и ясно - вы констатировали свою позицию, мы свою. И все оставалось на месте. Ни к чему не привело. Значит, надо искать другой подход, другую форму. С тем, что было, соглашаться уже нельзя.

Кайфу вдохновил такой заход, и он после рассуждений о двух "таких нациях", об эмоциональной стороне этих отношений, после экскурсов в область искусства, литературы, взаимного влияния в прошлом, подошел к главной проблеме. Очень подробно, со всеми мыслимыми комментариями изложил историю "северных территорий".

Горбачев тоже сделал "исторический обзор", интерпретируя события столетней и тридцатилетней давности по-своему, оценивая Декларацию 1956 г., обстоятельства, при которых она появилась и "открыла шанс". Но шанс этот был упущен по вине Японии, которая в 1960 г. пошла на сближение с США.

- Думаю, господин Кайфу, если мы хотим совершить прорыв и если мы реалисты, то надо совместно поднимать отношения на новый уровень. Мы понимаем, что не можем отложить, отбросить "проблему препятствий"... Раз речь идет о мирном договоре, мы должны обсудить весь комплекс вопросов и найти их решение, в том числе пограничный вопрос, проблему территориального размежевания. Думаю, мы найдем ключ к решению этой проблемы. Мы должны вместе сделать шаги навстречу друг другу.

Кайфу, заявив, что хорошо понимает Горбачева, тем не менее, решил уточнить "исходный пункт переговоров". Мы считаем, сказал он, что необходимо подтвердить договоренность, зафиксированную в совместной Декларации 1956 г., о передаче Японии островов Хабомаи и Шикотан. И что, когда мы ведем переговоры по мирному договору, то подразумеваем передачу Японии остальных двух островов - Кунашир и Итуруп. И было бы целесообразно определить конкретные сроки завершения переговоров.

Иначе говоря, он хотел возможный итог переговоров поставить в качестве их исходной посылки.

Горбачев, естественно, возразил и еще раз обосновал свою логику, добавив, правда, конкретику, казалось бы, обнадеживающую.

"Вы возвращаете нас опять к 1956 году, - говорил он. - Но тут у нас позиции разные. Мы думаем над тем, как, с учетом этих различий, отразить в итоговом документе какой-то позитив. Мы могли бы пойти вам навстречу и сделать в этом документе такую компромиссную запись: стороны обсудили территориальные вопросы, вернее, вопросы о территориальном размежевании, учитывая позиции, которые стороны занимают во вопросу о принадлежности островов Кунашир и Итуруп и малой Курильской гряды (т.е. островов Хабомаи и Шикотан) (С. 151-152). И советской, и японской общественности было бы видно, что проблема принадлежности островов обсуждалась и будет обсуждаться в ходе подготовки мирного договора".

Для закрепления этого позитива Горбачев выразил готовность сократить в течение трех лет воинский контингент на Южных Курилах; открыть возможности совместной хозяйственной деятельности на островах, в том числе по морским ресурсам; допустить безвизовое посещение островов японскими гражданами.

И завершил: "У меня весь запас аргументов исчерпан, дальше я буду только повторяться. И боюсь, что и второй шанс уходит". Горбачев был безусловно прав: дальнейшие раунды переговоров фактически вертелись вокруг одного и того же. Кайфу понял, что дело может обернуться полным провалом.

В ходе третьего раунда обсуждались международные проблемы. Так было предусмотрено планом. Тут не было ничего интересного. Кайфу вел беседу формально, поддакивал, без очевидного желания, как это бывало в беседах с европейскими лидерами или американскими, встречающимися с Горбачевым, не пытаясь совместно порассуждать, даже поспорить о перспективах международного развития.

Когда речь заходила о внутренних событиях в СССР, Кайфу слушал внимательно, но воспринимал всего лишь как информацию, а не как приглашение посмотреть на наши проблемы в ракурсе всей мировой ситуации, как это делали, общаясь с Горбачевым, Шульц, Буш, Бейкер, Коль, Миттеран, Тэтчер, Андреотти, Ганди, Гонсалес, Любберси т.д.

Словом, по моим впечатлениям, не получилось подключения японского премьера к "команде", если можно так выразиться, лидеров мировой политики на том этапе, которые остановили "холодную войну" и думали о будущем мироустройстве в постоянном контакте друг с другом.

18 апреля 1991 г. утром Горбачев и Кайфу вернулись к обсуждению "ключевого вопроса". Накануне делегации обменялись текстами, в которых каждая сторона обобщила сказанное ранее и сформулировала свои предложения - по пунктам - для итогового документа (коммюнике).

Анализ японского текста показал, что, делая упор на ускорение подготовки и заключения мирного договора, японцы практически ничего существенного не предусматривали в развитии эффективного сотрудничества по экономическому и всем другим направлениям. Иначе говоря, по существу блокировали логику Горбачева.

"Выходит, - резюмировал Горбачев, - что в одном деле мы будем двигаться вперед, а в другом - топтаться на месте. То есть позитив, отвечающий интересам Японии, сохраняется, а позитив, отвечающий интересам Советского Союза, опускается. Я хотел бы задать вам прямой вопрос: правительство Японии признает целесооб­разность развертывания и расширения конструктивного сотрудничества в указанных в нашем проекте областях или же все в этом деле остается в тех масштабах и рамках, которые были до сих пор?".

Определенного ответа он так и не получил. Японцы явно хотели сохранить для себя "рычаг давления".

. В дальнейшем речь шла о формулировке отдельных абзацев, об их расположении в итоговом документе. Словом, ничего нового по существу в дальнейших переговорах не появилось и представляло интерес разве что для подробной истории дипломатии.

Стоит, однако, подчеркнуть, что Кайфу то и дело возвращался к Декларации 1956. г., настаивая на том, чтобы советская сторона подтвердила ее содержание. В конце концов Горбачев согласился сделать на нее намек: не называя сам документ, сказать, что "начиная с 1956 года было положено начало новому процессу, ознаменованному восстановлением дипломатических отношений и прекращением состояния войны". Реанимировать документ, как он выразился, во всей его полноте он отказался.

Обмен мнениями приобрел напряженный оттенок, когда речь зашла о нежелании японцев зафиксировать в итоговом документе "промежуточные меры", которые предложил Горбачев: о сокращении войск, безвизовом посещении и т.д. (С. 152).

На первый взгляд, такая позиция японцев показалась странной. Не потом стало ясно - фиксация этих мер как бы ставила под сомнение "принадлежность" четырех островов Японии. Она, мол, "не может" допустить, чтобы на ее собственной территории вводились какие-то "международные правила".

Получается, констатировал Горбачев, что в упоминании Декларации 1956 г. содержится подспудный политический смысл, в то время как вроде бы договорились, что рассматриваем ее лишь как исторический факт.

Кайфу возразил: "Когда речь идет о территориальном вопросе, т.е. о столь важном вопросе, как судьба четырех северных островов, мы не можем ограничиваться короткой записью в совместном политическом заявлении".

Ну что делать, если по-другому не получается, парировал Горбачев.

Договорились вернуться к вопросу еще раз. Вечером 18 апреля состоялся 6-й раунд переговоров.

Горбачев считал, что он сделал большую уступку, упомянув 1956 год, не называя самого документа - "Совместной Декларации". В свою очередь Кайфу считал, что он сделал очень смелый и рискованный для себя шаг, согласившись не упоминать документ, ограничившись ссылкой на 1956 год. Придется, мол, отвечать за это перед парламентом и перед народом.

Горбачев считал документ несбалансированным, поскольку в пункте о сотрудничестве в экономической и других областях не было слова "масштабное". И он был прав, потому что, в общем-то, какое-то сотрудничество было и раньше - торговля шла, и неплохо. Но чтобы придать значимость и сбалансировать слова документа об "ускорении процесса переговоров по подготовке мирного договора", он настаивал на термине "масштабное сотрудничество". Однако Кайфу здесь уперся самым решительным образом, по причине, о которой я сказал выше.

В самый последний момент Кайфу и Горбачев договорились о термине "конструктивное сотрудничество".

В общей сложности переговоры заняли 12 часов "чистого времени" - 7 раундов. Бывало "неуютно", когда Президент сверхдержавы и Премьер крупнейшей экономической державы часами препирались - употребить глагольную форму в тексте коммюнике или поставить существительное.

Горбачева сопровождали в Японию десятки людей разных званий и профессий. "Политическая команда": К. Катушев, председатель Госкомитета по внешнеэкономическим связям; В. Игнатенко - помощник и пресс-секретарь Президента; И. Рогачев, зам. министра иностранных дел СССР; В. Гусенков, референт Президента; К. Брутенц, первый зам. зав. международным отделом ЦК; В. Дунаев, неофициальный консультант; А. Вольский, представлявший деловые круги. К "команде" из Москвы примыкали сотрудники нашего посольства в Токио. Их квалифицированная помощь была необходима и полезна, особенно эффективен был нынешний посол в Японии А.Н. Панов, тогда советник. Приехали "в рамках государственного визита" писатели В. Розов, Д. Кугультинов, В. Распутин, М. Шатров; ученые В. Мартынов (директор ИМЭМО). Ю. Яременко; директор театра "Современник" Галина Волчек и министр культуры СССР, актер и режиссер Николай Губенко, кинорежиссер О. Уралов, публицист Г. Боровик и др.

Не все я знаю, что каждый из них делал и с кем встречался. Но в целом это, безусловно, был сильный "выброс" русской культурной энергии на восприимчивую японскую общественность. Это работало на политическую логику Горбачева - лучше знать друг друга на "человеческом" уровне, формировать взаимное доверие.

Среди сопровождавших был митрополит Питирим - красавец, яркая личность.

Были еще две фигуры, не могу определить, в каком качестве: министр иностранных дел РСФСР А. Козырев и депутат Верховного Совета РСФСР В. Лукин. В переговорах они не участвовали, хотя на некоторых раундах диалога Горбачева-Кайфу присутствовали. К обсуждению итогов каждого раунда и подготовке очередного, как и к составлению проектов документов, они касательства не имели (С. 153). Держались особняком, насмешливо, неприязненно поглядывали на Горбачева, будто тая знаменитое: "Ужо тебе!".

"Месть" не заставила себя долго ждать. Когда в 1992 г. Горбачев приезжал в Японию по приглашению общественных организаций, российский посол Л.А. Чижов, по приказу Козырева из Москвы, демонстративно игнорировал бывшего Президента СССР, перед которым лебезил год назад. И это несмотря на то, что Горбачева принимали высокие государственные деятели и даже император Японии. Такова наша дипломатическая и политическая культура!

По дороге в Японию Горбачев "прихватил" с собой с Дальнего Востока Николаева (тогда первый секретарь Якутского обкома, ныне президент Якутии), Н. Данилюка (предисполкома Хабаровска, который публично, даже в присутствии самого Горбачева, грубо критиковал политику перестройки), предисполкома Сахалина - не помню фамилии, который уехал на другой день из Японии, говорили, "в знак протеста против линии Горбачева".

Подписание документов - политического итогового и пятнадцати по конкретным направлениям - было обставлено торжественно. Официальные проводы перед резиденцией Горбачева проходили пышно, впечатляюще.

В скоростном поезде на Киото (250 км в час), куда Горбачев направился согласно программе визита, напротив него сидел министр иностранных дел Японии. Они говорили вперемежку о вещах серьезных и посторонних. Горбачев даже анекдоты рассказывал. По-моему, до собеседника они не дошли, да и были вроде не очень уместные.

В Киото - встреча с деловыми кругами. Тоже все было доброжелательно, искренне и содержательно. Полно людей на улицах, особенно очаровательны были дети. Атмосфера в этот солнечный многолюдный день как бы закрепила "успех" визита.

Затем был перелет в Нагасаки. Как я уже упоминал, весь город в тот вечерний сумеречный час высыпал на улицы. Митрополит Питирим - в присутствии всех наших и японцев - отслужил молебен на кладбище, где похоронены русские матросы, умершие в плену после Цусимы.

Встретившись с Кайфу в июле 1991 г. в Лондоне во время заседаний "большой семерки", Горбачев сказал ему, что он даже не ожидал, что во встрече с Японией будет столько теплоты и сердечности. А встреча в Нагасаки меня, мол, просто потрясла.

Позже, беседуя с японским министром Накао, Горбачев сказал, что поездка по Японии навсегда останется в его памяти, визит оставил "неизгладимые впечатления о вашей стране и о народе. Отношения двух стран и двух народов на протяжении длительного времени не отвечали интересам никого из них, добавил он. Но в последнее время обе страны прошли огромный путь к взаимному сближению и, наконец, сделали правильный выбор. И этот курс не следует менять. Это путь решения всех вопросов, в том числе и самых трудных".

Но все-таки - каков же политический итог президентского визита в Японию? Думаю, что добиться большего в той ситуации японцам вряд ли бы удалось. Горбачев находился уже в очень сложном положении. Уже состоялись скандальные обсуждения в Верховном Совете, в его комиссиях договора об объединении Германии. Уже пресса и разные едва возникшие "патриотические" партии и телекомментаторы-демагоги набирали очки на теме "распродажа Родины с помощью нового мышления", разглагольствовали о предательстве памяти погибших в войне ("отдали Восточную Европу") и т.д. и т.п.

Так что не думаю, чтобы Горбачев мог пойти тогда на большее в "окончательном решении" проблемы островов. Но он добился перелома в отношениях с Японией (С. 154). Это нашло отражение в тексте итогового документа, не говоря о материалах официальных переговоров. И, конечно, нельзя сбрасывать со счетов непосредственное соприкосновение Горбачева с Японией, которая произвела на него сильное впечатление. Значение островов он ощутил, что называется, на человеческом уровне, как общенациональной проблемы, которую нельзя бесконечно откладывать. Японцы именно так его и поняли.

Подводя итоги визита в Японию, Горбачев в своем выступлении на заседании Верховного Совета не произнес фразу, которую я ему вписал в тезисы с его же слов, сказанных мне один на один: "Не знаю сам, отдадим острова или нет".

Как события развивались дальше? Японские делегации продолжали приезжать. Горбачев продолжал их принимать, открыто, по-деловому, даже дружески с ними разговаривать. И у всех было ощущение, что отношения действительно приобрели другое качество.

Горбачев написал письмо Кайфу, имел большую беседу с Эдамурой. В ответном послании премьера, которое посол вручил Горбачеву, говорилось о готовности Японии оказать содействие Советскому Союзу, причем в таких размерах, которые, как определил посол, "выходят за рамки чисто технической помощи". Горбачев подтвердил, что в результате визита есть возможность "динамизировать" советско-ялонские переговоры по заключению мирного договора.

В Лондоне 17 июля 1991 г., по окончании заседания "большой семерки", Кайфу посетил советское посольство. Горбачев начал беседу словами: "Могу твердо заявить: лед в советско-японских отношениях тронулся. Я уже говорил об этом в Токио, но тогда это был только прогноз. А сейчас процессы на деле набирают силу. Все, о чем мы говорили во время визита, легло в основу моего распоряжения, которое имеет целью реализовать токийские договоренности".

Японский премьер со значением отметил выражение: "лед тронулся". Продолжал он так: "Мы, как об этом было сказано в Совместном заявлении, придаем первостепенную важность ускорению работы по завершению подготовки мирного договора, включая разрешение территориальной проблемы. Наряду с Заявлением, в Токио было подписано 15 соглашений, касающихся сотрудничества между нашими странами в различных практических областях. Мы в Японии активно занимаемся тем, как нам двигаться по пути реализации этих документов. Вчера в Советский Союз выехала делегация японских специалистов, которые займутся изучением возможностей для развертывания сотрудничества в области конверсии советских военных предприятий. Успешно ведутся двусторонние переговоры по безвизовым поездкам японцев на южные Курильские острова".

Горбачев подвел итог беседы: "Теперь, учитывая итоги визита, надо быстрее идти к новому уровню доверия. И тогда мы сумеем решить любые проблемы, даже те, которые сейчас кажутся неразрешимыми. Сотрудничая с Японией, мы пойдем настолько далеко, насколько далеко захочет ваша страна".

Символично в контексте "нового уровня отношений" и то, что после августовского путча 1991 г. одним из первых в Москву прибыл министр иностранных дел Японии К. Сайто. Он был послан премьер-министром, а до этого Кайфу сам звонил Горбачеву и приветствовал его вызволение из "форосского плена", выражал надежду, что теперь все пойдет нормально.

Что апрельский визит "начал работать" на приближение к решению "ключевого вопроса" в русле горбачевской "философии" (меняем атмосферу, среду - и тогда все вопросы разрешимы), подтверждается всеми другими его контактами с японскими деятелями в последние месяцы пребывания на посту президента.

В книге «Жизнь и реформы» Горбачев рассказывает о своих переговорах с министром торговли и промышленности Японии Накао 21 октября 1991г., с вице-президентом Федерации экономических организаций Японии Яхиро 27 ноября 1991 г. (С. 155-156). Он был главным консультантом корпорации Мицубиси-Бусайю, президентом Ассоциации содействия развитию торговли с СССР и Восточной Европой, членом правления информационного гиганта Киодо Цусин. Итиро сопровождали 40 руководителей крупнейших японских корпораций в сфере транспорта, энергетики, банковского дела и финансов, торговли. Они побывали не только в Москве. Люди дела, они знакомились с конкретными объектами возможного сотрудничества.

Итиро представил проект сотрудничества с СССР, который включал содействие в конверсии военной промышленности (совместно с фирмами США и Великобритании), меры по обеспечению безопасности АЭС, развитие малого и среднего бизнеса, технологию массового жилищного строительства, повышение эффективности нефтедобычи.

Кроме того, Итиро проинформировал президента о том, как осуществляются уже согласованные с советскими представителями десять проектов по обработке и экспорту природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока.

Правительство Японии приняло решение о страховании новых инвестиций частных фирм в советскую экономику. Итиро сообщил, что его правительство приняло решение выделить кредит Советскому Союзу - 2,5 млрд. долларов.

Накао и Яхиро, а до них японский министр иностранных дел, подчеркивали, что визит Горбачева "способствовал устранению психологического барьера, препятствовавшего участию японского частного сектора в экономическом сотрудничестве с советскими партнерами", что "деловые круги получили возможность сделать более решительные шаги на пути развития японо-советского сотрудничества". Накао сообщил также, что перед поездкой в Москву он встречался с руководителями крупнейших японских компаний. И они благодарили правительство Японии за решения, которые вытекали из соглашений, подписанных во время визита Горбачева в Токио, и которые открывали широкий простор для их активного участия в экономических отношениях с СССР. Накао счел необходимым отметить, что все практические шаги в этом направлении японцы "не связывают с территориальной проблемой. Я рад, что правительство Японии действует теперь именно таким образом".

Ссылаясь на эти события лета и осени 1991 г., я позволю себе сделать вывод, что "философия" Горбачева: доверие, интенсификация сотрудничества и в этом контексте решение всех проблем, начала уже "работать".

Я присутствовал на всех переговорах Горбачева с японцами также в последние месяцы перед его уходом со своего поста. Мы оба оценили не только энергию японцев и их добрую волю, но и физически ощутили новую атмосферу в отношениях между нашей страной и Японией.

Я вовсе не хочу сказать, что все, о чем они с таким энтузиазмом и самыми деловыми намерениями говорили, было бы осуществлено в считанные месяцы. Такие вещи, особенно у нас, не так-то просто делаются. Я хочу обозначить тенденцию, которая набирала темп и очертания необратимости, создавая благоприятную среду, о которой не раз говорил Горбачев и без которой невозможно было бы и решение вопроса об островах, а главное же - для такого выгодного и необходимого для продолжения и успеха экономической реформы взлета советско-японского партнерства, какое сопоставимо разве что с потенциалом советско-германских связей после объединения Германии, а в чем-то даже и превосходящем его.

Сейчас, наблюдая, как бездарно распорядилась Россия наследством Горбачева на японском направлении, я еще больше укрепился в своем убеждении: если бы Горбачев не был вынужден уйти и если бы не развалился Советский Союз, оба взаимосвязанных вопроса наших отношений со страной, олицетворяющей цивилизацию XXI в., были бы решены на благо народов России и Японии и в интересах всего международного сообщества. (С. 156).

[1] Черняеа А.С. –канд. ист. наук, бывший помощник Президента СССР по международным вопросам. Сотрудник «Горбачёв-фонда».

[2] В августе 1986г., будучи во Владивостоке, Горбачев выдвинул широкую программу многопланового международного сотрудничества в АТР. Японии в ней было уделено достойное внимание.

Дата добавления: 2015-09-05