Иоганн Вольфганг Гете.

Представьте себе, что Вам в наследство от Вашей, горячо любимой Вами и, притом, весьма родовитой прабабушки достался огромнейший бриллиант.

Размером с яйцо.

Фаберже.

«Чистейшей воды».

Земля, естественно, слухами полнится, и про сие Ваше наследство стало известно.

Кое-кому.

И, совершенно естественно, что у Кое-Кого из этих кое-кого возникло жгучее, острейшее и непреодолимейшее желание.

Произвести изъятие у Вас теперь уже Вашего сокровища.

Естественно, в их – Кое-Кого из кое-кого пользу.

Что же в такой, прямо скажем, пикантной ситуации надлежит Вам делать?

Нести Ваше сокровище в банк?

Чтобы положить в тамошнюю ячейку?

Это – при нашей-то банковской системе?

Когда сегодня банк с Вашим вкладом в него есть, а завтра, как говорится, «иных уж нет, а те – далече»?

Называется – «курам на смех».

Оставить дома?

Где именно?

Если Вы обеспокоены тем, чтобы в Ваше отсутствие Ваши перьевые подушки и пуховые перины не были выпотрошены, как щука перед изготовлением из нее «рыбы-фиш», можете положить Ваш бриллиант на самое заметное место.

Злоумышленники его тут же заметят, и сделают так, что Вы его уже больше не увидите.

Никогда.

Несмотря на все напряженные усилия мыслительных óрганов наших доблестных следственных óрганов.

Если же Вы спрячете свое драгоценное сокровище подальше от посторонних глаз, то злоумышленники – куда бы Вы его ни спрятали – все перероют, все перерыщут, и все равно найдут.

А еще – попутно – устроят Вам в Вашей квартире такое, что без судорожного содрогания во всех Ваших внутренних óрганах Вы не сможете об этом вспоминать.

Всю Вашу оставшуюся и, надеемся, долгую жизнь.

Которая, естественно, будет существенно укорачиваться от каждого такого воспоминания.

Найдут злоумышленники Ваш бриллиант в любом месте.

Кроме одного.

Которое будет находиться… в свежевымытом Вами стеклянном графине со свеже-налитой водопроводной водой («Слава доблестным работникам «Горводоканалтреста»!).

Почему так?

А потому что коэффициент преломления солнечных лучей чистой (водопроводной!) водой и бриллиантом «чистой воды» одинаков.

И как бы ретивые и злобные, но при этом – туповатые – злоумышленники ни пялились на Ваш бриллиант сквозь чистейшее стекло графина, изготовленного на заводе «Красный Графинщик», и через налитую в него чистейшую воду производства «Горводоканалтреста», не увидят они, как и предвидел И.В. Гете, «своими глазами то, что перед глазами».

При Вашем на то желании мы могли бы еще порассуждать на предмет того, насколько непросто увидеть стоящий на шахматной доске мат в пять ходов, который, согласно условиям шахматной задачи, «белые» ставят противоположным по цвету.

Однако такие рассуждения – только для любителей.

Не только порассуждать, но и шахмат.

Так что от частностей перейдем сразу к общностям.

Таким, которые нас всех объединяют.

Независимо от того, имеем ли мы наследственные сокровища, доставшиеся нам от прабабушки-графини, хранимые нами в стеклянном графине, и умеем ли и любим ли мы играть в шахматы.

Мы – все вместе взятые, и каждый из нас по отдельности – живем в Мире Теней.

Отблесков.

Отсветов.

Отбрасываемых в наш Мир Явлений Миром Сущностей.

Первым это отметил в своем трактате «Государство» Аристокль Афинский, в обиходе называемый: «Платон», – по своему древнегреческому «ник-нейму», которое на русский язык переводится как «Широкие Плечи».

Не вникли люди в идею «Пещеры» Платона.

Во всяком случае, так, как она того заслуживает.

Не оценили ее по достоинству.

А зря.

Ведь, действительно, мы часто, очень часто, слишком часто видим лишь формы, не замечая притаившегося в них содержания.

Явления же предстают перед нами, пряча в себе свои сущности.

Следствия со всех сторон окружают нас.

Утаивая от нас причины.

Не явные.

Но: вызывающие, порождающие, продуцирующие явные следствия.

Трудно,подчас – чрезвычайно трудно – увидеть в явном следствии далеко не явную причину.

Однако «трудно» не означает «невозможно».

Жившие двадцатью восьмью веками ранее нас с Вами, в далекой от нас в пространстве и во времени Древней Индии, навсегда оставшиеся анонимными авторы «Дхармы» выразили с предельной четкостью и ясностью исключительно ценную для каждого человека разумного мысль: «Дорогу осилит идущий».

Не глупыми людьми сказано.

Иначе их мысль уже давно канула бы в Лету, как вода уходит в песок.

Раз этого не случилось, раз и сегодня эта мысль подвигает людей к действию, значит, – что?

Значит, правы таки были авторы «Дхармы»!

Значит, вперед!

От незнания – к Знанию.

От непонимания – к Пониманию.

И пусть Великие Умы Великих Предшественников нам помогают на нашем пути.

Итак, делаем первый шаг.

Ставим вопрос.

Почему у индейцев-ирокезов, маилийцев, балийцев, тробрианцев не было Воспитания?

На первый взгляд, ответ очевиден: потому что они были дикие, примитивные, необразованные, невежественные, нецивилизованные.

Однако первый взгляд слишком часто бывает поверхностным.

Марк Аврелий же, через тьму веков обращаясь к нам, сегодняшним, призывал нас: «Не довольствуйтесь поверхностным взглядом», – поскольку ничего путного при этом не углядеть.

Ни содержания в форме.

Ни сущности в явлении.

Ни причины в следствии.

А надо.

Бы.

Ведь не стыкуется наш, казалось бы, очевидный и несомненный ответ на поставленный вопрос с тем фактом, достоверно установленным непредубежденными исследователями, такими, как Льюис Генри Морган, Бронислав Каспер Малиновский и Клиффорд Гиртц, что у людей, названных нами дикими, примитивными, необразованными, невежественными и нецивилизованными не было ни преступлений, ни наказаний, ни прочих сомнительных «прелестей», прочно вошедших в быт людей, считающих и называющих себя цивилизованными.

Однако сам термин “civilis” означает не что иное, как «гражданский» и «государственный».

Следовательно, Цивилизация – по определению – возникает лишь там, тогда и постольку, где, когда и поскольку возникает Государство.

Заметьте – рабовладельческое.

Ведь все исторически первые государства, без каких бы то ни было исключений, были рабовладельческими.

Начиная с древнейших шумерских городов-государств (Эриду, Урук, Лагаш, Ниппур), сформировавшихся в нижней долине Евфрата на рубеже IV и III тысячелетий до н.э.

А также с:

– Нижнего (IV тысячелетие до н.э.) и Верхнего (ок. 3500 г. до н.э.)

Египта;

– Ассирийского царства (XXIV в. до н.э.);

– Вавилона, возникшего в XX в до н.э. в Нижней Месопотамии;

– древнекитайского царства Шань (XIV – XI ст. до н.э.);

– древнеиндийских государств, существовавших во второй половине II

тысячелетия – первой половине I тысячелетия в долинах Инда и Ганга.

Не говоря уже о древнегреческих городах-полисах и Римской империи.

Почему?

Почему все они – без каких-бы-то-ни-было исключений – были рабовладельческими?

То, что говорилось и писалось Джоном Локком из Рингтона, Томасом Гоббсом из Малмсбери и Жан-Жаком Руссо из Женевы, а за две тысячи лет до них – Аристиппом из Кирены – о договорном характере образования государств, было продиктовано скорее их стремлением выдать желаемое за действительное, чем «схватыванием» (grasp) действительной сущности сего процесса.

Всем этим достопочтимым мужам и достойным, благородным гражданам своих государств, безусловно, страстно желалось, чтобы и государства, в которых они произрастали, имели бы благородное происхождение.

Увы, но, как сказал в свое время Джордж Герберт (1593 – 1633 г.г.), «Hell is full of good meaning and wishings» — «Ад полон добрыми намерениями и желаниями» (см.: George Herbert, “Jacula prudentium”), что в более популярном изложении интерпретируется как «благими намерениями выстлана дорога в ад».

Впрочем, сути дела эта интерпретация не меняет.

Нас же интересует именно суть дела.

Посему задаемся исключительно деловым вопросом: если происхождение государств имеет договорной характер, то кто тогда с кем договаривался?

Рабы с рабовладельцами?

О чем??

О том, как рабам быть рабами, а рабовладельцам – рабовладельцами??!

И Вы верите этой, мягко говоря, ахинее??

Это, как говорится, вряд ли.

Так как же все же все произошло на самом-то деле?

Насчет образования самых первых в Мире государств-то?

Для чего, для кого, кому и зачем потребовалось затевать всю эту затею с учинением государств, тем более – рабовладельческих?

Ведь до того все и так было хорошо.

И – не просто хорошо, а замечательно, прелестно, чудесно!

От того же Льюиса Моргана мы можем узнать о том, что те же индейцы-ирокезы работали в среднем четыре часа в сутки – всего-то-навсего!

И в чем же, спрашивается, заключалась их работа?

Преимущественно в том, чтобы собирать что-то съедобное дикорастущее или же ловить что-то съедобное дикобегающее, дикоплавающее, диколетающее, дикоползающее.

Какой, скажúте на милость, смысл обитателю, к примеру, джунглей бассейна Амазонки всего этого насобирать и наловить сегодня больше, чем сегодня же (ну, в самом крайнем случае, завтра с утра) можно удосужиться съесть?

Учитывая температурно-влажностный режим джунглей?

Принимая во внимание факт наличия отсутствия каких бы то ни было холодильников, морозильников, избытка соли для засолки, сахара для варения варенья, не говоря уже об установках для вакуумной упаковки?

Нельзя нам с Вами не согласиться с тем, что на самом деле – НИ-КА-КО-ГО смысла в долгосрочном накоплении скоропортящегося не было, нет и не будет.

Зачем же тогда заниматься тем избыточным трудом, плоды которого непременно сгниют или протухнут?

НИ-ЗА-ЧЕМ.

Вот и занимались нецивилизованные люди – по определению нас, людей цивилизованных – трудом по добыванию пропитания ровно столько, сколько в этом был смысл.

И – нинасколько не больше.

Как пишет Льюис Генри Морган, не был труд для индейцев-ирокезов «почетным правом».

Не был он для них и «священной обязанностью».

А был он для них совершенно естественным проявлением присущих им жизненных сил.

Таким же, как, например, еда, питье и сон.

Отлынивания от работы среди ирокезов не было и в помине.

Никто из работоспособных не ссылался на грыжу в боку, в позвоночном столбе или же в мозгу – от перенапряжения мозговых извилин.

Ни у кого из них даже и мысли такой не возникало.

Да и не могло быть иначе.

Не было в их труде ни страдания, ни отвращения, ни геройства.

Надо – значит надо.

Не вопрос.

Надо построить, например, лодку – дружненько взялись, споренько поработали, скоренько построили.

То же самое и с жилищем.

На: «Раз, два, взяли!», – глядишь – уже готово!

Можно отмечать новоселье.

С песнями, плясками и прочим сабантуем.

Так и по сегодняшний день трудятся, например, центральноафриканские пигмеи племени мбути.

В среднем – как и ирокезы времен Л.Г.Моргана – по четыре часа в день.

И все это время крутятся вокруг них детишки.

Приобщаются.

Кто чем сможет, тем и поможет.

Добровольно.

Не-принудительно.

Не-назидательно.

Не-надзирательно.

Не- воспитательно.

Каждый – в меру своих собственных сил, желаний и интереса.

«Чем же все эти люди занимались и занимаются все остальное время, если работали и работают они в среднем только по четыре часа в день?», – спрóсите Вы, будучи обуреваемыми нескрываемым недоумением.

Ответ будет совершенно обескураживающим: они готовились!

Только не к войне, как можно было бы подумать, вспомнив приписываемую римскому историку Корнелию Непоту знаменитую фразу: “Si vis pacem, para bellum” – «Хочешь мира – готовься к войне», а к… праздникам!

Праздников же у индейцев-ирокезов, к примеру, была целая уйма.

Все ирокезские праздники были изумительно-восхитетельно-трогательно естественными.

Например: «День первой клубники», когда отмечается появление в лесу первой в текущем году этой сладкой и крупной ягоды; «День первой земляники»; «День сладкого кленового сока»; «День первой молодой кукурузы», и т.д., и т.п.

Только успевай готовить соответствующий макияж, татуаж и костюмерный антураж!

Детишки важно и сосредоточенно пытаются копировать приготовления взрослых к приближающемуся празднику.

Или же – наоборот: с восторгом и упоением, с радостными воплями и визгом носятся между вигвамами.

Всецело пребывая в состоянии нетерпеливого ожидания.

Празднества.

Идиллия?

Полнейшая.

Упоительнейшая.

Спрашивается: кому и зачем потребовалось ее разрушать?

Ведь люди, весьма далекие от всего того, что у нас принято называть цивилизацией, жили в полной гармонии с Природой: они не брали у Нее ничего лишнего, избыточного, чрезмерного; Она же не ставила перед людьми никаких неразрешимых задач.

Таких, например: «Как выжить, если выжить невозможно?».

Вот и продолжалось бы себе доныне и «присно и вовеки веков» действие сего никем не подписанного, но обеими сторонами – и Природой, и людьми – соблюдаемого Договора!

Не так ли?

Людям – на радость и на счастье.

Природе – на пользу.

Ан – нет.

Не суждено было этому Договору соблюдаться долго.

Нарушился он.

В одночасье.

Долго ли, коротко ли, но в один прекрасный, солнечный день, утро которого не предвещало, казалось бы, никаких катаклизмов, вышел античный человек из своего античного жилища, сладко потянулся, взглянул на ласковое солнышко и произнес про себя: «А пойду-ка я в ближайший лесок, и что-нибудь съедобное в нем насобираю или изловлю».

И только он так подумал, как – глядь! – а леска-то и нет!

И тут-то вспомнил наш бедолага, как – не далее чем вчера – вырубил он со своими соплеменниками последние остатки леска – древесина срочно понадобилась.

На хозяйственные нужды.

Сел античный человек на уже нагретый утренним солнышком камень, и – заплакал: «И что же мне теперь, бедолашному, делать? Чем кормить себя, жену, и и без того сварливую тещу, не говоря уже про деток – «мал мала меньших»?

Ведь есть-то всем хочется!

Хорошо, когда есть что есть!

А если нет того, что можно есть, тогда что есть?

И что делать-то тогда?

Идти искать другой лес?

По-соседству?

Но там, по-соседству, полным-полно соседей.

И у них с лесом уже тоже туговато: по той же причине.

Хорошо животным.

Например, приматам.

Ведь у них в генетическом коде заложено, что если в ареале их обитания возникает дефицит того, что можно есть, то они тотчас же переходят на однополые половые отношения.

Дабы избыточно не плодиться и не создавать дополнительное давление на и так уже исчерпывающийся пищевой ресурс (см.: Артур Шопенгауэр «Метафизика половой любви»).

Но мы-то с Вами – не животные, не правда ли?

И не гоже нам им уподобляться.

Даже в cамые критические дни.

И тут – «Эврика!».

«Нашел!», – вскричал в экстазе наш бывший бедолага.

«Если нельзя сберечь натурпродукт – будь то сорванное или пойманное – в мертвом виде, то сберегать его следует в живом!», – сформулировал он свою гениальную и спасительную для всего рода людского мысль.

«А еще лучше – продолжал генерировать он свои гениальности – сберегать натурпродукт в произрастающем и размножающемся виде!».

Сказано – сделано!

И придумал наш страдалец – теперь уже – бывший! – отличную придумку: живые консервы!

Сразу в двух видах: земледельческом и скотоводческом.

Ведь если сегодня не съесть свою, например, живую корову, то назавтра она не только не протухнет, но и, будучи спозаранок препровожденной на пастбище, под вечер и молочка принесет, и «живого веса» нагуляет.

И тут же, сразу же, решил наш античный бывший горемыка свою – уже сразу же оказавшуюся в прошлом – болющую проблему: «Как выжить, если выжить вроде как не получается?».

Чего же еще желать?

Казалось бы.

Ан, нет.

Оказалось, что как только была решена животрепещущая проблема выживания в предопределенных определенными, крайне неблагоприятными обстоятельствами невыживаемости, так нашего, опять-таки, горемыку настигла и накрыла с головой порожденная решением одной проблемы другая.

Даже – много других.

И каждая из них – новая головная боль.

Ведь как только появилась у человека возможность не съедать сегодня им же выращиваемую и выкармливаемую будущую еду, сразу же встал ребром вопрос о том, что этой еды можно выращивать и выкармливать больше и больше.

Как?

Надо больше трудиться и повышать производительность труда.

Каким-таким образом?

И снова наш сообразительный пращур додумался: надо произвести разделение труда.

И – закрепить отдельные виды работы за определенными людьми.

Тогда каждый в отдельности быстрее поднатореет в своем ремесле, а общий результат будет значительно выше, нежели каждый бы делал все то, что делают и все другие.

Сказано – сделано.

Одни стали постоянно делать одно, другие – другое, а вместе у них получалось то, что надо.

Но, однако, возникла одна закавыка: как оказалось, при разделении труда появились такие сектора (сегменты, участки, делянки) трудовой деятельности, трудиться на которых желающих не оказалось.

Например, выносить за животными навоз.

Из стойла.

Если этого не делать, то бедняги-животные утонут в собственных же фекалиях.

Значит, надо-таки делать эту работу.

Тяжелую.

Неприятную.

Неблагодарную.

Потому что как только будет очищено последнее стойло, в первом снова будет навалено.

Понятно чего.

Но кто, кто это будет делать??!

Кто, спрашивается, будет постоянно, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год выносить навоз?

Регулярно наваливаемый.

Авгию, к примеру, просто несказанно повезло, что нашелся сметливый Геракл, и расчистил авгиевы конюшни в два счета.

Благо поблизости была речка, и не было экологического надзора за состоянием стоков.

А другим-то как?

Тем, у кого под боком – ни Геракла, ни речки?

Да и не рачительно это: смывать навоз в речку.

Ведь он хоть и г…, зато – добро.

Им и землицу удобрять – лучше всякой химии! – и, если его подсушить, то топливо получается – то, что надо (при дефиците-то древесины!), и – если его добавить к глине – вместе с соломой, то саманный кирпич получится – лучше не придумаешь!

Значит – нельзя навоз сливать в речку.

А надо – тщательно его собирать.

И – отвозить.

Туда, где он пригодится.

Для хозяйственных, так сказать, нужд.

И кто же эту работу будет делать?

Изо дня в день?

Из месяца в месяц??

Из года в год???!

В полнейшем соответствии с правилами.

Рачительности.

И – повышения производительности.

Совокупного общественного труда.

За счет его разделения.

И – закрепления.

За определенными категориями трудящихся.

Так кто же, все-таки, будет делать ту работу, которую делать никто не хочет, а делать ее все равно надо?

Кто??!

Добровольно – НИ-КТО.

А раз НИ-КТО не хочет добровольно, значит, некто будет делать ее принудительно.

Этими некто и стали рабы.

То есть, изначально – побежденные победителями и фактически обреченные на пожизненное заключение в статусе рабов.

Победителей.

Тотчас же обретших статус рабовладельцев.

Соответственно, для обеспечения соблюдения обоих этих статусов потребовался определенный инструмент силового воздействия на несогласных и недовольных.

Именно им-то и стало Государство.

Подчеркиваем: все без исключения древнейшие государства были рабовладельческими.

Другая возникшая в результате изобретения «живых консервов» проблема: кто будет владеть излишком производимой продукции?

Все?

В равной мере?

И рабовладельцы, и рабы??

Чтобы собственник раба и раб как собственность рабовладельца в равной мере владели собственностью?

Несуразица какая-то получается.

Рабовладелец, владея правом собственности над рабами, считает себя вправе быть и владельцем производимых ими продуктов их труда.

Рабы, естественно, недовольны такой Системой права.

Им, понятное дело, не нравится такая Система.

Они, естественно, против нее.

То есть, они являются ее врагами.

Хоть скрытыми, хоть явными, но – отъявленными.

Не случайно в этой связи Луций Анней Сенека заметил: “Quot servi, tot hostes” – «Сколько рабов, столько и врагов» (см. его «Нравственные письма к Луцилию» (“Epistulae morales ad Lucilium”).

А поскольку они – враги, и их – много, то рабовладельцу, если он хочет оставаться именно им, и при том – живым – придется хорошенько потрудиться, чтобы защититься от своих же рабов – своих же врагов.

Значит, потребовалась Система Защиты.

Всех прав.

Тех, у кого все права есть.

От тех, у кого никаких прав нет.

Ведь раб – это тот, у кого нет никаких прав иметь хоть какие-нибудь права.

И функцию именно такой Защиты был призван выполнять, опять-таки, инструмент, называемый Государством.

Если функцию защиты от внешних врагов до возникновения государства более или менее успешно выполняло племя, то Государство возлагает на себя дополнительную функцию, совершенно не свойственную племени: Защитыот врагов внутренних.

Защиты, в том числе, и самого Государства.

От посягательств на его Устои и на заведенные в нем Порядки.

В том числе – и по Защите.

Имущих правá и имущество.

От не-имущих ни того, ни другого.

Получается точно, как в сказке про вершки и корешки: одним – все хорошее, а другим – все то, что останется.

Диспропорции и диссонансы такой Системы настолько уродливы, кричащи, и вопиющи, что без прикрытия Ее срама Ей и на люди показаться непристойно.

Значит, потребовался Системе «фúговый листок».

Даже – два: один – спереди, другой – сзади.

Один носит название Идеология.

Другой – Воспитание.

Идеологически зрелое.

То есть, выдержанное в духе Идеологии.

Соответственно, понадобились и социальные институты, или, говоря словами одного из «трех святых социологии» (по определению Уильяма Аутвейта) Эмиля Дюркгейма, «фабрики по производству общественных отношений».

Официальная Идеология любой господствующей Системы – это всегда набор определенных приемов, призванных убедить всех и каждого в Еë – Системы незыблемости, нерушимости и, если и не идеальности, то, по меньшей мере, оптимальности.

Для тех же, кто особо упорствовал в своем категорическом несогласии становиться и быть убежденными в убеждаемом посредством Идеологии, Системой предусмотрительно былиуготованы три достаточно действенных и эффективных средства: “Iocatio, eculeo, ax”, – «Кляп, дыба, топор (палача)».

У Воспитания же как служанки Идеологии всегда наготове свои, испытанные веками и тысячелетиями существования рабовладельческого Государства средства: “Et lignum carota”, – то есть, «кнут и пряник».

Для воспитуемых рабов «пряник» чаще всего означает только одно: неприменение кнута.

Естественно, временное.

С течением времени рабство и рабовладение мало-помалу покидают историческую арену.

Сегодня уже нигде в мире не существует рабства.

По крайней мере – номинально и в некриминальных сферах.

Предпоследний оплот официально институированного рабства пал вместе с поражением «южан» от «северян» в гражданской войне 1861– 1865 г.г. в США, и вроде бы как рабство навечно устранилось с исторической арены.

Особенно – после падения последнего его оплота (Бразилия, 1888-й год).

Вместе с «кляпом, дыбою и топором палача».

Однако умирающее рабство оставило по себе свое отравленное жало.

В виде доставшиеся нам в наследство от рабовладельческих государств ядовитых змеиных зубов Идеологии и источаемого ими яда Воспитания.

И то, и другое имеет четкое предназначение: намертво впиваться в сознание людей, и медленно, но верно отравлять его изнутри.

Превращая людей в зомбируемые существа.

Слепо и тупо повинующиеся.

Командам.

Исходящим от зомбирующих Сверхсуществ.

То есть, от тех кто, используя «магические чары» идеологического воздействия, лишают людей способности самостоятельно и трезво мыслить.

При этом самые маразматические системы Воспитания возникают и существуют как порождения самых параноидальных и мизантропических систем идеологических догм и императивов.

Прислуживая им и обслуживая их.

Чем жестче и жесточе Система Идеологии – независимо от того, является ли она клерикально-ортодоксальной или «воинствующе-атеистической», «классовой» или расистской, фашистской или нацистской, – тем одиознее прислуживающая ей Система Воспитания.

И нет такого маразма и такого идиотизма, на которые не были бы способны Гарпия Идеологии и Химера Воспитания.

Миазмами от идеологически-воспитательных маразмов пропитывается практически все живое, в том числе, и в искусстве, и в культуре: живопись и скульптура; поэзия и драматургия; архитектура и кинематография, – не говоря уже об опере.

Не верите?

Извольте удостовериться.

22-е апреля 1964-го года.

Кремлевский дворец съездов.

Премьера оперы В.И. Мурадели «Октябрь».

«Занавес поднимается. Мы видим площадь перед Финляндским вокзалом. На сцену выезжает броневик. На него поднимается Ленин». (Хроника. В обоих ее смыслах).

С башни Ленин речитативом, ритмически, в стиле современных крутых реперов произносит «Апрельские тезисы» (тезисы доклада «О задачах пролетариата в данной революции»)…

Входя в верноподданнический раж, идеологически-воспитательно- зрелые, а по сути – холуйствующие проходимцы во все времена занимались тем, что в народе называлось: «заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет».

Только они-то считают, что дураки-то как раз те, кто не холуйствуют и не проходимствуют, то есть, не используют свой шанс.

Чуть ниже приводится мини-галерея образчиков творений.

Принадлежащих «кисти и резцу» умельцев, умело использующих свой шанс.

Порождаемые их творчеством целые сонмища монстровидных мутантов становятся идеологически-воспитательными идолами и, по сути, секс-символами эпохи господства маразма.

Полюбуйтесь соответствующими образчиками (см. репродукции ниже):

---

Дата добавления: 2015-10-13