Как Франко убил Хосе Антонио Примо де Ривера

Отрывок из книги Пола Престона «Франко»

Как родился клич «Да здравствует смерть!»; отчего умер философ Мигель де Унамуно; как сообщение Хосе Энрике Варелы о наличии «пятой колонне» в Мадриде подвело под монастырь националистов на республиканской территории; как Франсиско Франко саботировал освобождение Хосе Антонио Примо де Ривера, а потом распускал о лидере Фаланги грязные слухи.

Франко нуждался в Фаланге для политической мобилизации гражданского населения, а также для демонстрации единства его идеалов с германскими и итальянскими союзниками

…катастрофические последствия имело назначение руководи­телем службы прессы и пропаганды Миляна Астрая. Возможно, Франко нрави­лось угодничество Миляна, но деятельность того была контрпродуктивной. Уже через несколько дней после прихода Франко к власти Милян начал восхвалять его как человека, «ниспосланного Богом повести Испанию к освобождению и величию», как человека, «который спас ситуацию во время республиканского восстания в Хаке» и «величайшего стратега века».

Он руководил пресс-службой как казармой, созывая журналистов свистком и инструктируя их как легионеров перед операцией. Франко, похоже, считал Миляна Астрая чем-то вроде талисмана, приносящего удачу, но глупости последнего нанесли делу национа­листов большой вред.

Милян на удивление неудачно подбирал себе помощ­ников. Поскольку после перелёта на «Драгон рапиде» между Франко и Луисом Болином установились хорошие отношения, Милян назначил последнего руко­водить прессой на юге националистской зоны и удостоил его почётного звания капитана Легиона.

Болин начал носить военную форму и вовсю использовать её. Он пытался регулировать информационный поток путём запугивания ино­странных журналистов. С подачи Миляна Астрая он постоянно угрожал иност­ранным журналистам расстрелом. Особенно широкую известность получил слу­чай с заключением за решетку Артура Кёстлера (Arthur Koestler), вызвавший международный скандал, только после которого журналист был освобождён из тюрьмы. Потом вышла в свет книга Кёстлера «Испанский завет», и в итоге Болин впал в немилость.

Печатью на севере управлял человек с дурной славой — капитан Гонсало де Агилера, граф Альба-и-Йелтес, бывший кавалерист, большой любитель по­ло. Его взяли на должность за фанатизм и за прекрасное знание английского, немецкого и французского языков. Капитан Агилера принёс больше вреда, чем пользы, своими скандальными высказываниями, которые журналисты очень любили цитировать. Многие из его высказываний были просто выражением мнения офицерства. Как-то перед иностранными корреспондентами он назвал испанские массы — «животными», обосновывая необходимость «убивать, убивать и убивать». Он хвастал перед журналистами, что в день начала Гражданской войны самолично убил шесть своих рабочих — «чтобы показать пример другим».

Он объяснял тем, кто имел желание его слушать, что глубинной причиной Гражданской войны стало изобретение канализации: «Раньше отбросы общества уничтожались различными очень полезными болезнями; а теперь все выживают и, конечно, их слишком много». «Если бы у нас не было канализации в Мадриде, Барселоне и Бильбао, все эти красные предводители попередохли бы ещё в детстве и теперь не возбуждали бы толпу и не проливали бы добрую испанскую кровь. Когда война закончится, мы уничтожим канализацию. Наилучший контроль за рождаемостью в Испании — это тот, который Бог пожелал нам дать. Канализация — роскошь, которую получат только те, кто этого заслуживает, хозяева Испании, а не рабское быдло».

Он считал, что мужья имеют право пристреливать неверных жен. Сопровождая влиятельную журналистку Вирджинию Каулс (Coweles) Агилера то и дело сбивался на сексуальные темы и отвлекался от них, чтобы произнести нечто вроде: «Хорошие ребята эти немцы, но немного слишком серьёзные; такое впечатление, что около них никогда не бывает женщин, но я думаю, они не за этим сюда приехали. Если они перебьют достаточно красных, мы сможем им все простить».

Милян вряд ли подходил на роль человека, который должен представлять «новое государство» Франко внешнему миру, и это стало особенно очевидным 12 октября 1936 года во время празднования в Саламанке годовщины открытия Христофором Колумбом Америки. По-королевски величественная церемония как бы подчёркивала вечность «нового государства». В кафедральном соборе была воздвигнута трибуна для почётных гостей. Франко не присутствовал, но его представляли генерал Варела и донья Кармен. С проповедью выступил до­миниканский священник отец Фраиле. Он воздал хвалу Франко за восстановление «духа единой, великой, имперской Испании». Затем торжества продол­жились в здании университета под председательством пожизненного ректора (Rector Perpetuo), 72-летнего философа и романиста Мигеля де Унамуно. Тот заявил, что председательствует от имени генерала Франко, который занят не­отложными делами.

Пошли речи о величии имперского прошлого Испании и о будущем величии. Один из ораторов, Франсиско Малдонадо де Гевара, говорил о Гражданской войне как о борьбе Испании за свои традиционные и вечные ценности против анти-Испании красных, басков и каталонцев и, похоже, разозлил Унамуно, который уже пострадал от «логики террора», пережив аресты и убийства друзей и за неделю до этого посетив Франко в епископском дворце и тщетно просив за нескольких брошенных в тюрьму знакомых.

Человеконенавистнический тон речи Малдонадо спровоцировал какого-то легионера выкрикнуть «Да здравствует смерть!» (Viva la muerte) — боевой клич Легиона (1). Потом вмешался Милян Астрай, троекратно выкрикнув «Испания!» — а в ответ услышав ритуальный ответ националистов: «Единая! Великая! Свободная!»

Мигель де Унамуно (1864-1936) осудил необузданное восхваление войны и репрессий. Он сказал, что «гражданская война — война нецивилизованная», что каталонцы и баски не больше антииспанцы, чем присутствующие на церемонии. «Я баск и посвятил всю свою жизнь преподаванию вам испанского языка, которого вы не знаете», — бросил он франкистам

Унамуно осудил необузданное восхваление войны и репрессий. Он сказал, что «гражданская война — война нецивилизованная»*, что «победить — это не убедить» (veneer — о es convencer), что каталонцы и баски не больше антииспанцы, чем присутствующие на церемонии. «Я баск и посвятил всю свою жизнь преподаванию вам испанского языка, которого вы не знаете»…

В этот момент его перебил рассвирепевший Милян Астрай. Он встал и начал оправдывать мятеж, все больше входя себя в раж. Унамуно стоял на своём. Он указал, что лозунг «Да здравствует смерть!» носит пустой и некрофилический характер. Милян закричал: «Смерть интеллектуалам!» На это Унамуно ответил, что он находится в храме науки и здесь такие слова звучат кощунственно.

В зале поднялся шум. Телохранители Миляна Астрая стали угрожать Унамуно, но тут вмешалась донья Кармен. Проявив разум и немалую смелость, она взяла уважаемого профессора за руку, вывела его из зала и отвезла домой на официальном автомобиле. Двое свидетелей этой сцены утверждали, правда, что Милян Астрай сам велел Унамуно взять жену главы государства и уйти.

В Саламанке в то время царила такая атмосфера страха, что от Унамуно отвернулись все его знакомые, а коллеги настояли на его уходе из университета. Репрессированный, находясь фактически под домашним арестом, столкнувшись с «коллективным помешательством» и «моральным самоубийством Испании», он умер в конце де­кабря 1936 года. Тем не менее на похоронах его превозносили как фалангистского героя.

Почти тридцать лет спустя Франко в разговоре с кузеном сказал, что поведение Унамуно было «достаточно досадным, недопустимым на патриотичес­кой церемонии, в такой знаменательный день, в националистской Испании, ко­торая сражалась на поле боя с жестоким врагом и преодолевала огромные труд­ности на пути к победе». Он всё ещё рассматривал поведение Миляна Астрая как абсолютно оправданный ответ на провокацию. Всё же тогда Франко счёл за благо убрать Миляна Астрая с его поста.

Инцидент с Унамуно практически не повлиял на процесс укрепления по­ложения Франко в качестве бесспорного лидера. Политические события разворачивались для последнего благоприятно. В ходе штурма Мадрида генера­лиссимусу нечаянно улыбнулась фортуна по принципу: «не было бы счастья, да несчастье помогло».

Наступление на столицу и хвастливое заявление Молы по радио о том, что близится захват её «пятой колонной» — тайными сторонниками националистов, — вызвали в Мадриде панику. В качестве ответных мер последовали жестокие расправы над правыми — как отдельными диверсантами, так и большими группами заключённых мадридских тюрем, которых вывезли в Паракуэльос-де-Харама и уничтожили.

Среди жертв массовой расправы над националистами оказался один из потенциальных соперников Франко в борьбе за политическое лидерство — Хосе Антонио Примо де Ривера. Фалангистский вождь находился в республиканской тюрьме в Аликанте с момента своего ареста 14 марта 1936 года. Его бегство или обмен были не таким уж и невозможным делом**, хотя, учитывая его высокое положение, отнюдь не простым. Однако в данном случае Франко не проявил активности, и ни того ни другого не случилось.

Это и понятно. Франко нуждался в Фаланге для политической мобилизации гражданского населения, а также для демонстрации единства его идеалов с германскими и итальянскими союзниками. Однако, если бы харизматический лидер Фаланги Хосе Антонио Примо де Ривера вдруг очутился в Саламанке, то Франко не смог бы распоряжаться и манипулировать Фалангой так, как он это делал впоследствии.

В конце концов, Хосе Антонио с некоторых пор стал про­являть осторожность в вопросе о тесном сотрудничестве с армией, потому что опасался, что Фалангу будут использовать просто в качестве пушечного мяса и модной идеологической декорации. В своём последнем интервью, которое он дал 3 октября 1936 года Джею Аллену и которое было опубликовано 9 октября в «Чикаго дейли трибюн» и 24 октября в «Ньюс кроникл», фалангистский лидер выразил недовольство тем, что предпочтение отдаётся защите традиционных ценностей в ущерб радикальному социальному сдвигу, проповедуемому его партией.

Даже если принять во внимание, что Хосе Антонио перебарщивает со своей революционностью, чтобы отчасти угодить своим тюремщикам, всё равно расхождение с политическими планами Франко очевидно. На самом деле, как поведал Аллен американскому послу Клоду Боуэрсу, Хосе Антонио вёл себя вызывающе, и Аллену пришлось сократить интервью «из-за потрясают неблагоразумных высказываний Примо».

Франко, как человек, прошедший все ступеньки социальной лестницы, казалось бы, должен был преклоняться перед харизматическим и светским Хосе Антонио, который к тому же был сыном генерала Примо де Риверы. Однако, несмотря на многолетние старания Района Серрано Суньера, их отношения так и не сложились.

Хосе Антонио смотрел на Франко как на помпезного, по­глощённого собой сверхосторожного, почти трусливого, человека. Их отноше­ния окончательно испортились весной 1936 года во время повторных выборов в Куэнке, когда Хосе Антонио самым решительным образом воспротивился включению генерала в список кандидатов от правых сил. Этого Франко ни­когда ему не простил.

Среди жертв массовой расправы над националистами оказался один из потенциальных соперников Франко в борьбе за политическое лидерство — Хосе Антонио Примо де Ривера. Фалангистский вождь находился в республиканской тюрьме в Аликанте с момента своего ареста 14 марта 1936 года

Ещё не будучи лидером националистов, Франко обдумывал планы объедине­ния различных политических течений внутри националистской коалиции вокруг единого центра. В конце августа он сказал Мессершмитту, что партии СЭДА предстоит исчезнуть.

Шестого октября, в беседе с графом Дю Мулен-Эккартом, новый глава государства информировал посетившего его дипломата, что в тот момент его больше всего занимала проблема «унификации идеи» и создания «общей идеологии» в армии, Фаланге, в среде монархистов и в СЭДА. Он доверительно сообщил своему визитёру, что придётся действовать с оглядкой. Если принять во внимание собственный консерватизм Франко и связь элиты националистской коалиции со старым порядком, такая осторожность действительно была необходима. Унификацию можно было осуществить лишь посредством политического разоружения многочисленной и громкоголосой Фаланги. Теперь, после смерти фалангистского лидера, это становилось возможным.

Попытки освободить Хосе Антонио все же предпринимались, и Франко, хотя и с неохотой, давал на них своё согласие, поскольку не дать его — значило рис­ковать добрым отношением к себе со стороны Фаланги, которая оказывала полу­военную и политическую помощь во всей мятежной зоне.

Вначале дело освобож­дения своего вождя возглавили изолированные группы фалангистов в Аликанте. Потом, в начале сентября, были предприняты более серьёзные попытки — в то время страну посетили немцы, рассматривавшие Фалангу как испанский компо­нент будущего нового мирового порядка. Германская помощь в деле освобожде­ния лидера фалангистов была оговорена на самом высоком уровне, и немцы по­лучили заверения, что операция одобрена генералом Франко.

Прецеденты такого рода уже имели место. Так, Франко просил немцев о помощи в освобождении родственников Исабель Паскуал де Побил, жены его брата Николаса. Благодаря усилиям Ханса Иоахима фон Кноблоха, германс­кого консула в Аликанте, восемнадцать родственников Паскуал де Побил под видом немецких моряков были взяты на борт германского военного корабля.

И при попытке освободить фалангистского лидера ставка делалась на взаимодействие между командами стоявших в порту Аликанте германских кораблей и фон Кноблохом. Кноблох действовал в контакте с подвижным, нервным фа­лангистом Агустином Аснаром; у них был разработан примитивный план освободить Примо де Риверу за взятку. План провалился, Аснара схватили, но он чудом спасся. На фон Кноблоха было совершено покушение, и после этого. 4 октября, республиканцы выдворили его из Аликанте.

Прибыв 6 октября в Севилью, фон Кноблох и Аснар возобновили попытки освободить Хосе Антонио.

Фон Кноблох разработал план подкупа республиканского гражданского губернатора Аликанте, а Аснар готовил побег фалангистского лидера. Обоих принял Франко. Поблагодарив фон Кноблоха за вывоз из Аликанте родственников своего брата Николаса, Франко дал добро на дальнейшие попытки спасения Хосе Антонио. Однако это устное позволение Франко дал скрепя сердце.

Фон Кноблох вернулся в Аликанте, чтобы продолжать осуществление своего плана, а Франко сообщил германским властям, что настаи­вает на ряде условий: спасать Хосе Антонио следует без выкупа; если же платить всё-таки придется, то следует поторговаться; фон Кноблох не должен принимать участия в операции. Эти странные условия существенно уменьшали шансы на успех, но немцев они не остановили. Потом от Франко поступили ещё более странные инструкции: в случае успеха операции факт освобождения Хосе Антонио должен храниться в секрете; в случае освобождения ему не следует находиться вместе с фон Кноблохом — главным связующим звеном с фалангистским руководством; его должен будет допросить человек, назначенный самим Франко; его не должны высаживать*** в националистской зоне без разрешения Франко.

Франко сообщил немцам, что есть сомнения в психическом здоровье Примо де Риверы. И операция оказалась сорванной.

Следующая попытка освободить Примо де Риверу исходила от Рамона Касаньяса Паланки, руководителя (Jefe) Фаланги в Марокко. Он предложил обменять его на жену и дочерей генерала Миахи, которые содержались в заключении в Мелилье. Франко, по-видимому, не разрешил предоставить участникам переговоров официальных полномочий, хотя позже он согласился, чтобы семья генерала Миахи была обменена на семью карлиста Хоакина Бау.

Каудильо от­казался также разрешить другому фалангисту, Максимиано Гарсиа Венеро, раз­вернуть международную кампанию за спасение жизни Хосе Антонио.

Франко организовал настоящий культ погибшего Хосе Антонио, но живой Хосе Антонио был бы для него неудобен. Мигель Серрано считал, что Франко несёт часть ответственности за расстрел Хосе Антонио. На фото: похороны Хосе Антонио

Франко сорвал и старания Хосе Фината, графа де Майалде, друга Хосе Антонио. Майалде был женат на внучке графа де Романонеса и сумел убедить почтенного политика употребить свои контакты с французским правительством и убедить Блюма вступиться перед Мадридом за Примо де Риверу. Франко задержал Романонеса с отъездом во Францию, а там подоспело и объявление смертного приговора.

Хосе Антонио Примо де Ривера был расстрелян в тюрьме Аликанте 20 ноября 1936 года. Франко тут же раскрутил пропагандистскую машину, чтобы извлечь максимум выгоды из смерти героя, а в душе радовался, что теперь не надо будет терпеть присутствие этого человека.

Известие о казни пришло в штаб-квартиру Франко вскоре после того, как она состоялась. Во всяком случае, 21 ноября об этом написали националистские и французские газеты. Вплоть до 16 ноября 1938 года Франко публично предпочитал демонстриро­вать, будто не верит, что Хосе Антонио мёртв. Пока Франко проводил поли­тические мероприятия, направленные на укрепление своей власти, ему был нужнее «живой» фалангистский лидер.

После объявления о его смерти собы­тия могли бы развиваться так, что вопрос о новом лидере Фаланги встал бы раньше, чем Франко успел бы укрепить собственные позиции. Временный лидер Фаланги, горячий, но недалёкий Мануэль Эдилья (Hedilla), допустил тактическую ошибку, идя на поводу Франко.

Первое сообщение о казни совпало с проведением 21 ноября в Саламанке III Национального совета Испанской фаланги и ХОНС — Хунт национально-синдикалистского наступления (JONS — las Juntas de la Ofensiva Nacional Sindicalista), но Эдилья не объявил там о смерти лидера в тщетной, но основанной на многочисленных слухах надежде, что их Хосе Антонио каким-то чудом удалось спастись. А после этого Франко уже имел дело с обезглавленной Фалангой.

В отношении Франко к «отсутствующему» Хосе Антонио Примо де Ривере ярко проявился до странности убогий ход его мыслей. В 1937 году он говорил Серрано Суньеру: «Возможно, они передали его русским, а те, возможно, кастрировали его».

Франко использовал культ «отсутствующего» (ausente), чтобы поставить Фалангу под свой контроль. Вся фалангистская символика и аксессуары были употреблены на то, чтобы замаскировать её быстрое идеологическое разоружение. Некоторые работы Примо де Риверы оказались под негласным запретом, а ставший на его место Эдилья в 1937 году будет брошен в тюрьму и приговорен к смертной казни.

Пропаганда представляла Франко в качестве истинного наследника Хосе Антонио, а в сугубо личных беседах каудильо вы­сказывал своё презрение к фалангистскому лидеру.

Серрано Суньер однажды убедился, что одной похвалы в адрес Хосе Антонио достаточно, чтобы вывести Франко из себя. Как-то генералиссимус взорвался: «Видишь, вечно носятся с этим мальчишкой, будто он невесть что из себя представлял!» (Lo ves, siempre a vueltas con la figura de ese muchacho como cosa extraordinaria). В другой раз Фран­ко с видимым удовольствием сообщил, будто у него есть доказательства того, что Примо де Ривера умер как трус.

В озможно, Хосе Антонио пытался каким-то образом предотвратить всеоб­щую бойню, но остаётся вопросом, удалось бы ему добиться такой цели в господствовавшей тогда атмосфере истерии? Этот человек был, безусловно, открыт идее национального примирения, от которой Франко был бесконечно далёк не только во время войны, но и в последующие тридцать пять лет.

В последние дни своей жизни Хосе Антонио в тюремной камере делал наброски состава и политики правительства «национального согласия», первым актом которого была бы всеобщая амнистия. Его отношение к Франко ясно проявилось в его комментариях по поводу последствий военной победы, которая, как считал Хосе Антонио, будет способствовать только консервации прошлого. Он видел в та­кой победе триумф «группы генералов с благородными устремлениями», но с угнетающе посредственным «уровнем политического мышления», приверженных «банальным простым истинам», опирающимся «на 1) непримиримый, грубый и неприятный древний карлизм; 2) консервативные классы, продажные, близорукие и трусливые; 3) аграрный и финансовый капитализм».

Бумаги, где Хосе Антонио изложил эти мысли, через военного коменданта Аликанте, полковника Сикардо, были направлены Прието. Потом лидер социалистов переправил копии двум душеприказчикам Хосе Антонио — Рамону Серрано Суньеру и Раймундо Фернандесу Куэсте — в надежде вызвать разброд среди фалангистских пуристов. Это оказалось политической ошибкой.

Поскольку Хосе Антонио был мёртв, то значимость Серрано Суньера и Фер­нандеса Куэсты, как его душеприказчиков, выросла и дала им авторитет, ко­торый они использовали в интересах политики Франко.

Доведись Хосе Ан­тонио Примо де Ривере попасть в Саламанку, он наверняка стал бы критиком, и влиятельным критиком Франко. Тогда использование генералиссимусом в своих целях Фаланги в качестве готовой политической базы стало бы куда более затруднительным делом. Однако вовсе не следует допускать, что генерал Франко не спровадил бы куда-нибудь и Примо де Риверу, как он это сделал со многими другими.

Совсем другим было отношение Франко к своим родственникам — тут он проявлял живое участие и пренебрегал всеми принципами. Прецедентов такого покровительства в годы Гражданской войны было предостаточно, а после войны под его крылом так называемый «клан Франко» стал весьма преуспевать. Одним из примеров его готовности оказать протекцию своим близким была помощь родственникам Николаса по линии его жены. Всех поразила реабилитация его брата, левого экстремиста Рамона, несмотря на бурное противодействие некоторых важных военных чинов.

В сентябре 1936 года Рамон Франко, который был в то время испанским военно-воздушным атташе в Вашингтоне, написал своему другу в Барселону, спрашивая, как его примут в республиканской зоне. Асанья вроде бы сказал их общему знакомому, что «пусть не приезжает, ему тут будет плохо». Недолго думая, Рамон решает ехать в националистскую зону, узнав, что брат стал главой государства.

Несмотря на своё активное анархистское и франкмасонское прошлое и не­смотря на своё участие в различных революционных акциях, за которые другие платили жизнью, Рамон был радушно принят братом. В Севилье Кейпо де Льяно уже казнил Бласа Инфанте, андалусского адвоката-националиста, который вместе с Рамоном стоял в списке кандидатов-революционеров на выборах 1931 года.

Обострённая озабоченность тем, как отреагируют на его поступок окружающие, которая помешала Франко в самом начале мятежа вступиться за своего двоюродного брата Рикардо де ла Пуэнте Баамонде, исчезла у Франко, когда речь зашла о родном брате. Рамона послали на Мальорку командовать там националистскими силами и дали звание подполковника. Это вызвало брожение в ВВС и стало при­чиной раздоров между Франко и Кинделаном, столько сделавшим для возвыше­ния самого Франко.

Двадцать шестого ноября Кинделан направил в адрес генералиссимуса письмо с решительным протестом против такого шага. В письме, написанном с соблюдением правил вежливости, признаётся право Франко отдавать такие приказы, какие он считает нужным, но Кинделан пишет о «личной обиде» в связи с тем, что с ним даже не проконсультировались. Он также пишет о недовольстве авиаторов-националистов, мнения которых в отношении этого назначения находились в диапазоне «от тех, которые согласны, чтобы он занимался авиационными делами за пределами Испании, до тех, которые требу­ют, чтобы его расстреляли». Франко просто проигнорировал письмо и позже отомстил Кинделану, освободившись от него в конце войны. Франко пользовался своей властью с искусством и жестокостью Борджиа.

Примечания:

* Здесь игра слов «civil» и «incivil». (Примеч. перев.)

** Несколько известных националистов оказались на свободе именно такими путями, освобождены видные фалангисты Раймундо Фернандес Куэста, которого обменяли на незначительную фигуру Хустино де Аскарате, и Мигель Примо де Ривера, которого обменяли на сына генерала Миахи. Среди совершивших побег самым известным был Рамон Серрано Суньер. (Примеч. перев.)

*** Очевидно, Хосе Антонио предполагалось вывезти на немецком корабле. (Примеч. перев.)

1. Полностью клич Легиона звучал так: «Да здравствует смерть, и да погибнет разум!» (Прим. редакции «Н.С.»)

2. Гонсало Кейпо де Льяно и Сьерра (исп. Gonzalo Queipo de Llano y Sierra; 5 февраля 1875, Тордесильяс — 9 марта 1951, близ Севильи) — испанский генерал, один из лидеров мятежа против республики. (Прим. редакции «Н.С.»)

Печатается по: ПРЕСТОН Пол. Франко. Центрполиграф. 1999. С. 152-158.

Дата добавления: 2015-09-06