Марксизм Д. Лукача и его неприятие в советской идеологии

Философские взгляды известного венгерского мыслителя Дьердя Лукача (1885 – 1971) вошли в сокровищницу философской мысли ХХ в. и получили не только общеевропейскую, но и мировую известность.
Эволюция философских, этических, эстетических воззрений Лукача была сложной, порой парадоксальной. Сын крупного будапештского банкира, тонкий интеллектуал, воспитанный на западно-европейской философии и ее традициях, хорошо знакомый с Дильтеем и Зиммелем, входивший в кружок М. Вебера, приходит в 1918 г. в коммунистическое движение, вступает в члены Венгерской Компартии.
Среди марксистских теоретиков ХХ в. Лукач был единственным профессиональным философом общеевропейского масштаба, стремившимся дать философское обобщение революционных событий тех лет, прежде всего Октябрьской революции, изложить свое понимание сущности марксовой диалектики и реконструировать марксову онтологическую концепцию.. Известно высказывание Н. Бердяева о Лукаче как о «самом умном и интересном, наиболее самостоятельном из коммунистических писателей».
Сам Лукач неоднократно описывал суть своей философской эволюции, назвав ее «путем к Марксу».В философской литературе уже немало написано по этому поводу. Общеизвестным фактом стало признание того, что в основе перехода Лукача на марксистские позиции было его глубинное, тотальное неприятие капитализма как общественного строя, который по его глубокому убеждению несет угрозу развитию человечества и, прежде всего, самому существованию культуры. Согласно Лукачу капиталистический строй - это мир экономики, обрекающий на гибель все человеческое в человеке, это мир всеохватывающего отчуждения. Человечество оказалось, приводил он слова Фихте, в состоянии абсолютной греховности, когда сущему уже не может быть противопоставлено долженствование. Долженствование исчезло даже как теоретическая возможность, а отчуждение приняло, по Лукачу «космические размеры». Этим объясняется радикализм его выводов: необходимо сделать все возможное для высвобождения человека из такого состояния.
Весть об Октябрьской революции в России он воспринимает как свершающийся «страшный суд» над миром экономики, как мощный сигнал к радикальным переменам, как великую очищающую силу, сметающую с лица земли столь ненавистный Лукачу мир капитала, как силу способную совершить переход из «царства необходимости» в «царство свободы». Вслед за Марксом он наделяет пролетариат миссией освободителя человечества, усматривает в нем силу, которая одна только и способна высвободить человечество от оков отчуждения.
Такого рода романтические, утопические представления были свойственны значительной части леворадикальной интеллигенции Западной Европы тех лет. Именно они определяют вступление Лукача в ряды ВКП, вхождение его в состав правительства Советской Венгерской республики 1919 г., а после ее разгрома переход на нелегальное положение, затем эмиграцию а Вену. Его наиболее известная работа «История и классовое сознание» вышла в 1923 г в Германии. В предисловии к книге Лукач определяет свою основную задачу – «дать правильное понимание и применение сущности метода Маркса»1 Считая себя ортодоксальным марксистом, Лукач исходит их того, что «что опыт революций блестяще подтвердил во всех своих существенных моментах правильность ортодоксального (след. коммунистически понимаемого) марксизма»2.Книга Лукача направлена как против буржуазной, так и против социал – демократической трактовки марксистской теории, искажающей, согласно его мнению, суть самого марксизма и его философии.
Эта работа Лукача - первая книга, которая трактует марксизм не как политэкономию, социологию, но как философию. Более того, марксистская философия анализируется в неразрывной связи с немецкой классической философией вообще, с гегелевской в особенности. В годы, когда еще не были известны «Экономическо-философские рукописи 1844 г.» Маркса, Лукач обращается к той же проблематике, что и молодой Маркс, акцентируя особое внимание на проблеме отчуждения, «товарного фетишизма». В отличии от господствовавшего в социал-демократической литературе пренебрежения философией Маркса, Лукач исследует взаимосвязь гегелевской и марксовой диалектики, подчеркивая, вслед за Марксом, что нельзя «третировать Гегеля как дохлую собаку», что неправильно считать диалектику лишь стилистической формой изложения взглядов Маркса.
В «Истории и классовом сознании» диалектика рассматривается как взаимодействие субъекта и объекта, она оказывается равнозначной истории. Диалектика, по Лукачу, вычитывается на определенном этапе из истории. Только с ее помощью можно понять, что за общественными отношениями стоят отношения людей. Товарный фетишизм затушевывает в сознании людей этот факт, тогда как Марксу удалось показать, что при капитализме отношения людей скрыты товарными отношениями. И как только это становится очевидным, явным, как только это осознается, то сам факт этого осознания, подчеркивает Лукач, приобретает первостепенную роль. Именно сознание становятся точкой перехода к практике. Лукач акцентирует все внимание на роли классового самосознания пролетариата, считая, что оно и определяет успех пролетарской революции.
Метод исторического материализма, согласно Лукачу, неотделим от практически-критической деятельности, они составляют суть развития исторического прогресса. Теория и практика оказываются слитыми воедино. В той мере, в какой пролетариат способен осознать истинную ситуацию в обществе, в той мере он оказывается способным освободить человечество от эксплуатации и угнетения. Жизненные условия пролетариата при капитализме достигли высшей степени бесчеловечности и кардинально изменить эти условия способен лишь сам пролетариат, осознавший это. Пролетарская мысль из теории практики превращается в практическую теорию.
Несмотря на то, что исходные посылки работы Лукача основывались на основных исходных позициях Маркса, «История и классовое сознание» была воспринята в Москве резко отрицательно. И объясняется это не только тем, что работа содержала в себе много спорных положений, от которых сам Лукач позднее отказался. Работа, посвященная анализу революции, вышла в свет, когда налицо был спад революционной волны в Западной Европе. Вопрос об освободительной миссии пролетариата отступал на задний план. В Советской России первостепенное значение приобретали вопросы сугубо практического характера: выживания страны, оказавшейся во вражеском окружении. Книга Лукача о революции вышла тогда, когда сама революционная ситуация уже не была актуaльна.
В идеологическом плане в советской России центральное место было отведено непримиримой борьбе пролетарской и буржуазной идеологии. И в ходе этой борьбы противостояние материализма и идеализма представало не как философская, а как партийно-идеологическая проблема. Любое проявление идеализма оценивалось как проявление враждебной буржуазной идеологии, с которой необходимо вести жесткую политическую борьбу. Все, кто объявлялись идеалистами, гегельянцами рассматривались как противники линии партии, которые должны быть разоблачены.
В июне 1924 г. в Москве собирается V конгресс Коминтерна. В его решениях говорилось о «философских уклонах» отдельных кругов коммунистической интеллигенции средней Европы. Суть этих уклонов усматривалась в «лишении диалектического материализма его материалистической сущности и подмена его идеализмом»1 При этом прозвучала резкая критика философских взглядов Лукача, особенно со стороны члена исполкома Коминтерна Г. Зиновьева. Считая взгляды Лукача ревизионизмом, подчеркивая, что теоретический ревизионизм не может оставаться безнаказанным, он, прямо говорит о том, что «мы этого не потерпим»....Если еще несколько подобных профессоров и начнут распространять свои антимарксистские теории, дело будет плохо. Такого рода теоретический ревизионизм мы не можем терпеть в нашем Коммунистическом Интернационале»
Эта критика тут же была подхвачена советской печатью. В работе Лукача усматривали «угрозу правильного истолкования марксизма», «непростительный грех гегельянизации марксизма». Наиболее детальная критика была высказана в двух весьма объемистых рецензиях на книгу Лукача: Деборина А.М. «Лукач и его критика марксизма» в ж. «Под знаменем марксизма» 1924 № 6-7 и Рудаша Л. «Коммунистическая ревизия марксизма» в ж. «Вестник Коммунистической Академии» 1924 № 8-10. Дух обеих рецензий весьма воинственный и направлен на доказательство отхода Лукача от марксизма. Сама мысль Лукача о том, что со временем отдельные суждения Маркса устареют, но останется метод Маркса, предстает как крамольная. Деборин противопоставляет лукачевской трактовке марксизма плехановскую, считая ее истинной. А позиции Лукача, по его мнению, соответствуют правоверным гегельянцам, ибо он извращает основное положение марксизма о зависимости сознания от бытия.. Позже Лукач напишет, что он отклоняет критику Деборина, «так как в ней много передержек, будто я отрицаю объективную диалектику в природе, что не соответствует действительности»1 (Здесь и в дальнейшем автор ссылается на работу А.С. Стыкалина, в которой впервые на русском языке дается столь детальное изложение творческой биографии Лукача и впервые публикуются многие архивные материалы, связанные с биографией Лукача)
Рецензия Деборина получила отклик в газете «Правда» в июне 1924 г. Это была заметка И. Луппола, в которой говорилось, что такая работа как «История и классовое сознание» не может не привлечь теоретиков-марксистов, ибо изложенные в ней взгляды разделяют целый ряд западно-европейских коммунистов, которые отходят от марксистского материализма и ограничивают сферу своих размышлений диалектикой общества.
Критика Л. Рудашем «Истории и классового сознания» выделялась весьма резким тоном. В начале Рудаш говорит, что Лукач является интересным и оригинальным философом, выступающим в своей партийной деятельности противником всякого оппортунизма. Но, вслед за этим он упрекает Лукача за то, что он не сумел порвать со своим идеалистическим прошлым, перевел марксизм на «идеалистический жаргон». Особое недовольство Рудаша вызывает применение Лукачем категории «опосредования», которая, мол, «приводит к игнорированию значения принципа причинности». Согласно Рудашу - коль сознание людей есть продукт окружающего его мира, то эта элементарная истина не нуждается в категории «опосредовании».
Насколько Рудаш был далек от понимания сущности взглядов Лукача свидетельствует сравнение им идей «Истории и классового сознания» со взглядами «эмпириомониста» А. Богданова. «Наш товарищ Лукач есть ни что иное как интернационализированный Богданов. Интернационализированный потому, что он не одинок, а тащит за собой целую «школу»из представителей различных стран»1 Подобно Богданову Лукач, мол, стремится упразднить противоположность материализма и идеализма. Доказательством тому служит отрицание Лукачем теории отражения, что само по себе направлено против материализма.
Как и многие в те годы Рудаш под материализмом понимал прежде всего естественно-научный материализм. «Теория пролетариата есть просто естествознание нынешнего общества, подобно естествознанию оно коренится в материальном процессе жизни и отсюда прозревают все иррациональности, строящихся на них форм»2. И хотя такого рода критика взглядов Лукача имела упрощенный, вульгаризаторский характер, самого Рудаша упрекают за то, что «он слишком идеализирует своих и без того идеалистических противников», что книга Лукача не представляет собой ничего нового, кроме «подогретой болтовни левогегельянцев. Вместо полемики с Лукачам уместен был бы обыкновенный юмор и только юмор» 3 Такого рода высказывания отражали в определенной степени нигилистическое отношение к философии вообще, имевшее довольно широкое распространение в 20-ые годы в Советской России.
Очень известная и обсуждаемая в философской литературе ХХ в. «История и классовое сознание» Лукача так и не была в Советском Союзе издана на русский язык, (две статьи книги вышли в Вестнике Социалистической Академии в 1923 г № 4-6). Книга, неизвестная российскому читателю, не могла стать в СССР предметом философских рассуждений и анализа, а когда о ней говорилось, то лишь в отрицательном аспекте. Даже в 1989 г, в одной из работ, посвященных творчеству Лукача, говорится, что нет оснований рассматривать «Историю и классовое сознание» как звено в поступательном теоретическом развитии философии марксизма, что эта работа не способствовала более глубокому пониманию марксизма, а во многом препятствовала усвоению его основных идей.4
Не менее интересна судьба другой небольшой работы Лукача «Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей», вышедшая в Вене в 1924 г. под непосредственным впечатлением смерти Ленина. Впервые на Запада появилась работа с анализом и оценкой идей Ленина. Написанная во многом с тех же позиций, что и «История и классовое сознание», она доказывала, что Ленин не просто искусный политик и тактик, как это утверждалось в западноевропейском рабочем движении, но и теоретик, развивший марксизм в ХХ в. Согласно Лукачу речь идет не о философски систематизированном восстановлении марксизма, а об его дальнейшем развитии в области конкретного, его конкретизации в области актуально-практического. Ленин, согласно Лукачу, показал, что все вопросы повседневной борьбы должны рассматриваться в конкретной взаимосвязи с общественно-политической тотальностью. В рядах коммунистических теоретиков, считает он, нет достаточной ясности по вопросу взаимосвязи теории и практики. Воззрения Ленина рассматриваются не во всей их совокупности, их расчленяют и анализируют в отдельности друг от друга: то исследуют Ленина как интернационалиста, то как социолога и т.д. Тогда как по Лукачу ленинская теория – это осуществление программы Маркса – превращение революционной теории в революционную практику. Ленинизм правомерно должен рассматриваться как новый этап в развитии истории материалистической диалектики. «Ленинизм –означает небывалую прежде ступень конкретного, не схематического, не механического, непосредственно устремленного к практике мышления»1
Несмотря на такую высокую оценку Ленина и его вклада в развитие марксизма, эта работа Лукача также оставалась неизвестной советскому читателю. Одной из видимых причин такого замалчивания книги Лукача является ее направленность на выявление догматизации и вульгаризации творчества Маркса и Ленина, которые были широко распространены в литературе. Даже признание Лукачем универсальности большевистского опыта и его применимости к другим странам не сделали эту работу Лукача притягательной для советской идеологии. В те годы все более утверждалось сталинское определение ленинизма как теории и тактики марксизма эпохи пролетарских революций.К тому же в сталинской трактовке Ленин по сути занимался обобщением того, что сделано наукой после Энгельса1. Наличие сталинского определения ленинизма не предполагало саму возможность еще какого то ни было другого определения.
В декабре 1929 г. Лукач приезжает в Москву и становится сотрудником института Маркса-Энгельса, ставшего с 1931 г институтом Маркса -Энгельса-Ленина. В течение полутора лет он является научным сотрудником кабинета философии истории. С первых же дней деятельность Лукача вызывает определенную настороженность. Директор института Б. Адоратский получает докладную записку от сотрудник института П. Юдина, в которой говорится. «Так называемый кабинет философии истории занимается тем, что Лукач работает лично над проблемой экономических и политических взглядов Гегеля...Об истмате они и не думают...Всякая работа сознательно строится с таким расчетом, чтобы не увязывать ее с современным задачами социалистического строительства»2
Уехав по заданию партии в 1931 г в Германию, Лукач весной 1933 г. вновь возвращается в Москву и становится сотрудником Коммунистической Академии. Отношение к нему официальных кругов по-прежнему настороженное. С трудом удерживавшийся к тому времени на посту директора Комакадемии. А. Луначарский в связи с попыткой публикации ряда статей Лукача заявляет: «Тов. Лукач человек в высшей степени нами уважаемый и книжку, которую он дает, несомненно хорошая книжка...все-таки у Лукача в свое время известные философские маленькие загибы были...Мы хотим его взять с его прекрасным приданым, но без частей этого приданного, которые могут принести нам некоторые неприятности...по нынешним времена нужна осторожность»3
Вопреки этой атмосферы настороженности и определенного неприятия его взглядов Лукач считал свое пребывание в Москве крайне благотворным. В годы его работы в ИМЭЛе там шла подготовка к первому изданию ранних работ Маркса, в том числе его «Экономически-философские рукописи 1844 г.» Лукачу впервые удается познакомится с этими трудами Маркса, в которых анализируются проблемы отчуждения, овеществления, опредмечивания. Это знакомство оказала на него, по его словам, «ошеломляющее впечатление». Он пересматривает ряд положений, изложенных им в «Истории и классовом сознании» и отказывается от поступившего к нему в 1930 г предложения переиздать эту книгу.
В 1932 г. в ж. «Интернациональная литература» Лукач публикует статью «Мой путь к Марксу». Он пишет о том, что его участие в практической революционной борьбе заставляет его по новому отнестись к своим взглядам и что «История и классовое сознание» демонстрирует его сознательную попытку преодолеть с помощью Маркса Гегеля и «сохранить, уничтожив его». Позже в 60-ые годы он так описывал влияние на него «Экономически – философских рукописей 1844 г.»: «По мере чтения Маркса разрушались все идеалистические предрассудки «Истории и классового сознания»...До сегодняшнего дня помню то разрушительное революционное впечатление, которое на меня произвели слова Маркса, в которых опредмечивание характеризуется как первичное материальное свойство всех вещей и отношений. К этому времени я пришел к пониманию, что опредмечивание – это естественный вид овладения человеком мира, в то время как отчуждение – его особая разновидность, проявляющаяся при особых общественных условиях.»1
Рукописи1844 г., изданные впервые на немецком языке в 1932 г., как и вся марксова проблематика отчуждения не были тогда известны основной массе советских философов, не стали предметом обсуждения. Для советского марксизма 30-40-ых г. просто не существовало такого рода философских проблем как отчуждение, опредмечивание и т.д. Поэтому размышления Лукача по этим вопросам не просто не находили понимания, но встречались враждебно. Его характеризуют в Москве как мыслителя, которому «несмотря на склонность к марксизму и изучения его,... не удалось все же в этот период соединить марксизм со своим миропониманием. Больше того, он все сильнее подпадал под влияние идеализма, главным образом Гегеля.»2. В ЦК ВКП./б /отмечали: «Венгерские товарищи того мнения, что он честный и преданный работник, но по философских воззрениям не марксист...Как философ, он известен как уклонист»3
В 1934 г. на научной сессии института философии АН СССР, посвященной 25-летию выхода книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», Лукач выступает с докладом. Напомним, что эта работа Ленина, написанная в 1909 г. в определенных исторических условиях и с определенной целью –борьбы Ленина с русскими махистами тех лет, после его смерти была канонизирована. По заданию Коминтерна «Материализм и эмпириокритицизм» был переведен на многие европейские языки и рассматривался как основное философское произведение марксизма ХХ в. В соответствии с господствовавшей оценкой этой работы Лукач заявляет, что «ленинская характеристика «идеализма снизу», данная в «Материализме и эмпириокритицизме» попадает как раз в центральные ошибки моей книги (речь идет об «Истории и классовом сознание»), хотя я никогда не был в соприкосновении с махизмом. Моя борьба против теории отражения, против марксовско-энгельсовского понимания диалектики в природе, является типичной формой такого проявления «идеализма снизу»4
На протяжении своей жизни Лукач неоднократно выступал с самокритикой. Вопрос о природе, сущности этой самокритики является предметом специального исследования Но, то, что он искренне считал себя марксистом и «верным ленинцем», на наш взгляд не вызывает сомнений. Знакомство с трудами молодого Маркса приводит лишь к корректировке его взглядов. Жизнь в Советском Союзе, активное участие в различных теоретических дискуссиях того времени предполагали определенную адаптацию к существовавшим условиям. Непосредственное участие в научной жизни страны несомненно оказывало на Лукача свое воздействие. Все эти годы он принимал советский вариант социализма, его строительства, усматривая в нем антипод ненавистному ему миру капитала. В СССР он с полным основанием видел единственную силу, которая реально может противостоять фашизму- «коричневой чуме ХХ в». Все творчество Лукача 30 – 40 –ых годов пронизано антифашизмом, борьбой с «варварством наших дней». Большинство его работ тех лет направлено на то, чтобы выявить как и почему в стране Гете и Шиллера могла победить бесчеловечная идеология фашизма.
В 1936 г Лукач становится сотрудником института философии АН СССР, а в 1938 г его увольняют в связи с сокращением штатов.
29 июня 1941 г Лукача арестовывают и до своего освобождения 26 августа 1941 г. он находится во внутренней тюрьме на Лубянке. Обстоятельства его ареста и допросов изложены в работе «Беседы на Лубянке» М. 1999 г. В частности там излагаются беседы следователя с Лукачем:1 «Напрасно Вы пытаетесь выдавать себя за коммуниста, марксиста. В теории Вы были идеалистом, а в области практики - оппортунистом, фракционером...А по - просту Вы были на службе иностранных разведок – шпион»
В силу определенных обстоятельств Лукач был освобожден и вскоре после этого эвакуирован в Ташкент, откуда он возвратился в Москву в июне 1942 г. и был восстановлен в штате института философии. В конце 1942 г он защищает в институте свою докторскую диссертацию, написанную им еще в 1937 г. Тема диссертации: «Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества».. Это было первое марксистское исследование творчества молодого Гегеля, выявлявшее связь философии Гегеля с его экономическими взглядами, показывавшее трактовку понятия труда у Гегеля. Вся работа Лукача была направлена на то, чтобы объяснить как и почему Гегеля можно и должно рассматривать как предшественника Маркса, какова связь гегелевской и марксовой диалектики.
В своем исследовании творчества Гегеля Лукач выявляет неприкрытую мистификацию работ Гегеля фашистскими теоретиками. Он показывает, что сама суть гегелевской философии чужда идеологии фашизма. Казалось бы, что в годы борьбы СССР с фашизмом такая работа должна была иметь успех и распространение. И хотя сама защита в стенах института философии диссертации прошла успешно, опубликована в СССР эта работа не была. Впервые она увидела свет в 1948 г в Швейцарии. На русском языке она было опубликована спустя сорок лет в 1987 г.
Оценка Лукачем Гегеля отличалась от деборинской трактовки, изложенной им в 1929 г в предисловии к 1 тому, собраний сочинений Гегеля. Но, гораздо важнее был другой факт. Со второй половины 40-х г. в советской философской литературе господствовала пущенная в оборот Сталиным точка зрения, что гегелевская философия представляет собой аристократическую реакцию на Французскую революцию. Лукач же показывал, что гегелевская философия пронизана буржуазно-гуманистическими идеями и имеет антифеодальную направленность, Он напоминает, что в «Феноменологии духа» капиталистическое общество характеризуется как «духовное животное царство».
Лукач в этой работе тщательно анализирует проблему отчуждения, и показывает различие ее трактовки у Гегеля и Маркса, который выделял такие категории как отчуждение, опредмечивание, овеществление. Мы уже говорили, что эта проблематика до второй половины 50-х г. как бы не существовала в советской философской литературе и только после выхода в ГДР в 1954 г «Молодого Гегеля» Лукача, а затем и публикации на русском языке в 1956 г отрывков из работ молодого Маркса эти категории становятся предметом обсуждения в советской философской литературе. О знакомстве с «Молодым Гегелем» говорят и работы Э. Ильенкова, усилиями которого в середине 1956 г. в «Вопросах философии» были опубликованы фрагменты этой книги Лукача. Об этом же свидетельствует и вступительная статья Ю. Давыдова к вновь изданной в 1959 г. «Феноменологии духа» Гегеля.
О знании работы Лукача говорят и труды Т.И. Ойзермана тех лет. В 1985 г, выступая на международной конференции, посвященной столетию со дня рождения Лукача, Ойзерман особо подчеркивает роль Лукача в исследовании творчества молодого Гегеля и его вывода: диалектика Гегеля была итогом развития не только философской, но и экономической теории, Гегель был единственным немецким мыслителем, который основательно изучил промышленную революцию в Англии. Ойзерман останавливается на том, что именно Д. Лукач впервые еще в 30-ые годы раскрыл глубокий социальный смысл параграфа «Господство и рабство» в «Феноменологии духа», показывая, что этот параграф носит ярко выраженный антифеодальный характер.
Отдельного исследования заслуживает судьба эстетических, литературоведческих работ Лукача 30 – 40-ых г. В контексте данной статьи, хотелось бы обратить внимание на те моменты, которые вызывали неприятие эстетических воззрений Лукача советским официозом.. Находясь в Советском Союзе, Лукач стал членом редколлегий таких журналов как «Литературный критик», запрещенный к изданию в 1940 г., «Интернациональная литература», «Литературное обозрение» и др. изданий, в которых были опубликованы целый ряд его статей. Во многих из них Лукач выступает против распространенного в советском литературоведении упрощенного, вульгарно-социологического подхода к произведениям литературы и искусства, когда художественное творчество трактовалось как непосредственное проявление классового положения литературного героя.
В конце 39 и в 40 ом году в Москве в связи с выходом книги Лукача «К истории реализма» начинаются дискуссии о реализме. В ходе них взгляды Лукача, как и его соратника М. Лифшица, часто подвергаются резкой критике за «недооценку передового мировоззрения в художественном творчестве». Позже атмосфера этих дискуссий была описана известным литературоведом В. Лакшиным: «Трудно было не заметить, что аргументы противников Лукача, как, например. В. Ермилова были обычно слабее, чем у его сторонников, а мнимая победа над его взглядами достигалась по преимуществу силовыми приемами – безаппеляционным тоном и оглядкой – будто охота шла на крупного и опасного зверя»1
В рамках данной статьи мы не будем рассматривать и оценивать выступления Лукача против авангардизма. Ратуя за реализм, он при этом всегда выдвигал на первый план отражение в искусстве, в литературе многомерности объективной действительности. Каждая эпоха, по Лукачу, имеет свои выразительные средства, при помощи которых возможно глубокое постижение этой эпохи. «С марксистским пониманием реализма в полной мере совмещаются даже самые высокопарные полеты поэтической фантазии, самые широкие фантазии в изображении явлений»1 Но, основная ценность художественного произведения, по Лукачу, заключается в способности выразить в адекватной форме основные тенденции эпохи. Его неприятие авангардизма, эмприссионизма весьма критически воспринималось уже не советским официозом, а определенной частью творческой интеллигенции, ратовавшей за правомерность использования и других, чем реализм форм.
Одновременно с этим официальное литературоведение не принимало выступления Лукача, в которых он отвергал навязывание художнику определенных, тем более, обязательных канонов, сведение множества выразительных средств к одной, официально принимаемой стилистике. Именно в этой связи он и доказывал, что каждая эпоха имеет свои выразительные средства. Этим объясняется, что многие работы Лукача, написанные в те годы не увидели свет. Монография «Исторических роман» не была принята ни одним издательством и увидела свет в журнальном варианте. Не появились в печати и такие сданные в издательства работы как «Реализм существенного и несущественного», «Эстетика Шиллера» и др.
Известна близость эстетических взглядов Лукача и М. Лифшица. Лукач высоко ценил усилия Лифшица по реконструкции эстетических взглядов Маркса, изданную им книгу «Маркс и Энгельс об искусстве»(1933) К концу 30-ых г. Лифшиц оказался в опале. В 1940 г. эта его книга была изъята из советских библиотек, в 1954 г Лифшица исключают из партии и увольняют с кафедры философии АН СССР. Когда Лукач, вернувшись в Венгрию, ссылается на работы Лифшица, это вызывает негодование руководства института философии АН СССР. Директор института Г.Ф. Александров пишет: «Пропагандировать в демократической Венгрии М. Лифшица в качестве выдающегося исследователя марксистской эстетики в СССР может, только такой путаник и эклектик, каким был и остается Дьердь Лукач»2
Как показали дальнейшие события советский официоз и после переезда в 1945 г Лукача в Венгрию продолжает весьма настороженно, чаще всего негативно относится к его взглядам. И такое отношение в более или менее явной форме сохранялось до конца жизни Лукача и даже после его смерти в 1971 г. Это отношение было обусловлено не только идеологической обстановкой в СССР, но и ситуацией в самой Венгрии и отношением к ней советского руководства.
После возвращения в Венгрию, Лукач принимает активное участие в политической, идеологической жизни страны. Он представляет Венгрию на многих международных встречах. В 1946 г Лукач выступает на женевском форуме европейской интеллигенции, где говорит о необходимости утверждения непосредственной демократии, исходя при этом из того, что народная демократия, установившаяся в странах юго-восточной Европы лишь в будущем приведет к социализму. Он по прежнему руководствуется антифашистскими, общедемократическими установками.
Но, в 1948 г с началом «холодной войны», под давлением сталинского руководства в политике Венгрии наступает поворот от общедемократической политики к непосредственным «социалистическим» преобразованиям. Соответственно происходят изменения и в идеологических установках венгерской партии. В 1949 в стране проходят показательные судебные процессы над многими видными деятелями партии. И в этой обстановке начинается «разоблачение космополита и идеалиста» Лукача как в Венгрии, так и в СССР
В начале 1949 г. на совещании в МИДе СССР заговорили о том, что Лукач «сейчас подвизается на идеологическом фронте в Венгрии и в своих лекциях и статьях протаскивает антиленинские установки в вопросах эстетики, литературы и культуры.» Такого рода характеристика взглядов Лукача давалась в контексте необходимости развертывания идеологической борьбы против всяких «антимарксистских элементов». В 1950 г. на собрании актива советских писателей А. Фадеев – первый секретарь союза писателей СССР выступает с резкой критикой Лукача за «пренебрежительное отношение к современной советской литературе социалистического реализма». В том же году посол СССР в Венгрии докладывает министру иностранных дел А. Вышинскому, что он обращал внимание руководства венгерской партии, что «неразоружившийся Лукач бесспорно мешает и тормозит развитию венгерской литературы идти по правильному пути». В трактовке советского посольства в Венгрии Лукач выступает как одна из «реакционных фигур, вокруг которой группируются остальные скрытые представители буржуазной идеологии в общественной жизни Венгрии» 1
В 1953-54 гг. в Венгрии начинается ряд реформ, прежде всего в сельском хозяйстве. Сам факт возможности реформ рассматривался советским официозом как отход от советской модели хозяйствование, что вызывало нервозность сторонников сталинского курса развития страны. Решения ХХ съезда КПСС были восприняты многими венгерскими интеллектуалами, в том числе и Лукачем весьма положительно. Для Лукача разоблачение сталинизма служило доказательством возможности и необходимости обновления марксизма, его ренессанса. Считая нужным решительно покончить со сталинскими методами, он подчеркивает, что речь идет не об исправлении отдельных ошибок, а об осознании необходимости демократизации всех сфер жизни общества. Он искренне уверен, что «мы вступили на порог нового расцвета марксизма».
Для советского официоза с его многочисленными сторонниками сталинизма само представление о возможности ренессанса марксизма звучало кощунственно, ибо предполагало, что официально существовавший советский марксизм не есть подлинный марксизм, что он требует корректировок, более того, новых подходов. Любое реформирование распространенной в «социалистическом лагере» социалистической идеологии, политики клеймилось как отход от марксизма-ленинизма, как его ревизия, отказ от социалистических принципов. А следовательно, все это подлежало немедленному искоренению.
Поэтому, когда в Венгрии в 1955 г. прошли торжественные мероприятия в связи с 70-летием Лукача и ему была вручена высшая премия страны –премия имени Л. Кошута, это было встречено советским официозом с неприязнью. В справке о литературной жизни Венгрии отмечалось «Празднование семидесятилетия Лукача приняло в Венгрии необычный размах, едва ли оправданный действительным его вкладом в науку, вылилось в сущности в культ его имени»2. Но, в эти же годы в СССР слышны и другие голоса. Лукача собираются пригласить в институт философии АН СССР. Сотрудники института мировой литературы пишут в докладной записке в ЦК КПСС: «В нашей печати многочисленные книги Лукача не упоминаются и оценки не получают. А это необходимо тактично сделать, так как работы Лукача издаются кроме Венгрии в Германии и в других странах и воспринимаются там как последнее слово марксистской эстетики»3 В это же время в Москве предпринимаются попытки издать его книги- «Молодого Гегеля» и «Разрушение разума». Но, события октября 1956 г. обусловили крах всех этих начинаний.
Этим событиям предшествовали многочисленные идеологические баталии, связанные не только с оценкой ситуации в Венгрии, но и корней и сущности сталинизма. В июле 1956 г. Лукач выступил в Будапеште с лекцией «Борьба прогресса и реакции», в которой он дал характеристику сталинизму, не только как определенной системы взглядов, но и как методу отказа от демократических норм, как системе всемерного насаждения бюрократических методов управления обществом. Он говорил о том, что социализм необходимо сделать не пугалом, а привлекательным для широких масс. «...чем человечнее мы будем строить социализм, человечнее для нас самих...тем лучше мы будем содействовать окончательной победе социализма в международном масштабе». В этой связи он подчеркивает необходимость преодоления сектанства в международном коммунистическом движении, союза со всеми демократическими силами, в том числе и с прогрессистско настроенными немарксистскими направлениями в философии, этике, эстетике.
Отчитываясь о своем посещении Венгрии, член президиума ЦК КПСС А. Микоян писал в июле 1956 г.: «Некоторые оппозиционно настроенные члены ЦК... предлагали ввести в состав ЦК Лукача – видного марксиста-философа, который как в старое время, так и теперь допускает путаницу в идеологии, солидаризируется полностью с Тольятти(руководителем итальянских коммунистов, наиболее резко выступавшим против сталинизма – автор), считая французскую партию сектантской, т.е. говорит то, что югославы раньше говорили, а теперь стесняются это делать.» 1
Незадолго до событий 1956 г. в Будапеште прошли шумные философские дискуссии в кружке им. Петефи, в ходе которых много говорилось о необходимости очищения марксизма от сталинских искажений. Лукач, участвовавший в этих дискуссиях, фиксировал падение авторитета марксизма, ставшего догматическим, вульгаризированным и говорил о неизбежности его возрождения, освобождения от пут сталинских трактовок. Для него особенно важно было показать, что сталинская версия марксизма связана с подчинением теории практике, когда теория рассматривалась как средство обоснования практики, тех или иных конкретных политических решений. Тогда как марксизм есть теория не обоснования, а руководства практикой. Иными словами практика должна исходить из марксистски понимаемой теории. Поэтому возрождение марксизма предполагает, прежде всего, отказ от подчинения теории нуждам повседневной практики.
В докладной записке посла СССР в Венгрии Ю.А. Андропова в августе 1956 г. это выступление получило следующую характеристику: «На состоявшейся недавно философской дискуссии выступил венгерский философ Лукач, который тенденциозно старался освещать состояние марксистско-ленинской науки в СССР, упирал почти исключительно на то, что советские философы являются догматиками и начетниками.»2
Советскому официозу были неприемлемы утверждения Лукача в его многочисленных интервью того времени, что сталинизм чужд самому духу марксизма, что практика сталинизма дискредитировала в глазах масс идеи подлинного марксизма и что поэтому необходимо восстановление истинного марксизма, хотя это будет сложным и длительным процессом.
Участие и роль Лукача в событиях октября 1956 г., вхождение его в состав правительство И. Надя, его выступление по радио, в котором он вновь говорил о союзе всех прогрессивных сил, выступающих за социализм, об использовании всех здоровых начинаний, идущих снизу, сделали фигуру Лукача на долгие годы совершенно неприемлемой для советского руководства, считавшего его отступником и ревизионистом.
Лукач, как и другие члены правительства И. Надя, был выслан в ссылку в Румынию. Сам факт ссылки философа с мировой известностью вызвал возмущение среди прогрессивно настроенной интеллигенции. Так в защиту Лукача выступает Б. Рассел. В результате этого и ряда других факторов Лукач получает возможность вернуться в апреле 1957 г. в Будапешт, где он сразу оказывается в центре общественного внимания.. Его посещают многие деятели политики, культуры, в том числе советская делегация АН СССР. В своих интервью он останавливается на обвинениях его в ревизионизме, подчеркивая, что речь идет не о ревизии, а о восстановлении марксизма, о неприятии сталинизма и его идеологии. Оценивая годы своего пребывания в Москве, он говорит: «Мы вынуждены были наконец признать, что причины столкновения между обогащающим марксистскую культуру прогрессивным направлением и догматическим давлением деспотической бюрократии надо искать в системе Сталина и его личности...Я вынужден был вести за свои идеи партизанскую борьбу...Издания своих трудов я делал возможным путем начинки их ссылками на Сталина, я развивал их по возможности самым осторожным способом»1
Однако руководство ВСПР считало, что такого отступника и ревизиониста как Лукач нельзя допускать к преподавательской работы и его отправляют на пенсию. Против Лукача начинается очередная компания, сразу же подхваченная в СССР, где в любой статье, учебнике, книге, в которых речь шла о современном ревизионизме марксизма-ленинизма, в качестве примера упоминался Лукач. Авторы, как правило, незнакомые с работами Лукача, подвергали их самой беспощадной критике. Публикация работ Лукача и работ, в которых давался бы научный анализ его творчества были запрещены. За публикацию в 1956 г. «Вопросах философии» отрывков из «Молодого Гегеля» Э. Ильенкову, организовавшему перевод был объявлен партийный выговор.
Это отношение к Лукачу и его работам в СССР сохранился в официальных кругах вплоть до времен «перестройки», несмотря на то, что Лукач, несомненно был марксистом и считал себя таковым до конца своей жизни. У идеологических руководителей Советского Союза особое раздражение вызывало самостоятельность его мышления, высокий профессиональный уровень, с которым тяжело было состязаться, его международное признание. Примером такой самостоятельности может служить небольшая работа Лукача о Солженицине. В ней говорится, что Солженицину удалось разрушить идеологические бастионы сталинских традиций, а его творчество объявляется путеводной звездой современной социалистической литературы. И все это пишется тогда, когда Солженицина изгоняют из СССР. Поэтому не приходится удивляться, что имя Лукача вызывало зубовный скрежет у советских идеологов.
Неприятие Лукача в 60-70-ые г. было связано и с неприятием политики реформ, проводившихся в Венгрии. Вся политика руководителя венгерской партии Я. Кадара вызывала крайне настороженное отношение советского руководства. Наряду с этим, для советского руководства 60-ых г. существовал еще один раздражающий фактор – движение «новых левых» и его симпатии к Лукачу. Особый интерес у «новых левых» вызывали любые трактовки марксизма, несовпадавшие с интерпретациями советского марксизма, рассматривавшегося как официальная идеология советского государства. Отсюда обостренный интерес «новых левых» к работам Лукача 10-20-г. Именно в эти годы на многих языках мира переиздается «История и классовое сознание». Вокруг этой книги возникают многочисленные дискуссии, как правило, затрагивающие сущность марксистской теории. Книга объявляется образцом аутентичного прочтения Маркса, более того - Библией современного марксизма. Французский издатель этой книги Лукача характеризует ее как одну из основных работ марксизма ХХ в. и объявляет Лукача «современным Галилеем», которого, дескать, принудили отказаться от своих идей.
Многие из тех проблем, которые оказались в центре внимания тяготевших в те годы к марксизму философов: проблема отчуждения, противопоставления молодого и зрелого Маркса, Маркса –Энгельсу и Ленину, интерпретировались с помощью «Истории и классового сознания». Получившему достаточно широкое распространение в те годы неомарксизму были созвучны идеи тотального отрицания капитализма, роли этического сознания и т.д. К тому же среди левой интеллигенции, особенно итальянской и французской было заметно разочарование по поводу несостоявшихся радикальных изменений в обществе после победы над фашизмом. И в этом плане эта работа Лукача была им созвучна.
Сам Лукач в эти годы считал, что внимание к «Истории и классовому сознанию» привлекли именно слабости этой книги, которые были превращены в модные лозунги. «Наибольшим вниманием пользуется то, что я оцениваю сейчас как ошибочное». Более того, он заявляет что «книга объективно отражает такую тенденцию в истории марксизма, которая как в своих философских обоснованиях, так и в своих политических выводах представляет собой весьма значительное отклонение вольно или невольно против основ марксистской онтологии»1. Источником ряда ошибочных, по словам Лукача, толкований стало принятием им за исходную позицию не труда, а сложной структуры развитого товарного производства. Вопреки такой оценки самого автора, «История и классовое сознание» становится очень популярной работой. В середине 60-ых г. библиография работ Лукача, изданных по всему миру и работ об его творчестве составляет уже большой том.
Постепенно и руководство Венгрии приходит к выводу, что творчество Лукача – это национальное достояние страны, привлекающее к ней интерес международной общественности. Начинается, особенно после его смерти, публикация работ Лукача и в Венгрии. В Советском Союзе творчество Лукача по-прежнему замалчивается. И хотя прекратились обвинения его в ревизионизме, практически издание его трудов и исследований его творчества по прежнему под запретом. Его последние серьезные исследования «Своеобразие эстетического»(1965) а также незаконченная «К онтологии общественного бытия» (конец 60-х и 70 г), написанные в ортодоксальном марксистском духе, тем не менее не были известны советскому читателю. Эти работы вышли на русском языке лишь после «перестройки». «Онтология» к тому же лишь частично. «История и классовое сознание» увидело свет на русском языке спустя 80 лет после своего появления в 2003г.
Современному, особенно, молодому читателю может быть непонятно, почему же марксизм Лукача был столь неприемлем для советского официоза, считавшего марксизм своей официальной идеологией. Чтобы разобраться в этом вопросе, на наш взгляд надо обратить внимание на следующие моменты:
1. Весь марксистский период Лукача теснейшим образом связан у него с трактовкой идеализма, особенно гегелевской философии. Но, с начала 20-ых г. в СССР вопрос об идеализме стал рассматриваться не как философский, а как идеологический вопрос. Само слово «гегельянство» превратилось в идеологический ярлык, которым могли наделить любого теоретика, «отклонявшегося» от линии партии. Такое отношение к гегельянству выражало отношение к «буржуазной философии» как заведомо ложной и враждебной марксизму- ленинизму. Люди, интересовавшиеся гегелевской философией, в лучшем случае, вызывали подозрение, чаще всего рассматривались как идейные противники.Вошедшее в 30-ые г. в философский оборот выражение Сталина «меньшевиствующий идеализм» уже заведомо предполагал связь идеализма с противниками большевиков. Эта подмена философии идеологией наглядно видна в характеристике Лукача, которая дана в воспоминаниях бывшего руководителя венгерских коммунистов М. Ракоши - верного ученика Сталина. «Лукач включился в коммунистическое движение будучи гегельянцем и во всех, я повторяю во всех тяжелых ситуациях, у него проявлялось влияние Гегеля. Диалектический материализм никогда не был его плотью и кровью. И сколько бы раз мы не заставляли его заниматься самокритикой в этой связи, при первом же случае вновь, оказывалось, что ничего не изменилось. Я не был удивлен тому, что сейчас (имеется ввиду 1956 г.- автор) он встал на сторону довольно незрелой, но ясно выступающей против партии молодежи из кружка Петефи»1. Подобная характеристика полностью соответствовали позиции советского руководства, для которого идеализм, гегельянство означало враждебность официальной идеологии и меньше всего связывались с их философской сутью.
2. Неприятие лукачевского истолкования марксизма объясняется и той ролью сознания, которой его наделял Лукач. В советском варианте диалектического и исторического материализма сознание объяснялось не просто как вторичное по отношению к бытию, но как прежде всего отражающее бытие. Во всяком случае превалировала именно теория отражения, тогда как проблема активности сознания долгое время не обсуждалась вообще, или оказывалась где-то на заднем плане. И хотя сам Маркс придавал большое значение творческой роли сознания, господствовало упрощенное, вульгаризированное понимание сознания как чего - то второстепенного. Тогда как само понятие центральной категории марксизма - -практики постижимо лишь с учетом активной роли сознания.
Лукач занимался проблемой сознания на протяжении всего своего творчества, уделяя ей первостепенное внимание не только в «Истории и классовом сознании», но и в своих последних работах. Он исходит из понимание практики у Маркса, при котором сознание не только отражает мир, но и творит его. А говоря о своеобразии эстетического, Лукач акцентирует внимание на том, что бытие творений искусства зависит от воспринимающего его сознания, что в эстетике без субъекта нет объекта, что сознание здесь первично.
В своей последней работе «К онтологии общественного бытия» он пишет о том, что в общественном бытии неприемлемо механическое разграничения материальных и идеальных процессов. В общественном бытии сознание встроено в него, является его органической частью. Более того, в общественной жизни оно наделено функцией творения. Идейная сфера, сознание не является просто духовным элементом общества, а предстает как вторичная объективация. Сознание, активно воздействуя на поведение людей, групп, классов может порождать общественные конфликты, столкновения. Мысли людей, способ их мышления – это важнейший фактор общественной жизни. Невозможно понять то или иное время, ту или иную эпоху, не принимая во внимание господствующее мировоззрение, миропонимание.
При этом Лукач уделяет особое внимание многовариантности общественного развития, роли выбора, делаемого субъектом общественного развития. Но, сам выбор альтернатив неразрывно связан с осознанием ситуации, ее интерпретацией, т. е. с сознанием. Люди не просто проживают свой век, они его и формируют, творят, воздействуют своим сознанием на него.
3. Особое неприятие советского официоза вызывали призывы Лукача к возрождению марксизма, к его ренессансу. Выступая на протяжении всего своего творчества против упрощенно- вульгаризаторской трактовки марксизма, он в 60 -е г. он открыто говорит о необходимости возрождение истинного, аутентичного марксизма. Но, для советского официоза это означало бы признание того, что советский марксизм требует пересмотра, что трактовка диалектического и исторического материализма, во многом зиждившаяся на сталинских положениях, изложенных им в 4-ой главе «Краткого курса истории ВКП/б/», не является непререкаемой, единственно возможной. И хотя в 60- е годы в трудах ряда советских философов уже происходит такой пересмотр, наиболее распространенной остается по сути своей сталинский вариант диалектического и исторического материализма.
Говоря о восстановлении марксизма, Лукач имеет ввиду и то, что совершенно неправомерно сводить проблему бытия к абстрактному исследованию проблемы материи, что ошибочно трактовать материальные процессы в обществе по аналогии с естествознанием. Он считает необходимым отказ от иерархического построения картины мира, от упрощенного понимания первичности бытия и вторичности сознания. Признание приоритета бытия не должно означать отказа от признания роли сознания, его способности овладеть бытием.

Дата добавления: 2015-09-06