Пятидесятилетняя госпожа, не имеющая собольей накидки

Женщины в роли проводников стратагемы 26 встречаются и в стихотворном романе Капли небесного дождя [349], который читался в сопровождении музыкальных инструментов и чье самое старое сохранившееся печатное издание помечено 1804 г.

Время возникновения — примерно середина XVII века. В романе последовательно излагаются события, связанные с борьбой Цзо Вэймина из академии Дунлинь[350] с главным придворным евнухом Вэй Чжунсянем (1568—1627), с 1621 по 1627 г. фактически единовластно заправлявшим всем Китаем. Но в интересующем нас месте романа речь идет не о политике, а о семейных передрягах.

Выросшая в семье Цзо Вэймина добрая и милая Сяочжэнь в городе Сянъян (ныне Сянфань на северо-западе провинции Ху-бэй) вышла замуж за работящего, добродетельного человека. Зато его брат был ленив, низок душой и охоч до азартных игр. Отец умер от хвори. Мать, госпожа Юань, любящая развлечения, после смерти супруга за три года не без помощи младшего сына пустила на ветер все состояние семьи. Сяочжэнь снабжала ее своей одеждой, покуда у самой не осталось половины гардероба. Даже деньги, что посылала ей семья Цзо, зная о бедственном положении Сяочжэнь, приходилось «одалживать» свекрови, которые та, естественно, не возвращала. Супруга же Сяочжэнь свалил недуг. В последующие два года у них родились сын с дочкой. Вся работа по хозяйству была взвалена на плечи Сяочжэнь. Свекровь постоянно принимала у себя трех приятельниц, пятидесятилетних дам, с которыми судачила и играла на деньги. Естественно, свекрови с ее гостьями требовалось сытное и обильное угощение, ибо расходились те лишь к полуночи.

Как раз был праздник Нового года. На второй день нового года отправилась Сяочжэнь поздравить своих приемных родителей. Мать, увидев ее бедное платье, одолжила Сяочжэнь соболью накидку. Хотела было ссудить ее деньгами, но та отказалась. Ведь свекровь все приберет к своим рукам, и поэтому без денег живется гораздо спокойней. Все равно их не утаить от свекрови. Прощаясь, ее все же уговорили взять в дорогу четыре свертка с новогодними лакомствами.

Перед обедом третьего, еще праздничного дня нового года к госпоже Юань пожаловали ее три подруги, госпожа Чан, госпожа Бянь и госпожа Фан. Естественно, Сяочжэнь нужно было что-то подать к столу. Но что? И тогда она разложила по четырем тарелкам принесенное из дома угощение и отнесла в комнату, где развлекались дамы. Те, взглянув на блюда, увидели перед собой тарелку с рисовым печеньем, тарелку с паровыми пирожками, тарелку со сладостями и тарелку с финиками. Все блюда являли взору четыре скупые краски. Три гостьи были не в восторге от увиденного зрелища, язвительно заметив, что столь роскошной трапезы не сыскать во всем Сянъяне. Разумеется, госпожа Юань попеняла на сноху, что та, дескать, запустила хозяйство.

Но голод не тетка, и дамам пришлось довольствоваться скудным угощением, что не доставило им особой радости. Неожиданно госпожа Бянь осведомилась у госпожи Чан: «Как обстояли дела в эту пору у тебя в прошлом году? Скольких цветов угощениями ты нас потчевала? А то я позабыла». Госпожа Чан сказала, что на ее столе было целых шестнадцать цветов. Госпожа Бянь засмеялась. Теперь уже госпожа Фан стала говорить госпоже Бянь, что вот у нее в прошлый Новый год было на столе такое многоцветие, аж в глазах рябило. Улыбаясь, та заметила, что это преувеличение, она выставила на стол лишь двадцать четыре блюда, принявшись хвалить свою сноху, которая не даст ударить лицом в грязь.

Слушая, как судачат и смеются три дамы, госпожа Юань сидела молча, готовая сквозь землю провалиться от стыда. Не исправил положения и обед, состоявший всего лишь из шести блюд, представлявших собой повседневную пищу, вовсе не подходящую для праздника. Три дамы заметили, что сноха ясно дает понять хозяйке, сколь пренебрежительно ее отношение к гостьям, вовсю нахваливая своих снох, которым известны приличия. И все же они съели скудный обед, выпили вино и с рас-красневшими лицами продолжили игру. Госпожа Фан проиграла последние деньги. Зная, что Сяочжэнь родом из богатой семьи, она встала из-за стола и пошла к ней занять денег. Однако у Сяочжэнь денег не было. А не могла бы она в таком случае на время одолжить ей соболью накидку, чтобы оставить в качестве залога, спросила госпожа Фан. Но Сяочжэнь отказала, поскольку накидку дали ей на время и завтра ее следовало возвратить.

Возмущенная, госпожа Фан вернулась назад и стала говорить собравшимся о недостойном поведении снохи госпожи Юань. Мол, та осмеливается непочтительно отзываться об их пристрастии к игре, заявила госпожа Фан, без зазрения совести прибегнув к стратагеме 7. Взбешенная вскочила госпожа Юань, говоря, что отчитает сейчас эту негодницу. Но приятельницы удержали ее. Негоже при гостях устраивать семейные сцены. Но ей следует строже обращаться со своей снохой, и тогда уж у той пропадет охота вести себя столь вызывающе. Госпожа Юань возразила, сказав, что дядья у Сяочжэнь влиятельные чиновники и ей не хотелось бы дурным обращением со снохой наживать среди них врагов. Госпожа Фан, смеясь, заметила: «Она ведет себя неподобающе. Но кто говорит об издевательствах над снохой? Кто требует, чтобы ты по утрам и вечерам колотила ее? Достаточно будет весь год хранить угрюмость, с утра до вечера проявлять холодность, грозить софоре, указывая на тут, бить курицу в назидание собаке... Ну, а стоит ей пожаловаться, так скажи, что ты имела в виду совсем других, а вовсе не ее...»

Когда поздно ночью дамы, наконец, разошлись, госпожа Юань, сидя в гостиной, распалилась еще больше. Вошла Сяочжэнь и приветливо обратилась к ней. Но свекровь даже бровью не повела и лишь презрительно усмехнулась. Сяочжэнь быстро сообразила, что та гневается на поданное ею скудное угощение. Затем госпожа Юань повернулась к младшему сыну и молвила: «Что это за дом, где так мало участия! Видать, зря я родила и вырастила двух сыновей. Никто не зарабатывает. Вот и разозлили вашу мать сегодня, как никогда!» Она перечислила пережитые за день обиды, добавив: «Тут еще холодно. А мне уже пятьдесят. Оба шерстяных платья совсем тонкие. Даже не могу себе позволить собольей накидки. Видать, зря я вырастила двух сыновей. Могли бы заработать денег и купить мне соболью накидку!»

Младший сын понял, куда метит мать, и затянул ту же песню. Дескать, старший брат нынче болен, но когда он пойдет на службу, то вызволит мать из нужды. Тогда она и соболью накидку получит.

Сяочжэнь пришлось все это слушать, вполне осознавая, против кого обращена вся эта злоба. Она вышла и отправилась к себе в спальню. Разбирая постель, она тихо всхлипывала...

Данный пример показывает, что китаянки при обсуждении семейных неурядиц смело привлекали уловки и советовали прибегать к ним. Предлагается стратагема 26, поскольку Сяочжэнь находится под защитой влиятельных родственников и открытого издевательства над ней не потерпят. Стоило свекрови получить стратагемный совет, она тотчас воспользовалась им, воротя нос от снохи и понося своих сыновей.

26.8. Манера письма [в духе] «Весен и Осеней»

Во времена династии Чжоу (ок. XI в. — 256 г. до н. э.) князья уделов У и Чу именовали себя царями, хотя зваться «царями» имели право лишь правители чжоуской династии, несмотря на все большую утрату ими реальной власти. В 632 до н. э. цзинь-ский государь [Вэнь-гун] созвал князей всех уделов и царя чжоуской династии на сейм в Цзяньту (на юго-западе нынешнего уезда Юаньян провинции Хэнань), где был провозглашен гегемоном.

В произведении Весны и Осени, касающемся и остального Китая и охватывающем время с 722 по 481 г. до н. э. по годовой хронике родного удела Лу, Конфуций именует самозваных [чуских и уских] «царей» не «царями» [«ван»], а лишь «князьями» [«цзы»], пользуясь надлежащим их положению званием. И он не сообщает, следуя канве реальных событий, что чжоуский царь в 632 г. до н. э. явился на созванный его удельными князьями съезд в Цзяньту, а пишет: «Император охотился в Хэян [местность, принадлежавшая уделу Цзинь и находившаяся в округе Мэн провинции Хэнань]» [«Чуньцю», 28-й год правления Си-гуна (632 г. до н. э.), зима: «Конфуциева летопись Чуньцю». Пер. с кит. H. Монастырева. M.: Восточная литература РАН, 1999, с. 38][351]. Некоторые события Конфуций рисует таким же вот образом, другие же просто опускает[352]. Своим выбором «прямых речей, великих намерений» («вэй янь да и»)[353] и утаиванием неугодных обстоятельств он выражает собственную, равняющуюся на традиционные ценности оценку. Он хотел не только порицать отдельные события и личности прошлого, но и, поступая в соответствии с духом стратагемы 26, призывать к порядку не выполняющих своего долга современников. Такое критическое отношение Весен и Осеней видно из следующих строк второго по значимости конфуцианца Мэн Кэ (ок. 372—289 до н. э.):

«Однако по мере того как поколения стали хиреть и путь к истине начал сходить на нет, вновь поднялись превратные учения и начали совершаться жестокие злодеяния. Среди слуг правителей появлялись такие, которые умерщвляли своих господ, а среди сыновей оказывались такие, которые убивали своих отцов. Испуганный этим Кун-цзы написал летопись «Весны и Осени» [«Мэн-цзы». Пер. В. Колоколова. СПб.: Петербургское востоковедение, 1999, с. 98 (гл. 6.9)]. Вот так, своими оценками примеров прошлого он хотел воздействовать на будущее и, обращаясь к Историческим запискам Сыма Цяня (145 или 135 — ок. 86 до н. э.), сделать так, чтобы будущие «мятежные сановники и разбойники стали испытывать страх» [«Ши цзи», гл. 47: Сыма Цянь. Исторические записки. Пер. с кит. Р. Вяткина. М.: Наука, 1992, т. 6, с. 148]. Избранное Конфуцием и служащее воспитательным целям изображение прошедших событий именуют «манерой письма [в духе летописи] «Весен и Осеней» («Чунь цю бифа», [иначе «чунь цю би сюэ», в значении «записывать или отвергать [в духе летописи] «Весен и Осеней»]). Поэтому и расхваливает пекинская газета Жэньминь жибао Чэнь Тэаня за присущую его книге «Духовное путешествие по европейской культуре» «манеру письма в духе Весен и Осеней»: описывая свой разговор с одной датчанкой, он разоблачает непрекращаемую сверхдержавами гонку ядерного вооружения.

Дата добавления: 2015-10-13