|
Читайте также: |
№6
«Отпустить тебя?» - как ты себе это представляешь? Мы знакомы три недели, а по ощущениям, будто всю жизнь. Думал ли я, что когда-нибудь переживу подобное? Нет, конечно, я так не умел. Многое. Видеть, чувствовать и понимать. Оседает пеплом на память твоя странная просьба практически чужому человеку – люби меня. Любить тебя, это было бы здорово, если бы не так больно.
Люби меня - заранее прощаясь, и оставь надежду на что-либо большее - чем жизнь вот сейчас, вот сию секунду. Мы стали своеобразными зомби, научились. Так вроде бы проще, было. Хотя у тебя день на день не приходится, то плещешь оптимизмом, то теряешь желание просто дышать. Говорят, существует несколько стадий принятия твоего состояния, с медицинской естественно точки зрения сначала шок, потом неверие, потом страх, и в окончании принятие. Это самая плохая стадия. А ты умудряешься проходить их все, по кругу, словно кто-то тебе стирает память, периодически. Правда при мне я так понимаю, страх и шок ты стараешься не показывать, а я в твоих вмиг расширяющихся зрачках все вижу. Все честное и поддельное, все - что для меня, а что для других, которых практически и нет рядом с тобой, ты ведь убрал всех. Если тебя разговорить, то с твоих слов можно записать пособие: «как уничтожить свою жизнь за особо короткие сроки». Ни друзей, ни врагов. Никого рядом.
Ты поменял меня. Зачем все это было с нами? Странная любовь на неопределенный срок времени. Ты все же поменял меня кардинально, при моей профессии, в крайнем случае, будущей, иметь такую опасную склонность притираться душой, это не просто опасно, это губительно. Но хочется верить, что дело не во мне, было. А ты… тебе легко оказалось ещё вчера говорить мне о том, что завтра станет проще.
Твое белое лицо и страшные тени под глазами. Твой приоткрытый рот. Волосы мягкой волной оплетают твои плечи. И тишина вышибающая воздух из легких. И хочется стонать. И нет сил. Я хочу подойти, хочу поправить одеяло, хочу погладить твой лоб, и никак. Кто как ни я понимает все. Зачем ты это сделал вчера? Зачем сделал это с нами. И как вернуть тот утраченный миг, я не представляю…
Я так дико сожалею, надо было понять. Это была провокация, это было прощание. Это одиночество, которое поселилось внутри. Может и не навсегда, но вот сейчас боль мешается с тихо ползущими слезами, и кажется, что я больше не могу жить.
И главное не хочу, без тебя, без надежды.
Том, открой глаза Том, я буду с тобой. Я буду любить тебя столько, сколько ты захочешь, просто верь.
Как вернуть тебе твое вчера. Вся моя душа только этого просит, не желая принимать действительность. Не в состоянии смотреть на тебя в полумраке комнаты.
А за окном предрассветная звезда светит, и обещает.
Что? Что ты можешь пообещать мне, когда все утрачено?
*
Меня зовут Уильям Бейл. Эта история началась с одного летнего солнечного утра, которое я по привычке встречал на своей съемной, хорошо меблированной квартире в престижном районе Лондона - Паддингтон. Дело в том, что отец в свое время внес существенную лепту в мое, так сказать, будущее и оплатил жилье до конца моей учебы в Имперском колледже, где я числюсь на факультете жизнедеятельности и медицины, и перехожу на пятый курс из шести. Кратко и по существу, нас так учат, без излишних деталей. Собственно, я по окончании планирую работать в реаниматологии, и вижу в этом свое призвание. Спасать людей. Из романтически идеализированных бредней по поводу ценности человеческой жизни до факта реальных действий для её же спасения пройден немалый путь, перестроилось собственное восприятие, повысилась физическая и моральная устойчивость перед различными процессами, протекающими с человеческим организмом после отхода от действия наркоза, затрачены немалые средства.
Вот о последнем мне и пришлось задуматься нынче утром. Ибо не стоит ругаться с большим родителем, если ты хочешь, чтобы за твою учебу было заплачено. Я не удержался и наорал на папА. Опять же повод был самый что ни на есть дурацкий. Миллиссента Хемфридж. Моя помолвка с ней, и предстоящая свадьба. Милли чудная девочка, умница и красавица, стройная, русоволосая, голубоглазая, нежная. Её поцелуи с привкусом теплого меда. С ней вкусно целоваться, никогда не страстно, но всегда тягуче тепло. Она добрая, отзывчивая и совсем не умеет злиться. Любит лошадей. Она из очень хорошей семьи. Наши отцы вместе работают. Она – это замечательная партия. Но я не люблю Милли, а она меня. Зачем спрашивается нам это?
О надобности данного союза всегда очень трезво рассуждает мой отец, финансовый аналитик. Что такое процесс анализа с точки зрения пополнения семейного бюджета в разрезе и деталях преподнесенных отцом мне же уже около полугода назад не представит никто. Самое интересное, что после подобных умозаключений даже та небольшая теплота по отношению к Милли которая, несомненно, была, испарилась окончательно. Нет конечно, Милли тут не причем, но как человек порядочный, коим я привык себя считать, ТАКОЙ вот корысти при женитьбе я себе бы простить не смог.
К тому же я гей. Как оказалось. Ну, может би, но, наверное, все же гей. Выяснилось это не так давно, но вот уже четыре месяца я себе совершенно не представляю изгибов женского тела при возбуждении. А почему я лишь недавно осознал это, так тут все просто. Меня воспитывали, правильно «наверное» с точки зрения семейной психологии, вкладывалось то, что нужно, а то, что ненужно отсекалось достаточно жестко, но никогда не физически. То есть меня не били за фото голых мужиков на страницах журнала, которого у меня отродясь не было, и быть не могло. Я понял все о себе случайно, когда увидел на планшете у своего друга Рэя достаточно откровенный фильм, который завел меня до безобразия остро. Зачем данное видео Рэю я не знаю, но мне оно пришлось по душе. Красоту тела я ценю у обоих полов. Но вот физический контакт я хочу чувствовать с мужчиной, с парнем, и мысли об этом контакте меня уже порядочно достали, так как пока ничего не было. И пока я не вижу достойных претендентов опробовать это мое «заблуждение» - как говорит Рэй. И мне не до масштабных поисков. Пока.
В целом учеба отнимает все мое время, и на каникулах я естественно тоже стараюсь что-либо изучать самостоятельно по теоретической части. Было бы целесообразно наняться в медперсонал какой-нибудь больницы, но студентов приходящих на короткий срок берут не с такой охотой как просто решившего наняться работать человека, любого, хоть с улицы, для работы санитаром часто нанимаются люди без специального образования. Нам всем не хватает практики. Мысль о необходимости трудоустройства возникла с последним сданным зачетом, а со ссорой с отцом только укрепилась. Практически тридцать шесть тысяч фунтов сами собой из воздуха не появятся, а отец твердо сказал не являться пред его светлыми очами, пока не одумаюсь, и не поспешу под венец. Значит, необходимость их заработать хотя бы в процентном соотношении просто гигантская.
Так я стал сегодня утром проглядывать очередной список с контактными номерами возможных работодателей. Не первое мое утро. Четыре собеседования. Пока нулевой результат. Практически в конце страницы написано было следующее: «Требуется медицинский круглосуточный уход, оплата почасовая. Мейда Вейл 182b» в приложении контактные номера. Звонить желания особого не возникло, но что-то все же зацепило в этом наборе слов. Что-то толкнуло в грудь желанием набрать номер. Странность, да и только. Пока длинные гудки говорили о том, что это пустая трата времени, мозг рисовал различные картины, где бабушке нужна была сиделка или дедушке компаньон по шахматам, плюс массаж отекших конечностей. И как результат ожидания:
- Здравствуйте, я звоню по поводу объявления в газете, что потребуется делать? – решил сразу начать активное обсуждения я, ещё даже не заслышав ответное приветствие.
- А что вы умеете делать? – ответил бодрый молодой мужской голос, - медицинские услуги, я имею ввиду, - добавил он немного язвительным тоном.
Решив, не заострять внимание на этом, я спокойно стал перечислять:
- Уколы внутримышечные, внутривенные, перевязки, если требуются, массаж конечностей, а также знаком с основами реаниматологии. Если это будет необходимо.
Кажется, я высказался как-то недостаточно информативно, но старался умышленно сказать обо всем более доступно. Раздался странный хмык, и парень на другом конце сказал:
- Приезжайте по указанному адресу, я буду вас ждать.
И отключился. Ни время визита, ни приблизительные сроки работы или хотя бы сведения об оплате выяснены не были, и это конечно меня напрягло и даже рассердило. А вдруг меня не устроит это предложение? На кой черт я должен ехать в Мейда Вейл, пусть здесь и не слишком далеко и проблемно добираться. А вдруг я их не устрою? Ну, хоть какие-то детали можно было решить…
Так, ну смысла думать об этом мало, а ехать все же придется. Поэтому пора собираться.
Почему-то мысль о том, что договариваться я буду с кем-то молодым и… В общем оделся я хоть и просто но тщательно, хорошие джинсы, дорогая однотонная рубашка, надеюсь от меня не ждут брючно-пиджачного типа одежды. Взяв необходимые инструменты, на случай их применения, я отправился в дорогу на своем небольшом сером Порше, который мне достался по наследству от любимой сестры Катрин.
Особняк 182b отличался от соседствующих рядом домиков, аккуратных чинных и хотя бы обозримых. Дом предполагаемого клиента находился за высокими коваными чугунными воротами, и окружен парковой зоной, так плотно, что рассмотреть его при приближении было невозможно. Я присвистнул сам себе, когда перед моей машиной автоматически отворился проезд и продолжил движение по кольцевой дороге, вглубь парка. Особняк вырос перед глазами большой серой мраморной громадиной со спицами крыши протыкающими небо. Странно потемневшая высь в этом тенистом и даже несколько сумрачном месте. Не готика, нет. Нечто очень уединенное. С маленьким бассейном и фонтаном перед строением. И кучей пустующих скамеек вокруг. Здесь по определению должно быть множество людей, чтобы содержать все в порядке, но никого не видно.
Я припарковался недалеко от входа, решительно сжал сумку с инструментами и пошел к большим дверям. Сердце тревожно стукало в груди, даже не понимаю от чего. Может это место навевало что-то отдаленное мистическое и странное, а может это простое волнение в ожидании очередного собеседования. Хотя вот такую степень волнения я в предыдущие разы не испытывал, когда говорил с менеджерами и трудоустроителями.
Мелодичный звонок разнесся трелью куда–то ввысь дома. Спустя минуты две мне отворила дверь полная симпатичная женщина в белом переднике, на ходу вытирающая об него же явно мокрые руки. Выглядела она очень по домашнему, что меня как-то успокоило, значит, тут все же есть люди, помимо человека с которым я говорил.
- Вас сейчас примут, - сказала она и жестом пригласила меня проследовать по лестнице в центре холла на второй этаж. Причем сама за мной не последовала, а очень скорым шагом удалилась в направлении, скорее всего кухни, так как оттуда, доносились запахи приготовляемой пищи.
Я поднялся по красивой витой лестнице, по пути рассматривая стены с красивыми картинами, развешанными в различном порядке по ходу движения вверх. В основном городские пейзажи именно такие, какие меня обычно привлекают, дождливые. Это совпадение опять-таки толкнуло что-то внутри, ощущением, что я был уже здесь когда-то, что конечно невозможно. Не успев переключиться с этой мысли на какую-либо другую я наткнулся взглядом на красивого молодого человека, который со скучающим видом смотрел на то, как медленно и задумчиво я иду.
- Понравились? – спросил уже знакомый дерзкий голос.
Я немного смешался, от того что парень стоящий передо мной был воплощением наверное любых фантазий, женщин ли мужчин, не важно. Красивый шатен с густыми волосами, убранными в хвост, с карими озорными глазами, бледной кожей, цепляющей улыбкой. И такими красивыми руками и торсом, которые я не видел ни у кого.
- Да, - ответил я, не задумываясь, или скорее отвечая на этот вопрос совсем в другом ключе.
Нет, конечно, для меня вполне обыкновенно уже смотреть на парня и решать про себя нравится ли он мне или нет, примеряя ему роль моего возможного партнера, независимо от его соображений по этому поводу, тем более в известность о моих размышлениях его же никто не ставит.
А сейчас я, правда, почувствовал что-то интересное глядя на это красивое лицо.
- Том, Гарнер, - представился парень, и серьезно теперь уже глядя на меня, протянул руку для пожатия. Я неловко принял прохладную кисть. Ничего особенного, но взгляд моего визави говорил о другом.
- Уильям Бейл, - также серьезно ответил я.
Он отвернулся, тем самым призывая следовать за ним по коридору в светлую комнату. А я глядя на его красивую спину, обтянутую простой белой футболкой вдруг почувствовал себя каким-то нелепым, и неспособным вызвать интерес у кого-либо, своей устрашающей худобой и высоким ростом. Да, идти за этим совершенством было более чем грустно, хотя и недолго.
Очутившись в комнате Том, сразу сел на кровать, а мне кивнул на кресло рядом, в которое я и опустился. А потом заметил, как парень с трудом переводит дыхание, отчего мое дыхание в ответ почему-то замедлилось. Теперь уже разглядывая его лицо обильно освещенное солнечным светом я увидел все признаки того что у парня тахикардия, и ему необходимо наверное прямо сейчас принять лекарство.
- Что ты пьешь? – резковато спросил я, забыв о том, что мы, по сути, только познакомились.
- Анаприлин, ничего особенного.
И поэтому твой взгляд моментально стал грустным, что ничего особенного. Я молчу, пока он берет таблетку и кладет её под язык.
Спустя минуту нашего молчания Том расслабляется и медленно начинает говорить:
- Я болен, уже полгода как диагностировали дилатационную кардиомиопатию, у меня резиновое сердце, - я грустно киваю в знак того, что понимаю, о чем идет речь, а он продолжает:
- Раньше занимался прыжками в воду, все было нормально, пока однажды не накрыло приступом, обещали сделать операцию - окутать сердце эластичным сетчатым каркасом, но потом передумали, говорят уже не та стадия, и трансплантация противопоказана. Пью таблетки, и не только. Что ещё…
Он задумался, разглядывая свои ноги, которые терли пальцами толстый ворс ковра.
Правда, а что ещё… парень, который почему-то сейчас превратился в мальчика на моих глазах, неизлечимо болен. И в большинстве случаев на поздних стадиях исход плачевный. И мне сдавило грудь. Он такой молодой. Такой красивый. Это несправедливо.
Как и все болезни, конечно, но сейчас и здесь, я не хочу находиться. Не хочу смотреть на это красивое и грустное лицо.
- Мне нужна помощь, просто чтобы со мной был человек, который поможет в случае чего. Меня отпустили из больницы с условием, что я найду персонал, который будет при мне неотлучно. Ну и ещё, уколы, лечебная гимнастика, контроль давления и прочее. А вообще, - тут он на удивление тепло улыбнулся, как-то по-детски непосредственно и совсем без той взрослой дерзости, что я уже видел, - мне нужен компаньон.
И замолчал, с любопытством вглядываясь в мои точно такие же карие, но более темные глаза.
- Для чего? – вполне предсказуемо спросил я.
- Выполнить список моих желаний, точнее помочь в этом, быть рядом. Но это если мы договоримся, конечно. Сколько ты хочешь за то, что будешь жить со мной в этом доме, смотреть за моим состоянием и помогать в осуществлении моих планов?
Сколько я хочу, ты с ума сошел?
- Я с трудом представляю, что значит осуществлять твои желания. Если это прыжки с парашютом то нет, я не буду подписываться на это самоубийство.
- Да нет же, все проще, приземленнее, но список покажу, если мы все решим, - деловито закончил он.
Что ответить ему не представляю. А потому спрашиваю:
- Сколько тебе лет?
- Двадцать было зимой.
Это прозвучало как выстрел. Только двадцать. Твою же мать.
- А тебе? – спросил он.
- Двадцать пять, - тихо ответил я.
- Хорошо, - удовлетворенно прозвучало в ответ.
- Почему?
- Ты старше, но ещё молод и, наверное, поймешь мое желание сделать кое-какие глупости напоследок.
От простоты этого заявления стало больно. Вот так просто, напоследок.
- Так сколько ты хочешь? – это прозвучало строго.
Неправильный вопрос. Я ничего не хочу, и не в цене дело.
- Я, наверное, не смогу тебе помочь, - горько отвечаю я, и невольно вглядываясь в твои глаза, читаю в них размытое, но привычное разочарование.
- Тоже пожалел? Ну и вали, - резко дергается он.
- С чего такая уверенность? – пытаюсь отговориться я, хотя он то, конечно, понял все.
- С чего… Уильям, у тебя хорошее имя. Я даже не знаю, какой из тебя медик, - язвительно прошептал он.
Наверное, сейчас я стал ещё старше, потому что меня не задела эта простая подколка.
- Меня вообще-то зовут Билл.
- Какая разница, если ты не соглашаешься на работу? Я буду платить 25 фунтов в час. Это хорошая цена, я узнавал.
Что мне ответить тебе? Я не знаю. Хорошая цена? Хорошая, конечно. Я за два месяца оплачу свое обучение. Если у тебя они есть, эти два месяца, мой мальчик. Произнеся это странное «мой» про себя я не смог не взглянуть ещё раз в его глаза перед уходом. Полчаса назад ты был воплощением красоты в моих глазах. Теперь ты кажешься мне совершенным, просто потому что у тебя остались какие-то желания, и ты хотел бы их осуществить. Тоска в твоем взгляде, и что-то ещё мелькнувшее далеким светом добили меня. Я бы хотел уйти из чувства самосохранения, чтобы не чувствовать, но видимо не получится.
- Хорошо Том, я буду с тобой.
Мальчишка озорно улыбнулся, наверное, думает, меня денежный вопрос убедил остаться. Пусть думает, так даже лучше.
Он вскочил на ноги, будто и не было той одышки, с улыбкой и оптимизмом произнес:
- Пошли ко мне в комнату, доделаем последний Ресорбилакт, заодно посмотрю, как ты капельницы делаешь.
Это конечно повод для той радости, что плещется в твоих теплых глазах.
*
- Это твой список? – с подозрением взяв небольшой и плотно сложенный листок, я, подумав, вернул его обратно.
- Почему? – спросил он.
- Ну, во первых это твои желания. А во вторых я хочу, чтобы ты ещё раз обдумал их и убрал все потенциально опасное из этого списка. Сам понимаешь волнения нам ни к чему.
«Нам» ну и кто я после этого? Оптимист или пессимист? Хорошо бы первое.
- А какой тогда в этих желаниях смысл, если я их не могу выполнить? Проще сидеть дома и сдувать с себя пылинки, - разочарованно тянет он.
- Том, а какой смысл подвергать себя ненужной опасности? Это как лезть на рожон. Для чего? Оставь в своем списке что-то на самом деле важное, то, что потом останется в памяти не просто как опасное приключение.
Том нехотя взял свой листок обратно, нашел на столике карандаш и залез с ногами на кресло, которое находилось в комнате, которую он выделил мне, и уже через секунду занялся редактурой своего собственного списка желаний. Причем достаточно агрессивно вычеркивая строчки.
- Марихуана точно не войдет в список неопасного, - с досадой прошипел он.
- Марихуана то тебе зачем? – не смог промолчать я.
- Ну, вот ты пробовал? – я вынужден был согласно качнуть головой, почему-то соврать не хватило духа, - а я нет, из-за плавания, берег легкие, и уже не попробую, - грустно констатировал он.
- Да ничего хорошего, - начал, было, я и осекся под смешным осуждающим взглядом.
- Да ну тебя, - прошептал Том, и продолжил свое невеселое занятие, в то время как я раскладывал на полки оставшиеся, привезенные ещё днем, вещи.
*
Мы как-то подозрительно быстро сошлись, думаю я, пока смотрю на этого взрослого мальчишку, и даже понять не могу почему. С чего он вот так сразу доверился мне? Неужели заметил симпатию в глазах, помимо всего прочего? Хотя…Том изначально производил очень двоякое впечатление, которое можно было бы приписать его состоянию вследствие тяжелого заболевания, но кажется, тут больше его личная склонность к ярким и противоположным реакциям. Он то дерзит, то улыбается, то грустит, то смеется, то молчит, и затихает. Его много. И вокруг него никого нет, почему он объяснил мне достаточно кратко. Отец не знает о его диагнозе, у него самого слабое сердце. Том решил, что ни к чему его волновать, и объяснить, что это несправедливо по отношению к близкому человеку не получилось, парень ответил, что они достаточно далеки с ним, и он живет самостоятельно уже не первый год. Возразить на это было нечего, мы чужие – как диагноз. А все остальные люди, Том убрал весь персонал из дома, оставив домработницу Луизу, по совместительству повара, и садовника приходящего раз в неделю. С друзьями Том распрощался жестко и неоднозначно, как он выразился, чтобы сразу и с мясом, и никаких сожалений. А я и не заметил, чтобы он слишком уж сожалел, может, и не было таких уж близких друзей? Да нет... при таком обаянии, вокруг него должны были виться толпы. Но он сделал свой выбор, правильный или нет, и не пускает никого на эту территорию, не говорит толком об этом, и себе самому слишком уж задумываться не дает. Он умеет переключаться.
- Я закончил, - невнятно сказал он.
- Я тоже, - чтобы заполнить минутную паузу ответил я.
- А?
- Убрал вещи. Неважно. Так что там у тебя?
Том очаровательно вспыхнул, немыслимо видеть подобную реакцию у столь взрослого человека, но это было, у него заалели скулы, впрочем, ему это даже шло.
- Ты будешь издеваться, - язвительно прошипел он, в уже очевидной попытке защиты.
- Можешь не показывать, конечно, но тогда я точно ничем помочь не смогу,- мягко продолжил я.
Том тяжко вздохнул, а потом дал некоторые объяснения:
- Я оставил всего три желания, как ты сказал, наверное, самые важные, но есть одна проблема, они не выполнимы. Все три. А помимо них… я ничего не хочу. Вот такая дилемма.
- Ну… хоть какие-то детали, – подначивал я парня.
- Это, первое по интересу желание, второе – благотворительность, а третье личное.
- Уже хорошо, и что невыполнимого?
- Ладно, - сдался шатен, - первое я хочу познакомиться с Лин Чинг Че, это художник, его картины ты видел на лестнице. Скупаю их через интернет, и мечтаю познакомиться с ним уже очень давно, и приобрести оригинал картины. Я восхищаюсь этим человеком, его видением. Почему это невозможно, потому что живет он в Тайбэе, Тайвань, куда отправиться сам понимаешь, не могу. Вот такое дурацкое желание. Но оно ведь мое, даже если не исполнится. Зря ты мне наплел вначале о самом важном, сходили бы пару раз на каток, да оперу разную послушать и успокоился, быть может. Эти пункты, между прочим, тоже были. А теперь я ничего не хочу кроме этого.
Ну вот, я ещё и виноват.
- Том, давай искать выход, вполне возможно опера и каток тоже важно, именно для тебя, почему нет?
- Но это не… такое значимое понимаешь. Это просто так.
Как ни понять. Ты не ищешь легких путей.
- Хорошо, а что со вторым?
- Я хочу оставить свои призовые деньги за соревнования ребенку из интерната, который будет гениально играть на виолончели.
- Ты издеваешься?! – я, правда, подумал, что это прикол.
- Нет, Билл, и не смотри на меня как на придурка. Моя мама играла на виолончели, мне важно, чтобы этот ребенок умел, понимаешь?
- Том, понимаешь ли, сочетание ребенок и гениальная игра на чем-либо вообще, это фантастика.
- Я знаю, поэтому и сказал что неосуществимо, а ты, небось, подумал, что я просто так это произнес? – подозрительно прищурился обладатель самых красивых губ на свете.
Боже, я привыкаю смотреть на них.
- Ну, как тебе сказать, ты же сам признаешь неосуществимость этих желаний…
- Мои желания никогда не исполнялись, - проговорил с грустной улыбкой Том.
- А что с третьим? Тем, что для себя?
На это Том отвернулся и махнул рукой.
*
С момента этого разговора помчались дни. Неоправданно быстро неделя утекла сквозь пальцы. Ежедневные процедуры, гимнастика легкая, совместные прогулки по парку, в тиши и одиночестве. Когда появилась потребность держать его за руку, во время этих прогулок, не знаю. А может и изначально была. Я смотрел на него во все глаза. Каждой черточкой лица любовался, и старался быть с ним, не просто мягким и терпеливым. Я пытался заменить ему всю-ту изоляцию, на которую он добровольно подписался. А он щедро принимал мое тепло. Разминать его плечи, гладить нежную кожу, я мог себе позволять необходимые и долгие прикосновения. Я мечтал, что мы прикосновениями лечим боль. Ощущениями заменяем уколы. Хотя, конечно, и без уколов не обходилось.
К ночи Том слабел и гас, словно днем он подпитывался солнечной энергией. А ночью вдруг становилось холодно и, я хотел бы делиться своим теплом с ним, чтобы яркие глаза не закрывались под тяжестью век. А они не стремились бы утащить своего хозяина в мир снов, которые Том не любил.
- Мне всякая чушь сниться, все время или лабиринты, или какие-то незнакомые замкнутые пространства, откуда выхода нет, но это не вызывает страха, только раздражение. И все время одно и то же.
Вот это и называется принятием, я так полагаю.
Иногда мы ходили купаться. Здесь есть бассейн, он не очень большой, не такой, какой мог бы быть у профессионального пловца, Том объяснил его отсутствие тем, что толком и не жил в этом доме, он просто у него был, достался по наследству от матери. А этот мини бассейн походил на небольшую купальню, всего двумя метрами в ширину. Том любил залазить и просто отмокать в воде, ну и я присоединялся. Не в силах убедить себя не пытаться искать контакта в воде, но ведь он был необходим. У Тома часто возникала резкая и болезненная одышка, и мое плечо было тем, что находилось сразу же, для удобства его головы. Я не мог уже не прикасаться к нему, хотя понимал, насколько я неоправданно глуп и бесчестен в своих притязаниях на это красивое и уставшее тело. А его не раздражали мои руки. Наоборот, я чаще стал ловить его на автоматическом пожатии сильных и красивых пальцев. Он хотел поддержки, а я подарить ему тепло. Даже когда в небе светило беспощадное солнце.
Тянулись дни. Я прирастал к нему душой, впитывал в себя запахи, мы становились ближе день ото дня. Когда каждый миг дня наполнен человеком, невозможно не привыкнуть к нему. А я был не в силах противостоять этому процессу притирания. И он привык ко мне. Я видел его улыбки, его мысли, его чувства, они были как на ладони. Не всегда легкие и радостные, разделенные теперь со мной. Я отключился, конечно, от всего остального, от проблем и внешнего мира, мы тут застряли, и казалось, это всех устраивало. Том даже стал забывать о своих невыполнимых желаниях, а я не мог забыть. Не знаю почему, мне хотелось, чтобы они осуществились, все и так казалось несправедливым, и что жизнь задолжала немного радости этому мальчику.
Ну вот, размышляя в подобном ключе, я и стал прилагать кое-какие усилия, разведывая в интернете всю информацию об этом Тайваньском художнике, и его возможном местонахождении. Пока искал и сам проникся его картинами и его мыслями. Он, почему то, был похож на Тома, на того, кем он был внутри, вроде бы мальчишка, и в то же время взрослый человек со своим миром внутри. Когда надежда определить точное его местонахождение испарилась, я случайно наткнулся на информацию о проведении выставки современной живописи акварелью здесь в Лондоне, и имя ее спонсора. Дэниэл Строум был давним знакомым моих родителей, и переговорить с ним о Че казалось возможным, если только он вообще имел представления, кто это. Проблемным оказалось только позвонить и выспросить номер его телефона у отца, который все ещё злился и беспрестанно допытывался, где я нахожусь и чем занят. Я честно ответил, что нашел работу частного характера. Отец только презрительно фыркнул, и сказал: «Дерзай», явно предполагая, что оплатить учебу с подобного заработка я не смогу. Меня, конечно, не волновала эта его реакция, а телефон он мне дал, за что я искренне и тепло поблагодарил родителя.
Дэниэл оказал мне просто потрясающую услугу. Мало того что он знал художника, так ещё и несколько работ Че будут представлены на этой выставке, буквально через пару дней. Будет также возможность купить тот самый оригинал, о котором мечтал Том. И нам оставят пригласительные билеты. Я настолько воодушевился, что и Том, заметив мое поднявшееся расположение духа, заинтересовался в чем дело. Но естественно, портить сюрприз я не стал. А к назначенному времени через два дня просто заставил Тома собраться и повез его на выставку на своем авто. Какого было наше удивление, когда мы увидели самого Че, который представлял пять своих картин на выставке. Том от счастья потерял дар речи и смотрел на меня во все глаза. На меня, а не на того парня с которым хотел познакомиться. Я счастливо улыбался Тому.
Конечно, мы познакомились с Лином, очень интересный человек, надо сказать. На меня он произвел впечатление своей грустной серьезностью, с которой смотрел на жизнь. Нам удалось приобрести одну картину, Том не мог поверить, что все это на самом деле происходит. А избытки счастья в виде прижаться лбом к моему плечу, взяться за руку, и просто долго глядеть в глаза достались мне в полном объеме. Что это значило для уже начавшего меняться меня? Я же не просто прирастал. Мне хотелось делать его счастливым.
До дома мы добрались обессиленные и одухотворенными. Том ехал в обнимку с картиной и сиял. Пусть сияет долго, думаю я. А он мне говорит:
- Спокойной ночи, Джин.
*
Спустя ещё несколько дней произошло другое событие, которое меня заставило и впрямь поверить, что я «джин», правда, которому все почему-то помогают. Я позвонил своей драгоценной Милли. Позвонил просто узнать как она, и что нового в её непростой судьбе, где все стремятся навязать ей спутника жизни в виде меня. Оказывается, Милли на парах со своей матерью занялась благотворительностью, и теперь посещала детские дома, интернаты. Это было даже не просто интересное совпадение, я в этом увидел знак судьбы. И тут же все поведал дорогой подруге, о том, что ищу ребенка, малыша который хотя бы умел играть на музыкальных инструментах, только с надеждой, что хоть кто-нибудь действительно играет на виолончели. Подруга пообещала помочь, и позвонить в случае находки.
Том казалось уже подзабыл и это свое желание, особенно на фоне того, что любовался постоянно картиной, висевшей теперь в его комнате. Он казался беззаботным в эти дни. И все наше существование сводилось к фразе – сегодня хорошо и ладно. Казалось, Том и меня научил так вот: принимать сегодняшний день, какой он есть, не заглядывать и не загадывать наперед, ожидая наказания за то, что посмел, почувствовал что-то.
Милли позвонила буквально на следующий день и сообщила, что подключив мамины связи, они нашли мне такого ребенка - девочку Эллис. В свои тринадцать она очень хорошо играла, именно на виолончели, и имела несколько наград на местных конкурсах самодеятельности. Сказать по правде я был ошарашен и счастлив, узнать это, и сам не верил в то, что все реально. И даже побаивался говорить об этом своему подопечному, что-то напрягало меня, как-будто внутри мысль поселилась «за счастье нужно платить». Что платить и кому, как вариант ответа не высвечивалось.
А Том узнав о том, что я нашел для него Эллис, кинулся мне на шею и заплакал. Вот уж чего я от него не ожидал, по всей видимости, он не ожидал от себя тоже и, смешавшись, спросил, можно ли с ней познакомиться.
Договорившись с Милли, мы собрались и после обеда выехали в интернат. Том сгорал от нетерпения. Подруга пыталась его разговорить, но практически безуспешно, парень замкнулся и выглядел взволнованным. Я и сам встревожился не на шутку, когда увидел побелевшие скулы, и влажную полоску испарины у корней волос. У Тома поднималось давление, и ничем кроме приема таблетки сейчас я ему помочь не мог. Слава богу, что этого оказалось достаточно и к приезду на место Тому заметно стало лучше. Но тревога все ещё снедала меня, заставляя отвлечься от основного момента, того зачем мы сюда приехали.
Эллис была прекрасна. Я видел, что глаза у Тома на мокром месте, он прошептал мне в ухо о том, что Эллис напомнила ему маму. Точнее его мама, скорее всего и была такой вот простой черноволосой девочкой с длинной косой и миндалевидными темными глазами. Девочка очень взволнованно поприветствовала нас и не представляла, зачем она могла кому-то понадобиться. Когда её попросили сыграть что-нибудь, она с удовольствием выполнила нашу просьбу и удивила красотой простой, но душевной мелодии своего собственного сочинения. Самородок, она и вправду талантлива. У Тома и без того эмоции хлестали через край. После же прослушанного, он подошел к девочке обнял её, прошептал спасибо и, вытащив и кармана рубашки что-то, протянул это и положил прямо в ладошку девочке. А мне сделал знак, что готов уходить. Вот так запросто. А о том, что оставляет ребенку крупную сумму денег он решил, что лучше если станет известно без его присутствия.
Милли была тронута жестом Тома и уже на пути обратно спросила, что он положил в руку девочки.
- Мамино кольцо, - ответил Том, грустно глядя на утекающую серую дорогу.
*
Я чувствовал, что все не ограничится так. По приезде домой давление Тома подскочило до двухсот на сто сорок. У парня началась судорога и озноб. Его колотило так, что даже кровать ходуном ходила. Я испугался на самом деле, хотя и сделал сразу все необходимые уколы. Боялся, что он оставит меня, что не узнает о том, каким дорогим человеком стал, кто он для меня теперь. Даже если это ошибка. Я решил, что не сказать ему об этом будет просто нечестно. Сквозь бред я услышал его памятные слова, те которые будут со мной долго:
- Люби меня, - просил он. Меня или не меня, не знаю, но никого больше здесь нет.
И я поверил ему, захотел пустить по венам любовь, чтобы уже ничего не заставляло меня внушать себе бредовость моих фантазий, и ответил ему.
- Я буду с тобой, ты только живи.
Тихо прижался сухими губами к его холодной руке. И он стал стихать, конечно, благодаря лекарствам, но как было нелепо приятно желать, что это из-за меня, из-за моего обещания. Боюсь, что он и не вспомнит всего этого, сейчас, когда он изнуренный и уставший, уснул крепким сном.
*
- Так что с твоим третьим желанием? Я же джин, ты сам говорил, - это я спросил через пару дней после приступа, когда парень уже пришел в себя и слабость отступила.
Правда настроение его было не самым радужным и он все больше лежал, тоскливо глядя в окно.
Том, услышав вопрос, странно глянул на меня, и серьезно сказал:
- Ты может и джин, но на это вряд ли пойдешь.
- А ты спроси, может это не составит труда для меня?
Парень нехотя встал с кровати, потом пошарил в тумбочке и нашел тот самый листок, который и протянул мне.
- Там в конце, - прошептал Том, опустив лицо, - поможешь? - дерзко добавил он.
А я прочитал то, что никак не укладывалось в моей голове. Значит, все это было не зря? Значит, знаки и прочее указывало на это? Простые три слова – «хочу переспать с парнем»
Грубо, конечно, просто и пошло, речь о постели, но он хотел этого.
Я сжал листок в кулак и не знал, что больше ощущаю. Это было странное смешанное чувство обиды и облегчения, ведь ему неважно было с кем. Ну и что, черт возьми. Он же хотел этого.
- Я же говорил тебе, что стоило спросить, - тихо сказал я, пытаясь заглянуть в его глаза.
Том резко поднялся мне навстречу и неверяще посмотрел.
- Ты? Ты тоже? – прозвучало очень ободряюще.
Я шагнул ему навстречу, надеясь, что он не передумает, и я смогу быть с ним, хотя бы пока он этого желает.
Его губы встретили мои очень воодушевленно, и так нежно потерлись, что от желания все сдавило в груди, и не только. Мне казалось, что это не с нами, нереальность. Что уже досконально изученные мною руки не меня обнимают в ответной ласке. В такое ведь сложно поверить, что вот, то чего ты хотел, сбывается. Это было не твое желание Том. Это была моя ожившая мечта, которая просто взяла и, спустившись, обняла меня сейчас, тепло дышала в шею, сминала футболку на спине.
Как бы я хотел подарить тебе большее, чем просто это «переспать», но нужно ли оно тебе?
Опускаясь ладонями по твоей талии вниз, несмело веду руку между нами и чувствую ответное теплое и настоящее, жаждущее ощутить прикосновение и заботу. Я готов мой мальчик, для тебя готов на все. Ещё раз, напившись твоим дыханием, запросто опускаюсь перед тобой на колени, хотя и никогда не делал этого. Я с тобой многие вещи делаю в первый раз, пусть будет и это тоже.
Стаскиваю домашние брюки вместе с бельем и целую пах. Спускаясь губами к самому настоящему доказательству твоего желания. Солоновато, горячо и вязко. Почему-то прикасаясь к тебе, чувствую, как уносит крышу у меня самого, и внизу все пульсирует и болит, но это такая сладкая боль, как та, что дарит моему горлу твое проникновение.
Ты стонешь и шепчешь мое имя. Дрожишь. И надолго тебя не хватает.
- Все, все,- прошептал ты, отстраняя меня и помогая себе закончить рукой, пока я влажно дышал в твое бедро, и переживал один из самых ярких оргазмов, когда не пришлось даже прикоснуться к себе.
*
Я любил тебя очень нежно, и не раз, даря все нерастраченное за годы тепло, лаская тебя до исступления. Стараясь возместить тебе все чувства, в которых мы не признавались, но то самое заветное «люби меня» всегда звучало в голове. Я верил, что ты не просто так сказал это тогда, правда так ни разу и не спросил об этом.
За все нужно платить. Кто придумал это? Кто сказал что нужно?
Я чувствовал что заплачу.
Спустя три недели нашего проживания вместе тебе пришло приглашение на свадьбу кузины, Элеоноры Монс. У тебя была странная реакция и на это имя и на приглашение. Видно было, что ты зол и явно не желаешь никуда идти, а потом вдруг раз и объявляешь мне:
- Сегодня вечером мы идем на свадьбу девушки, которая заменила моему отцу меня, так сказать. Стала его любимой дочерью, та которой он уделял все свое внимание и время, которая закончила финансовую академию, и стала правой его рукой. Она сирота знаешь, и мне стыдно ревновать к ней, дядя был военным журналистом и погиб, а матери она лишилась при рождении. Невеселая у неё судьба, а я все равно ненавижу её. Она забрала у меня отца, и могла бы стать любимой сестрой, если бы не одно но. Меня она ненавидит точно также. Мы совсем перестали общаться с отцом после того, как она намекнула отцу что внуков от меня ему ожидать не придется. Он был в бешенстве, а я говорил ему, что она все врет, и прочее. Даже этот конфликт замяли, за бездоказательностью. А осадок остался. Она осталась. А я ушел, практически не жил дома, и меня это устраивало. А сейчас, когда все вот так со мной произошло, я хочу наконец-то, чтобы и они узнали правду, пусть отец увидит что я на самом деле гей, пусть примет это или катится к чертям. Да и этой сволочи я подпорчу свадьбу, зря она прислала это приглашение, ох зря.
Том ещё долго бушевал, рассказывая те или иные подробности их взаимоотношений с Элли, как он её любовно-злобно называл. И все же в нем чувствовалась яркая тоска по родным людям. Оттого я и не стал убеждать его не ходить туда, может все обойдется. И я, конечно, вынужден буду пойти, и проследить за ним, такая у меня карма видимо, но я не особо сопротивлялся.
И мы пошли, одевшись дорого и со вкусом. Том был чрезвычайно бледен и задыхался сильнее обычного. Влажные пальцы подрагивали в моей руке. Я очень хотел остаться с ним дома, и любить его. Очень хотел, но мы уже стояли перед воротами особняка, где яркими огнями была освещена площадка перед нарядно убранным домом.
Людей было множество, и мы беспрепятственно гуляли, оставаясь незамеченными. Том, показав в сторону, сказал:
- Там стоит мой отец.
Я увидел приятного мужчину, с доброй улыбкой и очень похожими глазами на Тома.
- Хочешь подойти?
- Не сейчас, - ответил парень, сильнее прижавшись к моему боку. И во все глаза смотрел на то, как общается его отец с разными чужими людьми. Было видно, что это не просто обида, это преданная любовь сейчас горит во взгляде Тома.
А потом появилась она - Элли, очень красивая, под руку со своим уже мужем, в потрясающем платье и с нежной улыбкой. Она подошла к отцу Тома и, обняв, поцеловала мужчину в щеку. А её муж крепко пожал руку мужчине и тем людям, что стояли поблизости.
Заиграла бравурная музыка, которая словно подвигла и Тома к действиям.
- А теперь пора, - сказал он и двинулся через людей прямо к интересующей нас группе.
Это было его решением не впускать мою руку из своей, я так понимаю намеренное.
- Здравствуй папа, - сказал ты и голос твой пресекся, сначала усмешкой, а потом горечью.
Твой отец обернулся и внимательным взором оглядел, тебя и меня. И что-то говорить, я думаю, уже не было необходимости, своим презрительным взглядом он дал понять, все что думает.
- Ты не прав, - прошипел Том. В глазах его плескалось такое отчаяние, что я готов был убить всех, твоего отца, Элли эту, странно улыбающуюся, даже её опешившего и непонимающего в чем дело мужа.
- Это настоящее, а не то, что ты считаешь.
- Не здесь, - прошипел твой отец, рассвирепев, и я понял в кого у тебя эта привычка.
Ты похож на него, жаль, что он не видит насколько.
- Нигде, - жестко сказал Том и, отвернувшись, пошел прочь, выпустив мою руку, словно забыв, что я тоже с ним. Это было неприятно. Принимавшие участие в этой сцене люди вперились в меня своими, кто недоуменными, а кто и злыми взглядами. Плевать, главное сейчас было остаться рядом с Томом. И я поспешно ушел с лужайки, догоняя его уже возле машины.
Мы молчали всю дорогу, я вслушивался в затрудненное дыхание парня, а он сжимал и разжимал свои пальцы. Когда мы поднялись в его комнату я оказался не готов к злым и жестким словам, значение которых потом переосмыслил, но которые прозвучали тогда, как гром среди ясного неба. Чтобы я оставил его в покое, что речь шла о том, чтобы переспать с мужчиной, а не жить с ним, что он хочет остаться один. Чудились слова, чтобы я отпустил тебя. И я поверил, я клюнул на этот бред, прощая Тома, но все же веруя, что все это для него ничего не значило. И я ушел, не мог не уйти.
И только снедаемый волнением пришел в его комнату в предрассветный час, проверить его.
Было поздно.
Стресс сделал свое дело. Вчерашние переживания доконали тебя.
Твое белое лицо и страшные тени под глазами. Твой приоткрытый рот. Волосы мягкой волной оплетают твои плечи. И тишина вышибающая воздух из легких. И хочется стонать. И нет сил. Я хочу подойти, хочу поправить одеяло, хочу погладить твой лоб, и никак. Кто как ни я понимает все. Зачем ты это сделал вчера? Зачем сделал это с нами. И как вернуть тот утраченный миг, я не представляю…
Я так дико сожалею, надо было понять. Это была провокация, это было прощание. Это чудовищное одиночество, которое навсегда поселилось внутри. А может не навсегда, но вот сейчас боль мешается с тихо ползущими слезами, и кажется, что я больше не могу жить.
Я бы не предал тебя, как жаль, что ты этого не понял. Как жаль, что я не сказал тебе об этом. Холодное сердце холодные руки, мои слезы вплетающиеся в твои волосы. Отчего все так? Я же джин? Пусть вернется вчера, пусть вернется.
А предрассветная звезда звала и обещала мне.
Дернувшись и поддавшись дикому и непонятному импульсу, я схватил с тумбочки тот твой листок с желаниями, которые мы все же осуществили, и написал на нем в конце всего лишь два слова – вернись вчера.
И отключился.
*
Том был чрезвычайно бледен и задыхался сильнее обычного. Влажные пальцы подрагивали в моей руке. Я очень хотел остаться с ним дома, и любить его. Очень хотел, но мы уже стояли перед воротами особняка, где яркими огнями была освещена площадка перед нарядно убранным домом.
Я все вспомнил, я не поверил, но вспомнил, и с силой развернув к себе Тома, прошептал ему прямо в губы:
- Ты не пойдешь туда! Понял? Не пущу. И ещё, я люблю тебя, я буду с тобой всегда, понял?
Сказать, что Том удивился, значит, ничего не сказать, но он и понятия не имеет, что сейчас чувствую я, когда чуть не потерял его сегодня. Пусть я буду с ним до его последнего мига. И только я буду держать его за руку.
Поцелуй вышел какой-то сумбурный, но очень чувственный, я чуть не всхлипывал от облегчения, а Том… он просто сдавался моему напору и терял сопротивление.
- Ты же не из жалости? – чуть слышно спросил он.
Ой дурак, мой любимый дорогой дурак.
- Я люблю тебя, не сходи с ума. И ты знаешь об этом.
Том, судорожно вздохнув, вцепился в меня. И проговорил прямо в ухо:
- И я тебя, давно.
Я знаю, я знал и чувствовал, Том. Я знал.
- Может на каток или в оперу? Куда ты там хотел?
Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Политическое лидерство | | | ВСТУПЛЕНИЕ |