Дар Старца

Вот как вернулся отец Варсонофий в родную Оптину!

Преподобный Варсонофий был одним из великих Оптинских старцев. По отзыву преподобного Нектария, «из блестящего военного, в одну ночь, по соизволению Божию, он стал великим старцем».

Старец Варсонофий обладал всей полнотой даров, присущих Оптинским старцам: прозорливостью, чудотворением, способностью изгонять нечистых духов, исцелять болезни. Он сподобился истинных пророчеств о рае. Его видели на молитве озарённым неземным светом. По смерти своей он несколько раз являлся Оптинским инокам.

Яркую характеристику дал ему игумен Иннокентий (Павлов), духовный сын старца: «Это был гигант духа. Без его совета и благословения и сам настоятель монастыря отец Ксенофонт ничего не делал, а о его духовных качествах и великом обаянии, которое он имел на всех своих духовных чад, можно судить по краткому выражению из надгробного слова: «гиганта малыми деревцами не заменишь».

Долгий путь

Путь в Оптину старца Варсонофия оказался длиннее всех остальных Оптинских старцев: он пришёл сюда по благословению преподобного Амвросия на сорок седьмом году жизни, когда уже сильная седина пробилась в его волосах. Каким же был этот путь?

Не так много известно о жизни старца до поступления его в число братии Оптиной Пустыни, а это сорок шесть лет. Но отец Варсонофий сам нередко рассказывал о себе в беседах с духовными чадами – их записи и донесли до нас сведения о его жизни до Оптиной.

Под особым покровительством

Преподобный Варсонофий, в миру Павел Иванович Плиханков, родился в 1845 году в Самаре в день памяти преподобного Сергия Радонежского, которого он всегда считал своим покровителем. Мать его Наталия скончалась при родах, а сам ребёнок остался жив благодаря таинству Крещения, которое немедленно совершил над ним священник. Отец его происходил из казаков, занимался торговлей.

Дед и прадед мальчика были весьма богаты. Почти все дома по Казанской улице принадлежали семье Плиханковых. Все члены семьи были благочестивыми и глубоко верующими людьми, много помогали находившемуся на этой же улице храму Казанской иконы Божией Матери. Семья считала, что их род находится под особым покровительством Казанского образа Божией Матери.

После смерти матери отец женился вторично, и в лице мачехи Господь послал младенцу глубоко верующую, добрейшей души наставницу, которая заменила ему родную мать. И вот Павлуша с раннего возраста – настоящий православный человек. Он ходит с мамой (так называл он мачеху) в церковь, регулярно причащается, читает домашнее правило. Позднее он вспоминал: «Любила мама и дома молиться. Читает, бывало, акафист, а я распеваю тоненьким голоском на всю квартиру: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» Пяти лет Павлуша начал прислуживать в алтаре и нередко слышал, как люди предсказывали: «Быть тебе священником!»

Это дитя в своё время будет таскать души из ада!

Знаменательный случай произошёл с ребёнком, когда ему было около шести лет. Он сам вспоминал позднее: «Шести лет был я в саду с отцом и перерывал песочек на аллейке. Вдруг по аллейке идёт странник. И дивно, как он мог попасть в сад, когда сад окружён большими собаками, которые без лая никого не пропускают. Тихо подошёл странник к отцу и, показывая на меня ручкой, говорит: «Помни, отец, это дитя в своё время будет таскать души из ада!» И после этих слов он вышел. Потом мы его нигде не могли найти. И Бог его знает, кто это был за странник».

Вымолил у Бога монашество

Девяти лет Павлушу зачислили в гимназию, учился он очень хорошо, много читал, прекрасно знал мировую литературу. Позднее, будучи старцем, он часто говорил о пользе книжных знаний, в первую очередь – житий святых. Об учёбе в гимназии он вспоминал: «Летом нас переселяли на каникулы в живописное казённое имение... Там была прекрасная берёзовая аллея... Воспитанники, обыкновенно, вставали в шесть часов, а я вставал в пять часов, уходил в ту аллею и, стоя меж тех берёз, молился. И тогда я молился так, как никогда уже более не молился: то была чистая молитва невинного отрока. Я думаю, что там я себе и выпросил, вымолил у Бога монашество».

«Странности» офицера Павла Ивановича Плиханкова

Затем была учёба в Оренбургском военном училище, штабные офицерские курсы в Петербурге. Постепенно повышаясь в чинах, он скоро стал начальником мобилизационного отделения, а затем полковником. О поступлении в монастырь он тогда ещё не думал, представлял себе монашескую жизнь так: «страшная скука, - там только редька, постное масло да поклоны» Но он уже был призван, - часто незаметно, но иногда весьма явственно, Господь вёл его именно в монастырь. Отсюда и многочисленные «странности» офицера Павла Ивановича Плиханкова, о которых говорили окружающие.

Он был молодым военным, сослуживцы его прожигали жизнь в развлечениях, но он приходил в своём быту к всё большему аскетизму. Комната его напоминала келью монаха простотой убранства, порядком, а также множеством икон и книг. Шли годы. Товарищи его один за другим переженились.

Позднее старец вспоминал об этом времени: «Когда мне было тридцать пять лет, матушка обратилась ко мне: «Что же ты, Павлуша, всё сторонишься женщин, скоро и лета твои выйдут, никто за тебя не пойдёт». За послушание, я исполнил желание матери... В этот день у одних знакомых давался званый обед. «Ну, - думаю, - с кем мне придётся рядом сидеть, с тем и вступлю в пространный разговор». И вдруг рядом со мной, на обеде, поместился священник, отличавшийся высокой духовной жизнью, и завёл со мной беседу о молитве Иисусовой... Когда же обед кончился, у меня созрело твёрдое решение не жениться».

Военная служба, блестящая карьера. По службе он был на самом блестящем счету, и не за горами был для него генеральский чин. Прямая возможность к стяжанию всех мирских благ. И... отказ от всего. Сослуживцы и знакомые никак не могли понять: что же за «изъян» в стройном, красивом полковнике, весь облик которого так дышал каким-то удивительным внутренним благородством? Жениться не женится, балов и званых обедов, равно как и прочих светских развлечений, избегает. В театр, бывало, ходил, да и тот бросил. За спиной у Павла Ивановича даже поговаривали порой: «С ума сошел, а какой был человек!..»

Да ведь это меня святой Варсонофий вывел из театра!

Однажды поехал Павел Иванович в оперный театр по приглашению своего военного начальства. Среди развлекательного представления он вдруг почувствовал невыразимую тоску. Позднее он вспоминал: «В душе как будто кто-то говорил: «Ты пришёл в театр и сидишь здесь, а если ты сейчас умрёшь, что тогда? Господь сказал: В чём застану, в том и сужу... С чем и как предстанет душа твоя Богу, если ты сейчас умрёшь?»

И он ушёл из театра, и больше никогда не ходил туда. Прошли годы, и Павлу Ивановичу захотелось узнать, какое число было тогда, чья была память. Он справился и узнал, что была память святителей Гурия и Варсонофия, Казанских чудотворцев. И Павел Иванович понял: «Господи, да ведь это меня святой Варсонофий вывел из театра! Какой глубокий смысл в событиях нашей жизни, как она располагается – точно по какому-то особенному таинственному плану».

Где будет сокровище ваше, тут будет и сердце ваше

Были и ещё знаки. Зашёл как-то Павел Иванович в Казанский монастырь на исповедь и узнал случайно, что настоятеля монастыря зовут игумен Варсонофий. Когда Павел Иванович заметил, что это имя трудное на слух, ему ответили: «Чем же трудное? Для нас привычное... Ведь в нашем монастыре почивают мощи святителя Варсонофия и архиепископа Гурия...» С этого дня Павел Иванович стал часто молиться у мощей Казанского чудотворца, испрашивая у него покровительства себе: «Святителю отче Варсонофие, моли Бога о мне!» Посещая этот монастырь, он невольно обратил внимание на его бедность и стал помогать: купил лампадку, киот на большую икону, ещё что-то... «И так полюбил всё в этом монастыре! Воистину: где будет сокровище ваше, тут будет и сердце ваше».

Сколько благих семян было брошено!

Теперь сослуживцы уже не звали Павла Ивановича ни на пирушки, ни в театр. Зато у него появились маленькие друзья. Денщик Павла Ивановича, Александр, доброй души человек, помогал ему найти бедных детей, которые жили в хижинах и подвалах. Впоследствии Старец рассказывал: «Я очень любил устраивать детские пиры. Эти пиры доставляли одинаково и мне и детям радость... А так же я им рассказывал о чём-нибудь полезном для души, из житий святых, или вообще о чём-нибудь духовном. Все слушают с удовольствием и вниманием. Иногда же для большей назидательности я приглашал с собой кого-либо из монахов или иеромонахов и предоставлял ему говорить, что производило ещё большее впечатление... Перед нами поляна, за ней река, а за рекой Казань со своим чудным расположением домов, садов и храмов... И хорошо мне тогда бывало, - сколько радости – и чистой радости – испытывал я тогда и сколько благих семян было брошено тогда в эти детские восприимчивые души!»

Встреча с отцом Иоанном Кронштадтским

В Москве Павел Иванович встретился со святым и праведным отцом Иоанном Кронштадтским. Эта судьбоносная встреча запомнилась ему на всю жизнь, позднее он напишет: «Когда я был ещё офицером, мне, по службе, надо было съездить в Москву. И вот на вокзале я узнаю, что отец Иоанн служит обедню в церкви одного из корпусов. Я тотчас поехал туда. Когда я вошёл в церковь, обедня уже кончалась. Я прошёл в алтарь. В это время отец Иоанн переносил святые Дары с престола на жертвенник. Поставив Чашу, он, вдруг, подходит ко мне, целует мою руку, и, не сказав ничего, отходит опять к престолу. Все присутствующие переглянулись, и говорили после, что это означает какое-нибудь событие в моей жизни, и решили, что я буду священником... А теперь видишь, как неисповедимы судьбы Божии: я не только священник, но и монах».

Так вот кто укажет мне, в какой монастырь поступить

Наконец утвердился Павел Иванович в мысли идти в монастырь, но в какой, куда – здесь была полная неопределённость. В период этих раздумий попался в руки Павлу Ивановичу один духовный журнал, а в нем — статья об Оптиной пустыни и преподобном старце Амвросии. «Так вот кто укажет мне, в какой монастырь поступить», - подумал молодой военный и взял отпуск.

Когда он только подходил к Оптинскому скиту, находившаяся в «хибарке» старца Амвросия одна блаженная неожиданно с радостью произнесла: — Павел Иванович приехали.

— Вот и слава Богу, — спокойно отозвался преподобный Амвросий... Оба они духом знали, что приехал будущий старец. Когда Павел Иванович пришёл в келью Старца, то нашёл там, кроме отца Амвросия ещё и отца Анатолия (Зерцалова). Оба они встретили его, как он вспоминал, «очень радостно», а недомогавший отец Амвросий даже встал, оказывая особый почёт приехавшему.

Здесь же, в «хибарке», и услышал Павел Иванович поразившие его слова преподобного: «Искус должен продолжаться ещё два года, а после приезжайте ко мне, я вас приму». Дано было и послушание – жертвовать на определённые храмы некоторые суммы из своего довольно высокого жалования полковника.

Из блестящего военного в одну ночь он стал старцем

В 1881 году Павел заболел воспалением лёгких. Когда, по просьбе больного, денщик начал читать Евангелие, последовало чудесное видение, во время которого наступило духовное прозрение больного. Он увидел открытыми небеса, и содрогнулся весь, от великого страха и света. Вся жизнь пронеслась мгновенно перед ним. Глубоко проникнут был Павел Иванович сознанием покаяния за всю свою жизнь, и услышал голос свыше, повелевающий ему идти в Оптину Пустынь. У него открылось духовное зрение. По словам старца Нектария, «из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божиему, он стал старцем».

К удивлению всех, больной стал быстро поправляться, а по выздоровлении поехал в Оптину. Преподобный Амвросий велел ему покончить все дела в три месяца, с тем, что, если он не приедет к сроку, то погибнет.

Преодолел все препятствия

И вот тут начались препятствия. Поехал он в Петербург за отставкой, а ему предложили более блестящее положение и задерживают отставку. Товарищи смеются над ним, уплата денег задерживается, он не может завершить свои дела, ищет денег взаймы и не находит. Но его выручает старец Варнава из Гефсиманского скита, указывает ему, где достать денег, и тоже торопит исполнить Божие повеление. Люди противятся его уходу из мира, находят ему даже невесту. Только мачеха, заменившая ему родную мать, радовалась и благословила его на иноческий подвиг.

С Божией помощью, полковник Плиханков преодолел все препятствия и явился в Оптину Пустынь в последний день своего трёхмесячного срока. Старец Амвросий лежал в гробу в церкви, и Павел Иванович приник к его гробу.

Скорби послушника

Десятого февраля 1892 года Павел Иванович был зачислен в число братства Иоанно-Предтеченского скита и одет в подрясник. Каждый вечер в течение трех лет ходил он для бесед к старцам: сначала к преподобному Анатолию, а затем к преподобному Иосифу, преемникам старца Амвросия. Новый послушник не позволил себе никаких подготовительных этапов и сразу начал подвижнический образ жизни. Видя стремительное духовное возрастание инока, враг рода человеческого начал делать всё возможное, чтобы привести его в отчаяние и изгнать из скита. Он восстанавливал против него некоторых братьев. Послушник Павел не поддавался, вёл себя смиренно, однако, многого ему это стоило.

Духовное чадо отца Варсонофия, отец Никон, позднее записал в своём дневнике: «Сейчас мне Батюшка говорил о том, как он переносил скорби, когда был послушником. Переносил Батюшка скорби, рассуждая так: «Должно быть, я достоин этих всех скорбей. Значит, все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти». Переносил Батюшка скорби, никому не говоря о них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков. Мало того, чтобы только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанёсшего оскорбление. «Иногда, - говорил Батюшка в другой раз, - приходилось так, что впору уходить из Скита, - но я решил лучше умереть, нежели уйти. Я имел твёрдую надежду на Бога и Его Пречистую Матерь. Встану, бывало, перед Казанской иконой Божией Матери, помолюсь – и легче мне станет».

Все степени иноческие

Преподобный Анатолий дал новоначальному послушание быть келейником иеромонаха Нектария, последнего соборно избранного старца Оптиной того времени. Около отца Нектария его келейник прошёл в течение десяти лет все степени иноческие: через год, двадцать шестого марта 1893 года, Великим постом послушник Павел был пострижен в рясофор, в декабре 1900 года по болезни пострижен в мантию с именем Варсонофий, двадцать девятого декабря 1902 года рукоположен в иеродиакона, а первого января 1903 года был рукоположен в сан иеромонаха.

В 1903 году преподобный Варсонофий был назначен помощником старца и одновременно духовником Шамординской женской пустыни и оставался им до начала войны с Японией.

На фронте

В 1904 году начинается Русско-японская война, и преподобный Варсонофий за послушание отправляется на фронт: обслуживать лазарет имени преподобного Серафима Саровского, исповедовать, причащать, соборовать раненых и умирающих солдат. Он сам неоднократно подвергается смертельной опасности. В духовной беседе с чадами он рассказывал: «Когда я встретился лицом к лицу с русскими ранеными воинами, я убедился, какая бездна христианской любви и самоотвержения заключается в сердце русского человека, и нигде, может быть, они не проявляются в такой изумляющей силе и величии, как на поле брани. Только в тяжкие годины войн познаётся воочию, что вера Христова есть дыхание и жизнь русского народа».

Возвращаясь домой из Маньчжурии, отец Варсонофий снова подвергался смертельной опасности. Позднее, его духовный сын, отец Никон, запишет в своём дневнике об этом жизненном этапе своего наставника: «Батюшка рассказал, каким опасностям смертным подвергался он: Первое – как Батюшка чуть было не сошёл с вагона на самом быстром ходу, полагая, что дверь затворена; Второе – как было у Батюшки предчувствие не садиться на поезд, и он не сел, а поезд, действительно, по какой-то причине разлетелся вдребезги. И когда уже на другом поезде Батюшка приехал, то увидел только груду обломков и массу кровавых тел; Третье – как Батюшку намеревались убить... в глухом месте. И как Господь спасал дивно от всех этих опасностей, а, может быть, и многих других, которых Батюшка не заметил».

Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю – целый обоз

По возвращении после окончания войны в Оптину Пустынь, в 1907 году, отец Варсонофий был возведён в сан игумена, и назначен святейшим Синодом настоятелем Оптинского Скита вместо тяжело болевшего отца Иосифа.

Старец Иосиф был уже так слаб, что не выходил из кельи. Конечно, дела скитские – хозяйственные – оказались несколько запущенными. «Когда я принимал настоятельство от отца Иосифа, - вспоминал отец Варсонофий, - то он вручил мне сто рублей денег, с которых пятьдесят четыре рубля велел заплатить одному козельскому торговцу, у которого он брал для Скита рыбу и другие припасы. Следовательно, осталось сорок шесть рублей на содержание Скита.

Сначала приходило на ум, как я на такие средства буду содержать Скит, но затем я успокоился, положившись на волю Божию. Ведь Скит-то не мой, а Иоанна Крестителя, он нас и прокормит, чего мне смущаться. И действительно, Иоанн Креститель не оставил скит. Мы ни в чём не нуждались. Рекой полились пожертвования»

Он умолчал, однако, о первом пожертвовании, внесённом в скитскую казну, - собственных сбережениях – всего шестьдесят тысяч. Новый скитоначальник твёрдой рукой уплатил долги, отремонтировал скит, обновил ризницу, устроил библиотеку. Он умел со строгостью соединять нежно-любовное отношение к скитской братии, был полон забот о них.

Конечно, теперь вовсе не стало у него покоя. Часто припоминал он сказанное старцем Амвросием: «Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю – целый обоз».

Слава о нем разносится по всей России

К этому времени слава о нем разносится уже по всей России. Ушли в вечные обители святой праведный отец Иоанн Кронштадтский, преподобный старец Варнава Гефсиманский. Страна приближалась к страшной войне и неизмеримо более страшной революции, житейское море, волнуемое вихрями безумных идей, уже «воздвизалось напастей бурею», люди утопали в его волнах...

Как в спасительную гавань, стремились они в благословенный Оптинский скит к преподобному Варсонофию за исцелением не только телес, но и истерзанных, истомленных грехом душ, стремились за ответом на вопрос: как жить, чтобы спастись? Он видел человеческую душу, и по молитвам ему открывалось в человеке самое сокровенное, а это давало ему возможность воздвигать падших, направлять с ложного пути на истинный, исцелять болезни, душевные и телесные, изгонять бесов.

Духовные дары Старца

Как надо исповедоваться

Его дар прозорливости особенно проявлялся при совершении им Таинства исповеди. С.М. Лопухина рассказывала, как, приехав 16-летней девушкой в Оптину, она попала в «хибарку», в которой принимал старец. Преподобный Варсонофий увидел ее и позвал в исповедальню и там пересказал всю жизнь, год за годом, проступок за проступком, не только указывая точно даты, когда они были совершены, но также называя и имена людей, с которыми они были связаны. А завершив этот страшный пересказ, велел: «Завтра ты придешь ко мне и повторишь мне все, что я тебе сказал. Я хотел тебя научить, как надо исповедоваться»...

Ну, и векселёк же вы разорвали

Елена Александровна Нилус рассказывала, что как-то раз, когда она с мужем, как обычно, пришли на исповедь к Старцу, (а он их исповедовал одновременно, зная, что у них нет тайн друг от друга), отец Варсонофий спросил Сергея Александровича Нилуса, совершил ли он такой-то грех. «Да, - ответил Нилус, - но я это и за грех не считал». Тут Старец объяснил ему грешность его деяния и воскликнул: «Ну, и векселёк же вы разорвали, Сергей Александрович».

Летишь от Старца как на крыльях...

Начинавший свой монашеский путь в скиту Оптиной Пустыни, игумен Иннокентий (Павлов) спустя несколько десятилетий вспоминал об отце Варсонофии: «Это был замечательный Старец, имевший дар прозорливости, каковую я сам на себе испытал, когда он принимал меня в монастырь и в первый раз исповедовал. Я онемел от ужаса, видя перед собой не человека, а ангела во плоти, который читает мои сокровеннейшие мысли, напоминает факты, которые я забыл... Я был одержим неземным страхом. Он меня ободрил и сказал: «Не бойся, это не я, грешный Варсонофий, а Бог мне открыл о тебе. При моей жизни никому не говори о том, что сейчас испытываешь, а после моей смерти можешь говорить».

Далее отец Иннокентий вспоминает о том, как Старец принимал братию, не спеша задавая вопросы, выслушивая и давая наставления. При этом он совершенно одинаково относился как к старшим, так равно и к самым последним. Он знал до тонкости душевное устроение каждого. Бывало, после исповеди или откровения помыслов, какая бы скорбь, печаль и уныние ни угнетали душу, всё сменялось радостным настроением, и, бывало, летишь от Старца как на крыльях от радости и утешения».

Начал говорить мои грехи как будто читал по раскрытой книге...

А вот какие поразительные воспоминания об исповеди у старца оставила его духовная дочь:

- Дошли мы до скита, враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твёрдо вступила в хибарку... Перекрестилась я там на икону Царицы Небесной и замерла.

Вошёл Батюшка, я стою посреди келии... Батюшка подошёл к Тихвинской и сел...

- Подойди поближе.

Я робко подошла.

- Стань на коленочки... У нас так принято, мы сидим, а около нас по смирению, становятся на коленочки.

Я так прямо и рухнула, не то, что стала... Взял Батюшка меня за оба плеча, посмотрел на меня безгранично ласково, как никто никогда не смотрел, и произнёс:

- Дитя моё, милое, дитя моё сладкое, деточка моя драгоценная! Тебе двадцать шесть?

- Да, Батюшка.

- Тебе двадцать шесть, сколько лет тебе было четырнадцать лет тому назад?

Я, секунду подумавши, ответила:

- Двенадцать.

-Верно, и с этого года у тебя есть грехи, которые ты стала скрывать на исповеди.

Хочешь, я скажу тебе их?

- Скажите Батюшка, - несмело ответила я.

И тогда Батюшка начал по годам и даже по месяцам говорить мои грехи так, как будто читал их по раскрытой книге...

Исповедь, таким образом, шла двадцать пять минут. Я была совершенно уничтожена сознанием своей греховности и сознанием того, какой великий человек передо мной.

Как осторожно открывал он мои грехи, как боялся, очевидно, сделать больно и в то же время как властно и сурово обличал в них, а, когда видел, что я жестоко страдаю, придвигал ухо своё к моему рту близко-близко, чтобы я только шепнула:

- Да...

А я ведь в своём самомнении думала, что выделяюсь от людей своей христианской жизнью. Боже, какое ослепление, какая слепота духовная!

- Встань, дитя моё!

Я встала, подошла к аналою.

- Повторяй за мной: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей». Откуда эти слова?

- Из Пятидесятого псалма.

- Ты будешь читать этот псалом утром и вечером ежедневно.

- Какая икона перед тобой?

- Царицы Небесной.

- А какая это Царица Небесная? Тихвинская. Повтори за мной молитву...

Когда я наклонила голову, и Батюшка, накрыв меня епитрахилью, стал читать разрешительную молитву, я почувствовала, что с меня свалились такие неимоверные тяжести, мне делается так легко и непривычно...

- После всего, что Господь открыл мне про тебя, ты захочешь прославлять меня, как святого, этого не должно быть – слышишь? Я человек грешный, ты никому не скажешь...

Сокровище ты моё..., помози и спаси тебя Господь!

Много - много раз благословил меня опять батюшка и отпустил...

Это была моя тайна, откуда он мог узнать?

Иногда батюшка вёл беседы перед исповедью, открывая души присутствующих; при этом он и не смотрел ни на кого, чтобы не смущать, и явно не указывать. Вот только один пример такой беседы, по воспоминаниям духовного чада отца Варсонофия: «Батюшка беседовал в одной приёмной и говорит: «Полюбила одна барышня молодого человека, а он не отвечал ей своей взаимностью и ухаживал за другой. Тогда в барышне возникло чувство ревности, и она захотела отомстить молодому человеку. Она воспользовалась тем обстоятельством, что он ходил постоянно кататься на коньках, на тот же каток, куда ходила и она. У неё пронеслась мысль: «искалечу его, пускай он не достанется и моей сопернице». И вот, когда он раскатился, она ловко подставляет ему подножку, тот упал назад и сломал себе руку. Но это ещё, слава Богу, мог бы получить сотрясение мозга и умереть. И было бы смертное убийство. И такие случаи часто забываются на исповеди».

Во время этого рассказа, я почувствовал, что в мои плечи впились чьи-то пальцы. Я оглянулся и увидел, что ухватилась за меня одна девушка восемнадцати лет, моя родственница, побледневшая как полотно. Я подумал, что ей просто дурно сделалось от духоты, и поддержал её. А она потом мне говорит: «Да ведь это Батюшка меня описал! Это была моя тайна, откуда он мог узнать?!»

Но он на мою просьбу молчал

Вспоминает духовное чадо старца: «Я поехал в Москву, потом в Казань и Саровскую Пустынь. Перед отъездом я спрашивал у старца благословения, но он на мою просьбу молчал. Я три раза повторил свою просьбу. Тогда он нехотя сказал: «Ну, Бог благословит». Меня это несколько озадачило, и когда я приехал в Саров, то оказалось, что там была чёрная оспа, и были умирающие из паломников и монахов. Пробыл я там два дня, а в Дивееве так и не был, так как возница мой отказался везти, говоря, что дорога очень плохая. Тогда я понял нерасположенность старца к этой поездке».

Так оно и сбылось

Духовный сын Старца, священник Василий Шустин вспоминал о своих встречах с отцом Варсонофием. Будучи студентом, он с приятелями, тоже студентами, приехал к Старцу: «Как только мы, втроём, вступили в коридор, дверь из кельи старца отворилась, и он, в необыкновенной красоте, предстал перед нами, - высокого роста, статный, величественный, с головой, покрытой белыми серебристыми волосами, без всякого оттенка желтизны. На лице его была ласковая улыбка. Он распростёр руки и сказал: «Наконец-то давно ожидаемая мной троица ко мне явилась. Что вы так долго собирались приехать сюда? Я вас ждал. Пожалуйте, пожалуйте сюда». И принял нас к себе в келью... Келья была небольшая; в углу помещалось несколько образов с лампадой, перед ними стоял аналой. Обстановка комнаты состояла из стола, дивана и трёх кресел. Часть комнаты была отделена занавеской, за которой помещалась постель старца. По стенкам висели портреты прежних старцев.

...Старец посмотрел на меня и сказал: «Болит моё сердце за тебя, ты не кончишь института. Почему – не знаю, но не кончишь». Позже, в другие мои посещения Оптиной, он мне говорил: «Брось институт и помогай отцу». Но я был увлечён институтом, мне хотелось приобрести знания, я и говорю Батюшке: «Дайте мне поучиться, меня интересует это». Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал: «Ну, если хочешь, учись, только всё равно не кончишь». Так оно и сбылось: сначала болезнь моя, затем немецкая война, и, наконец, гражданская, не дали мне кончить института».

Какая перемена произошла в ней!

Как-то старец, гуляя со своим духовным сыном, священником Василием Шустиным по скиту, остановился перед гробницами монахов и стал благословлять могилы: «Это могилки моих духовных детей. Вот здесь похоронен приват-доцент Московского университета Л. Он был математик и астроном! Изучая высшие науки, он преклонился перед величием творения и их Создателя. Жена Л. была доктором медицины. Работая в клинике, она влюбилась в одного профессора и бежала в Париж вместе со своими детьми. Л. очень горевал, и по прошествии нескольких лет, приехал к нам, чтобы найти здесь облегчение своему горю. Здесь он, по Божиему соизволению, опасно заболел воспалением лёгких. Случай был очень тяжёлый. Я видел, что он скоро умрёт и предложил ему удалиться совсем от мира и принять пострижение. Уже очень много времени он не имел никаких сведений о семье. Л. подумал и согласился; через несколько дней он, постригшись, скончался, приняв схиму. Теперь он среди ликов ангельских!

Через несколько месяцев явилась в скит одна очень экзальтированная дама, и стала кричать: «Дайте мне моего супруга!» Сначала я не понял, что она хочет, но потом разобрал, что она говорит о Л. Я сказал ей, что её муж находится среди ангелов... Тогда она начала говорить о себе, гордиться своими знаниями: «Я изучила иностранных двенадцать языков, и приобрела известность своими работами заграницей». Она думала, что её научный ценз откроет ей двери скита. Я ей сказал, что, хотя она и знает много языков, но одного самого главного языка не знает, - это языка ангельского. Она иронически спросила: «Где такой язык?» Я ответил: «Чтобы знать его, нужно читать Священное Писание. Это и есть язык ангельский». Она объявила, что здесь ей более нечего делать, и что она сейчас же отправляется за границу читать лекции в швейцарском университете. Я просил её прислать мне письмо, когда жизнь её будет для неё тяжела, и сказал, что она ещё раз приедет сюда. Она засмеялась и удалилась.

Через несколько месяцев она прислала мне письмо из Швейцарии, где писала, что она очень несчастна. Её гражданский муж изменил ей и покинул её, уведя с собой её детей. Она уже, по моему совету, начала читать Евангелие и нашла много интересного. В письме она предложила мне несколько вопросов. Для разрешения их я предложил ей приехать к нам. Она приехала и прожила довольно долгое время, а затем стала приезжать по несколько раз в год. И сделалась верующей, доброй. Она была очень богата, и всё имущество раздала бедным. Какая перемена произошла в ней! Мудрость мира явилась безумием перед Богом». (Впоследствии, отец Василий видел её, по его словам, она сделалась очень скромной, и когда батюшка входил в приёмную, бросалась в ноги).

Не быть самоуверенной

Мария Васильевна Шустина, духовное чадо старца, вспоминала: «В другой раз старец предупредил одну молодую монахиню не быть самоуверенной. Но вскоре она сама вызвалась читать Псалтирь в церкви по умершему и отказалась от сотрудничества других монахинь. В полночь она почувствовала страх, бросилась бежать и защемила дверью свою одежду. Утром её нашли на полу в нервной горячке. Пришлось её поместить в лечебницу, где она пробыла год и вернулась с седой головой».

За молитвы Батюшки

Княжна Елена Андреевна Воронова, духовное чадо Батюшки, вспоминала о том, как приехала она в Оптину вся больная, после жестокого плеврита, с больными лёгкими. К тому же у неё стремительно ухудшалось зрение: один глаз совсем не видел, и лучшие столичные окулисты ей говорили, что не только этому глазу уже никогда не вернуть зрения, но что и другому глазу угрожает такая же опасность. Отец Варсонофий благословил её искупаться в источнике Преподобного Тихона Калужского. Стояли морозы, выли снежные бури. Но Елена Андреевна была верным чадом Батюшки, и выполнила всё наказанное за послушание.

Позднее в письме она писала: «За молитвы нашего Батюшки я купалась в источнике Преподобного Тихона. Когда надевала бельё, оно от мороза стояло колом, как туго накрахмаленное. Двенадцать вёрст от источника до станции железной дороги я ехала на извозчике... Волосы мои мокрые от купанья превратились в ледяные сосульки. Насилу оттаяла я в тёплом вокзале и в вагоне и – даже ни насморка! От плеврита не осталось и следа. Но что воистину чудо великое милости Божией и Угодника Преподобного Тихона, это то, что не только выздоровел мой заболевший глаз, но и другой, давно погибший, и я теперь прекрасно вижу обоими глазами!»

Исцеление бесноватого

Чета Нилусов, придя однажды на благословение к Старцу, присутствовали при изгнании им беса из приведённого к нему человека. В этот раз от Старца потребовалось немало духовных сил. Бесноватый был в неистовой ярости, изрыгал на отца Варсонофия злейшую брань, называя его всё время полковником и готовый наброситься на него. Старец потом объяснил Нилусам, что это был редкий и трудный случай, когда пришлось иметь дело с бесом полуденным, который является одним из наиболее лютых и трудно изгоняемых. Об этом бесе упоминается в девяностом псалме: «от сряща и беса полуденного».

О брани с духами поднебесной

Шамординская монахиня Александра (Гурко) рассказывала: «Собрал однажды батюшка отец Варсонофий несколько монахинь, своих духовных дочерей, и повёл с ними беседу о брани с духами поднебесной. Меня почему-то посадил рядом с собой, даже настоял, чтобы я села поближе к нему. Во время беседы, в то время как батюшка говорил о том, каким страхованиям бывают подвержены монашествующие, я вдруг увидела реально стоящего неподалёку беса, столь ужасного видом, что я неистово закричала. Батюшка взял меня за руку и сказал: «Ну что же? Ты теперь знаешь?» Прочие же сёстры ничего не видели и не понимали из того, что произошло».

Духовные советы

Во время бесед с духовными детьми старец Варсонофий говорил:

«Есть разные пути ко спасению. Одних Господь спасает в монастыре, других в миру... Везде спастись можно, только не оставляйте Спасителя. Цепляйтесь за ризу Христову - и Христос не оставит вас.

Говоря о мире, считаю долгом сказать, что под этим словом я подразумеваю служение страстям, где бы оно не совершалось, можно и в монастыре жить по-мирски. Стены и черные одежды сами по себе не спасают.

Верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего, начинает избегать ходить в церковь, сначала старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает посещать храм Божий. Ищущие Христа обретают Его, по неложному евангельскому слову: "Стучите и отверзется вам, ищите и обрящете", "В доме Отца Моего обителей много". И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и о земных обителях, и не только о внутренних, но и о внешних.

Каждую душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая наиболее способствует её преуспеянию. Это и есть внешняя обитель, исполняет же душу покой мира и радования - внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его.

Нужно помнить, что Господь всех любит и обо всех печется, но если, и по человечески рассуждая, опасно дать нищему миллион, чтобы не погубить его, а сто рублей легче могут поставить его на ноги, то тем более Всеведущий Господь лучше знает, кому что на пользу. Нельзя научиться исполнять заповеди Божии без труда, и труд этот трехстатный: молитва, пост и трезвение.

Самое трудное - молитва. Всякая добродетель от прохождения обращается в навык, а в молитве нужно понуждение до самой смерти. Ей противится наш ветхий человек, и враг особенно восстает на молящегося. Молитва - вкушение смерти для диавола, она поражает его. Даже святые, как, например, преподобный Серафим, и те должны были понуждать себя на молитву, не говоря уже о нас, грешных.

Второе средство - пост. Пост бывает двоякий: внешний - воздержание от скоромной пищи и внутренний - воздержание всех чувств, особенно зрения, от всего нечистого и скверного. Тот и другой неразрывно связаны друг с другом. Некоторые понимают только пост внешний. Приходит, например, такой человек в общество, начинаются разговоры, осуждение ближних, он принимает в них деятельное участие. Но вот наступает время ужина. Гостю предлагают котлеты, жаркое... Он решительно заявляет, что не ест скоромного.

- Ну, полноте, - уговаривают хозяева, - скушайте, ведь не то, что в уста, а то, что из уст.

- Нет, я насчет этого строг.

И не понимает такой человек, что он уже нарушил внутренний пост, осуждая ближнего.

Вот почему так важно трезвение. Трудясь для своего спасения, человек мало-помалу очищает свое сердце от зависти, ненависти, клеветы, и в нем насаждается любовь».

Не допустили меня к Толстому

Оптину за все время своей монашеской жизни преподобный Варсонофий покидал лишь несколько раз — только по послушанию. В 1910 году, также «за послушание», ездил на станцию Астапово для напутствия умиравшего Л.Н. Толстого. Ранее Старец говорил в беседе с чадами: «Великое зло – это толстовское учение, сколько оно губит молодых душ. Раньше, Толстой, действительно был светочем в литературе, но, впоследствии, его фонарь погас, и он очутился во тьме, и как слепой он забрёл в болото, где завяз и погиб». Впоследствии, отец Варсонофий с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому... Молил врачей, родных, ничего не помогло... Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана». Старцу всегда было трудно рассказывать об этом, он очень волновался.

Чувствую усиление бурь...

В 1910 году, летом, Старец тяжело заболевает. Его духовный сын, отец Николай, писал в дневнике: «Пошёл я с Батюшкой ко бдению, но Батюшка постоял очень немного и, позвав меня, пошёл из храма домой и сразу лёг в постель... Ему становилось всё хуже и хуже, был сильный жар и трясла лихорадка... приходили отец Нектарий и отец архимандрит Ксенофонт...» Отца Варсонофия постригли в схиму, и на следующий день ему стало легче. Отец Николай вспоминал слова Старца: «Схима – это край: или смерть или выздоровление. Я чувствую, что схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка. Отец Нектарий теперь мой восприемный отец... Я чувствую, что началась во мне новая жизнь... Чувствую усиление бурь. Я не думал, что получу успокоение, но не думал также, что они так усилятся...»

Отца Николая потрясли слова Старца, который по глубочайшему смирению, говорил об ошибках в своей жизни и о том, что не хватило ему времени на покаяние: «Я умирал и по чьим-то молитвам воскрес. Думал, что уже не встану... Значит, не сегодня-завтра конец и придётся предстать престолу Божию... С чем явлюсь? Что буду отвечать? Оглянулся назад – здесь пробел, здесь промах, то не кончено, это не сделано – одни ошибки. Страшно! Ну да вот, видимо, смилостивился Бог, оставил ещё время на покаяние».

Отец Николай вспоминал: «Жутко было слышать эти речи: если Батюшка, оглянувшись на свою жизнь, видел в ней одни промахи и ошибки, то, что увидели бы мы в прошлом, если только получили бы надлежащую остроту зрения?»

Верно, так угодно Господу, и я спокоен

В 1912 году преподобного Варсонофия назначают настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря близ города Коломны с возведением его в сан архимандрита. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы и в качестве простого послушника. Но, несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путем жалоб и доносов он был удален из Оптиной.

Вот что говорил он сам по этому поводу: «Началось с того, что были доносы на отца архимандрита Ксенофонта о порубке лесов, Скит был в стороне, так как дело касалось монастыря. Доносы были ложны, леса оказались целы. Скит вступился за архимандрита и его отстоял. Тогда враг напал на грешного игумена Варсонофия и, как видите, изгнал его из Оптиной Пустыни. Приехал архиерей из какой-то чужой епархии, начал производить ревизию монастыря, а затем побывал и в Скиту. Сказали ему, что у нас давно старчество... Тогда он решил, якобы для насаждения старчества в других местах, перевести меня в заброшенный монастырь в Коломну. Воле Святейшего Синода я повинуюсь, как воле Божией, но просил себе милости оставить меня здесь простым монахом, но было отказано. Верно, так угодно Господу, и я спокоен».

Сборы Старца, не имевшего почти никакого имущества, были недолгими. Он говорил духовным чадам: «Немного вещей беру я с собою: образа все остаются, а из картин возьму только портрет великого старца и духовного благодетеля моего отца Анатолия и батюшку отца Амвросия. Остальное останется так, как было».

Настоятель Старо-Голутвина Богоявленского монастыря

Мужественно перенося скорбь от разлуки с любимой Оптиной, старец принимается за благоустройство вверенной ему обители, крайне расстроенной и запущенной. Отец Василий Шустин, приехавший вместе со Старцем, вспоминал, как тот «везде нашёл упущения и даже разорение. Гостиница была не устроена. «Что же мне делать, - говорит Батюшка, - где же я помещу приезжающих богомольцев?» И вот Батюшка просит отца Василия и келейников ехать в город, купить кроватей, материала для матрацев и подушек и сшить их. «Денег, - говорит батюшка, - у меня нет, но найдутся добрые люди, поезжайте». «И вот дивное дело, - вспоминал отец Василий, - мне, человеку в студенческой форме, дают и кровати, и материал без всякого разговора, с полной готовностью и без копейки денег. Правда, был со мной келейник батюшки, но его и меня никто не знал». Потихоньку гостиница была устроена.

Отец Василий также вспоминал о том, какие изменения произвёл схиархимандрит Варсонофий в этом запущенном монастыре: «Большие реформы произвёл Батюшка и во внутреннем строении монастыря. Установил обязательное посещение церковных служб и сам являлся примером. Раньше и в трапезную не все ходили, а иеромонахи и не заглядывали, имели при кельях свои кухни. Эконом имел повара. Батюшка же запретил готовить что-либо на дому, и должны были все есть общую пищу и в определённое время. Когда Батюшка пришёл по звону в трапезную, все простые монахи удивились, что он так близок к ним. Пища была невозможная. Щи были из прелой капусты и рыбы с запахом. Эконом не пришёл в трапезную, но Батюшка послал за ним послушника и заставил его есть обед из тех продуктов, которые тот покупал. Эконом отворачивался, а Батюшка его уличал. Недаром эконом носил шёлковые рясы и в его комнате можно было увидеть золотых рыбок. «Как можно, - говорил Батюшка, - давать такую пищу...» Сразу весь дух монастыря переменился. Батюшка позаботился об одежде и пище монахов, и они, увидев такое отеческое отношение настоятеля, не чуждались его, но приходили с любовью и доверием, открывали ему свои души, а он начал их врачевать... Батюшка приучил монахов обители к исполнению устава и безропотному несению послушаний. Через два месяца монастырь стал неузнаваемым».

Под покровом преподобного Сергия

Отец Варсонофий придавал большое значение тому обстоятельству, что он принял управление обителью, основанной преподобным Сергием, игуменом Радонежским, в день памяти которого, пятого июля, он родился и которого считал всегда своим небесным покровителем. А то, что здесь находился посох великого святого, отец Варсонофий воспринимал как символическое благословение преподобным Сергием его настоятельства. Батюшка говорил своим духовным чадам: «Всех вас знает преподобный Сергий – вы здесь под его покровом... Есть предание, что преподобный Сергий посещает нашу обитель и даже благочестиво живущие монахи видели его... Духом я чувствую его присутствие».

За помощью и утешением

Очень скоро в Коломне и во всей округе прошёл слух о появлении в монастыре великого старца. Необыкновенно большое, непривычное для Старо-Голутвина, число людей хлынуло в монастырь. Потекли и пожертвования, которые позволили сделать капитальный ремонт всей обители, - она была вычищена, покрашена, поправлена. Недомогая и всё более теряя силы, Старец вёл переписку с духовными чадами, а с обеда до позднего вечера принимал посетителей.

И как прежде, стекается к преподобному Варсонофию народ за помощью и утешением. И как прежде, он, сам уже изнемогавший от многочисленных мучительных недугов, принимает всех без отказа, врачует телесные и душевные недуги, наставляет, направляет на тесный и скорбный, но единственно спасительный путь.

А меня он слышит

Здесь, в Старо-Голутвине, совершается по его молитвам чудо исцеления глухонемого юноши. «Страшная болезнь — следствие тяжкого греха, совершенного юношей в детстве», — поясняет Старец его несчастной матери и что-то тихо шепчет на ухо глухонемому. «Батюшка, он же вас не слышит, — растерянно восклицает мать, — он же глухой...» — «Это он тебя не слышит, — отвечает Старец — а меня слышит», — и снова произносит что-то шепотом на самое ухо молодому человеку. Глаза того расширяются от ужаса, и он покорно кивает головой... После исповеди преподобный Варсонофий причащает его, и болезнь оставляет страдальца.

Я уже на кресте

Около года управлял Старец обителью. Ему было шестьдесят восемь лет, но организм его был подточен скорбями, многочисленными трудами и заботами. Духовное чадо Старца, отец Феодосий, писал о последних месяцах его жизни, феврале и марте 1913 года: «Между тем как православный верующий народ стекался к Старцу за получением облегчения не только душевных, но и телесных недугов, самого Батюшку подтачивал в это время лютый недуг. Давно уже, свыше двадцати лет, напал он на Батюшку и с тех пор не оставлял его до гроба. Даже, вернее сказать, не одна болезнь была у Батюшки, а несколько, только все принадлежавшие к разряду желудочных и кишечных. Несомненно, что и нервы играли в этой болезни немалую роль. Непрестанные Батюшкины заботы о Голутвине, многочисленные огорчения, переутомление и часто совершенное изнеможение в непосильных трудах с каждым днём усиливали его недуг.

Кое-как Батюшка перемогался ещё весь 1912 год, но с самого же начала 1913 года начал быстро слабеть... В начале февраля Батюшка, несмотря на слабость свою, предпринял поездку в Москву по делам обители. В Москве вдруг почувствовал себя так плохо, что быстро поспешил возвратиться в Голутвин. Батюшка не прекратил приёма народа, хотя силы его с каждым днём заметно падали. Народ он принимал до тринадцатого марта, а жить ему оставалось чуть более двух недель. Уже умирающий, изнемогавший от боли, он не мог отказать страждущим и ищущим старческого окормления и утешения.

Двадцать второго марта, за неделю до смерти, Старец пишет прошение митрополиту Московскому Макарию, где просит «об увольнении от должности настоятеля Старо-Голутвина монастыря, с переводом в число братства Скита Оптиной Пустыни». Он мечтал закончить свои дни в любезной сердцу Оптиной и с надеждой говорил своему письмоводителю, иноку Иоанну Беляеву: «Как получу увольнение, поедем все в Оптину, там я и сложу свои кости».

Но ему становилось всё хуже. Страдания Старца во время предсмертной болезни были поистине мученическими. Отец Феодосий вспоминал: «Громадная опухоль у горла, появившаяся недели за полторы до смерти, очень препятствовала дыханию. Батюшка часто поимённо призывал, кроме святых угодников Божиих и Божией Матери, к Которой имел детскую любовь, также и всех Оптинских старцев». Понимая, что это конец, отец Варсонофий отказался от помощи врача и какой бы то ни было пищи, он лишь повторял: «Оставьте меня, я уже на кресте...» Причащался Старец ежедневно. Утром, первого (четырнадцатого) апреля, Батюшка тихо вздохнул и почил. Лицо его, по словам келейников, приняло выражение необыкновенной кротости, смирения и радости.

Дар Старца

Шамординская монахиня Александра (Гурко) записала воспоминания скитоначальника отца Феодосия: «Отец Феодосий, будучи духовным сыном отца Варсонофия, был его же духовником. Однажды приходит отец Феодосий к Старцу: «Батюшка, вот к вам ваш сынок пришёл!» - «Какой он мне сынок, - возразил, улыбаясь, старец, - мы с ним ровня». Улыбнулся и сам отец Феодосий. Оба они знали, что он был именно «сынком» и относился к старцу с почтением. После кончины отец Варсонофий являлся многим из живущих в скиту монахам. Отец Феодосий сильно огорчался, что не удостоен был такого видения. Однажды он прилёг на койку днём во время послеобеденного отдыха и вдруг увидел, что прямо против него сидит покойный Старец и пристально на него смотрит. Отец Феодосий не мог пошевельнуться от чувства благоговейной радости. Видение продолжалось довольно долго и оставило надолго в келье ощущение благодати, которое сопровождало чудесное видение».

И.М. Концевич, со ссылкой на книгу архимандрита Антония «Немноголетний старец», приводит и такой случай с отцом Феодосием: «Он любил читать акафист Божией Матери и желал знать его наизусть. И когда скончался его наставник, то отец Феодосий, завернувшись в его одеяло, вдруг стал читать на память Богородичный акафист, получив этот дар, как Елисей с милотью Илииною».

Господь творил чудеса через старца Варсонофия и при его жизни и после его кончины.

Вот как вернулся отец Варсонофий в родную Оптину!

Святейший Синод и митрополит Московский Макарий благословили похоронить Старца в Оптиной, куда при жизни он стремился всем сердцем. Гроб был поставлен в металлический ящик и в траурном вагоне двинулся к Оптиной. Огромное количество людей провожали Батюшку, панихиды служились беспрерывно.

Духовное чадо старца, монахиня Елена (Шамонина) вспоминала: «Когда дроги с гробом Старца, сопровождаемые множеством народа, несущего хоругви, крест и иконы, появились у переправы через Жиздру, громче раздался погребальный звон с Оптинской колокольни. На монастырском берегу была вся братия..., а также множество народа. И вот две процессии соединились. Зрелище было настолько трогательное, насколько и величественное. Невозможно словами изобразить чувств, овладевших присутствующими при сей необычной встрече. Плакали братия, рыдали богомольцы, едва выговаривал в слезах литийные возгласы отец скитоначальник Феодосий... Около двух часов дня процессия вошла в святые врата обители. Вот как вернулся отец Варсонофий в родную Оптину! Пусть и во гробе – такова была воля Божия – но вот он здесь, и это служило «немалым утешением братии», как отметили оптинцы.

Гроб был поставлен в Казанский собор, и там отслужили всенощное бдение, а наутро Литургию. По окончании Литургии началась последняя панихида перед погребением Старца. Похоронен был преподобный Варсонофий рядом со своим духовным отцом и учителем, преподобным Анатолием «Старшим» (Зерцаловым). Преподобне отче Варсонофие, моли Бога о нас!

Дата добавления: 2015-09-06