Ян, помнящий родство

Дабы не повторять в сотый раз уже сказанное, предлагаю прочитать: http://www.apn.ru/opinions/article19484.htm

После смерти Богдана Хмельницкого гетманский писарь Иван Выговский на Корсунской раде 21 октября 1657 года был избран гетманом. Происходит он якобы из православного шляхетского рода, считается, что родился в Киевском воеводстве. Впрочем, ни дата, ни место рождения, ни подлинное этническое и социальное происхождение Ивана Выговского достоверно не известны. Судя по всему, человек он был весьма образованный. Согласно преданию среди малороссов он объявился следующим образом. Служил ротмистром в польском войске, и в битве при Жёлтых Водах в 1648 году попал в татарский плен. Был выкуплен Богданом Хмельницким «за самую лучшую лошадку» и затем служил у Хмельницкого писарем (довольно значительная по тем временам должность, по рангу равная министру правительства).Став гетманом, Выговский замыслил изменить русскому царю и вернуть Малороссию в польское подданство.

Такой политический поворот среди малороссов не пользовался популярностью, и хотя Выговский был опытным политиком и демагогом, но вскоре утратил поддержку большинства казачества. Первоначально текст соглашения Выговского с поляками предусматривал довольно значительные шляхетские привилегии казакам, уравнивание в правах католической и православной церкви. Политическая программа Выговского предлагала сделать Малороссию равноправным членом Речи Посполитой. Однако польские паны привыкли смотреть на малороссов как своих природных холопов, и польский сейм к весне 1659 года радикально урезал статьи соглашения с Выговским. Эта панская ревизия означала неотватимую политическую смерть гетмана в Малороссии.

В ответ на измену Выговского левобережное малороссийское казачество в Белгороде выбирает промосковского гетмана Ивана Беспалого. На Генеральной раде в июне 1659 года Запорожское Войско повторно признаёт власть московского царя. Москва посылает против изменника Выговского войска, одна из армий под командованием Трубецкого в апреле 1659 осадила Конотоп.

Выговский призывает на помощь иностранные армии. Ему на подмогу идёт польская 5-тысячная армия А.Потоцкого. 24 апреля 1659 г. Выговский и крымский хан присягают друг другу о братстве.

29 июня 1659 года происходит сражение под Конотопом, русская армия терпит поражение. Главную роль в сражении сыграли татары: татарская конница сумела из засады разгромить конные отряды князей Львова, Пожарского и слободских казаков Ивана Беспалого, которые неосторожно атаковали казаков Выговского. Накануне Выговский вёл переговоры с представителями Москвы, успешно создавал впечатление, что склоняется прекратить братоубийственную войну и готов придти к мирному компромиссу с царём. По-видимому, русское командование не знало, что Выгодский ведёт к Конотопу татар. Потеряв свою конницу, Трубецкой был вынужден снять осаду и отступить. Отошла русская пехота к Путивлю в полном порядке, по ходу марша успешно отбив все атаки татар и казаков Выговского.

Тут мы позволим себе небольшое техническое отступление. Численность участвовавших в сражении под Конотопом армий историки, как за ними водится, называют фантастические. С одной стороны 30-40 тысяч крымских татар, польский отряд Потоцкого в 3,8 тысячи солдат и 16-25 тысяч казаков Выговского. Под командованием Трубецкого якобы находилась русская армия численностью от 120 до 200 тысяч. Это чепуха, конечно, антинаучный художественный вымысел. Для Западной Европы в XVI-XVII веках характерный размер армии 8-12 тысяч человек, в исключительных случаях до 20 тысяч. Лишь с изобретением магазинной системы в конце 17 века появилась техническая возможность приводить на поле сражения армию численностью до 50-60 тысяч. С ростом плотности населения и улучшением технологии снабжения продовольствием к началу 19 века удавалось привести на поле боя армию 100 максимум 150 тысяч человек (мы на эту тему рассуждали здесь). Так что сообщения историков об армиях численностью десятки тысяч человек ранее XVIII века можно смело делить на 10, а то и на 20 (особенно в отношении куда менее плотно заселённой Восточной Европы).

Но вернёмся к теме. Восторг щирых укров от убийства 350 лет тому назад под Конотопом 50 тысяч москалей несколько поспешен: архивные изыскания показывают, что общие потери армии Трубецкого (за весь поход, включая осаду Конотопа и отступление к Переславлю) составили 4769 человек (исторические подробности здесь). Поражение русской конницы под Конотопом болезненное, потери понесены серьёзные, но даже для армии Трубецкого не решающие. Однако следует признать, что в конотопском деле укры могут себе отыскать повод для светлой радости: все русские пленные были жестоко убиты: Выговский отдал их на расправу татарам. Попавший в плен князь Семен Романович Пожарский плюнул в глаза крымскому хану, Выговского называл изменником. Пожарского казнили. Из пленных пощадили одного князя Львова, он умер в татарском плену позднее. Однако выигранное в военном отношении сражение при Конотопе привело Выговского к политическому краху.

Польских панов малороссы ненавидели люто, и стремление Выговского отдать Малороссию под власть польского короля рассматривали как национальное предательство. Союзники Выговского крымские татары нещадно грабили и насиловали Малороссию. Верный Москве запорожский кошевой атаман Иван Сирко атаковал и разорил ногайские улусы, и крымский хана оказался вынужден оставить Выговского и отступить в Крым.

К сентябрю 1659 года казацкие полковники массово начали отрекаться от Выговского и присягать русскому царю (между прочим, Киев взять Выговскому так и не удалось), тогда же армия Трубецкого торжественно вошла в город Нежин. На раде в Гармановцах под Киевом казаки убили подписавших соглашение с поляками послов Выгодского. Казацкая рада в Белой Церкви утвердила сына Богдана Юрия Хмельницкого новым гетманом, 17 октября 1659 года Выговский сложил полномочия и передал гетманские клейноды (атрибуты гетманской власти) новому гетману. Вскоре Выговский бежал в Польшу. Возможно с чьей-то точки зрения шляхтич Выговский и герой — например, с польской. Хотя в 1664 году по обвинению в измене поляки его казнили. Но при необходимости могут и реабилитировать. Настоящая проблема для свидомых укров в том, что Выговский никогда не имел никакого отношения к «Украине», о которой он попросту НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ. Гетман изменил присяге русскому царю, переметнулся к полякам и 6 сентября 1658 года подписал с Речью Посполитой Гадячский договор. Согласно этому договору возглавляемое гетманом Великое княжество Русское должно было войти в состав Речи Посполитой.

«Создание «Княжества Русского» в составе Черниговского, Киевского и Брацлавского воеводств. Казацкие послы первоначально требовали включения также Русского (с центром во Львове), Волынского, Бельского, Подольского воеводств». Обращаю внимание украинствующей общественности, что воеводство со столицей в Львове в 17 веке носило название Русского, искони там проживали русские люди (напомню историю жовтно-блакитного стяга, который появился в Львове в 1848 году как знамя Русской Гвардии).

И про «украинцев» Выговский тоже ничего не слышал (хотя, вероятно, ежели б узнал о них, то очень обрадовался). В XVI-XVIII веках малорусских казаков прозывали не фантастическими «украинцами», но черкасами. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в документы того времени.
http://www.chaspik.info/bodynews/3296.htm

Неглупый, ловкий, пронырливый и искательный, он еще при жизни Хмельницкого пошел по пути двурушничества, играл одновременно, не без выгоды для себя, «на два фронта»: на Москву и на Варшаву. Даже Грушевский пишет об этом двурушничестве, называя его «тонкой дипломатией», и приписывая Выговскому намерение освободить Украину и от русских, и от поляков, и создать независимое государство.

Каковы были подлинные намерения Выговского, лучше судить по другим фактам, а они не оставляют сомнений в личности «героя». Установлены факты получения гетманом денег за доверительные сообщения по одному и тому же вопросу и от русских, и от поляков — это подтверждают документы как московских, так и варшавских архивов. Установлено также и получение Выговским жалованных грамот на крупные имения, населенные крестьянами, — и от русского царя, и от польского короля.

Находясь в окружении Хмельницкого и встречаясь с русскими представителями, Выговский хорошо изучил социальный порядок централизованного Русского государства, в котором не было характерного для Польши безграничного своеволия боярства и дворянства. Тем не менее, симпатии Выговского были на стороне порядков польских. Но завести такие порядки в Малороссии было непросто. И влияние Русского государства, и настроения народа не допускали такой возможности. Она могла наступить только в случае отрыва Украины от Москвы и наличия в распоряжении Выговского такой силы, которая могла бы подавить народное недовольство. Силой этой были поляки и татары.

Исподволь, не только не порывая с Москвой, но внешне проявляя к ней полную лояльность, начал Выговский готовиться к осуществлению своих подлинных намерений — отрыву от Москвы и созданию вассальной по отношению к Польше Украины-Руси, с польскими социальными порядками. Желая иметь надежные, подчиненные только ему, части, Выговский усиленно формировал отряды наемных войск из немцев, вступил в тайные переговоры с татарами и Польшей.

Его приготовления не остались незамеченными казацкой старшиной, сторонниками единства с Россией. Полтавский полковник Мартын Пушкарь и запорожский кошевой Барабаш неоднократно доносили в Москву о подозрительных действиях и намерениях гетмана, но Москва не предприняла никаких мер и по-прежнему верила в его лояльность. Однако не разрешила ему расправиться со своими противниками, чего тот усиленно добивался, прося для этого русской поддержки.

Тогда Выговский, имея уже твердое обещание помощи от Польши и татар, решил действовать самостоятельно и в начале лета 1658 года двинулся на Полтаву. При помощи наемных немецких войск и татар ему удалось разбить Пушкаря и пришедших к нему на помощь запорожцев и жестоко расправиться со своими политическими конкурентами. В награду за помощь Выговский дал татарам разрешение грабить и уводить в плен население ряда городов и местечек.

Летописец об этом пишет: «Даде на разграбление и пленение Гадяч, Миргород, Обухов, Веприк, Сорочинцы, Лютенки, Ковалевку, Бурки, Богочку...». «Патриот Украины» расплачивается со своими иностранными союзниками свободой собственных соплеменников. Какое ему было дело до уведенных татарами в плен 50 тысяч человек, когда это делалось ради великих целей?

Расправа с Барабашем стала открытым разрывом с Россией и началом активных действий Выговского против Москвы. В Варшаву он послал полковника Павла Тетерю для переговоров о возвращении Украины-Руси под власть польского короля, а своему брату с крупным отрядом поручил захватить Киев и изгнать оттуда московский гарнизон.

Эта попытка не удалась, так как казаки не захотели исполнять приказание и воевать против русских. Зато переговоры с Польшей пошли гладко, и уже в сентябре 1658 года был заключен так называемый «Гадячский договор», по которому Малороссия возвращалась в состав Польши как отдельное автономное «Русское Княжество», состоящее из Брацлавского, Киевского и Черниговского воеводств — то есть, вся Русь без Волыни и Галиции. Социальный порядок, в основном, предполагалось восстановить такой же, каким он был до восстания Хмельницкого. Польские помещики получали обратно свои имения и крепостных; католики и униаты — права; сам Выговский и его окружение получили жалованные грамоты от короля на большие имения и крепостных.Но провести в жизнь статьи Гадячского договора оказалось гораздо труднее, чем их составить и написать. Во-первых, Москва, конечно, его не признала и объявила Выговского изменником, а, во-вторых, население, несомненно, поголовно бы восстало, если бы узнало содержание этого договора, который был известен только группе старшины — сторонников Выговского.

Многие историки незаслуженно обвиняют князя Трубецкого в том, что он вел осаду Конотопа крайне нерешительно. Почему так было, становится понятным из его же приказов войскам: «уговаривать (малороссов), чтобы они в винах своих ему государю добили челом, а государь их пожалует по-прежнему»; действовать «не хотя разлития крови Православных Христиан». А «герой Украины» Выговский, как видим, не только не останавливался пред пролитием крови единоверцев, но и охотно пользовался при этом помощью татар.

Кошевой атаман запорожцев знаменитый Иван Сирко (запорожцы традиционно не поддерживали Выговского, к тому же они хорошо помнили прошлогоднюю расправу гетмана над их атаманом Яковом Барабашем, сохранившим верность Москве), напал вместе с донскими казаками на союзный Выговскому Крым. Грушевский с неодобрением именует этот поход малороссийских казаков «диверсией». Но малороссийский народ был вынужден браться за оружие. Непрерывные стычки и столкновения превратили этот некогда цветущий край в пустыню. Сам Выговский писал польскому королю, что левобережные города «зарастают крапивой и окончательно уничтожены». Современник-поляк описывал все происходящее как «страшное вавилонское столпотворение»: «Одно местечко воюет против другого, сын против отца, отец против сына». Напомним, что кроме небольшого отряда Шереметева, заблокированного в Киеве, других русских войск в тот момент в Малороссии не было. Трубецкой стоял на границе, под Путивлем.

На Левобережье началось открытое восстание против Выговского. По призыву переяславского полковника Тимофея Цецюры народ расправился с поляками, расположившимися в левобережных городах. За один час было перебито пять полков. Их командир, соратник Выговского, Юрий Немирич, автор текста Гадячского договора, пытался бежать, но под Нежином был забит до смерти восставшим народом. На сторону восставших перешли авторитетнейшие казаки — соратники и родственники Богдана Хмельницкого Василий Золоторенко и Яков Сомко.Из Нежина Цецюра отправил гонцов к Трубецкому в Путивль с призывом идти на помощь восставшим. Уже через короткое время армия Трубецкого торжественно вступала в Нежин.

В Запорожье Сирко с казаками провозгласили новым гетманом сына Богдана Хмельницкого Юрия. В сентябре под местечком Германовкой близ Белой Церкви друг против друга стали два войска — Выговского и Хмельницкого. Казаки решительно заявили, что не будут сражаться против Москвы. Выговский предпринял свою последнюю попытку спасти положение: Прокоп Верещака и Иван Сулима, участники Варшавского сейма, который ратифицировал Гадячский договор, начали было зачитывать статьи договора с Польшей, но возмущенные казаки порубили их на куски. Сам гетман-изменник, как он сам позже признался, бежал «в одной сермяге» в Польшу, бросив в Чигирине собственную семью. 17 октября 1659 года состоялась новая Переяславская рада, о которой редко пишут в популярных изданиях. Князь Алексей Трубецкой привел к присяге на верность русскому царю нового малороссийского гетмана Юрия Хмельницкого. Низложенный Выговский по требованию казаков выслал новому гетману булаву, знамя, печать и прочие знаки гетманской власти.

*********и снова Л.Р.:
Смею заверить, факты изложены подробно и точно. Но – тенденциозно. В трактовке авторов Иван Выговский – предатель, достойный наихудших оценок. Что не есть хорошо, поскольку любой адепт новой украинской мифологии, прочитав, тотчас скажет, что веры таким материалам быть не может. Иными словами, форма имеет свойство перекрывать содержание, не позволяя понять, как оно было на самом деле. Поэтому, не пытаясь излагать ход событий, последовавших за смертью Хмельницкого (кто хочет, может пройти по предложенным ссылкам), рискну проанализировать претензии уважаемых авторов к Ивану Евстафьевичу. Глядишь, что-то путное и выплывет.

Прежде всего, согласимся: пан Выговский брал на лапу. У всех подряд. И, согласившись, забудем. Да, несомненно, брал. Ну и что? Все брали. И сейчас берут. Устройство «правильных» женитьб тоже в упрек не поставим: браки в своем кругу (а желательно и выше) разумные семьи практикуют по сей день, тогда же это вообще было основой политических отношений. Понятно и стремление приближать родню и земляков: любому руководителю нужны преданные люди, а кому и доверять, как не «родной крови» или друзьям детства? Говоря серьезно, человек, вне всяких сомнений умный и ответственный (бессменный «канцлер», ответственный за внешнюю политику, да и за внутреннюю, видимо, тоже). Образованный (до войны в суде работал). Судя по всему, непьющий, что по тем временам и местам равно чуду, или, по крайней мере, пьющий мало и без удовольствия. Кроме того, волевой, тактичный, сдержанный (кто имел горе общаться с пьяными неврастениками, подтвердит, что «убалтывать» их куда как нелегко, а Хмельницкий, неврастеник тяжелейший, да к тому же еще и алкоголик, Ивана Евстафьевича во хмелю слушал и делал, как тот просил). Учитывая, что все «золотое десятилетие» трудился на серьезных постах в Комиссариате Речи Посполитой над Войском Запорожским, вполне вероятно, что был униатом (документов, кажется, нет, но православных в польской администрации не держали, а архивы в подобных случаях post factum чистят добела). Происхождения неказацкого, в Войско попал случайно, но, тем не менее, ближайший к Хмельницкому человек (не зря же любимую, единственную дочь гетман отдал именно за его брата, хотя имел склонность к бракам уровнем выше – сыну, скажем, сосватал аж молдавскую княжну). Даже после смерти гетмана был верен его памяти: наследника, Юрка, пальцем не тронул, как в то время водилось, и даже власть у него формально не отнял, так и оставшись гетманом «на то время» (а что взял полноту власти на себя, отослав парнишку учиться, так это самому же мальцу было лучше, чем, как вышло с его ровесником Ричардом Кромвелем, служить оберткой, прикрывающей реально властвующие кланы, да и надо ж будущему гетману иметь образование).

Что же до политики, то как хотите, а для меня совершенно несомненно: Выговский, против своей воли оказавшись среди мятежников, хоть и оценил по достоинству выгодные аспекты сложившейся ситуации, своим статусом «бунтовщика» тяготился, считая идеальным вариантом завершения войны признание конфликта гражданским и почетного примирения. И в этом, несомненно, полностью сходился с Хмельницким, который до последней возможности делал максимум для того, чтобы заставить элиту Речи Посполитой перейти от «двуединой» федеративной системы к «триединству», и дал старт «московскому проекту» лишь после Батога. Когда стало ясно, что война пошла на уничтожение, а сам он для поляков стал даже не врагом номер один, а воплощением зла, причем на многие поколения вперед. У Выговского такого ограничителя не имелось, он, напротив, был своего рода «жертвой обстоятельств», говорить с поляками мог безо всяких предубеждений. И, несомненно, говорил. Безо всякого шпионажа и, скорее всего, с ведома Хмельницкого. Имея для этого, как руководитель не только дипломатического ведомства, но и разведки, во все времена тесно связанной с дипломатией, массу возможностей, как официальных, так и не совсем, и совсем не. А говорил, скорее всего, о том, что «домашняя война» - трагедия для всей семьи, что судьба Руси (что такое Украина он знать не знал) на западе, а не на востоке. Не в варварской, то есть, Москве, где самый обычный ропот против царя считается государственным преступлением, у хлопов есть какие-то права, и совершенно нет секса. Короче говоря, ни о каких намерениях «изменить русскому царю» речи быть не может, поскольку Иван Евстафьевич клятву, по воле обстоятельств и гетмана данную в Переяславе, действительной, безусловно, не считал.

А вот Гадячским договором, напротив, «на тот час гетман» имел все основания гордиться. Политика, не удержусь от трюизма, искусство возможного, а он, по сути, сумел сделать то, чего не удалось и Хмельницкому на пике успехов - выторговал у Речи Посполитой не просто максимум возможного, но даже сверх того. Шляхта получала реституцию имений, но и казачество приобретало право на землю, а старшина сохраняла имения, взятые по праву войны. Католикам дозволялось жить на территории Малой Руси, но униатство и миссионерство запрещались напрочь, а православная церковь уравнивалась в правах с католической (и зная хватку святых отцов, можно уверенно утверждать, что сильно разгуляться «папежникам» бы не дали). Территория, подведомственная гетману, вновь возвращалась в границы, очерченные в Зборове, что перечеркивало позорный Белоцерковский пакт, восстанавливая утраченное Хмельницким. Самое же главное (на это мало кто обращает внимание, а зря), «Великое Княжество Русское», о котором идет речь в документе, это не какая-то расплывчатая «Гетманщина». Это статус, реальный и легитимный. Сильно поумнев, Варшава дает «добро» на то, что раньше категорически исключала, признавая, что отныне Речь Посполита может существовать только в качестве триединой федерации, одна из составных частей которой исповедует православие. И сверх того, само понятие «княжество» подразумевает сословную реформу. Раз есть «князь» (по факту им, как и князем литовским, становится пан круль), то есть и соответствующая социальная структура. Проще говоря, казаки наконец-то обретают легитимный статус, из непонятно кого становясь дворянами, той самой православной шляхтой, которой раньше быть не могло по определению). Конечно, идеала не бывает, крестьянство, например, проигрывало по всем статьям, оказываясь не просто в положении «до событий», а в гораздо худшем, но интересы «быдла» старшина, в том числе и Хмельницкий, в счет не брали никогда, а казаки как раз от этого пункта выигрывали, вместе со шляхетством получая и крепостных. В общем, Выговский совсем не зря держал его до времени в секрете от «масс», позволив огласить только в критический момент – на Гармановской Раде, как джокер, перебивающий все козыри. Однако просчитался, и без ответа на вопрос «почему» двигаться дальше мы не вправе…

Понимал ли Выговский, что оппозиция его курсу будет неизбежно? Естественно, как умный и опытный человек, не мог не понимать. И подстраховывался на полную катушку, стараясь учесть все. Против упреков в измене православию – договоренность с митрополитом, гневом которого так уверенно грозил Пушкарю. Против Москвы, которая утираться не станет (столько средств вложено!) – корпуса Анджея Потоцкого и Ежи Немирича (поляки воюют с Россией, а враг моего врага – мой друг) и Орда (в полном соответствии со стратегией Хмельницкого). Против излишне диссидентствующей старшины – эшафот (чем, в самом деле, Яшка Барабаш лучше Осипа Гладкого, казненного Хмельницким за неподчинение гетманскому курсу?). Против запорожцев, которые любой твердой власти враги, а равно и «быдла», которое неизбежно взбунтуется, увидев первого же вернувшегося пана, - полки немецких и венгерских ландскнехтов. Короче говоря, учтено было решительно все. Кроме уровня народного возмущения. Как ни талантлив и опытен ни был Иван Евстафьяевич, не было у него той звериной, «ельцинской», что ли, интуиции, которой в полной мере был наделен Хмельницкий, и которая делает человека не просто лидером по должности, а вождем народа, способным в переломные моменты истории улавливать малейшие колебания настроений масс, оседлывать их и всегда оставаться на гребне. К бунту «быдла» он был готов. К запорожским мятежам и шалостям отдельных конкурентов тоже. Но к тому, что от него, такого предусмотрительного, начнет бежать старшина, хорошо осведомленная о преференциях, дарованных ей Гадячским договором, что уход «москалей» никак не разрядит ситуацию, что горожане, которым он подчеркнуто покровительствовал, щедро раздавая привилегии, начнут резать польские гарнизоны, что мобилизовать казаков придется под угрозой децимаций, что, наконец, реестровые, услышав на Гармановкой Раде о своем грядущем шляхетстве, которым они обязаны лично ему, Выговскому, поднимут докладчиков на копья, - к этому вряд ли. А потому заметался и начал творить ранее не свойственные ему глупости, ничего не исправляющие, а только добавляющие жара в огонь. Никак иначе нельзя расценить, например, отчаянную просьбу к хану как можно дольше не уходить (ранее татары приходили, разживались полном и уходили), подкрепленную официальным разрешением грабить подведомственные гетману города («Даде на разграбление и пленение Гадяч, Миргород, Обухов, Веприк, Сорочинцы, Лютенки, Ковалевку, Бурки, Богочку...»). То есть, Хмельницкий, конечно, тоже платил хану двуногим скотом и его пожитками, но делал это культурно, как бы не будучи в силах остановить «союзников», никогда не давая летописцам оснований обвинить себя в сознательном сотрудничестве с людоловами…

Такие вот вареники со сметаной. Осталось добавить разве, что позже Иван Евстафьевич, возможно, понял, что к чему. Поскольку все же добровольно отослал преемнику, Юрку Хмельницкому гетманские «клейноды» и печать, которые мог и оставить при себе, сохраняя тем самым хотя бы толику легитимности. Да и расстрел его по обвинению в связях с «московской стороной» навевает некоторые сомнения, поскольку казнен он был фактически без суда, будучи по рангу сенатором Речи Посполитой, а Речь Посполита была достаточно правовым государством, чтобы сенатор имел право быть выслушанным в суде. Кроме, разумеется, случаев, когда вина была очевидна, а разбирательство грозило уронить престиж державы. Впрочем, все это, правда оно ли нет, для нас уже совершенно не важно. Куда важнее, что, во-первых, события 1657-1659 годов, связанные с именем и деятельностью Ивана Выговского, однозначно подтвердили: абсолютное большинство населения Малой Руси, и казачества в том числе, не приемлет Эуропу ни в каком виде, а хочет «царя восточного» и готово за это бороться. А во-вторых, первые «ущемления» свобод Малой Руси (введение войск в города, назначение воевод и установление общего контроля Москвы над ситуацией) состоялись не в нарушение статей Переяславской Рады 1654 года, а на основании решения и просьбы Второй – тоже Переяславской. О которой нынешние украинские мифотворцы почему-то предпочитают не помнить.

ГОПАКИАДА (5)

Дата добавления: 2015-10-13