XII ЗАКЛЮЧЕНИЕ 17 страница

Те же генералы, и офицеры, и солдаты, и пушки, и крепости, и смотры, иманевры, но войны нет год, десять, двадцать лет, и кроме того всё менее именее можно надеяться на военных для усмирения бунтов, и всё яснее и яснеестановится, что поэтому генералы, и офицеры, и солдаты суть только членыторжественных процессий, - предметы забавы правителей, большие, слишкомдорогостоящие кордебалеты.

Те же прокуроры, и судьи, и такие же заседания, но становится всё яснее ияснее, что так как гражданские суды решаются по самым разнообразнымпричинам, но только не по справедливости, и что уголовные суды не имеютникакого смысла, потому что наказания не достигают никакой допускаемой дажесамими судьями цели, то учреждения эти не представляют никакого другогозначения, как только средство кормления людей, ни на что более полезное неспособных.

Те же священники, и архиереи, и церкви, и синоды, но всем становится всёяснее и яснее, что люди эти давно уже сами не верят в то, что проповедуют, ипотому не могут уже никого убедить в необходимости верить в то, во что онисами не верят.

Те же сборщики податей, но они всё менее и менее делаются способными силоюотнимать у людей их имущество, и становится всё яснее и яснее, что люди безсборщиков податей могут по добровольной подписке собрать всё, что им нужно.

Те же богачи, но всё становится яснее и яснее, что они могут быть полезнытолько в той мере, в которой они перестанут быть личными распорядителямисвоих богатств и отдадут обществу всё или хоть часть своего состояния.

Когда же всё это совсем и всем сделается вполне ясным, естественно будетлюдям спросить себя: "Да зачем же нам кормить и содержать всех этих королей,императоров, президентов и членов разных палат и министерств, ежели от всехих свиданий и разговоров ничего не выходит? Не лучше ли, как говорилкакой-то шутник, сделать королеву из гуттаперчи?

"И на что нам войска с их генералами, и музыками, и кавалериями, ибарабанами? На что они нужны, когда войны нет, никто не желает никогозавоевывать, и даже если и есть война, то барышами от нее не даютвоспользоваться другие народы и по своему народу войска отказываютсястрелять?

"И на что такие судьи и прокуроры, которые в гражданских делах решают непо справедливости, а в уголовных делах сами знают, что всякие наказаниябесполезны?

"И на что такие сборщики податей, которые неохотно coбирают подати, а то,что нужно, собирается и без них?

"И на что духовенство, которое давно уже не верит в то, что оно должнопроповедовать?

"И на что капиталы в частных руках, когда они могут приносить пользу,только сделавшись общим достоянием?"

А раз спросив себя об этом, люди не могут не прийти к решению перестатьсодержать все эти ставшие бесполезными учреждения.

Но мало того, что люди, содержащие эти учреждения, придут к решениюупразднить их, сами люди, занимающие эти положения, одновременно или ещепрежде этого будут приведены к необходимости отказа от этих положений.

Общественное мнение всё более и более осуждает и отрицает насилие, ипотому люди, всё более и более подчиняясь общественному мнению, всё менее именее охотно занимают положения, поддерживаемые насилием; те же, которыезанимают эти положения, всё менее и менее могут употреблять насилие. Неупотребляя же насилия, но оставаясь в положении, обусловливаемом насилием,люди, занимающие эти положения, всё более и более становятся ненужными. Иненужность эта, все более и более чувствуясь и теми, которые поддерживаютэти положения, и теми, которые находятся в них, сделается, наконец, такова,что не найдется более людей для того, чтобы поддерживать эти положения, итаких, которые бы решились занимать их.

Раз я в Москве присутствовал при спорах о вере, которые происходили пообыкновению на Фоминой у церкви в Охотном ряду. Собралась на тротуаре кучка,человек 20, и шел серьезный разговор о религии. В это же время был какой-токонцерт в рядом стоящем здании дворянского собрания, и полицейский офицер,заметив кучку народа, собравшуюся у церкви, прислал верхового жандарма сприказанием разойтись. Офицеру собственно не нужно было, чтобы расходились.Собравшиеся 20 человек никому не мешали, но офицер стоял тут целое утро, иему надо было что-нибудь делать. Молодой малый - жандарм, молодецкиподпираясь правой рукой и гремя саблей, подъехал к нам и строго приказал:"Разойтись! Что собрались?" Все оглянулись на жандарма, и один изговоривших, скромный человек в чуйке, спокойно и ласково сказал: "Мы говоримо деле, и нам незачем расходиться, а ты лучше, молодой человек, слезь дапослушай, о чем говорят. И тебе будет на пользу", и, отвернувшись, продолжалбеседу. Жандарм молча отвернул лошадь и отъехал.

То же самое должно совершиться во всех делах насилия. Офицеру скучно, емуделать нечего; он, бедный, поставлен в такое положение, в котором емунеобходимо распоряжаться. Он лишен всякой человеческой жизни, ему можнотолько смотреть и распоряжаться, распоряжаться и смотреть, хотя распоряженияего и смотренье ни для чего не нужны. В таком же положении отчасти уженаходятся и в скором времени вполне будут находиться все эти несчастныеправители, министры, члены парламентов, губернаторы, генералы, офицеры,архиереи, священники, богачи даже. Им больше ничего нельзя делать, кактолько распоряжаться, и они распоряжаются, посылают своих посланных, какофицер жандарма, для того чтобы мешать людям, и так как люди, которым онимешают, обращаются к ним же с просьбами, чтобы они не мешали им, то имкажется, что они необходимо нужны.

Но приходит время и придет, когда станет всем совершенно ясно, что они нина что не нужны, а только мешают людям, и люди, которым они мешают, скажутим ласково и кротко, как тот человек в чуйке: "Не мешайте нам, пожалуйста".И все эти посланные и посылающие должны будут последовать этому добромусовету, т. е. перестать, подбоченясь, ездить между людьми, мешая им, аслезши с своих коньков и снявши с себя свои наряды, послушать то, чтоговорят люди, и, присоединясь к ним, приняться со всеми вместе за настоящуючеловеческую работу.

Приходит время и неизбежно придет, когда все насильнические учреждениянашего времени уничтожатся вследствие сделавшейся слишком очевидной для всехненужности, нелепости, даже неприличия их.

Должно прийти время, когда с людьми нашего мира, занимающими положения,даваемые насилием, случится то, что случилось с королем в сказке Андерсена"О новом царском платье", когда малое дитя, увидав голого царя, наивновскрикнуло: "Смотрите, он голый!" - и все, видевшие это и прежде, но невысказывающие, не могли уже более скрывать этого.

Сказка в том, что к царю, охотнику до новых платьев, приходят портные,обещающиеся сшить необыкновенное платье. Царь нанимает портных, и портныеначинают шить, но говорят, что особенное свойство их платья то, что кто ненужен для своей должности, тот не может видеть платьев.

Придворные приходят смотреть работу портных и ничего не видят, так какпортные водят иголками по пустому месту. Но, помня условие, все должностныелица говорят, что видят платья и хвалят их. То же делает и царь. Приходитвремя процессии, в которой царь пойдет в новом платье. Царь раздевается инадевает новые платья, т. е. остается голый и голый идет по городу. Но,помня условие, никто не решается сказать, что платьев нет, до тех пор, покамалое дитя не вскрикнуло: "Смотрите, он голый!"

То же должно случиться со всеми занимающими по инерции положения, давноуже ставшие ненужными, когда первый не заинтересованный в том, чтобы, попословице: рука руку моет, скрывать ненужность этих учреждений, укажет набесполезность их и наивно крикнет: "А ведь люди эти уже давно ни на что ненужны".

Положение христианского человечества с его крепостями, пушками,динамитами, ружьями, торпедами, тюрьмами, виселицами, церквами, фабриками,таможнями, дворцами действительно ужасно; но ведь ни крепости, ни пушки, ниружья ни в кого сами не стреляют, тюрьмы никого сами не запирают, виселицыникого не вешают, церкви никого сами не обманывают, таможни не задерживают,дворцы и фабрики сами не строятся и себя не содержат, а всё делают это люди.Если же люди поймут, что этого не надо делать, то этого ничего и не будет.

А люди уже начинают понимать это. Если еще не все понимают это, то всепонимают передовые люди, те, за которыми идут остальные. И перестатьпонимать то, что раз поняли передовые люди, они уже никак не могут. Понятьже то, что поняли передовые, остальные люди не только могут, но неизбежнодолжны.

Так что предсказание о том, что придет время, когда все люди будут наученыбогом, разучатся воевать, перекуют мечи на орала и копья на серпы, т. е.,переводя на наш язык, все тюрьмы, крепости, казармы, дворцы, церквиостанутся пустыми и все виселицы, ружья, пушки останутся без употребления, -уже не мечта, а определенная, новая форма жизни, к которой с всёувеличивающейся быстротой приближается человечество.

Но когда же это будет?

1800 лет назад на вопрос этот Христос ответил, что конец нынешнего века,т. е. языческого устройства мира, наступит тогда, когда (Мф. XXIV, 3-28)увеличатся до последней степени бедствия людей и вместе с тем благая вестьцарства божия, т. е. возможность нового, ненасильнического устройства жизни,будет проповедана по всей земле.

"О дне же и часе том никто не знает, только отец мой один (Мф. XXIV, 36)",- тут же говорит Христос. Ибо оно может наступить всегда, всякую минуту, итогда, когда мы не ожидаем его.

На вопрос о том, когда наступит этот час, Христос говорит, что знать этогомы не можем; но именно потому, что мы не можем знать времени наступленияэтого часа, мы не только должны 6ыть всегда готовы к встрече его, как долженбыть всегда готов хозяин, стерегущий дом, как должны быть готовы девы ссветильниками, встречающие жениха, но и должны работать из всех данных намсил для наступления этого часа, как должны были работать работники на данныеим таланты (Мф. XXIV, 43; XXV, 1-30). На вопрос, когда наступит этот час,Христос увещевает людей всеми своими силами работать для скорейшегонаступления его.

И другого ответа не может быть. Знать то, когда наступит день и часцарства божия, люди никак не могут, потому что наступление этого часа ни откого другого не зависит, как от самих людей.

Ответ тот же, как ответ того мудреца, который, на вопрос прохожего: далеколи до города? ответил: "Иди".

Как мы можем знать, далеко ли до той цели, ккоторой приближается человечество, когда мы не знаем, как будет подвигатьсяк этой цели человечество, от которого зависит - идти или не идти,остановиться, умерить свое движение или усилить его.

Всё, что мы можем знать, это то, что мы, составляющие человечество, должныделать и чего должны не делать для того, чтобы наступило это царство божие.А это мы все знаем. И стоит только каждому начать делать то, что мы должныделать, и перестать делать то, чего мы не должны делать, стоит толькокаждому из нас жить всем тем светом, который есть в нас, для того, чтобы тотчасже наступило то обещанное царство божие, к которому влечется сердце каждогочеловека.

XII ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я кончал эту двухлетнюю работу, когда 9-го сентября мне случилось ехать пожелезной дороге в местность голодавших в прошлом году и еще сильнееголодающих в нынешнем году крестьян Тульской и Рязанской губерний. На однойиз железнодорожных станций поезд, в котором я ехал, съехался с экстреннымпоездом, везшим под предводительством губернатора войска с ружьями, боевымипатронами и розгами для истязаний и убийства этих самых голодающих крестьян.

Истязание людей розгами для приведения в исполнение решения власти,несмотря на то, что телесное наказание отменено законом 30 лет тому назад, впоследнее время всё чаще и чаще стало применяться в России.

Я слыхал про это, читал даже в газетах про страшные истязания, которымикак будто хвастался нижегородский губернатор Баранов, про истязания,происходившие в Чернигове, Тамбове, Саратове, Астрахани, Орле, но ни разумне не приходилось, как теперь, видеть людей в процессе исполнения этих дел.

И вот я увидал воочию русских, добрых и проникнутых христианским духомлюдей с ружьями и розгами, едущими убивать и истязать своих голодныхбратьев.

Повод, по которому они ехали, был следующий:

В одном из имений богатого землевладельца крестьяне вырастили на общем спомещиком выгоне лес (вырастили, т. е. оберегали во время его роста) ивсегда пользовались им, и потому считали этот лес своим или по крайней мереобщим; владелец же, присвоив себе этот лес, начал рубить его. Крестьянеподали жалобу. Судья первой инстанции неправильно (я говорю - неправильно сослов прокурора и губернатора, людей, которые должны знать дело) решил дело впользу помещика. Все дальнейшие инстанции, в том числе и сенат, хотя и могливидеть, что дело решено неправильно, утвердили решение, и лес присужденпомещику. Помещик начал рубить лес, но крестьяне, не могущие верить тому,чтобы такая очевидная несправедливость могла быть совершена над ними высшеювластью, не покорились решению и прогнали присланных рубить лес работников,объявив, что лес принадлежит им и они дойдут до царя, но не дадут рубитьлеса.

О деле донесено в Петербург министру. Министр доложил государю, государьвелел министру привести решение суда в исполнение. Министр предписалгубернатору. Губернатор потребовал войско. И вот солдаты, вооруженныеружьями со штыками, боевыми патронами, кроме того с запасом розог, нарочноприготовленных для этого случая и везомых в одном из вагонов, едут приводитьв исполнение это решение высшей власти.

Приведение же в исполнение решения высшей власти совершается убийством,истязанием людей или угрозой того или другого, смотря по тому, окажут или неокажут они сопротивление.

В первом случае, если крестьяне оказывают сопротивление, совершается вРоссии (то же самое совершается везде, где только есть государственноеустройство и право собственности) - совершается следующее: начальник говоритречь и требует покорности. Возбужденная толпа, большею частью обманутаясвоими вожаками, ничего не понимает из того, что говорит чиновничьим,книжным языком представитель власти, и продолжает волноваться. Тогданачальник объявляет, что если они не покорятся и не разойдутся, то онпринужден будет прибегнуть к оружию. Если толпа и при этом не покоряется ине расходится, начальник приказывает заряжать ружья и стрелять через головытолпы. Если толпа и при этом не расходится, начальник приказывает стрелятьпрямо в толпу, в кого попало, и солдаты стреляют, и по улице падают раненыеи убитые люди, и тогда толпа обыкновенно разбегается, и войска по приказаниюначальников захватывают тех, которые представляются им главными зачинщиками,и отводят их под стражу.

После этого подбирают окровавленных, умирающих, изуродованных, убитых ираненых мужчин, иногда женщин, детей; мертвых хоронят, а изуродованныхотсылают в больницу. Тех же, которых считают зачинщиками, везут в город исудят особенным военным судом. И если с их стороны было насилие,приговаривают к повешению. И тогда ставят виселицу и душат веревкаминесколько беззащитных людей, кик это делалось много раз в России, как этоделается и не может не делаться везде, где общественный строй стоит нанасилии. Так это делается в случае сопротивления.

Во втором же случае, в случае покорности крестьян, совершается нечтоособенное и специально русское. Совершается следующее: губернатор, приехавна место действия, произносит речь народу, упрекая его за его непослушание,и или становит войско по дворам деревни, где солдаты в продолжение месяцаиногда разоряют своим постоем крестьян, или, удовлетворившись угрозой,милостиво прощает народ и уезжает, или, что бывает чаще всего, объявляетему, что зачинщики за это должны быть наказаны, и произвольно, без суда,отбирает известное количество людей, признанных зачинщиками, и в своемприсутствии производит над ними истязания.

Для того, чтобы дать понятие о том, как совершаются эти дела, опишу такоедело, совершенное в Орле и получившее одобрение высшей власти.

Совершилось в Орле следующее: точно так же, как здесь, в Тульскойгубернии, помещик пожелал отнять собственность крестьян, и точно так жекрестьяне воспротивились этому. Дело было в том, что владелец без согласиякрестьян пожелал держать на своей мельнице воду на том высоком уровне, прикотором заливались их луга. Крестьяне воспротивились этому. Помещик принесжалобу земскому начальнику. Земский начальник незаконно (как этовпоследствии признано и судом) решил дело в пользу помещика, разрешив емуподнять воду. Помещик послал рабочих прудить канаву, через которуюспускалась вода. Крестьяне возмутились этим неправильным решением и выслалисвоих женщин для того, чтобы помешать рабочим помещика прудить канаву.Женщины вышли на плотину, перевернули телеги и прогнали рабочих. Помещикподал жалобу на женщин за самоуправство. Земский начальник сделалраспоряжение о том, чтобы посадить во всей деревне из каждого двора по однойженщине в тюрьму ("холодную"). Решение было неудобоисполнимое, так как вкаждом дворе было несколько женщин: нельзя было знать, какая подлежитаресту, и потому полиция не приводила решения в исполнение. Помещикпожаловался губернатору на неисполнительность полиции. И губернатор, неразобрав, в чем дело, строго приказал исправнику немедленно привести висполнение решение земского начальника. Повинуясь высшему начальству,исправник приехал в деревню и со свойственным русской власти неуважением клюдям приказал полицейским забирать из каждого дома по одной женщине. Но таккак в каждом доме было более одной женщины и нельзя было знать, котораяподлежит заключению, начались споры и сопротивление. Несмотря на эти споры исопротивление, исправник приказал хватать женщин по одной из двора, какаяпопадется, и вести в место заключения. Мужики стали защищать своих жен иматерей, не дали их и при этом побили полицейских и исправника. Явилосьновое страшное преступление: сопротивление власти, и об этом новомпреступлении донесено в город. И вот губернатор, точно так же, как теперьехал тульский губернатор, с батальоном солдат с ружьями и розгами, пользуясьи телеграфами, и телефонами, и железными дорогами, на экстренном поезде, сученым доктором, который должен был следить за гигиеничностью сечения,олицетворяя вполне предсказанного Герценом Чингис-хана с телеграфами,приехал на место действия.

У волостного правления стояло войско, отряд городовых с красными шнурками,на которых висят револьверы, и собранные должностные лица из крестьян иобвиняемые. Кругом стояла толпа народа в 1000 или более человек. Подъехав кволостному правлению, губернатор вышел из коляски, произнес приготовительнуюречь и потребовал виноватых и скамейку. Требование это было не понятосначала. Но городовой, которого губернатор всегда возил с собой и которыйзанимался организацией истязаний, уже неоднократно совершавшихся в губернии,объяснил, что это значило скамейку для сечения. Принесли скамейку, принеслипривезенные с собой розги и вызвали палачей. Палачи уже вперед былизаготовлены из конокрадов той же деревни, так как военные отказалисьисполнять эту должность.

Когда всё было готово, начальник велел выйти первому из тех12 человек, на которых указал помещик, как на самых виноватых. Первыйвышедший был отец семейства, уважаемый в обществе сорокалетний человек,мужественно отстаивавший права общества и потому пользовавшийся уважениемжителей. Его подвели к скамье, обнажили его и велели ему ложиться.

Крестьянин попробовал молить о пощаде, но, увидав, что это бесполезно,перекрестился и лег. Двое городовых бросились держать его. Ученый докторстоял тут же, в готовности оказать нужную медицинскую научную помощь.Острожники, поплевав в руки, взмахнули розгами и начали бить. Оказалось,однако, что скамейка была слишком узка и трудно было удержать на нейкорчившегося истязуемого. Тогда губернатор велел принести другую скамейку иподмостить доску. Люди, прикладывая руки к козырьку и приговаривая: "слушаю,ваше превосходительство", поспешно и покорно исполнили приказания; между темполуобнаженный, бледный истязуемый человек, нахмурив брови и глядя в землю,дрожа челюстью и оголенными ногами, дожидался. Когда приставлена была другаяскамья, его опять положили, и конокрады начали опять бить его. Всё больше и большепокрывались рубцами и кровоподтеками спина, ягодицы, ляжки и даже бокаистязуемого, и за каждым ударом раздавались глухие звуки, которых не смогсдержать истязуемый. Из толпы, стоявшей вокруг, слышались вопли жен,матерей, детей, родных истязуемого и всех тех, которые были отобраны длянаказания.

Несчастный, опьяненный властью губернатор, которому казалось, что он немог поступить иначе, загибая пальцы, считал удары и, не переставая, курилпапироски, для закуривания которых несколько услужливых людей всякий разторопились поднести ему зажженную спичку. Когда дано было более 50 ударов,крестьянин перестал кричать и шевелиться, и доктор, воспитанный в казенномзаведении для служения своими научными знаниями своему государю и отечеству,подошел к истязуемому, пощупал пульс, послушал сердце и доложилпредставителю власти, что наказываемый потерял сознание и что, по даннымнауки, продолжать наказание может быть опасным для его жизни. Но несчастныйгубернатор, уже совершенно опьяненный видом крови, велел продолжать, иистязание продолжалось до 70 ударов, того количества, до которого емупочему-то казалось нужным довести количество ударов. Когда дан был 70-йудар, губернатор сказал: "Довольно! Следующего!" И изуродованного человека,с вспухшей спиной и потерявшего сознание, подняли и снесли и привелидругого. Рыдания и стоны толпы усиливались. Но представитель государственнойвласти продолжал истязание.

Так же били 2-го, 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го, 8-го, 9-го, 10-го, 11-го,12-го, - каждого по 70 ударов. Все они молили о пощаде, стонали, кричали.Рыдания и стоны толпы женщин всё становились громче и раздирательнее, и всёмрачнее и мрачнее становились лица мужчин. Но кругом стояли войска иистязание не остановилось до тех пор, пока не совершено было дело в тойсамой мере, в которой оно представлялось почему-то необходимым капризунесчастного, полупьяного, заблудшего человека, называемого губернатором.

Чиновники, офицеры, солдаты не только присутствовали при этом, но своимприсутствием участвовали в этом деле и охраняли от нарушения со сторонытолпы порядок совершения этого государственного акта.

Когда я спрашивал у одного из губернаторов, для чего производят этиистязания над людьми, когда они уже покорились и войска стоят в деревне, онс значительным видом человека, познавшего все тонкости государственноймудрости, отвечал мне, что это делается потому, что опытом дознано, что есликрестьяне не подвергнуты истязанию, то они опять начнут противодействоватьраспоряжению власти. Совершенное же истязание над некоторыми закрепляет уженавсегда решение власти.

И вот теперь тульский губернатор с чиновниками, офицерами и солдатами ехалсовершать такое же дело. Точно так же, т. е. убийством или истязанием,должно было привести в исполнение решение высшей власти, состоящее в том,чтобы молодой малый, помещик, имеющий 100 тысяч годового дохода, могполучить еще 3000 рублей за лес, мошеннически отнятый им у целого обществаголодных и холодных крестьян, и мог промотать эти деньги в две-три недели втрактирах Москвы, Петербурга или Парижа. На такое именно дело ехали теперьте люди, которых я встретил.

Судьба, как нарочно, после двухлетнего моего напряжения мысли всё в одноми том же направлении, натолкнула меня в первый раз в жизни на это явление,показавшее мне с полной очевидностью на практике то, что для меня давновыяснилось в теории, а именно то, что всё устройство нашей жизни зиждется нена каких-либо, как это любят себе представлять люди, пользующиеся выгоднымположением в существующем порядке вещей, юридических началах, а на самомпростом, грубом насилии, на убийствах и истязаниях людей.

Люди, владеющие большим количеством земель и капиталов или получающиебольшие жалованья, собранные с нуждающегося в самом необходимом рабочегонарода, равно и те, которые, как купцы, доктора, художники, приказчики,ученые, кучера, повара, писатели, лакеи, адвокаты, кормятся около этихбогатых людей, любят верить в то, что те преимущества, которыми онипользуются, происходят не вследствие насилия, а вследствие совершенносвободного и правильного обмена услуг, и что преимущества эти не только непроисходят от совершаемых над людьми побоев и убийств, как те, которыепроисходили в Орле и во многих местах в России нынешним летом и происходятпостоянно по всей Европе и Америке, но не имеют даже с этими насилияминикакой связи. Они любят верить в то, что преимущества, которыми онипользуются, существуют сами по себе и происходят по добровольному согласиюлюдей, а насилия, совершаемые над людьми, существуют тоже сами по себе ипроисходят по каким-то общим и высшим юридическим, государственным иэкономическим законам. Люди эти стараются не видеть того, что они пользуютсятеми преимуществами, которыми они пользуются, всегда только вследствие тогоже самого, вследствие чего теперь будут принуждены крестьяне, вырастившиелес и крайне нуждающиеся в нем, отдать его не оказавшему никакого участия вего оберегании во время роста и не нуждающемуся в нем богатому помещику, т.е. вследствие того, что если они не отдадут этот лес, их будут бить илиубивать.

А между тем если совершенно ясно, что орловская мельница стала приноситьбольший доход помещику и лес, выращенный крестьянами, передается помещикутолько вследствие побоев и убийств или угроз их, то точно так же должно быбыть ясно, что и все другие исключительные права богатых, лишающих бедныхнеобходимого, должны быть основаны на том же. Если нуждающиеся в земле дляпропитания своих семей крестьяне не пашут ту землю, которая у них поддворами, а землей этой в количестве, могущем накормить 1000 семей,пользуется один человек - русский, английский, австрийский или какой бы тони было крупный землевладелец, не работающий на этой земле, и еслизакупивший в нужде у земледельцев хлеб купец может безопасно держать этотхлеб в своих амбарах среди голодающих людей и продавать его в тридорога и темже земледельцам, у которых он купил его втрое дешевле, то очевидно, что этопроисходит по тем же причинам. И если не может один человек купить у другогопродаваемого ему из-за известной условной черты, названной границей,дешевого товара, не заплатив за это таможенной пошлины людям, не имевшимникакого участия в производстве товара, и если не могут люди не отдаватьпоследней коровы на подати, раздаваемые правительством своим чиновникам иупотребляемые на содержание солдат, которые будут убивать этих самыхплательщиков, то, казалось бы, очевидно, что и это сделалось никак невследствие каких-либо отвлеченных прав, а вследствие того самого, чтосовершилось в Орле и что может совершиться теперь в Тульской губернии ипериодически в том или другом виде совершается во всем мире, где естьгосударственное устройство и есть богатые и бедные.

Вследствие того, что не при всех насильственных отношениях людейсовершаются истязания и убийства, люди, пользующиеся исключительнымивыгодами правящих классов, уверяют себя и других, что выгоды, которыми онипользуются, происходят не от истязаний и убийств, а от каких-то другихтаинственных общих причин, отвлеченных прав и т. п. А между тем, казалосьбы, ясно, что если люди, считая это несправедливым (как это считают теперьвсе рабочие), отдают главную долю своего труда капиталисту, землевладельцу иплатят подати, зная, что подати эти употребляются дурно, то делают они этопрежде всего не по сознанию каких-то отвлеченных прав, о которых они никогдаи не слыхали, а только потому, что знают, что их будут бить и убивать, еслиони не сделают этого.

Дата добавления: 2015-10-13