Глава 2 4 страница

– Это на память от меня. Почитай, тебе понравится.

Али взял книгу с радостью и, улыбаясь, стал перелистывать страницы, как, вдруг... Он сильно побледнел, даже губы обескровились, а глаза из чёрных стали пепельными. Я испугался, что с ним будет припадок, обморок, и попросил сесть на диван. Быстро сбегал за водой. Он стал приходить в себя. Я спросил:

– Ты нездоров? Плохо себя чувствуешь?

– Всё в порядке, – ответил он и снова открыл книгу:

– Скажи, это откуда у тебя?

Я посмотрел и увидел портрет Матери. Он хранился среди страниц, и я забыл о нём, так как это был не единственный у меня экземпляр.

– Это мой Учитель, – пояснил я, вынимая из книги фотографию, – она мой первый Учитель.

На лице у Али появились совершенно непонятные чувства. Он встал и, немного задыхаясь, заговорил с каким-то восторгом:

– Саша, если она твой Учитель, значит мы с тобой братья. Потому что она и мой Учитель.

– Ты её знаешь? – удивился я и с сомнением произнёс: – Может, ты путаешь? Её уже давно нет в живых. Да и много похожих людей встречается в жизни.

Али бурно запротестовал.

– Нет, нет, не говори так. Я не могу её спутать ни с кем. Знаешь, я приглашаю тебя к себе в гости. Можно даже сейчас или завтра. Я хочу поговорить о ней, чтобы ты рассказал мне всё, что знаешь. Когда ты приедешь?

Он начал подробно объяснять, как доехать с автовокзала до Деза-Юрта, в какое время отходят автобусы, и прочее.

– А Арсэль там будет? – спросил я.

– Не сомневайся, я его разыщу завтра же и познакомлю сам, он у меня часто бывает. Приедешь? Когда?

Жена усадила нас пить чай, Али же был сам не свой. Я его не узнавал. Никогда не видел его таким неуверенным, растерянным. Уходя, он просил меня не задерживаться с приездом, и я пообещал, что уговорю сопроводить меня Арсланбека. Такой вариант ему не понравился, но он постарался это скрыть.

Я всё же приехал в Деза-Юрт с Арсланбеком и не пожалел. В его компании мне было легко и приятно. Я не ожидал, что нас будут принимать так радушно. В доме Али, находящемся на самой окраине села, собрались его родители и трое из пяти братьев. Али представил меня как лучшего друга и духовного человека, как учёного. Я был ужасно этим смущён, но протестовал только по последнему пункту. К моему искреннему удивлению, отец семейства, здоровый и совсем ещё не старый в свои шестьдесят два года Камбулат говорил только на духовные темы. Меня приводили в восторг библейские притчи в его интерпретации и особый, совершенно обнажённый, чистый народный юмор. После нескольких к месту рассказанных притч он, обратившись к Арсланбеку, сказал:

– У нас тут новый мулла. Молодой, но такой грамотный, такой грамотный и такой щёголь! Одет всегда с иголочки. Мы для него – деревня. Я сегодня подхожу к мечети – он стоит среди народа, старики одни, все в папахах, а он один молодой. Такой серьёзный, допа на голове. Говорит:

– Я вчера весь вечер и сегодня утром за всех вас молился...

Я его спрашиваю:

– А за себя помолился?

– Нет, – говорит.

А я ему:

– Помнишь, Иблис прочитал в "Книге жизни", что Аллах сделает одного из ангелов чёрным, своим врагом. Иблис прилетел и стал просить Аллаха, чтобы тот не делал их своими врагами. За всех попросил, а за себя забыл.

Тут все подняли муллу на смех. А он мне сказал:

– Ну и язык у тебя, Камбулат! Прямо в точку попал.

Вечер получился замечательный. Али не отпустил нас, оставил ночевать. Дом, выстроенный им самим, был ещё свеж. Снаружи красный обожжённый кирпич ещё не оштукатурен. Нам с Арсланбеком постелили в зале рядом друг с другом прямо посреди комнаты. Головы наши лежали на запад на больших добротных подушках, ноги – к большим окнам, в которых ярко блестели звёзды. Али тихо молился в дальней комнате, трое детей, включая уже взрослого Ахмеда, спали в детской. Мы ещё переговаривались с Арсланбеком, когда я закрыл глаза и удивился тому, что продолжаю видеть звезды. Не посвящая в это друга, я пожелал ему спокойной ночи и снова закрыл глаза, пытаясь понять, что со мной происходит.

Впечатление, будто через меня проносятся потоки энергий, вызывающие состояние блаженства, лёгкости и обострённой трезвости одновременно. При этом потолок куда-то исчезает и звёздное небо чётко видно с закрытыми глазами. Я снова и снова то открывал глаза, упираясь в потолок и видя звёзды за окном, то закрывал и видел над собой широкое звёздное небо и Млечный путь. Уснул внезапно, и, как будто через мгновение, наступило утро. Не чувствовалось ни ночного времени, ни сонливости. Сразу захотелось встать и выйти во двор.

Там уже мылся холодной водой раздетый по пояс Али. Средний, Мовлади, двенадцатилетний отрок, поливал ему ковшом на спину, а младший, пятилетний Сабирчик, просил отремонтировать велосипед. Жена старалась меньше нам показываться на глаза, как-то неестественно улыбалась, видимо смущаясь городского интеллигентного Арсланбека. Зато на стол подавала быстро.

Я сказал Али, что в доме и в усадьбе слишком повышенный энергетический фон, и получил подтверждение.

– Здесь место такое, – объяснил он.

Однако вскоре я узнал истинную причину этого явления, о котором Али не захотел говорить при Арсланбеке.

Следующий за Али брат, высокий, стройный тридцатишестилетний красавец с чёрными вьющимися, как у матери, волосами Бауди пригласил нас в свой дом. Али отправил с ним Арсланбека, сказав, что мы скоро подойдём. Но наша беседа заняла не меньше часа. Мой друг рассказал мне, как впервые встретился с Матерью. Он не знал её имени и теперь называл её так же. Однажды, после ночного намаза, он, как обычно, размышлял о Господе, тихо напевая ему восхваления-зикры. В это время шла череда всевозможных видений. Тогда впервые и появилась Мать. Она подошла к нему вплотную, держа на ладони небольшой свернутый платочек. Улыбнувшись, сказала:

– Возьми, сынок. Ты должен это хранить. Никогда и никому не показывать! Тебе доверяем. Придёт время, мы заберём у тебя эту вещь. Спрячь в надёжное место.

Меня как током пронзила мысль: "Дар Ориона!" И Али подтвердил:

– Потом она медленно удалилась с улыбкой. Я часто в видениях что-то держал в руках: то меч мне давали, то книгу. А открою глаза – нет ничего. На этот раз смотрю – в руке платочек. Развернул его, там камень, маленький камешек. Я никогда бы тебе не рассказал, если б не фотография Матери.

Мне не терпелось расспросить Али:

– Этот камень серого цвета? С мизинец? На сердце похож? Там есть какие-то знаки?

Я был совершенно ошарашен. Али и Сокровище Мира! В чеченском селе? Зачем? Но я ведь его искал. И нашёл! Невероятно!

Сомнений у меня не было. Я лихорадочно думал: "Что теперь делать?" А Али продолжал:

– С тех пор она всегда слева от меня. Учитель – справа, а она – слева. Но два раза я её видел в нашем селе. Один раз утром очень рано встал, какой-то праздник, кажется, Уразабайрам. Людей ещё на улице нет, мне нужно было к Ибрагиму – водителю "Камаза", договориться о подвозе кирпича. Иду, думаю о своём, поднимаю голову – а она улицу переходит. Красивая такая, улыбается, мне кивнула, поприветствовала. Я обомлел, глазам не верю! Пока стоял как пень, она зашла в переулок. Кинулся, побежал туда, но уже никого там не было. Безлюдье, часов в пять утра. А в другой раз...

На этом месте подошёл Ахмед:

– Там вас уже целый час ждут.

Мы с Арсланбеком возвращались в Грозный, каждый из нас уносил свои, непохожие мысли и впечатления, но при этом мы одинаково были довольны поездкой. Я нашёл то, о чём мечтал много лет. Моему неверию был подписан окончательный приговор. Мать, храни её Господь, сделала для меня невозможное. Но как быть дальше? Если Сокровище Мира доверили Али, значит неспроста. К тому же он – друг Арсэля, на которого указали мне Высшие силы. Нет сомнения в том, что надо до конца постигнуть свою роль во всём этом и разобраться в совершенно новой для меня парадигме, далеко не ясной. С одной стороны, здесь необычная для меня исламская традиция, с другой – Сокровище Мира, связанное с моими исканиями в "Агни-йоге", и с третьей – совершенно неизвестный, непонятный, тайный суфийский путь, без сомнения – великих Учителей: Авлы и Тамашены-хаджи.

В моей голове всё перемешалось: как это совместить?

В то время как мы два дня гостили у Али, в редакции произошёл инцидент с моим материалом. Статья касалась нашумевшего уголовного дела. Двое обвинялись в зверском убийстве. Молодой чеченец, дважды судимый, вместе с только что освободившимся русским дружком "голоснули" нового "Жигуля". За рулём сидел чеченец-агроном, молодой семьянин. Он ехал по работе и, по своей доброте, притормозил. Двое подонков вначале затолкали его в багажник, потом завезли в лес, издевались, насиловали, резали ножами. В конце концов, подожгли вместе с машиной и столкнули с обрыва. Обвинение было предъявлено, преступники сидели в ожидании суда. Мне удалось выяснить всю подноготную семьи чеченца-убийцы, его детские и школьные годы. Оказалось, что за убийство сидит у него брат, а научил ребят такой "красивой" жизни родной папаша, тоже много раз судимый за разбой и другие преступления.

Я отдал статью редактору под псевдонимом, и он тут же её опубликовал, что было грубейшей ошибкой до вынесения судебного заключения.

Но если бы только ошибка. В редакцию явилась делегация головорезов во главе с папашей-разбойником и потребовала автора. Родственники заявили, что статьёй оказано давление на будущее решение суда, что мать подсудимого, прочитав статью, с инсультом поступила в реанимацию, а они объявляют виновникам кровную месть. В обкоме партии они уже были и свое решение там оставили.

Увидев редактора после взбучки, полученной им в обкоме, я понял, что инфаркта ему не миновать. Мы с Арсланбеком успокаивали его как могли: говорили о его мужестве, обещали все как один встать на его защиту и справиться с подонками. Но ничего не действовало. Тогда я сказал:

– Шеф, увольняй меня, отмажешься перед обкомом и скажи родственникам убийцы мою фамилию, пусть ищут, сам с ними буду разбираться.

* * *

К чести его, Чернов выдать меня наотрез отказался. Но, видимо, обком страшил его больше смерти. Он попросил, чтобы я пошёл к третьему секретарю (тем более что тот сам приказывал мне явиться), и взял вину на себя.

Секретарь, толстенький мужичок, упитанный так, что на округлой его части, где не хватало только поросячьего хвостика, трещали штаны, старался сочетать строгость с любезностью. Начав с того, что задача прессы – отражать воплощение в жизнь стратегии 27 съезда КПСС и идеи перестройки, выдвинутой лично М. С. Горбачёвым, быстро перешёл на личности:

– Не скрою, мне нравятся ваши фельетоны и басни, но вы критикуете саму основу великой идеи перестройки, выдали свою басню про Барбоса в рубрике "Иронической строкой".

Голос секретаря звучал возмущённо, чувствовалось, что под моим барбосом он увидел не только себя, но и самого Горбачёва. Басня называлась "Перестроился Барбос", вот её текст:

Козёл повадился в колхозный огород

И каждый день опустошал по грядке,

Хотя на страже прав там и порядка

Стоял Барбос из самых злых пород:

Клыки, как лезвия, а когти – божий страх,

Зрачком суровей дьявольской змеюки.

Пред ним медведь и тот поднимет руки

И затрясётся, как больной монах.

Козлу ж ума не прикупать, однако

Он каждый день раненько поутру

Большой мосол с почтеньем в конуру

Препровождал сиятельной собаке.

Но вдруг указ: Барбосам перестроить

К охране отношенье. В огород

Чтоб не посмел прошмыгнуть даже кот,

Козлов вообще с довольствия уволить.

Пусть трудятся, войдут в кооператив,

Заготовляют впрок свеклу и тыкву:

А то ведь тунеядствовать привыкли –

Им хоть трава в колхозе не расти.

Дата добавления: 2015-08-21