Книга третья 1 страница. Через четыре часа после убийства дочери Фрэнсис кеннеди встретился со своим штабом

Через четыре часа после убийства дочери Фрэнсис Кеннеди встретился со своим штабом. Они собрались на завтрак в семейной столовой Белого дома, где находился небольшой камин, а на желтовато-белых стенах висели ковры. Это была предварительная встреча перед большим совещанием с участием вице-президента, членов правительства и некоторых членов сената и палаты представителей.

Юджин Дэйзи, как шеф президентского штаба, подготовил памятный листок с рекомендациями, выработанными за эти часы, прошедшие после убийства Терезы Кеннеди. Отто Грей переговорил по телефону с лидерами конгресса, Викс поставил в известность членов Совета национальной безопасности, директора ЦРУ и главу Объединенного комитета начальников штабов. Кристиан Кли ни с кем не советовался, так как сложившаяся ситуация не была беспрецедентна.

Пока Кеннеди читал памятный лист, составленный Дэйзи, остальные приступили к завтраку. Викс пил молоко с гренками, Оддблад Грей пытался съесть яичницу с беконом и небольшой кусок мяса, но отказался от этой затеи. Дэйзи и Кли даже не притворялись, что едят: они следили за тем, как Кеннеди читал.

Кеннеди положил прочитанные шесть страниц на портфель Дэйзи. Ни одна из рекомендаций даже близко не походила на то, что он задумал. Но он должен вести себя осторожно.

– Благодарю вас, – сказал он. – Здесь учтены все возможности, какие вы могли предвидеть. Но у меня в голове есть кое-что другое.

Он улыбнулся им всем, демонстрируя свое самообладание и не понимая, что на его бескровном лице эта улыбка выглядит ужасно.

– Господин президент, – обратился Юджин Дэйзи, – не будете ли вы так добры пометить вашими инициалами этот памятный листок, чтобы было ясно, что вы его читали.

Кеннеди отметил про себя официальный характер этой фразы и понял, что причина этого в неловкости, вызванной ужасными событиями сегодняшнего утра. Он написал на памятном листе большими буквами «НЕТ» и подписался полным именем.

Прежде чем начать говорить, он оглядел всех по очереди, желая показать, что он спокоен и действует не под влиянием озлобления, и то, что он собирается сказать, тщательно обдумано, а вовсе не замешано на личных эмоциях. Говорил он подчеркнуто медленно.

– Я хочу сообщить вам то, что собираюсь сказать позднее на совещании всем. Сегодня здесь не консультация, а призыв о поддержке. Я хочу, чтобы мы были в этом деле вместе, и если кто-то чувствует, что не может идти со мной, я прошу заявить о своей отставке сейчас, прежде чем мы отправимся на совещание.

Кеннеди быстро изложил свой анализ ситуации и сообщил, что он собирается предпринять. Он мог видеть, как они, даже Кристиан, ошеломлены, и прежде всего, не анализом, а решением, которое он предлагал. Поражены они были и резкостью Кеннеди, который был всегда вежлив на встречах со своим штабом. Его предложение об их отставке выглядело совершенно необычным, и он не скрывал этого. Они должны либо безоговорочно идти с ним вместе, либо уйти в отставку.

Требование президента Кеннеди, обращенное к четырем членам его штаба, было отчасти оскорбительным по отношению к этому дружному семейству. Президент сам подбирал каждого члена своего штаба, и они несли ответственность перед ним одним. Он их назначал, он мог и уволить. Президент оказывался циклопом с четырьмя парами рук. Этот штаб был его руками. Совершенно ясно, что они безо всяких разговоров одобряют решение Фрэнсиса Кеннеди, и тем более оскорбительно, что он не разрешил им его обсуждать. В конце концов, они не были членами кабинета, которых утверждал конгресс. Штаб должен идти на дно вместе с президентом.

Штаб президента всегда был гораздо ближе к нему, чем кто-либо в правительстве или конгрессе. Действительно, этот штаб был создан для того, чтобы ослабить влияние кабинета министров. В данном случае, все члены штаба Кеннеди были его близкими друзьями, а с тех пор как умерла его жена, и его единственной семьей. Фрэнсис Кеннеди знал, что оскорбил их и пристально наблюдал за их реакцией.

Он видел, что Кристиан Кли не придал этому никакого значения. Кристиан был самым дорогим и близким другом, который относился к нему с обожанием. И это всегда изумляло Кеннеди, потому что он знал, что Кристиан выше всего ценит личную храбрость и знает, как Кеннеди боится быть убитым. Это Кристиан уговаривал Фрэнсиса выставить свою кандидатуру в президенты и гарантировал ему безопасность, если он, Кристиан, будет назначен генеральным прокурором, главой ФБР и Службы безопасности. Кроме того, Кли верил в политические теории Кеннеди больше как патриот, чем как идеалист левых убеждений. Кеннеди знал, что Кристиан будет с ним.

Больше всего он боялся реакции Артура Викса, который был убежден, что каждую ситуацию надлежит глубоко проанализировать. Фрэнсис Кеннеди познакомился с Виксом десять лет назад, когда впервые баллотировался в сенат. Викс был либералом с западного побережья, профессором этики и политологии в Колумбийском университете. К тому же, он был очень богатым человеком, презиравшим деньги. Их отношения переросли в дружбу, основанную на интеллектуальной одаренности обоих. Кеннеди считал Артура Викса самым умным человеком, какого когда-либо встречал; Викс считал Кеннеди самым нравственным человеком в политике. Все это не могло быть поводом для теплой дружбы, но создало основу для доверительных отношений. Кеннеди заметил, что Викс вынужден был сделать над собой усилие, чтобы не запротестовать против его ультиматума, и согласился он только из-за доверия, которое испытывал к Кеннеди.

В третьем человеке, руководителе его личного штаба, Юджине Дэйзи, Кеннеди был уверен, так как здесь срабатывали политические реалии. Юджин Дэйзи был главой огромной компьютерной фирмы за десять лет до того, как Фрэнсис Кеннеди вступил в политику, и был известен как хищник, пожирающий конкурирующие фирмы, хотя происходил он из бедной семьи и сохранил понятие о справедливости скорее из практической смекалки, чем из романтического идеализма. Он пришел к убеждению, что концентрация денег обретает в Америке слишком большую силу и, в конечном счете, разрушит истинную демократию. Поэтому, когда Кеннеди вступил в политику под знаменем социальной демократии, Юджин Дэйзи организовал финансовую поддержку, которая помогла Кеннеди подняться до президентства.

За это время возникла любопытная дружба. Крупный бизнесмен, совершенно не заботящийся о том, как он выглядит, Дэйзи был человеком эксцентричным. Этот большой, рыхлый мужчина, носил дешевые костюмы и галстуки, на голове у которого вечно сидели наушники от миниатюрного микрофона, чтобы слушать музыку, сидя в офисе. Он любил музыку и молоденьких женщин, но при этом его брак длился уже тридцать лет. Его жена частенько обвиняла его, будто он носит наушники от магнитофона, чтобы к нему не приставали с разговорами, а совсем не для того, чтобы слушать музыку. Она никогда не упоминала его женщин.

Больше всего Кеннеди удивляла и привлекала в Юджине Дэйзи его парадоксальность: редкое сочетание расчетливого бизнесмена и большого поклонника литературы, главным образом поэзии, особенно Йейтса. Кеннеди избрал Дэйзи в свой штаб потому, что тот был мастер говорить «да» только наполовину и умел отказать так, чтобы не сделать человека непримиримым врагом. Он служил своего рода щитом, прикрывающим президента от правительства и конгресса. Госсекретарь и спикер палаты представителей должны были ублаготворить Дэйзи, прежде чем встретиться с президентом.

Оддблад Грей сотрудничал с Кеннеди дольше, чем Викс и Дэйзи. Когда они в первый раз встретились, Грей был главным смутьяном в левом крыле негритянского политического движения. Высокий, импозантный мужчина, в годы обучения в университете он был блестящим студентом и первоклассным оратором. Кеннеди рассмотрел под маской смутьяна человека, обладавшего природной вежливостью и дипломатическим талантом; человека, который мог убеждать, не угрожая. Тогда, в атмосфере возможных беспорядков в Нью-Йорке, Кеннеди завоевал восхищение и доверие Оддблада. Кеннеди пустил в ход свои необыкновенные способности юриста, свой ум и обаяние, полное отсутствие расовых предрассудков, чтобы разрядить обстановку, привести к соглашению и заслужить уважение обеих сторон.

Впоследствии Оддблад Грей спрашивал его:

– Как вам удалось это?

Кеннеди улыбнулся.

– Легко. Я убедил их, что мне в этом деле ничего не нужно.

После этого Оддблад Грей передвинулся с левого фланга движения вправо. Это уменьшило его влияние в негритянском движении, но открыло дорогу в коридоры государственной власти. Он поддержал Кеннеди в его политической карьере, убеждал его выдвинуть кандидатуру в президенты. Кеннеди взял Оддблада Грея в свой штаб в качестве связного с конгрессом, главного человека, проталкивающего президентские законы.

Теперь Оддблад Грей подчинился ему из простого чувства доверия.

Но превалировало над всем (даже над преклонением этих четырех мужчин перед Кеннеди, его моральными достоинствами, умом, обаянием, его непрерывной чередой успехов) их уважение к его мужеству, когда он потерпел свое первое поражение – смерть жены Кэтрин.

Тогда он упорно продолжал бороться за президентское кресло, он и сейчас старается добиться своих целей в осуществлении политических и социальных реформ. Их привязанность к нему еще усилилась, когда он в поисках личного покоя сделал их четверых членами своей семьи.

Каждый вечер по крайней мере один из них ужинал с Кеннеди в Белом доме. Частенько собирались они за дружеским ужином все вместе, с энтузиазмом строили планы, нацеленные на процветание страны, обсуждали детали законов, которые должны были направляться в конгресс, намечали линию поведения по отношению к другим странам, воодушевлялись, как когда-то в годы студенческой юности, придумывая заговоры против олигархии богачей. Они и сейчас переживали из-за безвластия бедных. После таких ужинов они разъезжались по домам, мечтая о новой, лучше устроенной Америке, которую они вместе создадут. Но они терпели поражения от конгресса и Сократова клуба.

И вот теперь, когда Кеннеди за завтраком обвел их всех взглядом, они кивнули в знак согласия и приготовились идти на большое заседание в Правительственной зале. В Вашингтоне было одиннадцать часов утра, среда.

Особенно сблизило Кеннеди и Дэйзи отношение последнего к помилованию преступников. Дэйзи отбирал для президентского Комитета по помилованию необычные дела, когда граждане оказывались жертвами юридической системы или бюрократии, и убеждал президента использовать свое право помилования.

– Взгляните на это под следующим углом, – говорил Юджин Дэйзи Фрэнсису Кеннеди. – Президент Соединенных Штатов вправе помиловать кого угодно, конгресс не может в это вмешиваться. Представьте, как это поджаривает их задницы. Вы должны использовать свои возможности как можно чаще, хотя бы ради этого.

Фрэнсис Кеннеди изучал право и выступал как юрист, стараясь постичь все нюансы и тонкости этой сферы, поэтому поначалу он внимательно следил за тем, как действует Дэйзи в деле помилования. Однако, каждый случай, который Дэйзи предлагал ему рассмотреть, имел свой особенно возвышенный смысл. Они редко расходились во мнениях, и эти королевские милости по отношению к соотечественникам создали между ними особое взаимопонимание.

Так что Кеннеди мог предвидеть, что Дэйзи согласится и не будет настаивать на обсуждении. Оставался только Оддблад Грей.

В Правительственной зале собрались самые политически значимые фигуры администрации, чтобы решить, что должна предпринять страна. Здесь присутствовали вице-президент Элен Дю Пре, члены кабинета, директор ЦРУ, глава Объединенного комитета начальников штабов, которые обычно не принимали участия в подобных совещаниях, но на этот раз Юджин Дэйзи, выполняя поручение президента, вызвал их. Когда Кеннеди вошел в зал, все встали.

Кеннеди жестом предложил всем сесть.

Стоять остался только государственный секретарь.

– Господин президент, – начал он свою речь, – мы все, собравшиеся здесь, хотим выразить вам наше глубокое соболезнование в связи с вашей потерей. Мы выражаем наше сочувствие и любовь и заверяем вас в нашей абсолютной преданности, мы рядом с вами в вашем горе и в кризисе, в котором оказалась наша страна. Мы собрались здесь не только для того, чтобы предложить наши профессиональные советы, но и заверить вас в нашей искренней привязанности.

На глазах госсекретаря выступили слезы, хотя он был известен своим хладнокровием и сдержанностью.

Кеннеди на мгновение склонил голову. В этом зале он был единственным человеком, не выражавшим никаких эмоций, если не считать бледности лица. Долгим взглядом он обвел всех, словно запоминая каждого присутствующего, отмечая их чувства и подчеркивая свою благодарность. Он знал, что сейчас поколеблет их доброе к себе отношение.

– Я благодарю вас всех и рассчитываю на вас, – произнес он. – А теперь я прошу на этом совещании отставить в сторону мое личное несчастье. Мы здесь для того, чтобы решить, что лучше для нашей страны. Это наш долг, наша святая обязанность. Решения, которые я принял, не имеют никакого отношения к моим личным переживаниям.

Он помолчал, чтобы смягчить их потрясение от догадки.

«О, Боже, – подумала Элен Дю Пре, – он намерен сделать это».

– На сегодняшнем заседании, – продолжал Кеннеди, – каждый сделает свой выбор. Я сомневаюсь, что приму какие-то ваши соображения, но я должен предоставить вам возможность аргументировать их. Сначала я изложу свой план. Хочу добавить, что мой личный штаб поддерживает меня. – Он вновь замолчал, предоставляя подействовать силе своего обаяния, потом встал. – Во-первых, анализ. Все последние трагические события являются составными частями смело задуманного и беспощадно выполняемого плана. Убийство Папы в Пасхальное воскресенье, похищение в тот же день самолета, преднамеренная невыполнимость условий освобождения заложников и, хотя я согласился на все условия, бессмысленное убийство моей дочери. Даже арест убийцы Папы у нас в стране, случай из ряда вон выходящий, тоже был запланирован, чтобы потребовать освобождения убийцы. Доказательств, подтверждающих такой анализ, более чем достаточно.

Заметив на лицах собравшихся выражение недоверия, он помолчал, потом продолжил:

– Какова цель такого ужасного и сложного плана? Сегодня в мире царит презрение к властям, презрение к самому институту государства и особенно к авторитету Соединенных Штатов. Это выходит далеко за рамки обычного неприятия молодежью власти, которое часто бывает полезным. Цель террористического плана в том, чтобы дискредитировать Соединенные Штаты как могучую державу, и не только в глазах миллиардов простых людей, но и в глазах правительств во всем мире. Сейчас пришло время ответить на этот вызов. К вашему сведению, Россия не имеет отношения к заговору. Арабские государства, за исключением Шерабена, тоже. Конечно, разветвленное по всему миру террористическое сообщество, известное как Первая Сотня, финансировало проведение операции и помогало людьми. Но факты подтверждают, что руководит операцией только один человек, и похоже, что он не подчиняется никому, за исключением, возможно, султана Шерабена.

Он вновь сделал паузу, удивляясь собственному спокойствию, затем сказал:

– Теперь мы знаем достоверно, что султан Шерабена является его сообщником. Войска султана охраняют самолет от атаки со стороны, а совсем не для того, чтобы помочь нам освободить заложников. Султан делает вид, что действует в наших интересах, а на самом деле он полностью замешан в этом деле. Правда, есть основания полагать, что он не знал о намерении Ябрила убить мою дочь.

Кеннеди помолчал, но это было не то молчание, которое приглашает нарушить его. Он вновь обвел взглядом всех сидящих за столом, чтобы еще раз показать им, насколько он спокоен. Потом продолжил свою речь:

– Во-вторых, прогноз. Это не обычная ситуация с захватом заложников, а хитрый план с целью попрать достоинство Соединенных Штатов. Нас хотят заставить просить отпустить заложников после серии унижений, в результате которых мы будем выглядеть беспомощными. Это протянется недели, а средства массовой информации во всем мире будут тем временем трезвонить о нашем позоре. И нет никаких гарантий, что оставшихся заложников вернут невредимыми. В этих обстоятельствах я не могу предвидеть ничего иного, кроме хаоса. Наш народ потеряет веру в нас и в свою страну.

Кеннеди видел, что его речь произвела впечатление. Собравшиеся поняли, что у него есть позиция.

– В-третьих, выводы. Я изучил предложения, изложенные в памятных листках. Думаю, все это обычное повторение прошлого: экономические санкции, направление военных спасательных отрядов, политическое выкручивание рук, уступки, делаемые в тайне; при этом мы будем утверждать, что никогда не ведем переговоры с террористами; тревога, что Россия не позволит нам осуществить широкомасштабную военную операцию в Персидском заливе. Все это сводится к тому, что мы должны смириться с величайшим унижением перед лицом всего мира, а большинство заложников будут убиты.

Вмешался госсекретарь:

– Мой департамент только что получил твердое обещание султана Шерабена освободить всех заложников, как только будут удовлетворены требования террористов. Он возмущен действиями Ябрила и передает, что готов осуществить нападение на самолет. Он попросил Ябрила немедленно освободить пятьдесят человек из числа заложников, что должно продемонстрировать его честные намерения.

Кеннеди какое-то мгновение смотрел на него, и его голубые глаза, казалось, покрылись мелкими черными точками. Холодным, вежливым голосом, в котором звучал металл, он сказал:

– Господин секретарь, когда я закончу, каждый получит возможность высказаться. До тех пор, прошу не перебивать меня. Предложения султана будут блокированы, и средства массовой информации не узнают о них.

Госсекретарь был удивлен. Никогда раньше президент не разговаривал с ним так холодно, как сейчас, никогда столь не демонстрировал свою власть. Покраснев, он наклонил голову, как будто углубившись в чтение копии памятного листка.

– Решение будет следующим, – продолжал Кеннеди. – Я поручаю главе Объединенного комитета отдать приказ и спланировать удар с воздуха по нефтяным промыслам Шерабена и его индустриальному и нефтяному центру городу Дак. Целью удара будет разрушение всего оборудования нефтедобычи, бурильных установок, нефтепроводов и тому подобное. Город будет разрушен. За четыре часа до бомбардировки над городом будут сброшены листовки, предупреждающие жителей о необходимости эвакуироваться. Воздушный налет будет осуществлен ровно через шесть часов, отсчитывая с настоящего момента, то есть в четверг, в одиннадцать часов по вашингтонскому времени.

В зале, где собралось более тридцати человек, державших в своих руках все рычаги власти в Америке, наступило мертвое молчание, которое прервал Кеннеди:

– Государственный секретарь свяжется с правительствами нужных стран с предложением одобрить наши действия. Он даст понять, что их отказ будет означать разрыв всех экономических и военных связей с Соединенными Штатами – что, в результате отказа, будет для них катастрофой.

Госсекретарь хотел было встать и протестовать, но сдержался. В зале послышался ропот удивления, а возможно и потрясения.

Кеннеди резко поднял руки, но при этом он подбадривающе улыбался; он казался теперь не столь властным. Он обратился непосредственно к госсекретарю:

– Государственный секретарь немедленно пригласит ко мне посла султана Шерабена, которому я скажу следующее: султан должен передать заложников завтра до полудня. Он выдаст нам террориста Ябрила, причем так, чтобы тот не мог покончить с собой. Если султан откажется, Шерабен перестанет существовать, – Кеннеди замолчал, в зале царила полная тишина. – Наше совещание является в высшей степени секретным. Не должно быть никакой утечки информации, в противном случае будут приняты, в соответствии с законом, самые суровые меры. А теперь вы все можете высказаться.

Кеннеди видел, что его речь ошеломила всех, что члены штаба сидят опустив глаза, боясь встретиться взглядом с остальными.

Он развалился в черном кожаном кресле и вытянул ноги так, что они видны были по другую сторону стола. Он сидел, глядя на Розовый сад, когда до него донесся голос госсекретаря:

– Господин президент, я вновь вынужден оспорить ваше решение. Это будет катастрофой для Соединенных Штатов. Мы станем отверженными в мировом сообществе, если используем нашу мощь, чтобы сокрушить маленькую страну.

Голос госсекретаря продолжал звучать, но президент уже не прислушивался.

Потом он услышал голос министра внутренних дел, невыразительный, но требующий внимания:

– Господин президент, когда мы уничтожим Дак, мы уничтожим пятьдесят миллиардов американских долларов. Это деньги американской нефтяной компании, деньги, которые вложил средний класс американцев, приобретая акции нефтяных компаний. Кроме того, мы сократим импорт нефти. Цена бензина для покупателей в нашей стране возрастет вдвое.

Послышался беспорядочный разговор, выдвигались другие аргументы. Почему город Дак должен быть разрушен прежде, чем будет предоставлено какое-то возмещение? Существует множество других способов, а поспешность в действиях чревата серьезной опасностью. Кеннеди посмотрел на часы – заседание продолжалось уже больше часа – и встал.

– Я благодарю каждого за советы, – сказал он. – Конечно, султан Шерабена может спасти город Дак, немедленно приняв мои требования, но он этого не сделает. Город Дак должен быть разрушен, иначе все наши угрозы будут игнорироваться. Альтернатива у нас одна – управлять страной, престижу которой может нанести удар любой бандит с ручным оружием. Тогда давайте сдадим на лом наш флот и армию, и сэкономим таким образом деньги. Нет, я ясно вижу другой путь и буду им следовать.

Теперь что касается пятидесяти миллиардов долларов американских акционеров. Берт Оудик возглавляет консорциум, владеющий этой собственностью, он уже заработал свои пятьдесят миллиардов и даже больше. Мы, конечно, постараемся ему помочь. Я представлю мистеру Оудику возможность спасти свои капиталовложения следующим путем. Я посылаю в Шерабен самолет, чтобы вывезти заложников, и военный самолет, чтобы доставить террористов в США для суда над ними. Госсекретарь пригласит мистера Оудика отправиться в Шерабен на одном из этих самолетов, и его задачей будет помочь убедить султана принять мои условия, убедить, что единственный способ спасти Дак, султана Шерабена и американскую нефть – это согласиться на мои требования. Таковы условия сделки.

– Но если султан не пойдет на это, – возразил госсекретарь, – мы потеряем еще два самолета, Оудика и заложников.

– Скорее всего, – согласился Кеннеди. – Посмотрим, есть ли у Оудика яйца. Но он человек умный, он будет уверен, как и я, что султан согласится. Я настолько не сомневаюсь в этом, что посылаю также советника по национальной безопасности мистера Викса.

– Господин президент, – вступил в разговор шеф ЦРУ, – вы должны знать, что ракетные установки вокруг Дака, по контракту с правительством Шерабена и американскими нефтяными компаниями, обслуживаются специально обученными американцами. Они могут открыть огонь.

– Оудик прикажет им эвакуироваться, – улыбнулся Кеннеди.

– Конечно, если они начнут сражаться с нами, то станут предателями, и те американцы, которые платят им, тоже будут отданы под суд как предатели.

Он сделал паузу, чтобы до них дошел смысл сказанных им слов. Против Оудика тоже будет возбуждено судебное дело. Кеннеди повернулся к Кристиану:

– Крис, ты можешь заняться юридической стороной этого дела.

Среди присутствующих были два представителя законодательной власти: лидер сенатского большинства Томас Ламбертино и спикер палаты представителей Альфред Джинц. Первым заговорил сенатор:

– Я полагаю, что это слишком крутые меры, чтобы прибегать к ним без широкого обсуждения в обеих палатах конгресса.

– При всем моем уважении, – вежливо ответил Кеннеди, – на это у нас нет времени. Кроме того, являясь главой исполнительной власти, я обладаю полномочиями предпринимать подобные действия. Без сомнения, законодательная власть может обсудить их и принять те меры, которые сочтет нужными. Но я искренне надеюсь, что конгресс поддержит меня и нацию в этой экстремальной ситуации.

– Все это ужасно, – произнес сенатор Ламбертино почти траурным голосом, – последствия будут чудовищными. Я умоляю вас, господин президент, не торопиться.

В первый раз Фрэнсис Кеннеди утратил присущую ему вежливость.

– За три года своей администрации, – сказал он, – я не выиграл в конгрессе ни одного сражения. Мы можем обсуждать все предложения, пока заложники не погибнут, и над Соединенными Штатами не будут смеяться в каждой стране и в каждой деревушке. Я придерживаюсь своего анализа и своего решения, что в моей компетенции как главы исполнительной власти. Когда кризис будет преодолен, я выступлю перед народом и дам ему полный отчет, а до тех пор, еще раз напоминаю вам, настоящее совещание является совершенно секретным. Ну, теперь у вас у всех есть дела. Сообщайте о результатах руководителю моего штаба.

Ответил ему Альфред Джинц, спикер палаты представителей:

– Господин президент, я надеялся, что мне не придется высказывать это. Однако конгресс в настоящее время настаивает, чтобы вы устранились от этих переговоров. Поэтому, я должен отметить, что с сегодняшнего дня палата представителей и сенат будет делать все возможное, чтобы помешать вашим действиям на том основании, что ваша личная трагедия делает вас некомпетентным.

Кеннеди встал, возвышаясь над всеми. Его красивое лицо превратилось в маску, синие глаза казались слепыми, как у статуи.

– Вы подвергаете опасности себя и Америку.

С этими словами он вышел.

Все встали и продолжали стоять, пока не закрылась дверь за ним и двумя его телохранителями из Службы безопасности.

В Правительственной зале все задвигались, заговорили. Оддблад Грей стоял с сенатором Ламбертино и конгрессменом Джинцем. Лица у обоих были мрачные, говорили они холодно.

– Мы не можем позволить, чтобы это случилось, – заявил конгрессмен. – Я думаю, штаб президента виновен в том, что не сумели отговорить его от подобного шага.

– Он убедил меня, – ответил Оддблад Грей, – что действует не из чувств мести, что это самое эффективное решение проблемы. Конечно, это жестокая мера, но сейчас такие времена. Мы не можем позволить, чтобы ситуация затянулась, она может стать катастрофической.

– В первый раз, – сказал сенатор Ламбертино, – за все время, что я знаю Кеннеди, он ведет себя властно по отношению к законодательной власти. Он мог бы, по крайней мере, сделать вид, что мы тоже участвуем в решении вопроса.

– Он находится в состоянии стресса, – заметил Оддблад Грей. – Было бы хорошо, если бы конгресс не усиливал этот стресс.

Черта с два они так поступят, подумал он.

– Проблему стресса следует обсудить, – обеспокоенно сказал конгрессмен Джинц.

Ах, ты, дерьмо, мысленно выругался Грей, торопливо, но вежливо попрощался и поспешил в свой офис звонить по телефону членам конгресса.

Советник по национальной безопасности Артур Викс пытался добиться от министра обороны заверений, что немедленно будет созван Объединенный комитет начальников штабов. Министр обороны выглядел потрясенным и мямлил что-то в ответ, соглашаясь, но не проявляя никакой инициативы.

Юджин Дэйзи заметил трудности, испытываемые Оддбладом Греем с законодателями. Предстоят большие неприятности. Он огляделся вокруг в поисках Кристиана Кли, но Кли исчез, что весьма удивило Дэйзи. На Кли это было не похоже – исчезать в критический момент.

Дэйзи повернулся к Элен Дю Пре.

– Что вы думаете об этом?

Она холодно посмотрела на него. До чего она красива, подумал Дэйзи. Надо пригласить ее ужинать.

– Я полагаю, – сказала она, – что вы и остальные члены штаба президента подвели его. Он прореагировал на этот кризис слишком круто.

– В его позиции есть логика, но даже если бы мы были не согласны с ним, мы обязаны поддержать его.

Он не стал рассказывать ей об ультиматуме, который Кеннеди предъявил своему штабу.

– Это Фрэнсис представил дело именно так, – отозвалась она. – Совершенно очевидно, что конгресс постарается отобрать у него проведение переговоров. Они попытаются временно отстранить его от власти.

– Только через трупы членов его штаба, – заметил Дэйзи.

– Я вас очень прошу, – спокойно сказала Элен Дю Пре, – будьте осторожны. Наша страна в большой опасности.

В своем офисе Дэйзи задал работу секретарям; его помощники объясняли остальным сотрудникам, что следует делать. В обязанности Дэйзи входило согласовывать все с президентом. Когда зазвонил прямой телефон, связывающий его с кабинетом Кеннеди, он схватил трубку так поспешно, что бумаги выпали у него из рук и рассыпались по полу.

– Да, господин президент, – произнес он и услышал спокойный голос Фрэнсиса Кеннеди, который сказал то, что Дэйзи ожидал и боялся услышать.

– Юдж? – спросил весьма дружески Кеннеди. – Я хотел бы встретиться с моим штабом в Желтой Овальной комнате. Организуйте просмотр пленки теленовостей о гибели моей дочери.

– Сэр, – ответил Юджин Дэйзи, – не будет ли лучше, если вы посмотрите пленку один.

– Нет, – возразил президент, – я хочу, чтобы мы увидели ее все вместе.

– Да, сэр, – отозвался Юджин Дэйзи.

Он не стал упоминать, что члены штаба президента уже просмотрели пленку об убийстве Терезы Кеннеди.

В эту среду Питер Клут, без сомнения, оказался единственным правительственным чиновником в Вашингтоне, который почти не обратил внимания на новость об убийстве дочери президента. Вся его энергия сконцентрировалась на угрозе взрыва атомной бомбы.

Дата добавления: 2015-10-13