Застывшее время. Имение Гулевичей в Литве

Волею судеб несколько лет назад я стал помещиком в живописнейшем предместье Вильнюса. По существующему в Литве закону дома и имения, изъятые в советское время у законных собственников, при наличии подтверждающих права документов могут быть возвращены законным владельцам или их наследникам, если они того пожелают.

Таким образом моя семья по материнской линии вновь обрела наше фамильное имение с вишневым и яблоневым садом, цветниками и плодоносными полями.

Обладать этой собственностью, возродить ее и заново декорировать в «бабушкином» стиле меня подвигли чисто ностальгические воспоминания и желание вернуть дому его законное значение родового гнезда, в котором протекало счастливое время моего детства.

В последние годы в нижнем этаже дома, представлявшем собой коммунальную квартиру, жили три семьи, а верхний этаж с тремя комнатами оставался во владении наших родственников — там стал жить после войны инженер Арсений Дмитриевич Гулевич со своей супругой, варшавской балериной Зофьей Верницкой и двумя детьми.

Впервые я попал в этот дом в возрасте одного года на руках моей мамы. Это было в 1959 году. В детстве, проводя летние месяцы в фамильном имении, услышал массу преданий, познакомился с укладом стародавней жизни более или менее состоятельных людей. В доме был даже старинный «домофон» — труба с воронками, установленная между этажами, позволявшая бабушке переговариваться с прислугой и заказывать обеды из верхней кухни.

Когда мне в начале 1990-х годов все же достались мои любимые комнаты в доме, вид их был, увы, неутешителен. В столовой располагалась мастерская по ремонту автомобилей, веранда была разрушена и заменена кирпичным подобием какого-то бункера. Будучи ярым идеологическим противником «евроремонта», я решил, руководствуясь сохранившимися архивными семейными фотографиями и воспоминаниями мамы, восстанавливать утраты в соответствии с принципами музейной реконструкции. Так, по старинным видам веранды удалось воссоздать в точности рисунок оконных рам и переплетов. Заказал двери — копии утраченных, в антикварных лавках Вильнюса купил старинные замки к ним и ручки 1906 года. Восстанавливая полы, поручил рабочим лишь снять слои масляной краски, чтобы вернуться к старым доскам. Именно эти изъеденные жучком, покрытые патиной времени полы и сохранили для меня дух усадьбы. Цвет стен мне подсказали картины, фотографии и назначение комнат. Фисташковый — для спальни, персиковый — для столовой, подсолнечный — для музыкальной гостиной со старинным петербургским роялем, соломенный — для веранды…

Сложности были и с мебелью. Лишь малая толика из нее сохранилась в сараях, да и та в убогом состоянии. Но и это мне все же удалось восстановить и дополнить. Впоследствии из антикварных лавок Вильнюса, Риги, Парижа и Москвы я привез необходимые элементы для реставрации веранды, двух спален, столовой, музыкальной гостиной и двух холлов. Дело было вовсе не в материальной ценности вещей, а в их соответствии времени и духу семьи. Так ко мне попал черный диванчик «faux renaissance», в точности такой, какой стоял в доме у Клавдии Васильевны Игнатович, воспитавшей мою бабушку Марию Рылову. Не удивительное ли совпадение! Особенно радостной находкой стал для меня бамбуковый гарнитур виленской фабрики «Микадо» 1880-х годов, который теперь стоит в столовой. Затем пришла серия венских стульев варшавской фабрики Войцеховского, черный гарнитур «фальшивый Людовик XVI» из Риги и кутаные кресла из подвальной котельной на Фрунзенской набережной в Москве.

Од пой из уникальных вещей нашей усадьбы является секретер в стиле модерн работы моего деда. Он изготовил его сам в 1908 году по рисунку из журнала «Нива» и отделал выжиганием, что было особенно модно тогда. Еще до революции дедушка перевез его в Москву. Секретер-путешественник затем достался по наследству моей маме, но после развода ее с первым мужем Виктором Карловичем Монюковым-Франке остался у него. И вот наконец в виде подарка от третьей супруги Монюкова актрисы Любови Нефедовой вернулся в нашу семью.

Теперь он стоит на своем старом месте в моем доме в «Кривом погурке».

Особенное внимание в усадьбе я уделяю книгам и журналам — тут много польских и русских изданий 1900-х годов, эмигрантских — берлинских и парижских изданий 1920–1930-х годов, альбомов со старинными фотографиями и открытками. Граммофон с пластинками, коллекция силуэтов 1900-х годов.

Картины всегда были моей слабостью, и первое, что я привез в «Кривой погурек», были французские и бельгийские портреты в стиле бель эпок. Гордостью интерьера является плакат за 1927 год с портретом Халинки Дорсувны, бывшей тогда «лицом» «Фоли Бержер», моей парижской приятельницы и вдохновительницы журналистского творчества. Кроме этого, там собрано множество театральных работ и пейзажей кисти моего папы, но много и других русских работ. Особенно дорог мне автопортрет художницы-эмигрантки Веры Спичаковой, написанный ею в Кракове в 1936 году. После войны Вера перебралась в Венесуэлу, где подарила этот портрет своей приятельнице, другой художнице-эмигрантке Ирине Бородаевской, жившей затем в Чили. В мою бытность художником-декоратором оперы Сантьяго в Чили, когда там правил Пиночет, Бородаевская передала этот портрет мне. Он повисел у меня некоторое время в Париже, а потом нашел себе новый дом в «Кривом погурке». Или работы караимского художника Бориса Эгиза, жившего в Константинополе в 1920-е годы и писавшего портреты выдающихся представителей эмиграции — теперь и они в «Кривом погурке».

Страсть к путешествиям подала мне идею создания в доме китайской спальни на манер Пьера Лотти. Живя и работая одно время в Гонконге, когда он был еще английской колонией, я частенько наведывался пароходом в португальское Макао на блошиные рынки и привез оттуда кое-что из красной лаковой мебели. Ею я и смог обставить эту маленькую комнатку, которую в начале XX века тетя Маруся сдавала белорусскому поэту Янке Купале. Кроме того, из Австралии я привез небольшую коллекцию ларцов и шкатулок 1890-х годов, выработанных в Индонезии на острове Медора. Их причудливый орнамент из игл дикобраза чем-то неуловимым напомнил мне литовское народное ткачество, и они органично вписались в сложившийся уже к тому времени интерьер.

Будучи от рождения человеком театра и закулисья, я долго коллекционировал фотографии с автографами звезд русской сцены Серебряного века и устроил из них выставку в усадьбе. Там соседствуют друг с другом Михаил Чехов и Евгений Вахтангов, Мария Кузнецова и Анастасия Вяльцева, братья Адельгеймы и Вера Каралли. Воспоминания о давно ушедшей эпохе, застывшей в нашей доме. Последняя удача — автографы Майи Плисецкой, оставленные ею на старинном гримировальном зеркальце на веранде, во время съемок документального фильма о ней французским телеканалом «Арте», тут же в доме Гулевичей. Часто собрание забавных редкостей нашего дома экспонируют в музее, расположившемся в бывшем имении младшего сына поэта — Маркучае. Вещи живут и вдохновляют многих, и это не может не радовать наш род.

Скрипят половицы, хлопают от ветра ставни, потрескивают дрова в печках, дымится кузнецовская чашка с «лапсанг-сушонгом», солнечный луч пробивается сквозь тафтяные или ситцевые занавески, поет Ханка Ордоновна о том, что «любовь прощает все», — и вы вновь в тех старых годах, остановить которые нам, кажется, удалось и без машины времени.

Дата добавления: 2015-10-13