Долгие проводы – лишние слезы

ЦЕЛИНА

1.

В райкоме все прошло, к Витькиному удивлению, ровно и спокойно. Первый секретарь Николай Куроедов ознакомил членов бюро с личным делом комсомольца Ж-на, инструкторы задали пару вопросов. Интересовались, почему бросил учебу. Витек рассказал про поездку на фестиваль и про странный случай с коробкой от Гоникнама. Присутствовавший здесь же Кумачев резюмировал:

- Случай, товарищи, в самом деле, интересный. И – подчеркиваю – следствие не закончено. Одно вам твердо заявляю: комсомолец Виктор Ж. совершенно невиновен. Полагаю, мы обязаны удовлетворить его похвальное желание трудиться на целине. Лично я голосую за то, чтобы Виктор получил путевку!

- А что мы замалчиваем тот случай с ограблением сельпо? – подал голос инструктор Леша Петрушенко, самый молодой и самый корявый в РК. – Судимость же у гражд… у человека! Не выйдет ли она боком нашей организации?

- Во-первых, мы не замалчиваем, - Куроедов злобно глянул на Лешу. – Да, данный случай имел место. И факт суда, как говорится, налицо. Но я, товарищи, убедительно прошу обратить (он почему-то никогда не договаривал слово «внимание» – обратить, и все) на то, что Виктор был освобожден из-под стражи прямо в зале судебного заседания!

- Слабохарактерный он, под чужое влияние легко попадает, - жалеючи произнесла учительница Маша.

- Так ты, товарищ Ж., это самое… не подпадай под влияние-то! Лады? – не то дружески, не то насмешливо обратился Куроедов к Витьке.

- Да уж постараюсь теперь, - заверил тот.

…Седьмовские алкаши, встретившие Витьку на дороге в поселок, прицепились как репей:

- Ну что, земляк, в Казахстан? Осваивать бескрайние просторы? Смотри, жопу там не отморозь! В степи-то не больно согреешься… Нечем… Вообще, отметить бы надо твой великий почин. Угости, что ли, братьев по разуму!

- Вот вернусь, тогда всех угощу, - отвечал Витька. Ему было и неловко, и вроде бы совестно, что он даже бутылку им не поставил. Но ведь тут бутылкой дело не ограничится, а большая пьянка наверняка отрежет ему дорогу на целину, это он знал абсолютно точно.

- Э-эх, был ты, Витя, человек. А стал… Да что с тобой говорить! Иди уж, строитель коммунизма, - безнадежно махнули рукавицами алкаши.

2.

Он твердо решил ехать. Как и что там будет, не знал. Материнское «гляди, кабы хужей не вышло» и слушать не хотел, надо было менять жизнь и самому меняться. Пора!

Переговорили это дело с Валеркой Токмаковым. Вите нужны были дельные советы. А Валерка сказал только:

- Я-то подзаработать еду. Шоферить там надеюсь. А как получится – кто ж знает! Вот что точно – одеться надо потеплее, там ветры страшные, степь же. Сапоги покрепче возьми, портянок, носков шерстяных…

«Покрепче»! Где они у него, сапоги эти? Он всю зиму в старых валенках, а летом – в галошах на босу ногу или в брезентовых тапках. «Твою душу, вконец допился, Витек, - горестно думал он после этой беседы, - ведь я ж там без ног, на фиг, останусь»…

Обзавестись сапогами помогли, как ни странно, алкаши. Сашка Комарь (все его Комарем звали, а фамилию никто не знал) в пятницу вечером зашел с кульком под мышкой:

- Эй, фраер отъезжающий, купи модель последнего сезона! Цена сходная – литр самогона!

И поставил на сундук пару наичернейших сапог сорок третьего размера.

- У кого спер? – нехотя поинтересовался Витя.

- Извиняюсь, воровством не занимаемся – таланту нет. Дядькины. Он военный, в Пинске служит, приезжал вот, привез мне подарок. Размер не мой. И потом – я предпочитаю штатскую обувь. Сандалеты, боты… в общем, кто чего даст. Пару банок отравы прошу – недорого…

Комаря отчетливо била похмельная дрожь. А сапоги, правда, были хороши.

Витька покрутил их в руках:

- Кирза?

- Сам ты - хер зна… Яловые!

Витька показал обувку матери. Та долго щупала сапоги, зачем-то обнюхала их, и вынесла приговор:

- Эти – крепкие. У военных такие были. Охвицерские! Скольки ж он за их просит?

- Литр самогонки.

- Вот сатана-то. Угорит от вина проклятого. Хочь бы поллитровку… Ладноть, не торгуйся, сынок, возьмем. Щас я… - и, закутавшись в шаль, юркнула из комнаты.

3.

Обувшись, Витька молодецки притопнул. Ему так показалось – молодецки.

- Што ты, жеребец, топочешь-то, аж стены трясутся! – зашумела на него мать. – Разобьешь обужу, и в чем тады ехть? Береги, идол!

Витек бережно завернул сапоги в клетчатый, битый молью платок:

- Так. Ну, обулся, комсомолец. Куфайку бы новую…

- Шапку надоть, сынок, - подсказывала старуха. – Потеплей какую…

Он осмотрел свой линялый треух. Да, надо бы шапку.

- Когда ж поедете-то? – любопытствовала мать.

- Ну, вот документы дорожные выправят, подъемные дадут, и через пару дней – «ту-ту-у»!

…Так и не обзавелся он новой шапкой. В сельсовет позвонили из райкома и велели срочно прибыть с вещами. Сказали, что треть причитающейся суммы «отдадут семье». Витька было засомневался, но училка Маша обещала проконтролировать, к тому же очень не советовала сомневаться в порядочности работников РК.

Поехали!

1.

Провожали их от военкомата. Почему так, Витька даже не задумывался, сказали – в семь утра быть возле военкомата на Советской улице, он и примчался. С матерью дома попрощался (чего ее в город тащить, она там потом еще заблудится!), она только и сказала сквозь слезы:

- Не пей там шибко-то…

Он аж плюнул с досады:

- Да какой х.. - «не пей»! Там, мошть, и жрать-то вволю не придется!..

Напутственные слова комсомольцам говорил секретарь райкома Гроцескул, потом военком Косоруков с похмелья назвал их бойцами и велел «соблюдать дисциплину во вверенной части, повышать боеготовность и политическую грамоту». Ребята удивленно переглядывались, а назначенный старшим Валера Токмаков подмигивал – мол, у него одни речи для всех, удивляться не советую.

Наконец загрузились в рабочий автобус и покатили на вокзал в Тулу. Оттуда пятнадцать добровольцев-целинников должны были поездом ехать в Москву, с Курского вокзала дойти до Казанского, и – «ох ты, дорога длинная, здравствуй, земля целинная»!..

Эта песня за десять дней пути все уши продолбила Витьке. Ее они орали в вагоне-теплушке, она слышалась с перронов больших станций и щелястых настилов окруженных лесами полустанков. Ее хрипел патефон, который полудурок из Озерок Сеня Мячкин (кто его только пустил на целину?! – недоумевал Витя) взял в дорогу.

Еще играли в карты. Сеня все пытался выиграть у Витьки сапоги, но постоянно проигрывал. Тогда он решил отнять их силой, ребята подрались. Валера кинулся в соседний вагон, где ехали комсорги. Пришел Павел Кудинов, инструктор Сталиногорского РК, силач и грубиян. Молча треснул по морде Сеню. Карты комсорг так же молча швырнул в окно. Они долго потом кувыркались по рельсам, теряя в придорожных кустах бородатых королей и пиковые шестерки. Витьке он посоветовал не разуваться, а Сене, указав на окно, веско заявил:

- Еще одна такая выходка – и ты туда полетишь.

2.

Шел третий день пути. Целинники основательно подъели свои припасы. «Сухой паек», обещанный при отправлении в дорогу, ограничивался буханкой черствого хлеба на пятерых, тремя воблами, кульком пшена и десятком картофелин. Пшено и картошку варить в печурке, приютившейся в углу вагона, не было никакой возможности. Крупу просто замачивали и жевали, матерясь и выплевывая на пол. На полустанках деревенские бабы приносили к поезду похлебку («на трояк – досыта»), котелка которой пятерым оглоедам на сутки, конечно же, не хватало.

Но Витьке почему-то было весело. Валера Токмаков объяснял его настроение «природной дуростью». А Витька донимал Валеру расспросами – куда едем, да как там будет? Токмаков снова ходил к комсоргам. Словоохотливый Славка Кудинов, родной брат и полная противоположность сталиногорского Павла, стал «просвещать» изнывавших от безделья и голода:

- Как вы знаете, пленум ЦК КПСС принял постановление «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель». Госпланом СССР намечено распахать в Казахстане, Сибири, Поволжье, на Урале и в других районах страны не менее 43 миллионов гектаров целинных и залежных земель…

- Ни фига мы не знаем, - буркнул Витька, - едем-то хоть куда? В Сибирь?

- Зачем в Сибирь? – удивился Славка, - В Казахстан, конечно! Неужели вам в Щекино не сказали?

- Там не уточняли, - махнул рукой Витька. – А пахать как: трактора, солярка есть? Жить где будем?

- Совхозы будем создавать, - пояснял комсорг. – Относительно горюче-смазочных материалов и техники я пока не готов дать конкретный ответ. А на вопрос «где?» отвечу не в рифму: в степи.

После такого ликбеза целинники заметно приуныли. Патефон молча подпрыгивал на узлах – никому не хотелось слышать «ох ты, дорога длинная», и земля целинная виделась только бесконечной далью, заросшей холодным бурьяном…

3.

В своем вагоне Славка грязно ругался, обсуждая с комсоргами итоги «культпросвета» и стратегию дальнейшей «работы с молодежью»:

- Мы везем их как животных на убой! Целину осваиваем уже четвертый год, а люди ни сном - ни духом не знают об истинном положении вещей. Более того – они не знают, куда мы их везем!

- Не мы, а паровоз, подгоняемый ритмом беспокойных сердец, - язвительно заметил Павел Кудинов. – А ты предлагаешь открыть комсомольцам глаза на то, что освоение целины началось без предварительной подготовки, при полном отсутствии дорог, зернохранилищ, квалифицированных кадров? Не говоря уже о жилье и ремонтной базе для техники! Ты у нас человек осведомленный, ну – иди, расскажи массам о том, что природные условия степей не принимаются во внимание: не учитываются песчаные бури и суховеи, не разработаны щадящие способы обработки почв и адаптированные к этому типу климата сорта зерновых!..

- Ладно, Паш, не сгущай, - поморщился Славка. Он уже не рад был, что затеял этот разговор.

- Нечего прилаживать! – взъярился Павел. – Расскажи все как есть! Не упусти и такую объективную реальность: освоение целинных земель превратилось в очередную кампанию, якобы способную в одночасье решить проблемы с продовольствием! А там, как всем нам известно, процветают авралы и штурмовщина: всюду неразбериха и разного рода неувязки! А в целом - курс на освоение целинных и залежных земель консервировал экстенсивный путь развития сельского хозяйства!..

Он вынул из рюкзака фляжку:

- Кружки опять грязные! Ни воды, ни удобств… Все, кончено! Извините, товарищи, не надо было поднимать эту тему - она для всех теперь болевая…

- Тем не менее, обязанности по идеологической работе с нас никто не снимает, а если раскиснем, нам же хуже будет, - улыбнулся второй секретарь Плавского РК. – Предлагаю смотреть на все философски и… выпить за полное отсутствие бесплодных дебатов!

Со смущенным смехом вожаки опрокинули по кружке разбавленного спирта.

- Есть вот какое соображение, - порозовевший от выпивки Павел чувствовал себя виноватым за эмоциональный срыв: действительно, малодушные откровения никому не нужны, - в третьем вагоне у нас девчата едут… Так надо их с этими гавриками познакомить, пусть друг к дружке в гости ходят. Устроить им, так сказать, смычку.

- Дружба не снимает остроты полового вопроса, - как бы вскользь заметил плавский секретарь.

- Кто ищет, тот всегда найдет, - парировал Славка. – Все равно им вместе работать на целине, чего ж институт благородных девиц изображать? А так – и парням веселее, и покормят их наши комсомолки…

- Нюансов, видимо, не избежать, - задумчиво изрек Павел, - но – большинством голосов я – за!

4.

Девчата в третьем вагоне завизжали от восторга, когда Славка объявил им, что они приглашены на товарищеский ужин в вагон номер девять. О том, что там об этом пока не догадываются, а к ужину у парней только кулек сырого пшена, он деликатно умолчал. Девчонки стали прихорашиваться, достав из чемоданов платья и самодельные бигуди, а Славка поплелся в девятый вагон - «сообщать хлопцам о смычке». По пути он заглянул к своим коллегам, приканчивающим вторую фляжку, и подкрепился добрым глотком почти не разбавленного ректификата.

Девятый вагон весть о девичьем нашествии встретил растерянным молчанием. Наконец Токмаков сказал:

- У нас и угостить нечем. Как-то неудобно одним кипятком поить…

- Это мы учли, - Славка достал из карманов две бутылки «Муската», белую булку и банку крабов.

- Ну-у, гуляем! – одобрительно загудели ребята.

- Скромнее, товарищи, - улыбнулся Славка, - вести себя следует аккуратно и культурно. Жрать не надо, угощайтесь понемножку, словом – общайтесь как нормальные современные люди.

И тут в вагон вошли пятеро девчонок. Смущенно хихикая, они вроде бы безо всякого интереса разглядывали попутчиков. Вдруг она удивленно воскликнула:

- Вот это номер! Здорово, женишок! – и протянула веснушчатую руку Витьке.

Клавдия! Клавка Глоткина! Это ж она, свинарка плавская, с нею он на фестиваль-то ездил!

- Знакомы? – радостно гаркнул Славка. – Ну, тогда полный порядок!

Накромсав булку и открыв консервы, сели за «стол» - то есть, вокруг перевернутого ящика из-под нитрофоски.

- А я тебя часто вспоминала, - стреляя серыми глазищами на Витьку, стрекотала Клава, - за что тебя тогда забрали-то, чумовой? Ты вроде смирно себя вел!..

- Да так, недоразумение, - равнодушно усмехался Витька, меня тут же отпустили. Извинялись очень, - начал он врать, - а я им: что извиняться, когда и культурная программа псу под хвост пошла, и перед товарищами меня вредителем выставили! Очень извинялись. Ну что, бывает…

Славка потирал глаза и нос, чтобы не расхохотаться, он был в курсе той истории.

- Ведь я, Витя, чуть замуж не вышла, - сделала Клава серьезное лицо.

- За пастуха? – спросил Витька.

- За бульдозериста, - выдохнула Глоткина, утерев губы после «Муската»

тыльной стороной ладони. – Посватался тут один дурачок. А как ближе к свадьбе, посадили его – зерно колхозное украл, пропил. Хорошо хоть еще свадьбу не играли, а то бы мыкала я горе, не девка – не баба… А так - вон я какая комсомолка, на целину еду!

- Это точно, - кивнул Витька, - на нее самую и едем.

- И теперь уж я тебя не потеряю, - твердо заявила Клавдия. – Судьба нам – вместе быть.

- Да кто ж ее знает, судьбу эту… - попытался отвертеться Витек.

- Я знаю. – Она так посмотрела Витьке в глаза, что ему стало одновременно радостно и тревожно.

На новом месте

1.

Выгружались из поезда ранним апрельским утром. Ледяной ветер метался по пустынной станции. Небо еще чуть алело на востоке, а все пространство вокруг было неприветливо-свинцовым.

Встречал целинников старый железнодорожник с керосиновым фонарем. Ребята и девчата представляли почему-то, что будет оркестр и много народу с букетами. Но из бревенчатого здания станции вышли еще только два казаха, один – молодой, в плаще и кепке, другой – старый, в ватном халате и войлочной шляпе. Молодой поздоровался за руку с комсомольскими вожаками и сделал «салют» их подопечным.

- С прибытием. Я – второй секретарь Северо-Казахстанского райкома партии, Алтынбек Жаксыбаев (если трудно запомнить, зовите просто Шуриком). Хорошо ехалось? Ну, работать будет еще лучше. Правда, ата? – обернулся он к деду.

- Мэн сэни сыктым, иди бог рай, пролетарлары беригиндер! – обнажив редкие зубы, засмеялся пожилой казах.

- Это бригадир, родственник мой, - представил его Жаксыбаев. – Хороший человек, только очень любит ругаться. Да вы его не слушайте, это он так, привычка… Ну, пойдем в общежитие!

Идти по обледенелой тропинке пришлось почти два часа. Вокруг были только ветер да голая степь. Витька предусмотрительно захватил из вагона два пустых мешка – обмотал сапоги, чтобы не разбить вдрызг. Топать в таком виде было мягко, хоть и неудобно. То, что казах называл общежитием, оказалось дощатым бараком. Рядом стоял сарай, про который Алтынбек сказал:

- Тут столовая. Готовить, кушать, даже танцы – все тут.

В голове у Витьки (да и у всех остальных) вертелось только одно слово – «ПОПАЛИ»…

- Даже дров нету, - заметил Токмаков.

- Может, тут углем топят? - высказал предположение Сеня Мячкин.

- Ага, углем и дураками вроде тебя, - не удержался Славка Кудинов. – Днем привезут вам и дрова, и хлеб, и картошку, и баранину. А сейчас кипятку попьем, за нами придут машины, и поедем в поле.

- Да мы и так в поле! – захохотали девчата.

- Поле полю рознь, - нахмурился плавский секретарь. – Заходите в бар…. Тьфу, в общежитие. Тут печка должна быть, чайник, и все такое.

В длинном помещении, разделенном на две половины, действительно был закуток с печкой-буржуйкой, закопченным чайником, тремя ведрами воды и некоторым запасом сучковатых толстых веток. Еще там были нары в два этажа.

- Комфорт! – осклабился Алтынбек. – Ничего, жить можно. Это же на первое время! Устроите совхозы, заживете во дворцах пятиэтажных! Так, ата?

Старик что-то возмущенно залопотал, плюнул в сторону двухэтажных нар и указал рукой на степь:

- Казах жаксы, очин кароши!

- Он говорит, что в юрте лучше, - деликатно перевел Алтынбек. – Как говорится, дело вкуса… Ладно, устраивайтесь, передохните с дороги. Скоро машины будут.

Они напились чаю и даже немного вздремнули. Часа через полтора загудели грузовики. В дверь постучали. Рыжий шофер в кепке козырьком назад приветливо осмотрел комсомольцев:

- Привет, молодежь! Загружайтесь, поедем к пахоте готовиться! Устали, небось, в дороге?

- Ничего, отдохнут на бескрайних целинных просторах! – послышалось из кабины другой машины.

- Точно, тут конца-края не видно, бескрайние перспективы, - захохотал третий шофер.

И от этого трепа у всех повеселело на душе. Забравшись в кузовы, даже грянули опостылевшее «Ох, ты, дорога длинная».

2.

Эта заметка появилась в газете, когда они только загружались в поезд. Витькина мать бережно хранила вырезку и всем рассказывала, что про ее «малого» в газетах прописали. А через пару недель пришло письмо от Витьки. На обратном адресе значилось: Павлодарская область. Поскольку зрение не позволяло бабке ознакомиться с оригиналом, она позвала агронома, велев ему читать «все как есть».

Если бы Латунин был обыкновенным человеком, текст письма звучал бы так:

«Здравствуй, мать! С целинным приветом к тебе сынок твой непутевый. Вот мы и на целине. Скажу прямо: ни хрена хорошего тута нету. Холод и пустота. Жрать дают понемножку, и то – картошка, хлеб черствый, баранина такая, что лучше сдохнуть… Про выпивку молчу, тут и магазинов-то нету, степь одна. Начали пахать поле, а там сорняков, камней – хоть жопой ешь. В общем, тяжело пока. Знакомых тут встретил кое-каких, но ты не думай, не пьянчужек, не жуликов. Валера Токмаков заболел дифтеритом, в амбулатории сейчас лежит. Живем мы в бараке, хуже зеков. Не знаю, как платить будут, а то плюну на все, да и убегу домой. Не горюй, оно, может, и поправится еще. Виктор. Большой привет Ивану Гаврилычу Коновалову и агроному».

Но Латунин человеком был необыкновенным. А поэтому написанное он перефразировал на свой лад. Причем мгновенно. И когда он стал читать витькиной матери письмо, та не знала, что и думать. Впечатление складывалось такое, что Витька где-то в пути экстерном получил высшее образование, причем явно с земледельческим уклоном.

- Рад приветствовать Вас, любезная мамаша! – читал агроном. – Спешу информировать, что поприще, на котором мне не терпелось взрастить семена доброй надежды, не только предстало моему взору, но и пленило мое трепетное сердце. Бескрайние горизонты целинных полей удивляют воображение и зовут к созиданию. Возделывая пашню и закладывая основу обильного урожай дней грядущих, мы имеем в перспективе лишь интенсивный путь развития сельского хозяйства. А он, как известно, ведет к неуклонному повышению благосостояния, полнейшему изобилию и безбрежному счастью человечества в целом»…

- Пьяный писал, - заплакала бабка, - ты глянь, что буровит: в путь кудай-то ему в безбрежный… Небось, сапоги пропил, лихоманка его возьми! Ох, топил бы уж в котельной, а то - что это!..

3.

Между тем, горизонты у павлодарских полей действительно были безбрежные. И работали наши земляки на совесть. С питанием понемногу тоже налаживалось. В столовую стали завозить капусту, лук – девчата приноровились варить щи с бараниной. Иногда в гости к комсомольцам приезжали казахи, они привозили с собой огромные казаны. Возле общежития разжигали костры и варили плов – вот это было объедение. Витька заметно повеселел. Вскоре выздоровел Токмаков.

А потом приехали Жаксыбаев и еще двое каких-то начальников. Эти двое были русскими. Разговаривали просто и деловито.

- Вот вспашите, засеете, а потом – ждем вас в Павлодаре, - сказал тот, что был потолще и постарше (как оказалось, он, в прошлом фронтовик, возглавлял облисполком). – Работы у нас - невпроворот. Нужны слесаря, токаря, такелажники, водители, электрики. Вот ты, - он указал на Токмакова, - какой специальностью владеешь?

- Как раз водитель, - улыбнулся Валерка, еще толком не окрепший после болезни. – Но и по электрической части соображаю.

- Молодцом, - похвалил предисполкома. И обернулся к Витьке, - а ты?

- А я – х.. его знает, - честно пожал плечами углегазовец, - вообще-то истопником работал на родине.

- Вот как… Ладно, и для тебя дело найдется…

- А целина-то как же? – забеспокоился Витька.

- Да никуда она от тебя не денется. Целина – не только поле. Здесь, между прочим, кругом – куда ни кинься – сплошная целина!

- Вы же помогать нам приехали, - пояснил другой начальник (заведующий коммунхозом), вот мы и определяем, так сказать, наиболее горячие фронты.

4.

Пока они определяли «фронты», начали сеять. С поля возвращались поздно. Девчата ждали их с ужином, наводили уют в общежитии – насколько там вообще можно было его навести. Клавдия встречала Витьку не просто как хорошего знакомого: заглядывая ему в глаза, всегда спрашивала:

- Уморился?

Витька от этого как-то робел, терялся. Никто и никогда не интересовался, устает ли он, хорошо ли себя чувствует, какое у него настроение. А тут – нате вам – «уморился»... Чего ей надо? Нет, девка она работящая, свойская. Но – стеснялся он ее, что ли, сам не мог разобрать…

Не привык он так, чтобы дружба между парнем и девушкой была – простая, почти детская. На Углегазе такого почти не встречалось. Да что там вообще-то встречалось? – словно сам с собою разговаривал, размышляя, Витька. Катя-медичка вроде как общая невеста была (или жена?), Маша-учительница – вообще невеста, причем ничья и вечная. Не было там девчат таких, чтобы дружить, любить по-настоящему, всем сердцем, чисто и искренне – вот что вдруг понял он! И, додумавшись до такой простой причины, понял Витька, почему пил, ругался, собственно – не жил, а так, небо коптил…

А теперь? Что, как теперь будет? Поженятся они с Клавой? Он хмыкнул, потряс головой, закурил в раздумье. Вон как назвал-то, Кла-а-ва… Душевно! Эх, ничего не понять. Ничего он больше не мог придумать. Сказал вслух только свое вечное:

- А я – х.. его знает…

Вот и оставляй их…

1.

Знай Витька, что будет в поселке через месяц после его отъезда, ни за что бы не согласился ни на какую Целину. Ни за деньги, ни за саму жизнь не поехал бы.

…Под утро, когда еще толком не рассвело, бабку разбудил грохот во дворе. Приговаривая «ай какой пьяница чумовой залез?», она вышла на крыльцо и обомлела: во дворе стояли Джамбула и финн Антти-Юсси! Оба молчали, глядя друг на друга со смертельной ненавистью. В руке у Джамбулы блестел остро заточенный штык. Наконец финн не выдержал: с истошным воем он ринулся к поленнице. Но Джамбула сделал резкий выпад вперед. Он чуть-чуть не успел. Старый лыжник оказался проворнее – кинув полено в переносицу теперь уже не мальца, а бывалого зэка, птицей перелетел через штакетник… и оказался в объятиях Миши Бычкова.

- Не двигаться! Брось перо, гнида! Руки за голову! – скомандовал милиционер.

Джамбула бестолково засуетился и неожиданно полоснул ребром штыка себя по горлу. Бабка с диким воем повалилась на землю – словно это он ее зарезал! К дому уже бежали соседи: ковылял Иван Коновалов, свистя полами брезентового плаща, мчался Латунин, вдали трещал мотоцикл – милиция торопилась к месту происшествия.

…Это было последнее явление Марканнена народу. Да, он решил вернуться в Углегаз потому, что истосковался по Кате. И горько пожалел об этом. Нет, он ей не нужен. Он никому здесь не нужен. Даже Джамбуле, вернувшемуся из тюрьмы и искавшему, чего бы украсть, чтобы его опять засадили за решетку. О, как глуп этот несносный Джамбула! Глупее сломанной лыжной палки! Он был глупым, порочным ребенком и стал глупым взрослым разбойником! У него нет, совсем нет совести! А у Антти-Юсси Марканнена она была! «Да, да, - горячо шептал финн, - мууйста! Она былаа, мууйста, мне былаа стыднаа ходиит Уклекаас! Но яаа любиит Катриина»…

- Заговаривается, - жалели его углегазовцы, - напугал его чучмек наш. Ить это он к Катьке шел-то!

…Чудом выжил Джамбула. Спасло его то, что в амбулаторию примчали на милиционерском мотоцикле, а то бы истек кровью прямо в бабкином дворе. Теперь он лежал в лазарете тульской тюрьмы и проклинал себя за то, что не хватило у него духа заколоться штыком…

То, как попал финн в бабкин двор, ни у кого вопросов не вызывало – ясно как: огородами к Кате пробирался. И что теперь? Уезжать ему надо в свою Финляндию, вот что. Он и сам это прекрасно понимал. Только не понимал, как, на какие деньги может уехать. Простое и по-настоящему золотое решение предложил вдруг Миша Бычков:

- На майские праздники нам УВД организует туристическую экскурсию в Ленинград. Возьму я этого бедолагу с собой, уговорю начальство. Там ведь рядышком – через Финский залив, и дома наш фон Аркадич!

Дата добавления: 2015-10-13