Здесь и сейчас. Она надеется, что слова, вылетающие из ее рта, имеют хоть какой-то смысл

Она надеется, что слова, вылетающие из ее рта, имеют хоть какой-то смысл. Они слабо похожи на английский. Глагол. Существительное. Что-то вроде прилагательного. Конечно же, с присущим ей четким предварительным планированием всего она предполагает, что вряд ли сейчас слова польются как-то не так. Уже три недели подряд она репетировала их порядок и ритм каждый раз, когда принимала душ или не могла сразу уснуть. В ее речи есть ключевые моменты и четкая линия, и коммерческие моменты, чтобы мотивировать пожертвования. Она так часто повторяла эти слова, что они протоптали широкую дорогу в ее сознании. И теперь, если им вдруг придется вытекать без участия ее мыслительного процесса, то всё должно работать отлично.

До сих пор такая стратегия работала.

— Как... как вы видите, несмотря на то, что мы изучили еще не так много, мы движемся вперед и стабильно добиваемся успеха. Гораздо большего, чем пациенты в нашей контрольной группе.

Четыре сидящих перед ней инвестора закивали и произнесли соответствующие реплики, чтобы дать понять, что они слушают. И на их лицах совсем нет замешательства.

Наверное, дело идет вперед.

Она продолжает.

Она пройдет через это тяжкое испытание.

На банкет больница не скупилась. В огромном зале горит мягкий свет, и хотя в комнате много людей, но уровень шума совсем не высок. Было бы приятно и даже доставило бы какое-то удовольствие, если бы ей не нужно было играть в этом мероприятии активную роль. Мимо нее постоянно проходят официанты с вином и шампанским, а еда пахнет просто изумительно. В животе урчит. Может быть, когда это всё закончится, она сможет расслабиться, съесть что-нибудь вкусное и попытаться получить удовольствие.

Может быть.

Если она выживет.

Вне всяких сомнений, это самая нелюбимая часть ее работы. Она не перестает представлять себя частью телемарафона канала «ПБС», где ищут спонсоров и простых людей, желающих пожертвовать средства больнице и особенно ее исследовательской команде.

Не хватает только камер с операторами и различных призов, присуждаемых в зависимости от размера пожертвования. Вроде милой кружки с надписью «Мы существуем, потому что у нас есть такие зрители».

Еще трудно потому, что ей всегда нелегко давались выступления перед аудиторией. У нее нет тех гладких черт экстроверсии, которые были присущи ее отцу. С ними было бы намного проще. Она помнит, как в десять лет ей позволяли участвовать в вечеринках, которые мама устраивала у них в доме. Она ярко представляла отца, улыбающегося, пожимающего руки и непринужденно беседовавшего с каждым, кого он встречал.

Каким-то образом этот ген ей не передался. Ее первое общение с незнакомцами обычно заставляет их чувствовать себя неуютно. Или им становится скучно.

Но если вдруг ей удается сразу завоевать человека и его внимание, для нее самой это очень утомительно. Она не светится и не получает энергию, как ее отец на подобных мероприятиях. Ее реакция совсем противоположна. Она чувствует, как с каждым рукопожатием и улыбкой из нее вытекает энергия, как будто бы все собравшиеся оказались вампирами, крадущими ее жизнь капля за каплей.

Это если вампиры существуют.

Фу. Она уже упоминала, что это самая нелюбимая часть работы?

Слава богу, что этот раунд уже почти закончился. Она уже готова перейти к коммерческой части своей речи, когда ее вдруг прерывают.

Раздавшийся с другого конца зала смех забирает от нее последние крупицы внимания аудитории, и она чувствует, как ее слова замирают в воздухе, и оборачивается через плечо на источник звука. Ничего удивительного в том, что этим источником оказывается ее напарник, окруженный группой людей, которые внемлют каждому его слову. Она бы ему позавидовала, если бы не была уверена в том, что он продает ее и работу ее исследовательского центра усерднее, чем кто-либо в этом помещении.

В ответ на обращенные к нему слова на его лице расцветает улыбка, и она чувствует, как эта улыбка отражается и на ее собственном лице. Черт его побери. Он действует на нее даже тогда, когда вовсе и не помышляет об этом.

— Доктор Скалли? — Она поворачивается обратно к своей аудитории и встряхивает голову.

— Простите, пожалуйста. Я потеряла мысль.

— Не стоит извиняться. Я как раз хотел сказать, что ваше исследование просто изумительно. Я рад, что оказался сегодня здесь. И я уверен, что могу сказать от лица всех, что мы с радостью поддержим вас.

Она с трудом находит слова, чтобы ответить должным образом людям, пожимающим ей руки и исчезающим в толпе гостей. Она так сосредоточилась на своих маркетинговых уловках, что не заметила, как они сработали уже в середине речи.

— Да. Конечно. Спасибо, — добавляет она вслед удаляющимся собеседникам. Она вздыхает и чувствует облегчение от того, что наконец-то осталась одна. Она поднимает руку и смотрит на часы на запястье.

Четверть десятого.

Прошло целых два часа.

Всё. Хватит. Она отработала с лихвой. Ее лимит на разговоры, продажи и экстроверсию закончился. Ей отчаянно нужно сесть, иначе она упадет.

И ей определенно нужно выпить.

Она замечает свободный столик в отдаленном конце зала, прихватывает два бокала шампанского с подноса проходящего мимо официанта и направляется туда, избегая зрительного контакта с гостями, чтобы не оказаться вовлеченной в очередную беседу.

Она падает на один из взятых напрокат стульев и стонет от удовольствия, когда ее ноги наконец освобождаются от веса, который им приходилось держать, стоя на высоченных каблуках. Кажется, что ее ноги привыкли к кроссовкам. Как она вообще могла выжить, обувая туфли на высоких каблуках каждый божий день? Пока не успела себя отговорить, она сбрасывает туфли и делает глоток шампанского.

Она чувствует каждую каплю изможденности, отдающейся острыми болями в мышцах плеч, и проводит головой по кругу, пытаясь обрести хоть какое-то облегчение. Она улыбается — теперь она спокойно может наблюдать, как работает ее напарник. Он слишком далеко, чтобы она могла расслышать, что он говорит, но она всё равно смотрит в его сторону, а он продолжает разговаривать с толпой, активно жестикулируя. Все вокруг него кивают, соглашаясь с любым его словом, и тут на нее нисходит озарение.

Она видела его каждый день напротяжении вот уже... боже... двадцати лет с хвостиком, и это ускользнуло от нее. Его перемена.

Его новый вид.

Она понимает, что он выглядит моложе, чем десять лет назад. Вес, лежащий на его плечах и тянувший к земле, исчез. Его глаза сверкают. Она уже много лет не видела его таким расслабленным и уверенным. От этой мысли ее кидает в дрожь. Его самоуверенная легкая осанка, которая была его неотъемлемой частью, когда они впервые встретились, снова появилась у него в теле, и она совсем не была против того прилива восхищения, проносившегося из ее позвоночника в грудь, когда она видела его таким.

Или, возможно, это просто алкоголь.

Она делает еще глоток и хихикает. Нет, черт его подери опять. Это не алкоголь.

Она поудобнее устраивается на стуле и кончиками пальцев ног притягивает поближе противоположный стул, чтобы положить на него ноги. Он упирается и скрежещет по полу, но пододвигается как раз на столько, чтобы она могла осуществить задуманное. Ее пятки утопают в мягком сиденьи, и она вздыхает. Еще один глоток, и еще один вздох, и взгляд снова направлен на ее напарника. Она вздрагивает, когда видит, что он перестал говорить.

Она, любопытствуя, приподнимает бровь, и видит, что его внимание переключилось с его слушателей, и теперь он оглядывает зал. Он глядит через плечо, и она не может сдержать улыбку, поняв, что он ищет именно ее. Снова вернулся этот бешеный прилив, который заставляет ее чувствовать себя семнадцатилетней девчонкой, за что она незамедлительно себя отчитывает.

Она не может позволить ему узнать, что он творит с ней такое. Он бы стал невыносимо заносчивым, если бы узнал. Ну... еще более заносчивым, чем он есть.

Она замечает, как его поиски становятся все более лихорадочными, пока его взгляд не встречается наконец с ее взглядом, и тогда его плечи тут же опускаются с облегчением, а она поджимает пальцы ног, чтобы обуздать это свое подростковое чувство.

Спокойно, девочка.

Он вопросительно смотрит на нее и дважды дотрагивается до мочки уха. Ей хочется закатить глаза, но вместо этого она кивает и поднимает бокал, чтобы дать ему понять, что с ней всё в порядке. Он кивает и выставляет руку вперед.

Еще пять минут.

Он кивает в ответ на ее одобрительный кивок и снова поворачивается к собравшимся вокруг него людям. Ей следовало бы взять под контроль эти улыбки во все тридцать два, иначе ее лицо перекосит судорогой.

И ей даже не верится, что он применил к ней сигнал тренера первой базы. (прим.пер. — видимо, что-то бейсбольное. Нам не понять...)

Утром того же дня, после того, как она расколотила стакан в кухне, не смогла найти свое любимое платье, и пробормотала себе под нос пятнадцать совершенно непотребных ругательств, он взял ее за руки и сказал не ходить на это мероприятие.

Это было на него не похоже. Да, он всегда пытался защитить ее, с самого первого дня их встречи, но эта защита стала очень яростной с тех пор, как они снова перебрались в Вашингтон несколько месяцев назад, и она не могла понять, почему так произошло.

Эта защита становилась почти удушающей. Словно он не мог вынести даже мысли о том, что она ощущает хоть какой-нибудь дискомфорт. Может быть, это было и мило, но совершенно безумно.

Она была раздражена, когда он забрал у нее щетку и отодвинул ее в сторону, когда она взялась убирать разбитое стекло с кухонного пола. И это раздражение только возросло, когда он пригрозил ЗАСТАВИТЬ ее остаться дома. Ее дословная фраза на это была «Что, пожалуйста?». Когда это хоть кому-то из них двоих удавалось заставить другого что-то сделать против воли?

Из-за этого началась никому не нужная ссора. Она знала, что не может пропустить это мероприятие, и он тоже это знал. Они спорили так, что даже начали повышать голоса друг на друга. В конце концов, он уступил и согласился позволить ей пойти только при трех условиях.

Первое: Он пойдет вместе с ней, и ему плевать, что его не приглашали.

Второе: Она выпьет не меньше трех бокалов алкогольных напитков, а он будет их уполномоченным шофером.

И третье: Они будут использовать код. Она должна была дважды коснуться пальцем мочки уха, если почувствует перенапряжение или захочет уйти. И тогда он разрулит любую ситуацию, в которой она будет находится в данную минуту, и они моментально исчезнут в ночи.

Перечисляя свои требования, он подходил всё ближе и ближе, всё еще держа щетку в руке. С последним произнесенным условием он обнял ее за плечи, и когда его губы коснулись ее макушки, она почувствовала, как вся остаточная злость ускользает из ее тела, проносится по кухне и улетает прочь через, наверное, чердак. Они жили в этом доме всего только три месяца. Она еще не до конца обследовала его.

Его продолжительное беспокойство, пусть и чрезмерное, но казалось очень милым. Она вздохнула. В мире есть вещи и похуже, чем партнер, который постоянно справляется о твоем самочувствии и сделает всё возможное и невозможное, чтобы тебе было хорошо. Большинство людей отдали бы свою левую почку, чтобы рядом был такой человек.

Иногда ей нужно было напоминать о том, что у нее есть.

Эта ситуация как раз и помогла.

Наблюдая за ним вот так, издалека, имея возможность отделить себя от него, она действительно может понять о нем те вещи, которые делают его тем, кто он есть.

Эта привязанность возвращается, обвивает, как лиана, ее грудь и начинает превращаться во что-то кричащее, когда он обменивается рукопожатиями со своей аудиторией и направляется к ней. По дороге он прихватывает еще два бокала. Еще пара шагов, и вот он уже рядом с ней. Она поднимает голову, чтобы посмотреть на него, и чувствует, как напрягаются мышцы шеи. Поставив бокалы на стол и поцеловав ее в уголок рта, он садится на стул рядом с ней.

— Сколько ты уже выпила? — спрашивает он.

— Это второй, — отвечает она и делает глоток, чтобы доказать, что она действительно пьет шампанское.

— Молодец. Я тебе принес еще два. — Он запускает два пальца под узел галстука и ослабляет его настолько, что он просто свисает с шеи. — Ты как? В порядке?

Откинувшись назад, он кладет одну руку на стол.

Вот оно. Это всепоглощающее беспокойство. Она только стала думать, что это очень мило, как он тут же проявляет эту чрезмерную заботу, чем вызывает у нее жуткое раздражение. Последний раз он так докучал ей этим, когда у нее был рак. Это должно прекратиться.

— Малдер, ответь мне на один вопрос, — говорит она, поворачиваясь к нему лицом.

— Да, я считаю, что айфоны — это внеземная технология. Эта женщина Сири слишком уж зловеще старается быть полезной, чтобы быть родом из Калифорнии, — говорит он. — Мы были в Калифорнии. Тебе ли не знать. Думаешь, они могли ее создать?

Его увёртки были всегда такими жалкими.

Она игнорирует это.

— Почему ты относишься ко мне, как к больной? — спрашивает она. Он удивленно приподнимает брови и резко отстраняется. Его выражение лица говорит о том, что он считает, что она не в себе, но глаза говорят, что она попала в точку.

— Скалли, я не...

— С той самой секунды, когда ты попросил меня перехать сюда, ты не позволяешь мне делать ничего. Мне нельзя было упаковывать вещи, нельзя было подыскивать дом. Мне нельзя прибираться. Удивляюсь, как ты мне еще разрешаешь самой одеваться, — говорит она.

— Не говори чепухи, я не...

— Малдер, — она кладет ладонь на его руку, лежащую на столе.

Он вздыхает. Вздыхает так, будто бы она попросила его сделать что-то ужасно неприятное. Он пытается освободить свою руку, но когда не выходит, вздыхает снова. В итоге он переворачивает ладонь и переплетает свои пальцы с ее.

— Я не пытался подавлять тебя, — защищается он, поглаживая большим пальцем ее руку.

— Тогда зачем ты так делаешь? — задает она вопрос. Он пожимает плечами, но она знает, что это очередная уловка, чтобы собраться с мыслями, поэтому в ожидании она берет бокал и делает еще один глоток.

— Когда меня попросили вернуться сюда, мне показалось это очень вовремя. Я почти согласился прямо сразу — так я был захвачен этой идеей. Но я не знаю... Я очень боялся, что возвращение сюда тебе дастся нелегко, — объяснил он. — Слишком много воспоминаний. Слишком много призраков. Слишком много потерь. Я был счастлив от одной МЫСЛИ вернуться сюда снова, но когда я предложил это тебе, ты сомневалась, поэтому я... я думаю, я почувствовал себя слишком эгоистичным. Чтобы это компенсировать, возможно, я стал слишком озабочен тем, чтобы этот переезд не был для тебя таким тяжелым, и возможно, я переборщил с опекой.

Она фыркает.

— Ты думаешь? — говорит она. Он выпускает из носа воздух в неудачной попытке усмехнуться и качает головой.

— Может быть, немножко, — говорит он. Она сильнее сжимает пальцами его ладонь, и теперь ее очередь вздыхать.

— Малдер, желание вернуться сюда не эгоистично. Я прекрасно понимаю, почему мы это сделали. Со мной всё в порядке. Правда. Эта больница намного лучше, чем прошлая, в которой я работала. И этот город всегда будет домом, несмотря ни на что. А теперь, когда я вижу, что ты здесь счастлив, не найдется ничего такого в этом мире, что бы заставило меня снова уехать.

Он не смотрит на нее. Он сидит, сведя брови, и кусает внутреннюю часть своей губы.

— Ты не... жалеешь...

— Нет, — говорит она. Их взгляды встречаются, и он усмехается.

— Ты даже не знаешь, что я собирался сказать!

— А мне и не нужно знать. Я ни о чем не жалею. Я очень счастлива здесь с тобой. Правда. Поэтому прекрати обращаться со мной, словно я на грани срыва. Я в порядке.

Он кивает и снова смотрит на их соединенные руки.

— Прости, — говорит он.

— Не за что прощать. Я тебя всё равно люблю.

Он хмыкает.

Она меняет тему разговора.

— Знаешь, Малдер, недавно я читала о научном исследовании на тему влечения в зрелых отношениях, — сказала она.

— Правда? — он приподнял одну бровь, а его губы растянулись в хитрой улыбке. Она глядит на свой бокал и кивает. Большим пальцем она стирает сконденсировавшиеся на краю бокала капли и слышит, как он сглатывает, когда она подносит палец ко рту и слизывает влагу.

— Да, — продолжает она. — Они проводили клинические тесты, изучали возбуждение и какие обстоятельства способствовали большему влечению между партнерами, и знаешь, что они обнаружили? — спрашивает она и, беря второй бокал, выпивает его до дна. Он пододвигает к ней следующий и отрицательно качает головой.

— Что они обнаружили?

— Спасибо, — она обхватывает ножку бокала и глядит на жидкость внутри него, покачивая бокал и вызывая в нем маленькую бурю. — Оказалось, что влечение всегда сильнее, когда пары могли наблюдать за своими партнерами с небольшого расстояния, когда те оставались самими собой.

— Неужели? — спрашивает он.

— Ага. Некоторые наблюдали за своими партнерами, пока те произносили речь или работали над проектом, или были заняты в каком-то атлетическом соревновании, но результаты были одинаковы.

— Ммхммм, — протянул он. Она слышит, как стоящий рядом стул скрежещет по полу, придвигаясь ближе к ней, и чувствует тепло руки Малдера, которая ложится на спинку ее стула. — И почему же ты сейчас об этом заговорила?

Она избегает его взгляда, но чувствует, что ее собственные губы начинают расплываться в улбыке, когда она делает еще готок шампанского, после которого она ощущает, что ее голова «поплыла».

— Да так просто. Просто, по-моему, наука — очень интересная вещь, — говорит она.

— Ммм, — слышится от него в ответ. Она чувствует, как рука позади нее изменила положение, и вздрагивает, когда его пальцы начинают поглаживать кожу у нее на шее. — И никаких причин рассказать мне о конкретно этом научном эксперименте именно сейчас?

Она не в силах сдержать чуть слышный стон, когда его пальцы начинают двигаться интенсивнее, и наклоняет вперед голову, освобождая пространство для массажа.

— Нет, — произносит она, когда его ладонь накрывает ее затылок.

Это движение. Это знакомое движение. Она на секунду забывает обо всём. Забывает, где она находится, что он сказал, как она себя чувствует — всё это исчезает, укрытое одним единственным всплывшим воспоминанием.

Воспоминанием столетней давности, когда они застряли на Аляске, и его руки двигались по той же самой дороге. Это мягкое льющееся движение по ее затылку. Конечно же, в тот раз он искал паразитов, а не успокаивал ее ноющие мышцы, но ощущение близости, вызываемое этим жестом, заставляет ее сердце заныть. Похоже, что сегодня ее улыбка не сойдет с лица, пусть и судороги начнутся. Она встряхивает головой и возвращается из прошлого в настоящую беседу.

Она в восторге от того, что он знает, что боль в шее просто убивала ее весь вечер.

Она чувствует легкое давление на правое плечо, и это не только от его руки, и она чуть подпрыгивает, когда его губы касаются уха и она понимает, что это давление оказывает его подбородок.

— Так какая еще была причина? — спрашивает он, неотступно преследуя цель раздуть свое эго.

— Ну... — низким голосом начинает она, — возможно, сегодня вечером я сама проводила подобный эксперимент, когда смотрела на тебя в окружении публики, и должна сказать, что находки ученых исключительно точны.

Он целует ее в щеку и, улыбаясь во всю, отстраняется. Его руки продолжают массаж, и она не может удержать короткий смешок.

— Так значит, твое влечение ко мне сейчас сильнее некуда? Знаешь, Скалли, мы в отеле. Ты только слово скажи, и всё, что у меня есть, тут же станет твоим, — говорит он, голосом, сочащимся гордостью.

— Ха, опоздал. Влечение утихло. Может быть, эксперимент оказался неполноценным. Я успокоилась на твой счет. Можешь идти. Я свое получу позже, — говорит она, бросая на него взгляд через плечо и замечая, как его гордость тухнет. Так, или она очень сильно его ранила или он чертовски хороший актер, но вот это выражение его лица — это уж слишком. Оно заставляет ее освободиться от его рук и повернуться к нему лицом. — Да ладно, я же пошутила.

— Знаю, что пошутила, Скалли, но ты должна знать, что это и есть то, чего я боюсь больше всего, — бормочет он.

Она отрицательно качает головой и улыбается, потом проводит руками по его рукам и берет его ладони в свои.

— Малдер, я никогда никуда не денусь. Ты должен справиться с этим страхом. Он совершенно беспочвенный. И со всей серьезностью скажу — когда я наблюдала за тобой сегодня, да, я чувствовала очень сильное влечение к тебе... — В награду за эти слова — его улыбка. — И я видела, насколько ты был расслаблен и насколько моложе ты выглядел. Было такое ощущение, что весь стресс, который навалился на тебя раньше, просто исчез. Ты — новая, цельная личность, и мне нравится видеть тебя таким. Очень, — закончила она.

Он поднимает ее ладони к своим губам и целует, а потом опускает к себе на колени.

— Ты просто мастерица подольститься, Скалли, — сказал он с усмешкой.

— Я серьезно. Я волновалась за тебя уже очень, очень давно, и я очень рада, что мы решили вернуться обратно, домой. Это было нужно нам обоим. И я просто... Я люблю видеть тебя счастливым, — сказала она. Неожиданно накатившие чувства вкупе с ее усталостью и тремя очень быстро выпитыми бокалами шампанского — просто идеальное сочетание для того, чтобы в глазах начали собираться слезы. Она пытается сморгнуть их, удержать, но две слезинки сбегают, и он ловит их своим запястьем, не желая отпускать ее руки.

Несколько долгих секунд они просто смотрят друг на друга. Она улыбается на его улыбку, и снова из ее глаз текут слезы, и он вынужден отпустить ее руки, чтобы стереть со щек эту неожиданную физическую декларацию ее чувств.

— Что скажешь, если мы с тобой улизнем отсюда? — спрашивает он. Она кивает.

— Пожалуйста. Но только давай прихватим по дороге бургеров, потому что я умираю с голоду, — она отпускает его руки и принимается нащупывать ногами под столом свои туфли. Когда она встает, комната вдруг начинает кружиться, и он поддерживает ее. — Ого! Похоже, я слегка опьянела.

Он притягивает ее к себе.

— Ты же ничего не ела с самого завтрака и только что выпила три бокала шампанского. Я бы сказал, да, ты опьянела.

Когда она не на каблуках, их разница в росте очень значительна, но ему всё равно удается ее поддерживать. Они идут через весь зал к выходу, и ее новые туфли, которые она держит в руках, отстукивают размеренный ритм по ее ноге.

— Эта их наука никуда не годится, — говорит он и целует ее в макушку, после чего открывает дверь, ведущую на улицу. Он не отпускает ее, но пропускает пройти первой.

— Как это — никуда не годится, Малдер? — спрашивает она.

— Потому что глядеть на тебя издалека — ерунда. Самое сильное влечение я чувствую, когда ты рядом. Прямо сейчас. Пьяная, как подросток, и у меня в объятиях. Это моя Скалли. Я просто болван, — говорит он. Она спотыкается и целует его, и они направляются к машине.

— Малдер, ты и раньше морщил нос в отвращении на мои научные изыскания. Я ничего другого и не ждала. И именно поэтому я тебя люблю.

Он громко и счастливо смеется, и это просто идеальный звук для ее ушей.

— Скалли, — говорит он. — Поехали домой.

КОНЕЦ

Дата добавления: 2015-10-13