Танк, который не танк

Новый, 1916 год по обе стороны линии фронта встречали в мрачном настроении. Стало уже совершенно ясно, что военное руководство окончательно потеряло контроль над ходом военных действий. Война стала некой вещью в себе, не обращающей внимания на жалкие усилия каких-то там людишек, пусть даже их мундиры украшены золотыми петлицами и россыпью разнокалиберных звезд. Сплошные линии окопов и колючей проволоки протянулись на тысячи километров, и все попытки прорвать эти оборонительные позиции прежними средствами были бессмысленны. Продолжительность операций увеличивается. Если раньше двухнедельное Мукденское сражение казалось чем-то уникальным, то сейчас бои за Верден шли с февраля по декабрь 1916 года. Новые системы вооружения, в первую очередь пулеметы, отправили на свалку старые тактические приемы, однако генералы оказались просто не в состоянии понять это и упрямо гнали солдат на смерть. Неудивительно, что цифры потерь начали стремительно расти, и сто тысяч из потерь в целом сражении практически сразу после начала войны превратились в счетную единицу, а суммарные потери начали приближаться к миллиону — и все это при почти полном отсутствии результатов. Ни о чем подобном военные раньше даже не думали. Сражения получают характерные названия — «Верденская мясорубка», «Бойня Нивеля». Раньше таких эпитетов не употребляли. Рекорд поставили, похоже, англичане, которые 1 июля 1916 года в первый день летнего наступления на Сомме в 1916 году потеряли 57 000 человек, втом числе 20 000 убитыми, отвоевав клочок земли 1,5 на 3 километра. В результате не приходится удивляться тому, что англичане так не любят фельдмаршала Дугласа Хейга и предпочитают помалкивать о своем достижении.

Впрочем, не стоит особо винить генералов за то, что они не сумели предугадать характер новой войны, хотя первые звоночки раздались еще 10 лет назад во время Русско-японской войны. Бессмысленные кровопролитные атаки и колоссальные потери японцев при штурмах Порт-Артура оправдывали тем, что это, мол, крепость, и ее нельзя брать лобовым штурмом. А растянувшиеся на десятки километров полевые позиции всегда можно будет обойти, если уж не удастся прорвать. Представить, что укрепленные позиции будут тянуться не десятки, а тысячи километров и обходить их будет просто негде, не мог никто. И генералы в этом отношении не были исключением. Однако им всем следует предъявить иное обвинение. Когда война приняла совершенно новый, непривычный характер, они с ослиным упрямством пытались решить все проблемы старыми методами, истребляя собственных солдат десятками и сотнями тысяч. Английский историк Роберт Ниланс даже написал книгу «Генералы Великой войны», чтобы опровергнуть образ британского генерала — бездушного и чванливого аристократа-кавалериста, отсиживающегося в старинном французском замке и посылающего солдат на смерть. Особенно ему не понравился австралийский фильм «Галлиполи», который рассказывает о трагической судьбе солдат австралийского корпуса, высаженного в Дарданеллах. Кстати, очень рекомендую посмотреть этот фильм, фактически запрещенный к показу в Англии. Нет, разумеется, в этой стране нет цензурных запретов, фильм просто не показывают… Так вот, в очередной раз книга оказалась сильнее автора. Он доказал именно то, что хотел опровергнуть. Чего стоит одна только дневниковая запись фельдмаршала Хейга, сделанная после первого дня упомянутого наступления: «Учитывая число участников сражения и его масштабы, потери не могут считаться слишком тяжелыми».

Апогеем этих бессмысленных гекатомб стала битва за Верден. Замысел этой операции жирным крестом перечеркивает все басни о гениальности германского Генерального штаба и его руководителей. Начальник Генштаба генерал Фалькенгайн выдвинул очень простую идею. Нужно выбрать такой пункт, отдать который французы просто не посмеют по военным и политическим соображениям и «для защиты которого французское командование будет вынуждено пожертвовать последним человеком». После этого следует штурм, «и пусть они убивают друг друга как можно дольше». Фалькенгайн рассуждал как настоящий людоед — людские резервы Германии больше французских, поэтому, когда будет убит последний французский солдат, Германия потеряет всего лишь предпоследнего. И тогда последний германский гренадер торжественно войдет в Париж по горам трупов и поднимет императорский штандарт над Эйфелевой башней. Нет, разумеется, Фалькенгайн пытается назвать свой замысел «сражением на истощение», но ведь суть от этого не меняется. Он предложил лобовой штурм крепости Верден и без размышлений отверг все иные предложения. Единственным результатом этой «операции» стали потери, достигшие миллиона человек. Фалькенгайну удалось-таки сказать новое слово в военном искусстве, хотя явно не то, на которое он рассчитывал.

Это был тупик, и, чтобы выйти из него, требовались какие-то новые средства. Первыми это поняли немцы, однако вывод они сделали более чем своеобразный, впрочем, вполне согласующийся с «отсутствием такта и здравого смысла, присущего только этой нации». Дело в том, что выражение «зверства немецкой военщины» родилось не вчера и не позавчера. С самого начала Первой мировой войны немецкие солдаты показали себя достойными наследниками гуннов Аттилы, как того и требовал император Вильгельм. Расстрелы заложников, уничтожение культурных ценностей — не было упущено ничего, так что гитлеровские вояки не изобрели велосипед. У них имелся достойный пример.

Впрочем, будем скрупулезно точны. Об этом мало кто знает, но впервые химическое оружие было применено немцами уже 27 октября 1914 года при штурме Невшателя, то есть практически сразу после начала войны. В тени этот эпизод остался, вероятно, по двум причинам. Во-первых, масштабы применения химических снарядов были невелики. Во-вторых, немцы использовали так называемый «снаряд № 2» для 105-мм гаубицы, начиненный раздражающим, а не удушающим или каким-то подобным смертельным OB. Впрочем, останавливали немецких генералов отнюдь не моральные соображения, просто в их распоряжении пока еще не было более действенных OB. Как только они появились, кайзеровские генералы, не задумываясь, пустили в ход химическое оружие, растоптав все международные договоры. 22 апреля 1915 года под Ипром была открыта новая страница в истории войны. Постепенно химическое оружие совершенствовалось и становилось все более смертоносным — появлялись всяческие «синие кресты», «желтые кресты», однако общий итог оказался неутешительным. Немцы поставили себе на лоб еще одно каиново клеймо, но сумели добиться в лучшем случае незначительных оперативных успехов. Правда, ценой тысяч жизней они обогатили словарь еще одним неологизмом — «иприт». Таков оказался самый крупный результат применения OB в годы Первой мировой войны.

Англичане пошли иным путем. Что есть самая лучшая защита от снаряда? Броня. Значит, она прекрасно сможет защитить нас и от пуль. Тем более что бронеавтомобили уже имелись и даже понемногу использовались на фронтах, хотя по причине низкой проходимости их нельзя было использовать на поле боя. Оставалось сделать следующий шаг и создать машину повышенной проходимости. Поскольку имелась потребность, предложения посыпались со всех сторон. Капитан 1-го ранга Мюррей Сьютер предложил Уинстону Черчиллю, тогда Первому лорду Адмиралтейства, создать гусеничную боевую машину на основе трактора «Диплок». Офицер морской авиации, флайт-коммандер Хетерингтон, предложил аналогичную машину. Однако в движение ее приводили 3 чудовищных колеса диаметром 40 футов, а не гусеницы. Сухопутные линкоры Pedrail и Big Wheel тоже были инициативой флота. Самыми прогрессивными были предложения подполковника корпуса Королевских инженеров Эрнеста Данлопа Суинтона. Он предложил использовать бронированный американский сельскохозяйственный трактор «Холт» как средство передвижения по пересеченной местности. Его предложение в конце концов также попало на стол Уинстону Черчиллю, и тот 5 января 1915 года написал премьер-министру меморандум, предупредив, что немцы могут первыми создать бронированные машины. Однако армейское командование во главе с министром обороны лордом Китченером ожесточенно сопротивлялось.

Тогда Черчилль решил сделать все сам, тем более что подобное развитие событий вполне отвечало его бурному нраву. В феврале 1915 года он создает «Комитет по сухопутным кораблям», который приступил к работе, получив 70 000 фунтов из фондов Адмиралтейства. Основой работы стал меморандум «Потребность в уничтожителе пулеметов», который Суинтон передал в Ставку Верховного командования во Франции. Он дал примерное описание новой машины:

«Эти машины должны быть бензиновыми тракторами на гусеницах. Машины этого типа могут двигаться со скоростью 4 мили в час по гладкой местности, преодолевать канавы шириной до 4 футов, спускаться и взбираться по откосам более широких рвов, переползать через баррикады. Построить такие трактора возможно. Они должны быть забронированы пластинами закаленной стали, способными противостоять германским бронебойным пулям с сердечником. Их следует вооружить, по крайней мере, 2 пулеметами Максима и 2-фн скорострельным орудием».

После рассмотрения нескольких проектов и серии экспериментов был построен первый танк, который назвали «Большим Вилли». Его также называли Сухопутным Кораблем Его Величества «Семиножка» (в конце концов, разработал и построил его именно флот!) или, более чувственно, «Мать». Танк был вооружен двумя 6-фн орудиями и стал прототипом танка Mark I, появившегося на поле боя в 1916 году.

Танк тайно доставили по железной дороге в поместье маркиза Солсбери для испытаний. Здесь Суинтон и флайт-коммандер Хетерингтон строили полосу препятствий, которая должна была помочь новорожденному показать, на что он способен. Испытания прошли 2 февраля 1916 года в присутствии представителей кабинета министров, Адмиралтейства и Ставки Верховного командования. Суинтон вспоминал:

«Среда, 2 февраля. Великий день официальных испытаний. Было сделано все, что в человеческих силах, чтобы гарантировать машину от поломок. Это меня особенно беспокоило, так как ставка была слишком велика… На демонстрации присутствовали лорд Китченер, мистер Бальфур, мистер Ллойд-Джордж, мистер Мак-Кенна, члены совета Адмиралтейства, генерал Робертсон и несколько старших офицеров из Военного министерства, которые помогали в постройке «Матери». И последние по счету, но не по важности — представители Генерального штаба».

Испытания завершились огромным успехом. «Мать» показала себя во всем блеске. На большую часть наблюдателей это произвело впечатление, особенно на представителей Ставки, которых Суинтон считал потенциальными покупателями. Они согласились с рекомендациями главнокомандующего фельдмаршала графа Хейга, что следует построить несколько машин. Следующей важной персоной, которая посетила демонстрацию «Матери», стал король Георг V. Эти испытания прошли 8 февраля. Король был настолько потрясен, что даже лично поздравил водителя. 12 февраля первоначальный заказ на 100 танков был увеличен до 150 машин.

Теперь немного о самом названии новой боевой машины. Сначала Адмиралтейство называло ее «сухопутным кораблем». Однако вскоре решили, что подобное название может выдать противнику намерения англичан, и начались поиски нового названия. Как ни странно, оно родилось само собой. Заводские рабочие, собиравшие новые машины, были убеждены, что готовят «подвижные водяные цистерны» для Месопотамии. Сначала решили было назвать новые машины WC — Water Container, с легким намеком на Winston Churchill, но эти буквы уже использовались как аббревиатура другого слова — ватерклозет. Отказались. И в декабре 1915 года было решено назвать новую машину «танк», поскольку по-английски «цистерна» — это «tank». Слово прижилось.

С первыми танками связана любопытная легенда. Говорят, что их доставляли во Францию в огромных деревянных ящиках, на которых красовались надписи на русском языке, утверждающие, что груз направляется в Петроград. Увы… Ни в какие ящики танки не паковали, однако когда их отправляли с завода на учебный полигон в Тетфорде, на корпусах действительно делали какие-то надписи по-русски.

13 августа 1916 года первое подразделение британских танков отправилось во Францию. Экипажи отплыли из Саутгемптона, а сами танки — из Эйвонмута, так как в Саутгемптоне не оказалось кранов, способных погрузить их на транспорт. По железной дороге танки были доставлены на фронт. С целью той же маскировки подразделение называлось «Тяжелая секция пулеметного корпуса».

Мы не собираемся давать пространное описание истории танкостроения. Впрочем, краткого описания мы тоже не дадим, это тема совсем иной книги. Но пару слов сказать все-таки придется, ведь иначе могут возникнуть вопросы: а о чем, собственно, идет речь?

Действительно, о чем? Как-то неожиданно появляется довольно странный вопрос: а что такое танк? Если обратиться к «Советской военной энциклопедии», ответ окажется на удивление расплывчатым и неопределенным: «Гусеничная боевая машина высокой проходимости, полностью бронированная, с вооружением для поражения различных целей на поле боя». Сами видите, что под такое определение можно подтянуть все, что заблагорассудится. Например, любая самоходка или ракетная установка идеально отвечает данному определению. Например, 15 cm-Panzerwerfer 42 auf Sf (Sd.Kdz. 4/1). Хотя нет, этот реактивный миномет установлен на полугусеничном транспортере, а потому заслуживает названия полутанк. Это, конечно, не более чем шутка, но даже она показывает неудовлетворительный характер определения. «Википедия» уточняет: «С орудием, расположенным во вращающейся башне». Это достаточно серьезное уточнение, особенно если вспомнить ехидное старое выражение: «Самоходка — это испорченный танк». Но как быть с современными САУ, у которых орудие тоже расположено во вращающейся башне? Конечно, тянет уточнить «сильно бронированная боевая машина», но подобные качественные определения при составлении справочников неуместны. Поэтому нам придется ограничиться тем, что мы имеем.

Немцы, издавна славящиеся своей тягой к определенности, ударились в другую крайность. В годы Второй мировой войны их классификация радовала глаз пестротой названий и незаурядной фантазией при изобретении всяческих терминов. Мы видим Panzeijager и Jagdpanzer, Sturmgeschütz мирно соседствует со Sturmpanzer и Sturmhaubitze. А тут еще мелькают всяческие Pänzerhaubitze, Panzermorser, Flakpanzer, тот же Pänzerwerfer, не говоря уже о Selbstfahrlafette. И хотя все это относится к самоходкам, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Так вот, если вернуться к танкам Первой мировой войны, то окажется, что подавляющее большинство из них не является танками в современном смысле этого слова. На них нет башни. Да и задачи, которые они выполняли на поле боя, в следующей войне решали именно штурмовые орудия, а не танки. Все семейство английских танков с их жуткими спонсонами, французский «Сен-Шамон», даже внешне напоминающий самоходку Второй мировой, выступали именно в этой роли. Я уже не говорю об ужасных немецких A7V, больше всего напоминающих деревенскую избу на гусеницах. Конечно, уже появился знаменитый французский Рено FT-17, который стал первым танком современной компоновки, однако первая ласточка не делает весны, да вдобавок он имел свои серьезные недостатки.

Достаточно странный вид британских танков имел вполне логичное и прозаическое объяснение. Они должны были преодолевать широкие рвы — большая длина корпуса, взбираться на эскарпы — задранная вверх передняя часть гусениц, подавлять многочисленные огневые точки противника — большое количество стволов, ведущих огонь во всех направлениях. Вариант установки башен рассматривался, однако от него отказались, чтобы не повышать и без того большую высоту машины и не снижать ее остойчивость верхним весом. Пушки установили в спонсонах. Сухопутному кораблю — корабельное расположение артиллерии. Впрочем, к 1915 году на флоте спонсоны считались архаичным признаком, на новых кораблях ставились башни…

Но, самое главное, все без исключения танки Первой мировой войны имели один органический порок, который, впрочем, в то время пороком не считался. Они имели слишком малую скорость — не более 10 км/ч, которая исключала даже саму мысль об использовании танков вне поля боя. Пока танки считались машиной для сопровождения пехоты, это было слишком страшно. Танк решал только тактические задачи, не дерзая подниматься до оперативного уровня. Блестящего будущего этой боевой машины не мог предсказать никто.

Итак, как же все начиналось?

Библия мудро, хотя и с оттенком горечи замечает: «Не введи нас во искушение». Однако слишком часто люди забывают это наставление, и генералы здесь совсем не исключение. Получив в свои руки какое-то новое оружие, они сразу видят в нем средство решения всех проблем и незамедлительно пускают в ход, хотя есть множество причин подождать чуть-чуть. Получше подготовить солдат, выпустить побольше единиц, выждать более благоприятной обстановки… Нет, здесь и сейчас! Так что, наверное, дьявол стоял за плечом фельдмаршала Хейга, когда он решил бросить в бой первую же горстку танков, появившуюся в его распоряжении.

Впрочем, выбор у него был небогатый. Как началось наступление на Сомме, мы уже писали, и Хейг, обеспокоенный растущей критикой, отчаянно искал решение и рискнул использовать танки, чтобы преодолеть свои трудности. Суинтон утверждал, что танков было слишком мало, а экипажи не имеют боевого опыта. Дело в том, что танк по-прежнему рассматривали как любопытную новую игрушку, и несчастная Тяжелая секция увязла в бесконечной серии демонстраций. Ежедневно кавалькады машин с английскими и французскими офицерами прибывали к лагерю танкистов, приводя толпы зевак. Это полностью сорвало подготовку к бою, у экипажей не оставалось времени на сон и еду. Они с трудом приводили в порядок свои танки.

Заметьте, Суинтон сказал то, о чем потом писали историки! Но Хейг не стал слушать его аргументы. «19 августа я побывал с коротким визитом в передовой Ставке в Бокене. Сэр Дуглас встретил меня и отметил на карте сектор, где предложил атаковать танками. Он даже не стал вдаваться в обсуждение причин использования их в такое время». При этом кавалерист Хейг совершенно не понимал, что такое танк. Уже в 1925 году он заявлял: «Некоторые энтузиасты прогнозируют, что самолет, танк и автомобиль заменят лошадь в будущих войнах. Я целиком за танки и самолеты, но они — только приложение к человеку и лошади». Стоит ли после этого так яростно нападать на Ворошилова?

Утро 15 сентября 1916 года было прекрасным, хотя над землей стелился тонкий слой тумана. Именно в это утро в районе французских деревушек Флер и Курселет состоялась историческая атака, изменившая характер войны. Интересно, что до сих пор нет единого мнения относительно количества танков, участвовавших в ней. Разные источники дают совершенно разные цифры.

Атака была назначена на 06.20, но танкам пришлось начать движение задолго до этого, чтобы выйти на исходный рубеж к назначенному времени. Предполагалось использовать их в качестве «оружия поддержки пехоты», и это решение также имело далеко идущие последствия, по крайней мере, для британской армии.

Артподготовка началась, как это делалось в то время, еще 12 сентября. За первые два дня было выпущено около 100 000 снарядов, а за последние сутки — 288 787. А затем в атаку двинулись танки. Мы уже упоминали о расхождении в данных, но в целом картина выглядит примерно так. К линии фронта были доставлены 49 танков. Из-за поломок и аварий в атаку двинулись только 32. Даже это небольшое количество могло оказать серьезное влияние на ход операции, но командование буквально распылило эти крошечные силы, разбросав танки по разным дивизиям, чтобы они могли подавить как можно больше немецких пулеметных гнезд. Например, 6-я пехотная дивизия получила целых 3 танка, а 56-я дивизия — вообще один. Больше всего повезло гвардейской дивизии, которой выделили 10 танков.

Из 32 машин лишь 9 сработали так, как предполагалось, наладив кое-какое взаимодействие с пехотой. Еще 9 ползли столь медленно, что пехотинцы обогнали их. А что вы хотите, если парадная скорость танка Mk I не превышала 5 км/ч? Еще 9 танков из-за различных поломок остановились на поле боя, а последние 5 провалились в различные воронки и траншеи.

Так как танки были распределены по всему фронту, наступали они фактически поодиночке. Однако их воздействие на ход боя было колоссальным. Возможно, наибольшую известность приобрели действия танка D17 (Диннакен) 3-го взвода роты D, которым командовал лейтенант Хэсти. Британская пресса восторженно расписывала «прогулку по центральной улице Флера, которую британская пехота приветствовала криками радости». А вот как видели это немцы:

«Утром 15 сентября немецкие дозоры, укрывшиеся в своих окопах, напряженно вглядывались в туман и вытягивали шеи. Но кровь застыла у них в жилах. Два таинственных монстра ползли к ним через воронки. Оцепеневшие, словно ударило землетрясение, солдаты терли глаза, пораженные появлением странных созданий… они испуганно таращились, не в силах шевельнуться. Монстры медленно приближались, грохоча и раскачиваясь. Медленно, но приближались. Ничто не могло их остановить. Казалось, ими движут сверхъестественные силы. Кто-то в окопах сказал: «Дьявол идет», — и эта фраза с быстротой молнии разлетелась по окопам».

Однако, несмотря на неожиданность, немцы оправились и обстреляли танки. 17 машин получили попадания, но 7 сумели приползти обратно. Остальные 10 так и остались ржаветь на месте.

Говорить о танковой атаке было бы совершенно неправильно по причинам, которые изложены выше. Первая в истории пехотная атака, поддержанная танками, принесла довольно скромные результаты. Во второй половине дня наступление англичан захлебнулось на тыловых оборонительных позициях немцев, а позднее немцы оттеснили англичан обратно.

Британская пресса заходилась в экстазе, называя танки «механическими монстрами» и всячески расхваливая их. Но точка зрения военных на происшедшее была несколько иной, и оценки были неоднозначными. Некоторые старшие офицеры, которым следовало бы лучше знать предмет, облили танки презрением и говорили только об их недостатках. К счастью, Хейг высоко оценил то, что они сделали, и тепло поблагодарил Суинтона, когда тот 17 сентября посетил его штаб. Утверждают, что Хейг сказал: «Где наступают танки, мы захватываем намеченные цели, а где их нет — мы не двигаемся и ничего не захватываем». Но мы видели и прямо противоположное мнение этого же человека, поэтому есть основания предполагать, что он не был искренним в данном случае.

Следующее крупное наступление с использованием танков состоялось в апреле 1917 года под Аррасом. Английское командование старательно, я бы даже сказал, скрупулезно, повторило все допущенные ранее ошибки, не упустив ни одной. Снова для операции было выделено слишком мало танков, снова они были раздроблены между пехотными дивизиями, снова продвижение было слишком медленным и снова не удалось развить первоначальный успех, снова была выбрана «противотанковая» болотистая местность.

А вот операцию под Камбрэ в ноябре 1917 года западные историки пышно окрестили «рождением танковой войны». Более того, кое-кто даже провозгласил «зарю новой эры». Вот мы и постараемся разобраться, так ли это на самом деле.

В июне 1917 года Тяжелая секция отделения пулеметного корпуса была переименована в Танковый корпус, в составе которого числились 18 батальонов. Однако кавалеристы, засевшие в Военном министерстве, упрямо продолжали третировать его. Подполковник Эллис был назначен его командиром, однако его произвели в бригадные генералы только в мае 1917 года, хотя к этому времени он командовал двумя полными танковыми бригадами и формировал штаб третьей, так как готовился получить из Англии свежие батальоны. Долгое время его командиры бригад имели звания полковника и уступали любому пехотному бригадному генералу, с которым им приходилось работать. «Кроме пятна на Корпусе и его офицерах, это намеренное пренебрежение приводило к серьезным неудобствам. В первые дни существования Танковому корпусу требовалась власть, чтобы преодолевать неизбежные трудности». Автор этой цитаты, капитан Д.Г. Браун, в своей книге «Танки в бою» приводит характерное описание отношения Военного министерства к расширению нового корпуса:

«К несчастью, отношение чиновников к расширению корпуса было отмечено духом неудовольствия и зависти. Это характерно для любых действий педантов из правительства, когда им приходится принимать новинку против своей воли. Казалось, что в Уайтхолле царила негласная уверенность, что любое обещающее предприятие следует держать в узде, не позволяя ему взрослеть и развиваться».

Планы и задачи нового наступления долгое время оставались неясными даже тем, кто его затевал. Сначала Эллис задумал провести небольшой рейд, чтобы показать, на что способны танки при использовании фактора внезапности и подходящей местности. Затем мелькнула светлая мысль провести крупное наступление, чтобы облегчить положение итальянцев, только что потерпевших неслыханное в истории поражение при Капоретто. Потом решили просто попытаться прорвать немецкую оборонительную позицию, уже получившую звонкое название линии Гинденбурга с помощью нового оружия — танков. Но в любом случае наступление не планировалось как генеральное. После долгой ругани в штабах, которая тянулась с июня по октябрь, фельдмаршал Хейг неохотно согласился и поручил разработку операции генералу Бингу, командующему 3-й армии, которой и предстояло наступать. Однако при этом Хейг заявил, что, если в первые двое суток не будут достигнуты заметные результаты, операция будет прекращена. В своих наступлениях — как на Сомме — он сам месяцами гнал сотни тысяч солдат на верную смерть.

Предполагалось, что пехота III и IV корпусов с помощью танков прорвет линию Гинденбурга, а потом в прорыв будет введена кавалерия. На большее фантазии у британских генералов не хватило. В плане операции прорыв немецких позиций из первой фазы наступления превращался в самоцель, ни о каком развитии успеха британское командование даже не помышляло. Хотя в прорыв намеревались бросить 5 кавалерийских дивизий, задачи этой несчастной кавалерии так и не были поставлены. Впрочем, можно предположить, что Хейг не верил в успех прорыва, а потому просто не думал, что делать дальше.

К этому наступлению штаб Танкового корпуса разработал совершенно новый способ атаки: без предварительной артиллерийской подготовки, но с использованием элемента внезапности. На рассвете первая волна танков должна была пройти через проволочные заграждения и начать утюжить траншеи, подавляя вражеские пулеметы. В это время авиация должна бомбардировать неприятельскую артиллерию. За первой волной следуют вторая и третья волны танков, сея повсюду в неприятельских рядах панику и деморализацию.

Здесь придется напомнить, что англичане в то время делили свои танки на мужские и женские. Впрочем, кто-то захотел перевести на русский «male» и «female», как «самцов» и «самок». Эти названия и укоренились. Первые имели пушечное вооружение, а вторые — исключительно пулеметное. Но тут возникает вопрос: а какова роль «самок» в такой операции? Что они смогут сделать своими пулеметами? Впрочем, вооружению всех танков 6-фн орудиями мешала элементарная нехватка этих самых орудий.

Новым в этой операции стало хорошо забытое старое, а именно — использование фашин, о которых вроде бы напрочь забыли со средневековых времен. А что, самое милое дело вражеские траншеи заваливать. И вот для обеспечения как бы танковой операции 24 октября в центральных ремонтных мастерских начали изготовлять 110 танковых прицепов для перевозки разных боеприпасов и 400 фашин. Каждая фашина состояла из 75 связок хвороста, скрепленных цепями и образовавших большой цилиндр диаметром около 4,5 фута и длиной в 10 футов. Фашину укрепляли над рубкой в носовой части корпуса танка. Крепления фашины отдавались изнутри танка в окоп, что давало танку возможность его преодолеть. Вязкой фашин были заняты экипажи 18 танков, но основные работы производила рабочая рота китайцев численностью в 1000 человек (куда же без них?!), приданная центральным мастерским.

Было очень важно, чтобы пехота верила в боевые возможности танков. Для этой цели были организованы совместные учения танковых батальонов и пехоты, которые, однако, превратились в мероприятия для галочки. Каждая дивизия получила по 10 дней, то есть каждый батальон имел всего два дня на совместные учения с танками. Чему можно научиться за это время? И все-таки англичане честно попытались. Полковник Фуллер (мы еще услышим о нем) разработал специальную тактику.

Каждый пехотный батальон получал в качестве поддержки танковую роту из 12 машин. Кстати, уже отсюда видна безосновательность претензий на рождение так называемой «танковой войны». Первая ласточка не делает весны, а первый танк не делает войны. Танки двигались клином, а пехотинцы повзводно следовали «змейками» за концевой парой, прикрываясь их броней. Головной танк проходил через проволочные заграждения и, дойдя до окопа, поворачивал налево, обстреливая окоп. Второй танк вместе сбрасывал фашину в окоп, форсировал его и тоже поворачивал налево. Третий танк переходил через передний окоп по фашине, сброшенной туда вторым танком, и, задерживаясь, направлялся ко второму окопу, через который и переходил, сбросив в него свою собственную фашину. Перейдя окоп, он также поворачивал налево и двигался вдоль окопа. В это время первый танк переходил через передний и второй окопы по тем же фашинам и направлялся к третьему окопу, сохранив свою фашину в целости.

Пехота, следовавшая за танками цепочкой, также разделялась на три группы, причем первая — «чистильщики окопов» — шла непосредственно за танками и имела своей задачей зачищать окопы и убежища. Первая волна танков обозначала красными флажками проделанные танками проходы в проволочных заграждениях. «Блокирующая группа» имела своей задачей блокировать окопы в разных пунктах. «Группа поддержки» являлась попросту резервом, который двигался вторым эшелоном и по ситуации либо закреплялся на захваченных позициях, либо развивал наступление.

Каждый батальон выделял 4 танка специально для уничтожения проволочных заграждений. После того как штурмовые батальоны форсировали прорванные головными танками заграждения, эти танки особыми кошками растаскивали разорванную проволоку в сторону, расчищая путь резервам, и особенно кавалерии. Еще два невооруженных танка использовались для доставки снабжения. При этом англичане применили одну действительно ценную новинку. Один специальный танк оснащался рацией и поддерживал связь со штабом дивизии и авиацией. Кстати, была предпринята попытка организовать поддержку наступления авиацией. Для этого была выделена 3-я бригада Королевского летного корпуса — 14 эскадрилий, 270 самолетов, 6 аэростатов.

Мы так подробно рассказываем об этом, чтобы подчеркнуть принципиальное отличие тактики танков в Первой мировой войне от последующего периода. При таких действиях танки не использовали один из своих главных козырей — мобильность. Впрочем, тогдашние танки ею в полной мере не обладали. Интереснее другое, если мы внимательно рассмотрим предписанные танкистам действия, то увидим, что фактически танк превращался в бронированное батальонное орудие, намертво привязанное к пехоте, и что подобные задачи в следующей войне решали боевые машины, специально созданные для этого. Какие? Вы правильно подумали: штурмовые орудия. Вот поэтому мы и задаемся вопросом: а были ли танками эти самые танки?

Предложенная тактика была простой и понятной, но если захочется, то можно не понять все, что угодно. В этом плане отличился командир 51-й пехотной дивизии генерал-майор Харпер, который, судя по всему, имел какой-то пунктик касательно танков. Во время предыдущих операций он уже успел отказаться от поддержки танками своей дивизии. На этот раз отвертеться не удалось, но Харпер нашел выход. Поскольку солдатам «было стыдно прилипать к танкам», он запретил своей пехоте приближаться к ним менее чем на 100 метров. Результат предсказать было несложно. Несколько батальонов 51-й дивизии были выкошены огнем немецких пулеметов. Вот это «было не стыдно». И уж совершенно не стыдно было генералу сидеть в штабном домике вдалеке от поля боя. Так кто был прав: Ниланс или те, кого он взялся опровергать?

Для наступления были выделены все танки, какие только имелись, и даже немного больше. 36 поездов доставили к линии фронта 476 танков, в том числе 378 боевых, а также специальные машины, о которых мы говорили, причем это было сделано всего за двое суток до начала наступления. Смешно, но, по официальным данным, на этот момент британская армия имела всего 386 танков… Полевая железная дорога 3-й армии проделала колоссальную работу по созданию временных складов. В течение двух недель она перевезла не менее 750 тысяч литров бензина, около 23 тонн смазочных материалов, 5 миллионов пулеметных патронов и 500 тысяч 6-фн снарядов. Впрочем, не была забыта и артиллерия. Для поддержки атаки были сосредоточены 1003 орудия калибром от 76 до 381 мм. Только для своей основной пушки — 18-фн полевой — англичане завезли почти 600 тысяч снарядов.

Были приняты все возможные меры для обеспечения скрытности операции. Всякие разговоры по телефону по поводу предстоявшего боя были запрещены. На передовых линиях ничего не было изменено. Боевая деятельность шла обычным путем. Для создания впечатления, что сосредоточенные дивизии направляются в Италию, было издано распоряжение собрать сведения об офицерах и рядовых, говорящих по-итальянски. Кстати, может, отсюда и выскочила байка про помощь итальянцам, разбитым при Капоретто, которую столь охотно повторил авторский коллектив «Истории Первой мировой войны»?

Появление танков объясняли намерением устроить танкодромы, а штаб танкового корпуса в Альберте был назван «Управление боевой подготовки танкового корпуса». В 1-й танковой бригаде в Аррасе был применен более тонкий метод: хорошо разработанные, но дезинформирующие карты и «секретные» планы были собраны в одном помещении, на дверях которого большими буквами была надпись: «Вход воспрещается» — в надежде, что неприятельские шпионы и любопытные устремятся именно туда. Вдоль дорог англичане расставили шесты, натянув на них маскировочные сети. При всем безумии такой меры она помогла от находившейся в зачаточном состоянии авиаразведки. 16 ноября 1917 года, за 4 дня до начала наступления, командующий немецкой 2-й армии генерал фон дер Марвитц сообщил командующему Группой армий кронпринцу баварскому Руппрехту, что не ожидает в ближайшее время крупного наступления на фронте своей армии.

Все было готово. Накануне наступления, которому предстояло решить судьбу Танкового корпуса, бригадный генерал Эллис выпускает «Специальный приказ № 6». Он гласит:

Завтра Танковый корпус получит шанс, которого ожидал несколько месяцев, — действовать на хорошей местности в авангарде.

В ходе подготовки было сделано все, что позволили наша изобретательность и тяжелая работа.

Командирам подразделений и танковым экипажам остается завершить работу, проявив в бою смелость и хладнокровие.

В свете последнего опыта я с полной уверенностью передаю доброе имя Корпуса в их руки.

Я намерен лично возглавить атаку центральной дивизии.

Красиво написано! Вот только все лирические рулады ничуть не походят на боевой приказ.

20 ноября в 03.00 танки были на исходных позициях, экипажам выдали чай и ром. Были запущены моторы, а потом 2 часа танки катались взад и вперед, чтобы траки не примерзли к земле. Да, в годы Второй мировой немцы проявили больше изобретательности. В подобных случаях они ставили свои «грозные» машины на бревна. Чтобы не примерзали.

В 06.00 загрохотали орудия, операция «GY» началась. Танки двинулись вперед в 06.10 исполинской шеренгой длиной 10 км. Фридрих Великий, который довел линейную тактику до совершенства, был бы очень рад увидеть такое. Под прикрытием утреннего тумана танки вплотную подошли к линии немецких аванпостов, которая была захвачена без малейшей задержки. Несчастные немцы не успели опомниться, как на них накатилась лязгающая и грохочущая лавина. Впрочем, не следует преувеличивать ужас, который внушали немцам танки. Они уже не были новинкой, и никаких криков о «дьяволе» быть не могло в принципе. Гораздо больший эффект имела внезапность атаки. Английские летчики поддержали атаку ударом с бреющего полета, так что им пришлось буквально перепрыгивать через свои же танки. Они бомбили артиллерийские позиции, места расположения резервов, штабы и походные колонны. Но такие сверхсмелые действия привели к заметным потерям.

Местами англичане добились заметных успехов, но так было далеко не везде. Если в полосе III корпуса 6-я дивизия просто смяла немцев, не заметив этого, то 20-й дивизии пришлось гораздо сложнее. Происходившее там подтверждает, что говорить о растерянности и панике немцев не приходилось. 11 танков батальона А, поддерживавшего прорыв, были уничтожены огнем дивизионной артиллерии, стрелявшей прямой наводкой. 12-я дивизия сумела выполнить задачу, несмотря на упорное сопротивление противника. Однако танки здесь были совершенно ни при чем. Главная заслуга принадлежит огромным 381-мм гаубицам, чьи чудовищные снаряды, весящие 650 кг, просто превратили в порошок укрепления немцев. Но в целом III корпус прорвал и первую, и вторую полосы линии Гинденбурга.

Здесь имели место несколько драматических эпизодов. У леса Лато произошел бой между 150-мм гаубицей и танком. Обойдя угол здания, танк наткнулся на гаубицу, открывшую огонь с близкого расстояния. Снаряд попал в спонсон и разбил его, но мотор не был поврежден и продолжал работать. Водитель также остался невредим. Он без колебаний направил танк на орудие и раздавил его, прежде чем его успели перезарядить.

Некоторые танки направились в Маньер, где находилась переправа через канал. Немцы успели частично повредить мост. Командирский танк направился через мост, который провалился, когда танк достиг его середины. Экипаж успел спастись. У Маркуан танкам посчастливилось. Мост там был спасен вовремя: танк подошел к мосту в тот момент, когда подрывная команда намеревалась произвести взрыв. Танк заставил ее убежать. К счастью, все ограничилось этим.

Гораздо хуже обстояли дела у IV корпуса, и в первую очередь у 51-й дивизии. По иронии судьбы, именно солдатам генерала Харпера предстояло наносить главный удар. Как мы уже говорили, Харпер воспринимал танки как навязанную ему обузу, поэтому его пехота начала наступать с большим отрывом. Танки прорвали позиции немцев гораздо быстрее, чем ожидал Харпер, и двинулись дальше. Однако генерал с тупым упрямством решил придерживаться ранее намеченного графика и остановился на целый час. За это время немцы успели подтянуть резервы, и 11 танков были подбиты раньше, чем пехота двинулась с места. Когда несчастная дивизия двинулась-таки дальше, она была встречена ураганным огнем. Сначала вспыхнули 27 танков, а после этого настала очередь пехоты, которая попала под огонь немецких пулеметов. Но у Харпера был приказ, и он словно маньяк бросал свои батальоны в бессмысленные атаки. Примерно такой эпизод и был показан в уже упоминавшемся фильме «Галлиполи». Бой продолжался целый день, однако результат был нулевым. Немецкий батальон и несколько орудий остановили целую британскую дивизию, поддержанную танковой бригадой. И заслуга в этом целиком и полностью принадлежит генерал-майору Харперу. Правда, для спасения лица англичанам пришлось придумать легенду об отважном немецком офицере, который продолжал стрелять из орудия, после того как весь расчет был перебит. Повторю: эту легенду придумали англичане.

62-я и 36-я дивизии IV корпуса кое-как двигались вперед и в целом с поставленными задачами справились. А дальше следует интересный вывод одного из английских историков, который заявляет, что к 16.30 бой, с точки зрения командира Танкового корпуса, был завершен. На фронте в 13 км пехоте была дана возможность продвинуться вперед на 10 км в течение 10 часов. Было взято в плен 8000 человек, захвачено 100 орудий и много разного имущества. Потери англичан не превышали 1500 человек. Подобное же продвижение во время третьего сражения на Ипре стоило жизни 400 тысячам человек и потребовало 3 месяцев.

Он завершил этот панегирик патетической фразой: «Танковый корпус, насчитывавший около 4000 человек, изменил в этот день лицо войны». Так это или нет — можете судить сами. О дальнейших событиях англичане предпочитают помалкивать, и понятно почему.

Английские генералы снова показали себя в полном блеске. Для начала они так и не сумели ввести в прорыв Кавалерийский корпус. Впереди лежала еще линия обороны, но лихая атака могла принести успех, потому что войск там немцы не имели. Увы, командир Кавалерийского корпуса безнадежно опоздал с приказом. Он устроил свой штаб подальше от линии фронта и, естественно, не мог контролировать события. Когда генерал раскачался подготовить приказ, когда этот приказ был разослан по дивизиям, было уже слишком поздно. Один эскадрон канадской конницы подошел к Камбрэ, но был разогнан немецкой пехотой. Все успехи так и ограничились продвижением к 13.00 первого дня наступления. Попытки возобновить его на следующий день ничего, кроме новых потерь, не дали.

А далее дела пошли и совсем скверно. Немцы подтянули резервы и нанесли контрудар, выбив англичан с занятой территории и даже захватив у них часть исходных позиций. Лишь с огромным трудом, использовав последние уцелевшие ганки, англичанам удалось задержать противника. То есть конечный итог наступления под Камбрэ оказался даже не нулевым, а отрицательным.

«Я жду ответа на поставленный мною вопрос», — сказал один киногерой. Давайте ответим. Могли ли события 20 ноября считаться эпохальным событием? Вряд ли. Да, это был первый в истории пример массового применения танков. Но заметьте: массового, но не массированного. Англичане собрали достаточное количество танков, однако при этом равномерно размазали по линии фронта, вместо того чтобы создать ударный кулак. Впрочем, иначе и быть не могло — главный удар наносила пехота, а танки ее только поддерживали. Так о какой, с позволения сказать, «танковой войне» могла идти речь? Организовать взаимодействие пехоты и танков в достаточной степени британские генералы не сумели, а один из них вообще не пожелал даже заниматься этим. И это было достаточно странно, ведь фактически английские танки выступали в роли вспомогательного пехотного оружия, что-то вроде самоходных батальонных пушек, засунутых в огромные щиты. До самостоятельного рода войск им еще было слишком далеко.

Атаку поддерживала авиация, но действовала она в отрыве от наземных войск. Впрочем, здесь винить некого. Уровень развития средств связи в то время просто не позволял наладить оперативное управление авиацией. Так что внешне все было вроде бы похоже, но по сути к танковой операции англичане пока еще даже близко не подошли.

И последняя злая усмешка судьбы. В ходе этого наступления, по крайней мере, 64 британских танка были сожжены немецкими зенитками. Но самое худшее ждало англичан впереди, когда в следующей войне в бою начали участвовать знаменитые 8,8 cm-Flak 18. Тогда счет уничтоженных танков пошел уже на сотни.

А 24 апреля 1918 года состоялось еще одно историческое событие, которое вряд ли было историческим по причине уж совсем ничтожных масштабов. Неподалеку от французской деревушки Виллер-Бретоннэ произошел первый в истории танковый бой. Причем по странному стечению обстоятельств он оказался злой пародией на то, что происходило в годы Второй мировой войны.

Эта стычка стала результатом начавшегося немецкого наступления под Амьеном. Для помощи своей пехоте немцы выделили 14 своих тяжелых танков A7V, а больше у них и не было. В этом же районе оказались и 10 британских танков, в том числе 7 «уиппетов», 2 «самки» и лишь один «самец» с пушечным вооружением. Напомним, что немецкие танки имели 57-мм пушку. Группа из 3 немецких танков неожиданно натолкнулась на англичан. Результат был вполне предсказуемым, хотя у английского командования он почему-то вызвал шок. Сначала немцы спокойно расстреляли всех трех «самок», не обращая никакого внимания на бессмысленную трескотню пулеметов. Но тут появился «самец», которым командовал лейтенант Ф. Митчелл. Он вступил в бой и добился 5 попаданий из своих 6-фн пушек, подбив A7V. В это время другие немецкие танки беспрепятственно, как на полигоне, сожгли 4 «уиппета». Митчелл сделал по ним несколько выстрелов, после чего обе стороны, полностью удовлетворенные результатами; вернулись на исходные позиции. В начале Второй мировой войны немцы будут так же беспомощно палить по британским «матильдам»…

Дата добавления: 2015-09-06