Глава 17. Час икс

Настоящее время

Мы с Леклером встречаемся глазами, и страх буквально парализует. Это мой выход. И теперь все зависит от того, насколько провидение ко мне лояльно. А Бабочки останавливаются и начинают оглядываться на меня. Чувствую себя так, будто переборщила с лаком для волос, и теперь кожа головы вся болит и пульсирует.

— Доктор Конелл, — говорит Леклер. — Ваша посылка очаровательна. Фрезии, розовая помада на диске. Зная вашу подозрительность, я осмеливаюсь предположить, что копии материалов вы рассовали по всему отелю, парочку закопали на пляже и одну запрятали в корсаж.

— Разумеется, — фыркаю я.

— Это просто фантастически глупо, — закатывает глаза Леклер. — Что ж. Манфред Монацелли, вы арестованы по подозрению во взломе Пентагона, — буднично произносит агент. И мир начинает сходить с ума. Все как-то странно замедляется. Карина вскрикивает от удивления, Такаши прижимает руки к губам. Они даже не догадывались. Марко вопит и рвется к Леклеру в попытке отбить у него отца, но Шон обхватывает его за пояс, и агент беспрепятственно защелкивает на руках Манфреда наручники. Однако тот смотрит только на меня и улыбается. Как-то жутко, словно он действительно сошел с ума. Эта психопатическая улыбка вышибает воздух из моих легких, нервы не выдерживают, непроизвольно отступаю на шаг, но слова Леклера приводят меня в чувства. Те самые жуткие слова:

— А теперь, доктор Конелл, расскажите-ка мне, как вы получили эти данные.

Спокойно, Джо! Давай, ты репетировала, только не переборщи! И, не моргнув глазом, начинаю врать.

— В Риме, конечно, — по возможности легкомысленно пожимаю я плечами. — Отсутствие алиби, кража именно карт… да все указывало именно на Монацелли. Ну, кроме того, что он не мог это сделать. И когда мы приехали в Рим, я, — глубокий вдох, — сказала сеньору, что либо это он, либо его сын. В конце концов, не просто же так последний оказался в психиатрической клинике…

— А при чем тут алиби? — желчно интересуется Леклер. — Они неочевидны. Как минимум два из них — выглядят не иначе, как совпадение.

— В смысле?

— В смысле Картер и Марко…

— Марко могла бы подставить девица, а Картер… это очевидно. Он же Картер.

— Да, это присяжным будет очень просто объяснить эту фразу!

— Слушайте, агент, вы меня сюда из Штатов силком загнали ради чего? Ради убеждения присяжных? Картер здесь, и я его знаю. Зачем было тащить на Сицилию его обиженную бывшую подружку, если вы хотели, чтобы она судила объективно? До меня у вас не было ничего, со мной появилось хоть что-то, а то, что я рассуждала, как умею, ну простите! — Раздраженно откидываю волосы, но, кажется, каждый присутствующий видит, как дрожит моя рука. Это я зря! — Вот и Кристофер думал так же: поставьте бутылку перед алкоголиком, и он ее выпьет, поставьте перед Картером Джоанну Конелл и ждите, он психанет. — Шон гневно на меня зыркает. Ну-ну, еще скажи, что я вру. — Так вот. Я рассказала Монацелли о своих подозрениях, он, как я и рассчитывала, испугался. — Чувствую, еще парочка слов, и Манфред согнется от хохота! Его психопатическая улыбка с каждым моим словом все ширится. — Он просто отдал мне запись. Я, так сказать, пошла ва-банк. Но это сработало. Оказалось, что алиби Марко не должно было рассеяться как дым. Ну и все…

— Вот так просто? — умиленно говорит Леклер.

— По-вашему это просто? Мне просто не было! — возмущаюсь я и пытаюсь принять вид оскорбленной гордыни. — Это, между прочим, было очень тяжело. Психологически, разумеется. Он же человек, который является, фактически, покровителем всех программис…

— Хватит! — обрывает меня агент. — Келлерер!

Зовет он, и из-за дверей появляется Эддисон. В руках у нее талмуд с кодами, в глазах — раскаяние. Внутри моего мозга проносятся все ругательные выражения, какие я слышала в своей жизни.

— Что это? — шепотом спрашивает Карина. Интуиция — штука чудесная, но не сегодня и не для нее.

— Это коды ваших взломов, которые доктору Конелл не удалось от нас скрыть, — торжественно сообщает Леклер. — Я сразу предположил, что эта мнительная особа будет прятать доказательства, оставалось их только найти.

И все взгляды обращаются ко мне. Спорю, я бледна как полотно. Но Карина все равно зеленее. Мир вращается, земля качается. Мой фарс был обречен с самого начала, как только я спрятала папку. Я идиотка. Нужно было ее отдать или уничтожить, но ведь я девочка запасливая! Мне хочется пойти и удариться головой о стену. Несколько раз. Леклер настоящий подонок, то-то он был таким тихим! Я невольно бросаю взгляд на Шона. На его лице маска абсолютной невозмутимости. Я ничего не выиграла своей ложью, кроме, может его неприкосновенности… И я делаю новую попытку спасти оставшееся.

— Это доказывает, что Монацелли мог…

— Это доказывает, что вы сокрыли улики, доктор Конелл!

— И непосредственно к делу не относится. Доказательства у вас уже есть и…

— Лучше расскажите, когда вы шантажировали Монацелли, где все это время находился Шон Картер? — Вот этот ублюдок и добрался до последнего оплота!

— Рядом со мной, — отвечаю я по возможности легкомысленно, будто в этом ничего странного вообще.

— Вот как! — умиляется агент.

Но у меня в горле так сухо, будто наждачкой прошлись. Все идет не так, все! Он прикопает не только моего отца, но и всех Бабочек, и мою голову сверху повесит, дабы неповадно было!

— Материалы у меня, все у меня, что должен был сделать он? Врезать мне, отобрать улики и вылизать ваши новые погоны? Он всего лишь расставил приоритеты и предпочел повышению одного неблагодарного агента жизнь моего отца!

Как там говорится? Эффект разорвавшейся бомбы. На меня оборачиваются и Карина, и Марко, и Такаши… Все смотрят. Вот сейчас самое время плакать. Давить на жалость и Леклера, и всех остальных. Авось проникнутся. Но я снова не могу выдавить ни слезинки.

— Черт… — шепчет Пани, и я чувствую, что скорее расчувствуется она, чем я. Прекрасно!

— Только к ней он приплюсовал еще и компанию Монацелли. Как удобно, вам не кажется?

— Удобно? Простите, но я вообще не понимаю ваших слов! — нахожу я брешь и бросаюсь в атаку. — Манфред в большом долгу перед Бабочками за то, что он с ними сделал. Он навлек на них вас и вам подобных! После такого подарить им приличное руководство — его прямая обязанность. Так что я не вижу несоответствий!

— И так удачно совпало, что вы оказались там все вместе! Прелесть! Доктор Конелл, вы хоть представляете, насколько очевидно покрываете Картера?

Все, он меня взбесил окончательно! Я всплескиваю руками и выдаю самую честную тираду за весь вечер:

— Если мы играем в игру «посади Картера и выиграй плюс одну жизнь папе», я напишу заявление тут же. За преследование, за причинение физического вреда, подпишу кучу бумаг о переходе в неположенном месте и превышений скорости, но ровно столько, сколько знаю. Я отказываюсь безосновательно потакать вашей ненависти. Мне сказано было отдать вам того, кто взял Пентагон. Это сделал Манфред Монацелли. Не Шон Картер. Что вы хотите от меня? Лжесвидетельство? — Я делаю к нему два шага и смотрю глазами, которые и каменную статую могли бы разжалобить. Здесь бы снова не помешали слезы, да побольше, но их нет. Промакиваю пальчиками внутренние уголки глаз, надеюсь лишь на то, что Леклер отсутствие слез с расстояния не рассмотрел. — Послушайте, я ничего, ничего больше не знаю. Допрашивайте меня сколько угодно, делайте, что хотите… но ходатайствуйте за моего отца, прошу.

— Это не мне решать, доктор Конелл. Моя подпись у вас уже есть. Все зависит от полковника.

— Да, полковник, я знаю. Но вы можете с ним говорить, это он меня вам на растерзание отдал.

— Доктор Конелл, я верю, что ваш отец человек хороший и жертва обстоятельств, как и вы. А потому дружеский вам совет: будьте в суде более убедительны, чем сегодня. До встречи, — он отступает к двери и тянет за собой Монацелли, но тот не позволяет себя увести.

— Постойте, — говорит он. — Дайте мне хотя бы пару слов сказать своему потенциальному убийце.

Мгновение Леклер колеблется, но все же позволяет Манфреду подойти ко мне. Тот останавливается достаточно близко, чтобы больше никто его слов не услышал.

— Лучше бы вы рассказали то, что наплел вам обо мне Картер, доктор Конелл, — хмыкает он. И мне становится страшно. — Прикрывая его, вы здорово подставились.

— Вы виноваты. Остальное неважно, — резко говорю я.

— Да. Виноват. Но и Картер не без греха, правильно? — ухмыляется Монацелли. — Просто вы отказываетесь это замечать, ведь вы так очевидно влюблены в него. — У меня расширяются глаза. Что?! — Девушки, которая утверждала, что жаждет его смерти, больше нет. Что вы творите? Вы навредили и отцу, и себе, и Бабочкам ради мужчины, который умеет о себе позаботиться лучше, чем кто-либо из здесь собравшихся. И вы это знаете, но поступаете как влюбленная дурочка, Джоанна.

Он неправ. Да не может такого быть! Это же смешно. Нет, конечно нет. Или да? Тогда, в Риме… я же подумала, что не смогу посадить Шона… И здесь ради него солгала. Это же бред. Это просто абсурд… Или нет?

— Чуть собачья! — выкрикиваю я в ответ на собственные мысли, но Монацелли лишь смеется.

— Как угодно, признавайте или нет, свой выбор вы сделали, теперь моя очередь. Так вот вашу сказочку я в суде не признаю. Тонуть так вместе. Я уже говорил и повторю: Бабочек я этому ублюдку не отдам. — А затем Монацелли поворачивается и добавляет: — Удачного управления крылатыми, Картер. Вот увидишь, это совсем не просто.

Ему говорят шаблонную фразу о молчании и адвокатах, уводят и запихивают в уже подогнанную машину. А это значит что? Правильно, пока всякие хакеры приходят в себя, надо сваливать. Ведь я же так, черт возьми, всех подставила. Скидываю туфли и бегу к стоянке такси с такой скоростью, будто за мной гонится рой опаснейших насекомых планеты — Бабочек Мо… нет, больше не Монацелли, Картера. Вообще я бегаю быстро, но не в вечернем платье! И не босиком, когда каждый новый шаг обжигает ступни болью. Шпильки пружинят от кудряшек, в которые завиты мои волосы. Одна отлетает, вторая, и вот уже золотисто-розовые завитки щекочут голые лопатки. Должно быть, я представляю собой то еще зрелище! Только замечаю желтые машины с шашечками, запрыгиваю в ближайшую.

— В отель, срочно! — восклицаю я и запускаю руку в лиф платья, где припрятаны на черный день сокровища Алладина. Купюры, которая мне попадается, хватило бы на целый перелет до отеля, да еще и первым классом, но копаться в собственном бюсте в поисках банкноты меньшего номинала нелепо. Доставать деньги из столь эксцентричного места нужно либо театрально, либо никак. Зато эффект потрясающий, таксист буквально срывается с места, словно я его снабдила парочкой баллонов закиси азота, и мои сожаления пропадают под гнетом спонтанной радости от осознания, что Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В ШТАТЫ! ОДНА! И плевать на суд, и плевать на все. Преступник пойман, мой папа будет помилован!

Помните, помните я говорила, что хуже двойного хлопка дверью машины может быть только зажимание ею юбки? Так вот зажимание ею юбки от шикарного платья еще хуже. Ну почему я не вальяжная и роковая? Даже из такси не могу выйти достойно. Угу, достойно выйти с полуразвалившейся прической и растекшейся тушью, без туфель, с дырами на чулках. Только Джоанна Конелл может рассуждать подобным образом. Утешает лишь то, что никто, кроме таксиста не видел, а надо торопиться, надо сваливать отсюда, пока никто меня за содеянное не пришиб! На сплошном адреналине я на всех парах влетаю в холл отеля и оглядываюсь в поисках не знаю чего, очередной катастрофы, наверное. И, о небо, вот же она! Около стойки администратора обнаруживается знакомая спина с военной выправкой.

— ПАПА?!

— Ох, Джо! — оборачивается он и радостно улыбается. Глаза администратора становятся квадратными от понимания, кому этот милый мужчина приходится отцом. Милый и такой наивный, что пристрелила бы его на месте! — А мы тебя ищем…

— Я догадалась! — ядовито сообщаю я. Только… стоп… мы?! Перевожу взгляд левее — а там мама и Брюс. Сидят себе преспокойненько в креслицах, моргают недоуменно. Сюрприз, чтоб мне провалиться на месте! Полный комплект! Мне становится плохо, корсет лишает остатков кислорода. Соображать все сложнее. Но претензии сформулировать я все-таки пытаюсь! — Тебе нельзя, нельзя было покидать Штаты, па!

— Почему? — искренне удивляется он.

— Да потому что теперь ты беглец! — Отец бледнеет, а я хватаю его за руку. — Я же нашла преступника, сдала его агентам, но зачем, зачем ты покинул Штаты?! — Чертов корсет, снимите его кто-нибудь с меня, из-за него мне в тысячу раз хуже, чем могло бы быть.

Мама встает с места, чтобы отчитать меня за неподобающее поведение, неподобающий внешний вид… да все неподобающее! Но в этот момент дверь отеля открывается, и входят хакеры. Да, верно, они же на машине Шона. Им бежать квартал не пришлось. И копаться в лифах тоже. Я с трудом подавляю желание спрятаться у папы за спиной, а лучше залезть с головой под пиджак. Пусть спасает. Однако, проблемы с этим трио (правильно, ни Марко, ни параллельщика) только у меня. Маме и Брюсу невдомек, что происходит нечто из ряда вон выходящее.

— Джоанна! — начинает Карина совместно с Брюсом, который бросается ко мне и заключает в объятия. Разумеется, Пани недоуменно замолкает. Какой бред!

— Стоп… что, вы сказали, здесь делаете? — спрашиваю я у отца, сноровисто уворачиваясь от поцелуев своего как бы бойфренда и зажимая его рот ладошкой.

— Выдаем дочь замуж! — торжественно восклицает мама вместо папы. Теперь смотрю на нее. Но происходит так много всего, что в моей голове все это просто не укладывается. — Ханна, дорогая, я так рада за вас! — Стоп, какое рада? Я разве уже согласилась? Или она согласилась за меня? Или кто вообще тут на что еще меня подписал без моего участия?!

— Вы вообще о чем? Какой замуж?! — восклицаю я и отпихиваю от себя Брюса. — Знаете кто вы? Вы сокрыватели преступника! Беглецы! — А я лжесвидетельница. Яблоко от яблоньки!

У мамы, однако, как всегда иное мнение на счет текущей ситуации. Типично женское.

— Милая, тебе плохо? — она подбегает ко мне и прикладывает ко лбу ладонь. Она не в курсе. И Брюс, думаю, тоже.

— Скажи уже ей! — кричу я на папу. Ой не стоило бы. Это так неприлично, но меня понесло, и остановиться уже никак. — Признайся, наконец, им обоим! Я вообще не понимаю, как ты мог сюда прилететь. Чем ты вообще думал?! И думал ли?

— Ханна! — словно маленькую ругает меня мама. Видимо, мои слова ей кажутся бессмысленным лепетом неразумного ребенка. — Не смей говорить с отцом в таком тоне!

И не успеваю я прийти в себя, как звучит:

— Джоанна, все хорошо, ты просто выходи за меня замуж… — И Брюс встает на колено. У меня в висках начинается болезненная пульсация. Это рвутся наружу остатки здравого смысла! Мне срочно нужна поддержка. Ну хоть откуда-нибудь! Поворачиваюсь к хакерам. Кажется, Карина и Такаши в таком же ступоре, как и я. Перевожу взгляд правее, вижу статую немого укора и презрения имени Шона Картера. Мда, оттуда поддержки тоже не предвидится. И перед Шоном мне почему-то так стыдно. А до Брюса все не дойдет, что отрепетированная речь мимо кассы, и он продолжает: — Я понимаю, что ты уехала, но за время твоего отсутствия я все переосмыслил. Прости меня. Пожалуйста. Вот… — И чуть не в руку пихает кольцо.

Чувствую, что сейчас свихнусь окончательно. Меня накрывает паника, хватаюсь за голову.

— Прекратите, остановите это! Замолчите все! — Мир начинает вращаться, все стремительнее и стремительнее. Думать, надо просто подумать, я умничка, всегда была и теперь смогу! — Леклер, мне нужен Леклер, — вырываясь из рук Брюса, бросаюсь к администратору. — Где агенты?

— Они выписались сразу после вашего отбытия в ресторан, — чопорно отвечает он. Что? Как это? — Если вы спросите, велели передать, что у них заказан билет в Соединенные Штаты. И самолет взлетает… — Он смотрит на часы. — Прямо сейчас.

— То есть как? — ахаю я. Выходит, Леклер знал все заранее? Знал, что я отдам ему преступника именно в это время?!

— Ханна, что происходит? — вопрошает мама. — Ты такая бледная…

— Ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста, Джо, хоть подай знак, что услышала! — никак не замолкнет Брюс.

А мне вот вообще не до этих воплей.

— То есть они улетели… И вы все здесь… И не поправить…

А затем мир окончательно переворачивается с ног на голову, и перед моими глазами почему-то оказывается потолок… и чернеет.

Я прихожу в себя медленно. Понятия не имею, где нахожусь. Небольшое помещение, на номер отеля не похоже, совсем мало места, из обстановки только телевизор, столик с тумбой, диван на котором я лежу, и цветок в горшке. Обстановка ни о чем не говорит. Голова раскалывается. Внезапно надо мной появляется взволнованное лицо администратора. Он передает мне таблетку и стакан воды.

— Как вы? — участливо спрашивает он.

— Где я? — спрашиваю я в ответ, голос звучит слабо и жалко.

— Это мой небольшой уголок отдыха. Я подумал, что вам стоит некоторое время отдохнуть от вашей гиперобщительной компании.

— И любой бы на вашем месте с вами согласился, — вздыхаю я. — Ох, сэр, единственное, что никогда не будет побеждено — человеческая глупость, — доверительно сообщаю я, при этих словах по моим щекам начинают течь слезы.

— Расскажите, что случилось. Полегчает, — советует он.

Некоторое время я сомневаюсь, стоит ли откровенничать с незнакомцем, который мне даже не нравится. Но в противном случае придется выйти и встретиться со всеми последствиями своих и чужих поступков, а я хочу максимально оттянуть этот момент. А потому начинаю рассказывать служащему отеля о том, как все испортилось.

Минут через сорок, наплакавшись на пару с новоприобретенным лучшим другом, я умываюсь, чуть-чуть привожу себя в порядок и выхожу к семье, Брюсу и Бабочкам, да-да тем самым ребятам, которые смотрят на меня так, будто сейчас кишки выпустят. А я вот их не боюсь! Сами гады! В попытке не допустить массового дурдома наподобие того, который случился чуть меньше часа назад здесь же и в той же компании, я беру инициативу в свои руки.

— Я в норме и готова разрабатывать новые планы спасения человечества, — сообщаю я торжественно и выдавливаю безмятежную улыбку, однако Картер лишь фыркает. — Разбираемся. Все и срочно! Полагаю, папа вам уже рассказал, что случилось?

Маму снова «включают»:

— Ох, да, Ханна, мне так жаль…

— МАМА, ОТЛОЖИМ ЭТО НА ПОТОМ! — я не в состоянии сейчас выслушивать все ее излияния. Для того, что растерять решимость у меня будет еще масса возможностей. А потому я поворачиваюсь к Брюсу. — Нет, я сейчас не могу думать о замужестве, но если ты все-таки настаиваешь на объяснениях, разговор будет долгим, детальным, неприятным и, главное, приватным! Дальше. Па. О чем ты вообще думал? Как я теперь докажу, что ты не бежал из страны? Теперь мне придется снова иметь дело с гадким и прилизанным Леклером, который в Штаты еще часов десять лететь будет! А раз так, то тебе придется мне в этом помогать, потому что договариваться непосредственно с полковником я отказываюсь, этому мерзавцу ничего не докажешь! — А затем поворачиваюсь к Бабочкам. — Мне очень жаль, что так вышло, я не планировала отдавать агентам коды, я не планировала вас подставлять, но…

— Ты в порядке? — прерывает меня Пани, и я замолкаю на полуслове. Стою, вылупившись на нее. Мне очень повезло, что рот раскрыла она, а не Шон или Такаши. Полагаю, их мое самочувствие не заботит! И претензии они сдерживать не станут.

— Вроде да.

— В смысле мы не знали, что с тобой и твоим отцом так поступили…

— Прости, Пани, мне жаль тебя прерывать, но это правда лучше обсудить позже. Мне жаль по поводу Монацелли, я знаю, что вы все были с ним близки. Но, думаю, я поступила правильно. Его действиям нет оправданий.

— О чем ты? — хмурится Карина. — Разумеется, так и должно было случиться. Мы начали понимать, что что-то происходит, когда Шон стал прятать код в библиотеки, но такое… — Она замолкает. И мне тоже нечего сказать. — Ты не против, если мы подождем, пока не решится вопрос с Джоном?

Шон после такого предложения откровенно морщится, а я никак не могу уложить в голове, что за мое часовое отсутствие Пани и отец успели перейти на поименные обращения. Смотрю украдкой на Такаши, он, выглядит расстроенным, но, кажется, все-таки не собирается меня препарировать…

— Я так понимаю, Марко ушел? — меняю я тему.

— Да, — отвечает Шон. — И, учитывая его состояние, думаю, ему не помешает еще один сеанс терапии. Лично прослежу.

Мы с Картером встречаемся глазами, и я вдруг вспоминаю его слова о команде.

— Такаши, а вы почему молчите? — спрашиваю я, покаянно потупившись. — Я знаю, что поступила ужасно, и пойму, если вы со мной работать не захотите… — Мама на меня недоумевающе смотрит, знает, что за штучки я использую. Ханна-подлизка, так она меня называла, когда я практиковала на ней подобные приемчики.

— Джоанна, поверьте, это не проблема… — Тут же начинает разуверять меня он.

— Мне было бы очень горько, если бы из-за последних событий вы не смогли меня простить. Вы ведь помните, как мы познакомились? Именно вы меня надоумили уйти в параллельное программирование, — продолжаю я соловьем заливаться. Разумеется, ему приятно. Это малая компенсация за покалеченное самолюбие, но она есть.

— Очень рад слышать, — улыбается Такаши собственным ботинкам.

Однако, фырканье Картера сообщает мне что он думает по этому поводу. Мог бы и промолчать. Понятно, что без них с Пани ничего бы не было, но посторонним вовсе не обязательно вникать во все наши перипетии!

— Ну, позвоню Леклеру, — нарочито бодро сообщаю я и выхожу на крылечко отеля.

Но я не одна, за мной следует гиперзаботливая и вездесущая мама. Я и рада, и не очень. Я по ней скучала, и поддержка искренне любящего человека не может быть лишней, но она относится к числу женщин, которые полагают, что для леди торговаться недостойно… а в мои планы входит вытрясти из Леклера душу, лишь бы заполучить пресловутое помилование! Иногда я очень жалею, что сама не такая, как мама, но еще я жалею о том, что реальный мир совсем не походит на тот, в котором обитает она! В ее реальности мужчина — настоящий прекрасный рыцарь. Он с ней, он ее защищает. И ничуть не удивительно, что как только Зои Херроу исполнилось восемнадцать, она вышла замуж за Джона Конелла, за доброго, честного и самоотверженного военного. И то, что он не достиг высокого воинского звания для нее не беда, он уже герой, потому что заботится о ней. Ее мир прост и понятен. Ее не швыряли на журнальный столик, не отчитывали за испеченный пирог, не хлестали по щекам раз за разом за попытку понравиться…

Набираю Леклера. Сигнала нет. Звонок не проходит. Мрачнею, мне даже не сказали, что он вне зоны действия сети. В трубке тишина. Я пробую дозвониться до агента еще трижды, но ничего не выходит. По моим подсчетам они уже должны были долететь до Рима и включить телефоны, если ФБР вообще выключают их на время полета… Присаживаюсь на перила и сжимаю в ладонях мобильный. Не знаю, что там, на линии, случилось, но буду звонить всю ночь. И весь день. Пока не пробьюсь!

Заметив мое уныние, мама подходит ближе и сжимает плечо.

— Я даже представить не могу, через что тебе пришлось пройти, дорогая. Все мы, — говорит она.

— Спасибо, мам…

— Ты, главное, не переживай. Все получится, все разрешится.

— Все разрешается, мамочка, когда есть кому разрешать. И в моем случае это я.

— А что ты ответила Брюсу? Ты должна ему ответить. — БОЖЕ! — И чем скорее, тем лучше. — Другой проблемы в ее мирке, видимо, не существует.

— Мама, я не могу сейчас думать, как стану жить с человеком, который не вспоминал обо мне почти месяц. Я крутилась как белка в колесе, пытаясь помочь отцу, а он ничего для меня не сделал. Ни-че-го! Он даже не звонил. Брюс опоздал, мам! Все кончено!

Выплеснув свое раздражение, я спрыгиваю с перил и возвращаюсь в отель. Однако, она не отстает.

— Ханна, образумься, что ты творишь? Тебе двадцать шесть, а ты все бегаешь от ответственности! — семенит она рядом. Эти двадцать шесть звучат как приговор, будто я уже пожилая и умирать пора! — Это неправильно, неестественно. Ты должна хотеть обзавестись семьей, любимым человеком. — Но я полностью ее игнорирую, по сей части у меня опыт наработан.

— Шон, звонок не проходит. Сигнала вообще нет. Что это вообще?

— Скорее всего, неисправность систем связи. Или отсутствие сигнала на высоте, — лениво отвечает он, поглядывая на маму. — Позвонишь утром, тебе все равно их не догнать. Сядь и успокойся.

— Вот видишь? — радуется мама. — Все ведь хорошо! Самое время поговорить с Брюсом. — На лице Шона появляется выражение о-господи-я-знаю-в-кого-она-пошла!

— МАМ! — Должно быть, я красная как помидор. Ладно бы она начала свою волынку просто, так нет же, при Шоне, планета которого бытовых вопросов лишена напрочь! Область пересечения интересов Картера и моей мамы вопиюще пуста!

И тут, видно услышав ее слова, ко мне снова направляется Брюс. Хочется куда-нибудь спрятаться, лишь бы не продолжать все эти разговоры. Но он просто кладет руку мне на плечо и говорит:

— Они ничего нам не сделают. В конце концов, ты была на базе светилом. А Джон — уважаемый военный. Все будет хорошо.

Я улыбаюсь, но про себя вздыхаю. Какой же он наивный. Краем глаза замечаю, как переглядываются хакеры. Они тоже не считают, что все так просто. Внезапно Карина делает какой-то хищный бросок и протягивает Брюсу фотоаппарат.

— Сфоткай нас, — говорит она. — Мы же должны запечатлеть момент, когда Джоанна к нам присоединилась…

— Нет! — восклицаем мы с Шоном хором.

— Бросьте, этот день нужно запомнить! Джо теперь Бабочка, Шон — новый сеньор Хакер. И все мы ждем приземления самолета ФБР. Теперь все будет иначе. Да и, в любом случае, очнитесь, господа, как бы то ни было, это же день окончания Пентагон-прессинга!

Кажется, эта мысль поднимает им всем настроение на десять пунктов. Черт, а ведь она права. Неважно, что мне не понять, у них праздник. Поэтому мы усаживаемся рядышком на диван, и только затем я вспоминаю еще об одной проблеме.

— Ох, я выгляжу…

— Как после битвы Титанов, — успокаивает меня Карина. — Это тебе за подножку!

И все-таки мне будет памятна эта фотка. Я заранее знаю. Просто потому что я давно мечтала присоединиться к команде Бабочек. Да и, как ни крути, день очень особенный. Щелчок затвора, и Карина забирает фотоаппарат, после чего начинает щелкать все подряд. Нас. Брюса. Моих родителей. Администратора.

А я пользуюсь моментом и иду к папе. Мы с ним садимся в соседние кресла, в уединенном небольшом закутке рядом со злосчастным фикусом. Он рассказывает мне о том, как получилось, что он оказался под трибуналом, а я ему — о Леклере и полковнике. Он обнимает меня за плечи, и я сворачиваюсь клубочком на его груди. Папа здесь. Папа защитит. Даже если это неправда, я должна в это верить. Пока тянутся страшные часы ожидания, мне больше ничего не остается.

Телефон Леклера все еще гордо молчит, я решаюсь пойти переодеться. Моя покалеченная спина больше не может терпеть корсет. Стою под душем и тщательно растираю ее мочалкой. Спать совсем не хочется, а потому я привожу себя в порядок и спускаюсь в холл снова, но лица моей группы поддержки какие-то приунывшие… и плачет мама.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Отец смотрит так… Боже правый, что-то случилось. И я даже не хочу озвучивать свою догадку! Но все только смотрят, ни слова не произносят. Памятники неподдельной скорби, мать вашу!

— Иди сюда, — говорит Шон.

Разумеется, ну у кого еще достает бессердечности сказать мне страшную правду? У него в руках ноутбук, думаю, ему его администратор одолжил. В общем, мы отходим подальше от нашей компании. Сейчас уже довольно глубокая ночь, гостей, кроме нас, почти нет, но все залито ярким золотым светом и так обманчиво красиво. Когда я сажусь на один из диванчиков, меня терзают жуткие предчувствия. Шон, однако, с совершенно невозмутимым видом ставит на столик перед нами ноутбук и начинает открывать крышку, но я удерживаю его руку.

— Все плохо? — спрашиваю я.

— Плохо, — кивает он.

Ноутбук был переведен в режим гибернации, и когда он «просыпается», на мониторе сразу появляется видеоролик, на заставке которого кадр с места авиакатастрофы. И я уже знаю, что это рейс Палермо-Рим. Меня слегка подташнивает, но разум четкий и ясный, просто хочется плакать. Сижу, обхватив себя руками и слушаю Шона, который переводит мне с итальянского репортаж о крушении авиалайнера. Выживших нет. Это был сбой в системе управления… Обломки самолета стремительно погружаются в море, а спасатели продолжают искать тела погибших, но кабина разгерметизировалась, прошло уже много часов, и надеяться не на что. Репортеры не сообщают, кто был на борту. Полагаю, что через несколько дней газетчики откопают сенсационные новости по поводу личностей Леклера, Келлерер и Монацелли, но либо сами замнут, либо замнут их.

— Они не подпишут амнистию, — хрипло говорю я. — Это не взлом местечкового сервера. Это Пентагон. Люди должны знать преступника в лицо, чтобы быть уверенными во всесилии властей, а тем на суд общественности выставить некого. Монацелли не был объявлен преступником, тут работает презумпция невиновности… Все напрасно. Боже мой. — Я роняю лицо в ладони.

Шон даже ничего не говорит. А что тут скажешь? Ты права? Ха, будто я и без него этого не знаю. Некоторое время мы сидим, и я хочу, чтобы он просто взял меня за руку, коснулся плеча, жду хоть какой-то утешающий жест, но этот человек неумолим, ему в голову не придет выказать мне большую поддержку, чем машинный перевод репортажа. И тогда я сама хватаюсь за его ладонь, потому что я не такая, не железная, а никто из моей семьи не понимает владеющего мной отчаяния. Мама плачет, потому что люди погибли, а папа с Брюсом слепые патриоты, они военные, их воспитали в желании служить Родине, они верят, что Соединенные Штаты — лучшее место в мире, и правительство у нас самое справедливое. А теперь только и остается, что заставить их бежать на территорию другого государства.

— Бери их, Конелл, и возвращайся в Сидней. — Буквально озвучивает мои мысли Шон. — Австралии никогда не было дела до других стран. Твоего отца там никто не тронет.

Я отнимаю руки от лица и смотрю на Шона. Мне вспоминаются слова Монацелли. Я не знаю, насколько он был прав. Но… но даже проверять не хочу. Мне не нравилось то, как Шон меня преследовал и заманивал все это время на Сицилии, и перспектива жить с ним в одном городе совершенно не радует. Потому что я все еще достаточно его хочу, чтобы временами идти на форменное безумие. Стоп! Погодите-ка! Теперь у меня есть Брюс. И причина не вестись на провокации небезызвестных субъектов. Чудненько.

— Помнишь, ты сказал, что я могу выбрать себе вознаграждение за параллельный код?

— Помню, — кивает он.

— Тогда с тебя перелет для всех первым классом и отдельный дом для моих родителей… в Ньюкасле.

— Ньюкасле? — удивляется Шон.

— Картер, не делай вид, что ты идиот. Я люблю родителей, но если они будут жить через улицу, мама меня в могилу сведет своими нравоучениями! Когда мне было девятнадцать, я считала это проявлениями заботы и любви, а потому терпела, но сейчас мне двадцать шесть, и я не собираюсь выслушивать за ужином воспитательные беседы.

Шон усмехается:

— Сколько билетов мне забронировать? — С места в карьер. Да, это Шон. Никаких лишних вопросов.

— Пять, — говорю я, быстренько осуществив мысленный подсчет. Включаю и самого Картера, так как он может воспользоваться промашкой и не взять Брюса.

— И что ты собираешься делать с этим недоразумением? — Он даже не пытается скрыть раздражение.

— Ты о Брюсе?

— А его зовут Брюс? Не удивляйся, что я не запомнил, ведь и ты о нем за все это время вспомнила впервые.

— И ты знаешь почему.

— Ты ему изменила. Думаешь, это со всеми прокатывает так же спокойно, как со мной когда-то?

— Я скажу ему. И о чем ты вообще? Я не думала, что у нас с ним остались какие-то отношения.

— Тогда зачем он тебе в Австралии?

— Он попал в этот переплет из-за меня, он сделал мне предложение, — смотрю в сторону отца и Брюса. — И они с папой друг друга обожают.

— Ммм, так это Джон Конелл его подбил на тебе жениться? Заманчиво! — фыркает Картер. Не знала бы его — решила бы, что ревнует.

— Замолчи. Я еще не настолько отчаялась, чтобы полагать, что на мне можно жениться только с пинка родителей!

— Разуй глаза, Конелл, ты пытаешься навесить на себя мешок с дерьмом! Он же… смеется.

— Что? — чувствую, логика мне стремительно отказывает. — Ну да. Нормальные люди иногда смеются!

— Да не строй ты из себя идиотку! Взгляни, они смеются, пока ты решаешь, что будет с ними дальше, и места себе не находишь. И так будет всегда! — От его слов я закусываю губу. Сицилия стала первым серьезным испытанием в нашей с Брюсом совместной жизни. Я не знаю, как он будет себя вести в критической ситуации… — Конелл, не лезь в эту петлю. Сколько тебя помню, ты никогда собой не дешевила, не стоит начинать сейчас. Подумай еще раз над тем, сколько билетов мне забронировать.

С этими словами Шон встает и уходит. А я возвращаюсь в свой номер и забываюсь беспокойным сном. В девять утра меня будит звонок полковника. Как я и думала, он говорит мне, что раз у них нет Монацелли, то у меня нет Джона Конелла. Он сильно ошибается! Папа здесь, на Сицилии. Он приехал сюда, чтобы «заключить помолвку в романтичном месте». И, как это ни смешно, именно абсурдное предложение руки и сердца спасло ему жизнь.

Ветер колышет белую органзу на окнах ресторана. Мама и Карина сидят вдвоем за столиком. Разумеется, мне не нравится, что эта женщина общается с моими родителями, но не устраивать же разметку территории! Шум моря настолько силен, что заглушает мои шаги. Он позволяет мне незаметно приблизиться и заглянуть через плечо маме. Они смотрят фотографии. Пани запечатлела нас с Шоном, когда мы сидели на диванчике и говорили о Сиднее. Я на снимках кажусь такой ранимой, такой доверчивой, а Шон, как всегда, хмурится и что-то говорит. Но вместе, черт меня подери, мы смотримся очень гармонично. Мне раз за разом вспоминаются слова Монацелли. Он не мог быть прав, не мог. И, как назло, в этот самый момент Пани перелистывает фотографию на следующую. Там я как раз держусь за ладонь Шона, закрыв лицо свободной рукой. А он смотрит на меня… с сочувствием? Не знаю, как именно, но точно не безразлично. Я сейчас начну отмахиваться от навязчивых фраз Манфреда вживую, лишь бы только оставили меня в покое. Я знаю, как работает психологическая накрутка. Думаешь и думаешь, пока все не становится правдой! Я не хочу такого для себя, и не знаю, как перестать.

А мама, тем временем, спрашивает у Пани:

— Мм, Карина, я никогда не разговаривала об этом с Ханной, но, может, вы знаете, как звали ее… друга из Австралии?

— Она никогда не называла его? — Ага, Карина в шоке. Ее уши на глазах становятся просто пунцовыми. Класс! Одно дело извиняться передо мной за то, что разрушила наши с Картером отношения (какими бы они ни были), и совсем другое — перед моей матерью. — Да, это был Шон, — быстро говорит она, пряча глаза.

— А почему они расстались? Они кажутся… друзьями.

— Нет, Зои, на друзей они не похожи, — вздыхает Карина. Но я не знаю, что именно она имеет в виду. — По крайней мере, когда Джоанна только приехала сюда, они едва разговаривали. И я не знаю, как они расстались.

— Просто… вчера он ее так поддерживал…

— Некоторые связи не рвутся, — пожимает плечами Карина. Мое сердце начинает биться гулко и часто. Я боюсь, что она права.

— Не совершаем ли мы ошибку? С Брюсом.

— Я бы советовала говорить об этом все-таки не с Кариной, — нарушаю я их чудный междусобойчик. — Эта женщина посторонняя и совершенно меня не знает. Ни меня, ни моих отношений с Шоном! — Мама растерянно смотрит на Пани, та снова гипнотизирует пол. Ну еще бы. И все-таки я должна сказать родителям правду о нам с Картером. — Мы расстались плохо, ма. Так плохо, как это вообще возможно. И отношения у нас были совсем не доверительные.

— Ханна, я не понимаю.

— Мам, не прикидывайся, все ты понимаешь! — закатываю я глаза.

— Но ты подумываешь вернуться в Сидней, — возражает вдруг Карина. Мама удивляется, но только хлопает глазами, ни о чем не спрашивает. — Может, это то, как воспринимаешь ситуацию ты, но что, по-твоему, думает Шон?

— Мне все равно. Тебе ли не знать, что он четыре года наизнанку выворачивался, пытаясь донести до меня мысль, будто я ничего от него не добьюсь. Дошло. Спасибо. Теперь отвалите на хрен.

— Ханна! — ахает мама. — Как ты выражаешься?!

Но я устала играть в приличную девочку. Мне срочно нужен отпуск от притворства и мнительности.

— Где Брюс?

Благо, Карина сразу указывает в сторону террасы. Иду туда. Брюс и папа сидят в плетеных креслах друг напротив друга. И между ними шахматная доска. Сажусь на подлокотник отцовского кресла и делаю за него ход. Он всегда позволяет мне подобные вольности. Наверное, потому что я играю лучше. Брюс старательно смотрит на доску, но моей задумки не понимает.

— Звонил полковник. Амнистию не подпишут, — буднично сообщаю я. — А это значит, что теперь мы все «повязаны». — Слон выпадает из руки Брюса. Он беспомощно на меня смотрит. — И я настойчиво-вежливо спрашиваю: вы полетите со мной в Австралию? — Маму даже не пытаюсь пытать, как папа скажет, так и будет. Брюс, кстати, тоже ориентируется на реакцию старшего по званию. Решать отцу.

— Почему Австралию, девочка моя? — спрашивает папа. Не спорит, знак хороший. Хотя, может, просто чувствует себя виноватым.

— По многим причинам. Мы там уже были, и, кажется, она всем нравилась, также там у меня остались друзья, там же живет мой начальник, и не придется летать через полмира ради обсуждения дел.

— А твоя мама?

— Па, мы оба знаем, что решать тебе. Я предлагаю это, потому что другого варианта у меня нет. Там мы можем рассчитывать хоть на какую-то поддержку.

Проходит несколько минут, пока он думает, а затем папа коротко кивает и поднимается. Уходит рассказывать обо всем маме. Занимаю его место за шахматной доской.

— Доиграем?

— Давай, — кивает Брюс и делает новый ход.

— Знаешь, я ведь хотела, чтобы ты сделал мне предложение.

— Знаю.

— Так чего ты тянул? Опомнился, только когда я уехала? — смотрю в его светло-серые прозрачные глаза.

— Понимаю, это нелепо, но… — начинает он сбивчиво.

— Это идея моих родителей? — прямо спрашиваю я.

— Нет, конечно! — ужасается он.

— Просто если бы они выбирали человека, за которого мне стоит выйти замуж, они бы никогда не выбрали другого. Ты — их бесспорный фаворит. — Он гордо улыбается. И его не волнует, что я не сказала ни слова о себе? Смотрю на выбеленный солнечными лучами песок. Я уже не уверена, что хочу за Брюса замуж, но как минимум помолвка мне нужна, хотя бы для вида, она меня спасет. Жаль только, что с родителями будет тяжело объясняться. Шум волн вплетается в мои слова. — Я недоумеваю, Брюс. Почему ты ни разу не позвонил мне сюда?

— Потому что ты не сказала, что уезжаешь. И никто не знал, где ты. А еще ты была такой умной, классной. Что если однажды просто вдруг проснулась и поняла, насколько лучше меня?

— И ты, вместо того, чтобы хоть что-то выяснить, просто самоустранился. Ты даже не подумал, что я могла попасть в переплет. А я попала! Как я теперь могу на тебя положиться?

— Можешь! Конечно можешь!

— Это был не вопрос, Брюс. Я помогала отцу, а ты сидел в Штатах и, кажется, жаловался родителям на то, как я некрасиво с тобой поступила! Жалел себя! Я не спрашиваю тебя, это факт. Я не могу на тебя положиться. И была уверена, что между нами все кончено…

Я снова отворачиваюсь к морю. Как же все это тяжело. Почему моя личная жизнь не может быть простой и понятной? Как получилось, что я легче защищаю диссертации, чем строю отношения? Что со мной не так?

— В смысле? К чему это ты? — настороженно спрашивает Брюс.

— Я спала с другим мужчиной.

— Здесь? — Звучит так, будто он обижен.

— Да.

— Боже, Джо! Ты меня убиваешь. Кто он?

— Шон.

— Шон Картер? Твой новый начальник?

Брюс американец до мозга костей, для него служебный роман — очень дурной тон. В ВВС мы работали в разных подразделениях, потому на наши отношения смотрели сквозь пальцы, но он всегда переживал по этому поводу. И я даже знать не хочу, кем он теперь воображает меня.

— Да, — спокойно отвечаю я.

— Джо, я ничего не понимаю.

— Чего ты не понимаешь? Я прожила в Австралии семь лет. Год в Ньюкасле, год в Мельбурне, пять лет в Сиднее, пока училась в университете, ректором которого являлся и является Шон Картер. Четыре года я прожила с ним под одной крышей. Но, разумеется, теперь между нами никаких личных отношений не будет. Так вот к чему я это? Я не прошу твоего прощения, да и сама тебя еще не простила. Но если ты сможешь жить с мыслью о том, что я работаю на бывшего любовника — я выйду за тебя замуж.

С этими словами я ставлю Брюсу мат. Он долго смотрит на шахматную доску, пытается решить, и это явно не легкое дело, но он все-таки роняет своего короля, достает из кармана кольцо и надевает его мне на палец. Мда, не так я представляла свое обручение… Хотя море, солнце, мама и папа рядом, кольцо с большим бриллиантом (оно мне несколько велико, но не суть)… Осталось только нам с Брюсом стать чуточку идеальнее, чтобы вписаться в декорации. Словно сломанные куклы, мы встаем и двигаемся друг другу навстречу. Я обвиваю руками его шею и молюсь, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме грусти. Брюс целуется как надо, как всегда. Однако, если раньше между нами была химия, то сегодня она отсутствует напрочь. Ничего, как только мы приедем в Сидней, я успокоюсь, приду в себя, и все вернется, ведь правда? У нас с Брюсом всегда были очень стабильные и спокойные отношения, я буду рада, если так и продолжится.

Взявшись за руки мы входим в зал. Я собираюсь замуж. Ура! Ну давай, Джо, убери это кислое выражение с лица. Посмотри, как счастливы мама и папа. Они едва не прыгают. Мама так и вовсе намеревается в обморок свалиться. Наверное, я просто алчная стерва, вечно мне чего-то мало! Шона Картера, видите ли, подавай…

Дата добавления: 2015-10-13